***
— Она весь первый год от меня шарахалась, — пробубнил Кей, запихивая крекеры в рюкзак. — Хоть убей, не могу себе это представить, — скептически произнес Лекс, пристально осматривая полуразрушенный магазинчик при заправке, встретившийся им по пути. Большинство стеллажей валялись на полу, некоторые из них раскроили до такой степени, что узнать в куче металлического мусора их первозданный вид практически не удавалось. Лишь некоторые полки устояли, и на них сохранилось очень мало чего-то полезного, однако складское помещение, которое они уже успели обнести, порадовало мелочами. — Всегда делай поправку на то, что Ноа защищается своей агрессией, — Кей брезгливо скривился от вида холодильников, на дверях которых почти не осталось выбитых стекол, а все внутренние стенки покрывали следы, оставшиеся от разорванных пакетов скоропортящихся напитков. — Она иначе не умеет. Всю свою жизнь она сражалась с другими людьми. Ей чуждо человеческое тепло. Лекс поморщился, представив себе аромат скисшего молока. В первый год им приходилось часто с ним сталкиваться, и отвратительный запах навсегда отпечатался на подкорке, словно его выжгли раскаленным железом. Хуже ощущался только запах гниющей плоти. — Она выглядит реально поехавшей, — он бросил косой взгляд на потрескавшееся стекло окон, сквозь которые виднелась упоминаемая девушка. Стоящая в десяти шагах от здания Ноа смеялась, смотря на одновременно что-то рассказывающих и активно жестикулирующих Арман и Гленис, и подбрасывала один из своих ножей, то хватая его за рукоять, то за лезвие. — В какой-то степени так и есть, — пожал плечами Кей, изучая содержимое уцелевших стеллажей. — Каждый из нас немного того, признай. — Есть такое, — кивнул Лекс. Нахмурившись, он подошел к прилавку и проследил на простреленной в нескольких местах стене путь высохших кровоподтеков, опускающихся до самого пола. Отсутствие трупов, объяснивших то, что в помещении не гуляло ни единого аромата смерти, заставило помрачнеть. Когда убийцы забирали мертвецов, речь шла о чем-то большем, чем просто отобранная жизнь. Лекс видел много способов, с которым люди использовали погибших, и не мог определиться, от какого его тошнит сильнее. Он встречал каннибалов. Сатанистов. Некрофилов. Самыми «нормальными» были те, кто ограждал свои убежища гниющими телами, чтобы отпугнуть мародеров, но они встречались гораздо реже категорий, которые, по мнению Лекса, заслуживали погибнуть самой страшной смертью. — Ее бесило, что она от меня зависит, — продолжил рассказ Кей, шурша обертками. Он с головой залез в просвет полки, и следующие слова прозвучали приглушенно: — Магия Кэли ее разрушает, и без меня Ноа откинулась бы еще в первый год на свободе. В Склепе она не забирала много — их заставляли постоянно держать меченых на грани между адекватным состоянием и угрозой обращения, — а когда мы вышли, девчонки очень долго не могли найти общий язык. Кэли ее спасла в день разрушения Склепа, но Ноа ее боялась, при этом топя себя в вине. После почти годового контакта с амоками Кэли долго была не в себе, Ноа пыталась ей помочь и без меня этого всего просто не вынесла бы. Однажды она случайно слила мне не только тьму, но и свою боль. После этого она меня чуть не убила — единственный раз, когда она атаковала в полную силу. Клянусь, она выпустила бы мне кишки, если бы Кэли не вмешалась. — Звучит как начало очень крепких отношений, — издевательски проговорил Лекс, пересчитывая оставшиеся в стене дыры от пуль. На тринадцатой он скривился. Кто бы ни оказался на заправке в роковой для себя день, погиб он точно не лучшим образом. — Ноа очень тяжело перенесла предательство брата, — пожал плечами Кей, переместившись к следующей полке. — Лу, кажется… — припомнил Лекс, осматривая почти полностью разрушенную прикассовую зону. Открыв табачную стойку, он покачал головой, обнаружив только вывороченные крепления. — Пусто. — Жаль, у меня три штуки осталось, — прокомментировал Кей, вновь пропадая в углублении стеллажа. — Кэли рассказала про Лу? — Упоминала, что он был прикреплен к Маркусу, — ответил Лекс, обходя прилавок. Встав с внутренней стороны, он присел на корточки, изучая полки продавца, но и на них ничего не оказалось. — Отвратительный чувак, — повысив голос, сказал Кей. — Я видел его всего один раз, лично мы не знакомы, но я о нем наслышан. Он не отторгал тьму, а впитывал ее. Они с Маркусом одинаковые — оба свихнулись примерно в одно и то же время. Лу сильнее Ноа, потому что старший наследник главного рода чистых, у них применялся какой-то заговор на верховного лидера, и он прикончил их папашу, чтобы заполучить его силы. — Убил отца? — поднявшись, переспросил Лекс. — Я же сказал — отвратительный чувак, — выглянув из-за полок, повторил Кей. — Поколения инцеста, чего еще следовало ожидать? Повезло, что только один из них двинулся. По сравнению с Лу Ноа — абсолютно здоровый человек. — Инцеста? — Главный род чистых скрещивался исключительно друг с другом, чтобы не разбавлять свой магический дар другими генетическими ветками. — Мерзость, — брезгливо хмыкнул Лекс, непроизвольно дернув плечами. Пусть все волшебники не могли похвастаться разнообразием — род магов никогда не отличался внушительной численностью, а после дробления на общины иной раз очень дальние родственные семьи снова объединялись брачными узами, — все равно такие отношения между братом и сестрой были слишком противоестественными. Но это стало ожидаемым. Лекс успел немного узнать о чистых, и, если он все правильно понимал, их численность не достигала и тысячи. Они вымирали и не располагали особым богатством генетического материала. — Не без этого, — пробубнил Кей. — Чистые вообще по странным порядкам жили. Если бы они не попались лишенным, Ноа пришлось бы объединить с Лу силы и родить ему пару малышей, которые потом продолжили бы их судьбу. Лекс подошел к полкам, в которых ковырялся Кей, и осмотрел стеллаж с другой стороны. Везде были разбросаны обертки от когда-то очень ярких сладостей, и он провел рукой по некоторым, ощупывая на наполненность. Естественно, ничего не осталось. Мародеры хорошо постарались с опустошением магазинчика. — И как вы сошлись? — Думаю, ты уже понял, что девчонки не особо любят доверять людям. — Нет, как-то не догадался, — язвительно произнес Лекс, на что Кей приглушенно рассмеялся. — Действительно, на это же ничего не намекает, — сыронизировал тот. — Мы много раз вставали спина к спине, но она всегда оглядывалась. А потом случился Нью-Йорк… Кей замолчал. Лекс взметнул голову, пытаясь рассмотреть парня, но тот снова пропал за стеллажом. — Вы были в Нью-Йорке? — задал он наводящий вопрос. Лекс вновь пригляделся к небогатому содержимому полок со своей стороны. Натолкнувшись на знакомую темно-зеленую упаковку, он замер. Судьба точно издевалась, подкидывая постоянные напоминания. Он обернулся, рассматривая размытый силуэт Арман сквозь покрытое многолетней грязью и кучей трещин стекло. Ладонь сжала шелестящую упаковку совершенно без участия разума. Только ощутив тяжесть в кармане, Лекс попытался придумать веское оправдание, но следующие слова не позволили ему успеть себя успокоить. — Я бы не сказал, что мы там прямо были, — ответил Кей, выпрямившись, и, обернувшись, Лекс заметил его довольную улыбку и плитку шоколада, которой тот помахал. — Пытались. Нас заманили в ловушку, разделили и загоняли, как диких животных. Не все из нашей группы смогли выбраться, к сожалению. — Что там сейчас? — настороженно спросил он, проводя кончиками пальцев по карману брюк. Раздался фантомный стук леденца о зубы, но Лекс тут же выжал его из подсознания, концентрируясь на разговоре, который принял неожиданно важный оборот. — Охотничьи угодья, — Кей повертел головой, пытаясь найти что-то еще, но они уже облазили все. — Очень странно, но там почти нет амоков. По крайней мере, Кэли почти никого не почувствовала. Город поделен несколькими группировками лишенных. Одна из них держит окраины, они ловят отчаянных путников и развлекаются, устраивая охоту. Мы с Ноа остались вдвоем и три дня искали выход, отбиваясь от преследователей. Нас обоих ранили, мне прострелили руку в двух местах… — После этого вы сошлись? — с пониманием произнес Лекс. — Вроде того, — пожал тот плечами и, обогнув полку, встал с ним рядом. Прижавшись спиной к стеллажу, он посмотрел на улицу и обхватил обеими ладонями ручку потяжелевшего рюкзака, который гулко стукнулся о его колени. — Тогда она начала мне по-настоящему доверять. А после как-то все очень быстро закрутилось, я не до конца понимаю, как это вообще произошло. — Но тебе нравится, — Лекс тоже обернулся и уставился на их спутников. Он старался не концентрироваться ни на ком конкретном, но взгляд все время сползал к самому хрупкому и темному силуэту. — Думаю, да, — Кей натянуто улыбнулся. — В моем состоянии сложно определиться, но я не стал бы ничего менять. — Скоро вам удастся сблизиться еще больше… — выдал часть правды Лекс, не видя смысла скрывать главный ориентир. Все равно город слишком большой и, как выяснилось, опасный, чтобы точно вычислить расположение общей цели в одиночку. Арман не рискнет, даже если до нее дойдет эта информация. — Не говори, что Лукас в Нью-Йорке, — настороженно произнес Кей и, получив в ответ тяжелый взгляд, обреченно вздохнул. — Твою же гребаную мать. Лекс кивнул, сохраняя молчание. Конечная точка назначения располагалась там, куда никто бы в здравом уме не сунулся. Он слышал множество слухов о том, что там творилось, и до встречи с призраками прошлого не знал, чего ожидать на самом деле. Теперь появилось хоть какое-то представление, но и оно не особо радовало. Придется опуститься до кровопролития. В любом случае. — Сам скажешь Кэли об этом, я не рискну приносить ей настолько плохие вести. У тебя гораздо больше шансов пережить ее реакцию, — пробурчал Кей, и Лекс выдал удивление вскинутыми бровями. Тот усмехнулся, заметив откровенный жест. — Нас с Ноа загоняли три дня, Кэли провела в Нью-Йорке восемь. — Подробностей не будет. — Естественно, — насмешливо протянул Кей, сдобрив слова той самой провокационной улыбкой, с которой почти всегда упоминал Арман в его присутствии. — Спроси у нее. Может, судьба тебе снова улыбнется. — Эта сука меня не особо любит. — Кэли дала тебе второй шанс, — склонив голову ближе к его уху, на грани шепота произнес Кей и хохотнул, отпрянув. — Сука к тебе гораздо лояльнее, чем ты думаешь. Оттолкнувшись от стеллажа, он направился к выходу. Лекс задержался на несколько мгновений на месте, вновь бросая взгляд в сторону девушки, к которой в очередной раз скатился разговор. Он сдвинул брови, наблюдая за тем, как Арман смеется. Она каким-то образом смогла решить свою проблему, которая не давала ему нормально жить на протяжении последних недель. На это намекало то, что она уже несколько дней не пытается вскрыть ему череп своей яростью, вернувшись примерно к тому же настороженному и предупреждающему поведению, которым отличалась вначале. Она даже перестала его игнорировать, и их взаимоотношения с каждым днем становились все более непонятными. Лекс не мог предсказать, что выкинет Арман в следующую секунду. Он предпочел сделать вид, что не в курсе того, что с ней происходило, и что ему совершенно все равно на исходящую от нее в это время угрозу. Решил, что в словах Кея есть определенное здравое зерно. Хотя бы такой компромисс им просто необходим. Арман вновь могла стать неадекватной, озвучь он прямым текстом, что считает ее угрозой. А Лекс, если оставаться честным хотя бы с самим собой, просто не выдерживал. Вся ситуация бесконечно его нервировала. Когда Арман злилась, он оказывался готов, но порой между ними проскакивало что-то совершенно невообразимое. В фонящих от нее эмоциях вновь появилось что-то отличающееся от того, что стало привычным. Оно было неясным, практически незаметным, но таким… теплым. Словно ее метки, сколько бы их ни насчитывалось, внезапно пропадали, возвращая на место ту девчонку, которая чувствовалась в строках, написанных в дневнике. Очень редко. Только в те моменты, когда Арман упоминала одно единственное имя, вызывающее у нее настоящую, ничем не прикрытую нежность. Люси. Когда Лекс читал о младшей сестре Маркуса, он видел в каждой букве ту девушку, которую никогда не знал. Которой, как он полагал ранее, Арман в принципе никогда не сможет стать. Доброй. Сострадающей. Мягкой. И эти гребаные редкие строки набрасывали ему на шею еще больше проблем. С ними возвращалось прошлое. Проклевывалось в том интересе, который четыре года назад он задавливал взращиванием презрения и раздражения. Воскресало в пристальном взгляде, которым он пытался отыскать признаки искренности за каждой нарисованной на лице защитной гримасой. Проявлялось в уязвимом желании узнать больше и опаске в очередной раз обжечься о грубые слова, тревожащие самые глубокие детские травмы. И с этим срочно нужно что-то делать, пока все к чертям еще больше не усугубилось. Второй шанс. Понимать бы еще, что на самом деле кроется за сменой ее поведения и насколько опасно позволять себе воспользоваться этим вторым шансом.***
— Уверен, что здесь? — спросила Кэли, приглядываясь к стоящему в нескольких десятках метрах от них ветхому зданию, которое по виду могло рухнуть от малейшего дуновения ветерка. Помещение не выглядело хоть сколько-нибудь надежным, и она засомневалась в принятом решении об очередном крюке от установленного маршрута. Может быть, она ошиблась, поставив несколько дней задержки на подвернувшуюся возможность отдохнуть в более благоприятных условиях, чем земля под открытым небом, то и дело «радующем» их проливными позднеосенними дождями. — Ага, — небрежно пожал плечами Кей. — Фил очень точно описал место. Вытянувшись во весь рост, он цепко осматривал прилегающее к дому пространство, выискивая меры предосторожности, которые Фил обязательно должен был возвести вокруг одного из своих временных пристанищ. Небольшой заброшенный участок, который до конца мира был строительной базой, находился недалеко от бункера селян и сейчас больше напоминал крохотный город, пострадавший от взрывной волны разрушительной бомбы. О зданиях, когда-то заполненных множеством трудящихся на благо общества людей, напоминали только руины, среди которых гулял ветер, разнося остатки пыли сооружений по округе. — Нам обязательно останавливаться здесь? — скептически спросила стоящая за их спинами Гленис. — У Фила есть хоть какие-то удобства и пара кроватей, — ответила ей спрыгнувшая с крыши одноэтажного дома и приземлившаяся рядом с Кеем Ноа. — Перед встречей с Джеком нам жизненно необходимо отдохнуть. Возможно, вырываться из его лап придется с боем, я хочу отоспаться, прежде чем искупаться в крови, — она бросила парню что-то небольшое, что он сразу перехватил. — Судя по трепу Фила, у него тут чуть ли не неприступная крепость, а по факту — несколько простеньких ловушек. Я разочарована. Кей повертел клубок лески и, посмотрев на Ноа, выгнул бровь. — Ты назвала растяжки, способные перерезать человека напополам, простенькой ловушкой? — хохотнул он, засунув переданное в карман. — Он тебя не простит. — Не факт, что мы еще когда-нибудь увидимся, — отмахнулась Ноа. — К тому же там замкнутая система, которую я всего лишь немного подкорректировала. Смогу восстановить, когда будем уходить. Он даже не заметит. — Мне не нравится открытое пространство и отсутствие удобных для наблюдения мест, — донесся до них голос Двэйна, и Кэли краем глаза заметила, как они с Майлзом появляются из-за крупного обломка здания. — Я чувствую обстановку, и дополнительно мы поставим барьер. Постоянно следить не придется, — тихо проговорила она, когда они подошли. — Остановимся на пару дней. Нам на самом деле необходимо выспаться и перевести дыхание. Селяне очень опасны, с ними нельзя встречаться неподготовленными. — Ты чувствуешь обстановку? — переспросил Двэйн. Кэли опустила веки и прислушалась, чтобы точно подтвердить свои выводы. И смогла ощутить, что вокруг пусто, — ни единой живой и неживой души, кроме тех, кто уже стоит рядом. В награду за «старание» и послабления в диалогах с Двэйном, которые она сопровождала вымученными улыбками, в довесок к возвращению контроля она перестала видеть находящегося рядом меченого во всем обволакивающем воздухе. Он все еще был несмываемым фоном, даже находясь в значительном отдалении, и ей казалось, что стоит вытянуть руку, и она погрузит пальцы в вибрирующую облегчением по вискам тишину. Но теперь за ним она могла услышать хоть что-то. Это позволило ей хоть немного расслабиться, отпустив путы натянутых в ожидании атаки сухожилий. Вдохнуть полной грудью после того, как неделями она задыхалась, погребенная под желаниями почувствовать кровь Двэйна на корне языка. Вернуть хрупкую нить контроля, которая позволяла видеть в завтрашнем дне не только очередные сутки, час за часом призванные свести ее с ума. Вернуть хотя бы часть самой себя. — Хуже, чем обычно, но сейчас я слышу хоть что-то, — кивнула она, открывая глаза. — Не могу сказать точно. Полмили. Возможно, чуть больше. Этого достаточно, чтобы я успела подготовиться в случае непредвиденной опасности. Завтра поставим дополнительный барьер. На всякий случай. — Как давно? — в тоне Двэйна в очередной раз послышалось недовольство, но после того, как голос перестал мучить Кэли, устраивая линчевание мозга под аккомпанемент несмолкающего гула безумной толпы, не ответить разрушительной эмоциональной реакцией оказалось на контрасте с предыдущими неделями очень просто. — Не закатывай истерику, впервые я почувствовала мир за тобой только вчера вечером, — язвительно ответила она. — Наверное, ты наконец стал не стоящим внимания фоном. Несмотря на содержание, продолжение прозвучало достаточно доброжелательно и напомнило больше «дружескую» шутку, отчего ее амок довольно заурчал, а Двэйн посмотрел так, словно у нее выросла вторая голова. Интересно, что сложнее: попытаться и дальше не грубить на каждое сказанное слово или убедить его в том, что ее смена поведения — искренняя? Не окружай ее лишние свидетели и не буравь ее недоверчивый взгляд, тонкими сверлами вскрывающий черепную коробку, Кэли в голос расхохоталась бы. Истерически, скорее всего. — Может, мы уже пойдем? — Ноа нетерпеливо топнула ногой и, посмотрев на предвкушающе потирающего ладони Кея, покачала головой. — Ты ненормальный. Ты ведь знаешь, что там. Во всех подробностях. — Фил рассказывал, — кивнул тот, понизив голос до навевающего мрачные мысли устрашающего шепота. — Согласись, отличный метод отпугнуть нежелательных посетителей. Не каждый выдержит такое зрелище и полезет дальше. — Никто из вас не вывернет желудок нам под ноги, увидев парочку мертвых людей? — спросила Ноа, повернувшись к Двэйну и скрасив тон лживым пренебрежением. — Если среди них окажешься ты, мы с радостью станцуем на твоих костях, — отрешенно ответил тот, и это тоже не прозвучало привычно. Все они слишком сильно устали для того, чтобы искренне скатываться в неприятие, однако каждый все еще пытался. — Ритуал закончен? — спросила Кэли, посмотрев сначала на одного, потом на другую. Ноа невинно пожала плечами и, повернувшись к зданию, сделала первый шаг, вынуждая всех остальных тоже принять окончательное решение об остановке. Они нуждались в передышке. Да и подвернувшийся повод тоже был весомым. Кэли не могла лишить Ноа условно спокойного дня рождения. Третьего на свободе. При худшем раскладе последнего в ее жизни. Оказавшись внутри полуразрушенного дома, в котором практически полностью отсутствовала одна из стен, Кэли замерла на пороге, и не успевший затормозить Двэйн врезался ей в спину. Ее обдало волной предвкушения, идущей от его амока, изрядно разбавленной собственным недовольством носителя, но за тошнотой от открывшегося вида она этого практически не заметила. Сухо пробормотав извинение, она прошла дальше, уступая дорогу и стараясь не концентрироваться на болтающихся на проводах детей, но все равно слишком хорошо их запомнила. Ее выдрессированная годами наблюдательность, ставшая бессменным, способным спасти жизнь спутником, заставила ее успеть их посчитать. Четыре ребенка. Не старше десяти. Три девочки и мальчик. Полуразложившиеся и высохшие. Напоминающие мумий. В памяти отложились даже мелочи. Впавшие глазницы. Сморщенная посеревшая кожа, оставшаяся в тех местах, где до нее не добрались насекомые, и пошедшая иссохшими трещинами. Упавшие маленькие головы на переломанных шеях. Трупы были давними, и Кэли прекрасно знала, что Фил никогда бы не опустился до убийства ребенка, но даже то, что его люди воссоздали «инсталляцию» из найденного на пути, не облегчило горечи. Ей показалось, что ее обволакивает застаревший запах железа, исходящий от давным-давно высохшей крови, которой кто-то исписал остатки стен религиозными формулировками, и она теснее прижала скрывающую нижнюю часть лица ткань к носу, задержав дыхание. — Извращенцы, — пробормотала Ноа, обходя одно из маленьких безжизненных тел. Ее речь практически полностью заглушил громкий выдох Гленис, которая зашла в здание последней. Кэли обернулась, обеспокоено рассматривая девушку, которая, по ее наблюдениям, все еще осталась достаточно слабым для подобного человеком, но тут же отвернулась, стоило Двэйну что-то тихо у нее спросить, а Майлзу заботливо обхватить подрагивающую ладонь. На секунду ей даже показалось, что душу обдает благодарностью за то, что Двэйн смог сделать то, что у нее не вышло из-за неожиданных и хлестких поворотов судьбы. Но это очень быстро вытеснилось завистью к тому, что он занял ее место. Он прожил рядом с ее близкими друзьями их самые страшные дни, пока она проживала свои в подвалах, в которых постоянно раздавались крики и безумный, вспарывающий колкими мурашками кожный покров смех. Ее собственный. Кэли силой выдрала себя из размышлений и представлений другого своего возможного прошлого, которые заставили стиснуть кулаки так крепко, что от впившихся ногтей заныли ладони. — Мне нужна помощь, — выглянув из-за стены, за которой скрылся минуту назад, проговорил Кей. Двэйн направился к нему, и через несколько секунд раздался механический скрежет замка — судя по звуку, изрядно заржавевшего. Перегнувшись через преграду, Кэли успела заметить, как часть пола отъезжает, открывая вид на лестницу, ведущую в подвал, когда-то давно предусмотренный в качестве временного убежища. Что ни говори, но Фил был очень удачливым ублюдком в обнаружении подобных мест. Годы разведки под началом Джин в странах, в которых постоянно шли войны, оставили неизгладимый отпечаток, позволивший ему выживать в наступившем мире эффективнее многих. Подготовленный почти так же искусно, как Чейз, хоть и гораздо моложе, он во многом облегчил жизнь их группы в те дни, когда они еще не осели на месте. И уже после, когда решил покинуть лагерь и, заручившись поддержкой нескольких человек, которые тоже так и не смогли привыкнуть к «инертному» существованию, пошел изучать мир вокруг. Если бы не та причина, которая вынудила Фила однажды оставить их группу за спиной, отколовшись небольшим фрагментом ставшей единой семьи, Кэли, скорее всего, гордилась бы им, не скатываясь постоянно в горечь вины. Ноа достала небольшой фонарик и, сжав другой ладонью рукоять ножа на бедре, первой двинулась по ступеням вниз. Пропустив Кея вперед, Кэли ступила на лестницу третьей, прислушиваясь к себе. Ноа зря волновалась. Внутри было так же пусто, как и в ближайшей округе. В темноте, практически не разгоняемой тусклым светом фонарика, Кэли споткнулась обо что-то на полу и, сжав плечо стоящего перед ней Кея, едва удержала равновесие. Под почти неразличимые извинения Ноа осветила небольшой коридор, наполненный удушающим запахом затхлости. — Надеюсь, они хорошо следят за своими батареями, — пробормотала она и, зажав фонарик зубами, открыла расположенный на стене щиток. Спустя несколько десятков секунд, в которые девушка издавала простенькую мелодию, изучая предохранители, послышалось несколько щелчков. Вслед за ними длинный коридор осветили несколько тусклых грязно-желтых прямоугольных ламп, заключенных в плен поржавевших тонких металлических прутьев, исчертивших стены резкими тенями. Кэли выдавила улыбку, кивнув девушке, и, обойдя их с Кеем, первой двинулась вперед. Дойдя до бордовой большой двери, она навалилась на нее и, приложив огромное количество физических усилий, открыла, обнаружив именно то, что искала. — Электричество? — удивленно спросил Майлз, когда вся их группа оказалась в слишком крохотном для такого количества людей помещении. — Солнечные батареи для минимального света — Фил организовал месяца четыре назад. Хорошо спрятаны где-то в округе, — пояснил Кей, оглядывая ворох различного хлама, разбросанного по полкам уставленных вдоль стен шкафов. — Остальная система жизнеобеспечения родная, должна быть дальше по коридору — дизельные генераторы. У них даже вода тут вроде есть. — И я ее нашла, — радостно проговорила Кэли, открыв дверь, расположенную на боковой от входа стене, и обнаружив небольшую душевую. Подойдя к крану, она крутанула вентиль, молясь всем святым о том, чтобы насосы, о которых с восторгом когда-то давно рассказывал Фил, все еще работали. Раздался всасывающий звук, продолжившийся бурлением воздуха в трубах, а следом из крана потекла тонкая струйка. Для нормальной работы нужно было включить генератор и подключить насос, но даже слабый отток радовал неимоверно. Подставив руку, Кэли с огромным наслаждением позволила льду воды сковать пальцы. Скажи ей кто три года назад, что она будет в восторге от возможности как-то помыться и почистить одежду нормально, по-людски, а не магией, Кэли хохотала бы, как помешанная. Скажи ей кто подобное сейчас, скорее всего, она тоже рассмеялась бы. Но уже горько. Выглянув из ванны, она прислушалась к тому, как Кей зовет с собой Майлза и Двэйна для помощи, и нашла взглядом озирающуюся по сторонам Ноа. — Я нужна? — спросила Кэли. — Отдыхай, — улыбнулась та. Произнеся одними губами благодарность, Кэли скрылась, предвкушая лучшие минуты за все последние недели, осевшие на ее теле таким количеством грязи и бесконечной злобы, что, казалось, их не смогут смыть и все океаны мира.* * *
Лекс без сил рухнул в кресло сразу, как они закончили квест с поржавевшими генераторами. Тусклое освещение заставляло напрягать зрение, заполонивший бункер громкий звук раздражал, но это не омрачало его слегка поднявшееся настроение оттого, что на некоторое время можно расслабиться. Арман была права, когда говорила о необходимости передышки. Лекс не мог вспомнить ни единого дня в своей жизни, когда был бы настолько измотан. И причина — далеко не физическая усталость. Лекс не обратил внимания на то, как почти все скрылись, оставив их с Кеем вдвоем в крохотном помещении, уставленном двумя креслами, небольшим диваном и огромным количеством полок, на которых был свален различный хлам. Он почти полностью отключился от реальности, потерявшись в размышлениях и том удовлетворении, которое настолько сильно затопило комнату, словно Арман получила что-то жизненно необходимое. Стоило признать, душ, хоть и ледяной, сейчас и ему самому казался чуть ли не лучшим благом. Лекс постарался абстрагироваться от удовольствия, от которого его зло мурлыкало, пропуская расслабляющие вибрации по костям, и сфокусировался на Кее, изучающем барахло на полках. Даже для своего состояния он выглядел излишне равнодушно, учитывая, что они все же решили через несколько дней сунуться, судя по их вскользь брошенным словам, в «пасть голодного цербера». Возможно, склонный преувеличивать Кей приукрашивал действительность, но настороженный взгляд Арман, смотрящий в пустоту каждый раз, стоило им начать обсуждать план по проникновению к селянам, ярко намекал, что истина в сказанных словах все-таки есть. — Вы уверены, что пойдете втроем? — тихо спросил Лекс, сбросив куртку прямо на пол и закатав рукава толстовки. Внутри бункера было не так уж и тепло, однако все же лучше, чем на улице, и скинуть надоевшие до чертиков тряпки хотелось почти так же, как уснуть на ближайшие трое суток. — Уверены, — кивнул Кей, перебирая листы на одной из полок. — Селяне вас не знают. С нами они знакомы, и они нас опасаются. Лишние свидетели нам только помешают. Мы разберемся. Вам не за чем рисковать, это не ваша война. — Теперь любой шаг — наша общая война, — хмыкнул Лекс, скрестив руки на груди. — Если вы там помрете, нам от этого легче не станет. — Не помрем, — тот повернулся к нему и, увидев его предплечья, впервые не прикрытые тканью в присутствии чужих людей, вопросительно вскинул брови. — У тебя внезапно проснулась склонность к садомазохизму? Лекс бегло глянул на свои запястья и поморщился от вида драной кожи. Начиная от сгиба ладоней по рукам поднимались кольца шрамов, соединяющиеся между собой тонкими выцветшими полосками, оставленными мотками колючей проволоки вплоть до середины предплечий. — Был у меня период, когда я ненадолго увлекся связыванием, — небрежно отмахнулся он. Предвещая следующий вопрос, он задал свой первым: — Так что там с селянами? — Джек не рискнет отношениями с Чейзом, — переключился Кей, не став настаивать на более подробном ответе, которым его все равно никто бы не обрадовал. — Кто он? — Джек? — переспросил тот, и Лекс кивнул. Кей взъерошил волосы и, сделав несколько шагов, опустился в кресло напротив. — Военный. Они с Чейзом служили вместе по молодости, но их пути разошлись. Чейз ушел к снайперам, а Джек поднялся по карьерной лестнице в стратегических отделах. Без понятия, чем он занимался последние двадцать лет, знаю только, что он очень неприятный человек, способный продать и купить любого. Хорошо разбирается в людях и их слабостях, смог создать полностью подчиняющееся общество гарантом полной безопасности от угроз внешнего мира и протолкнул диктатуру, сделав из себя культ личности. Но в остальном — ничего примечательного. — Он знает, что Арман помечена? — Естественно нет, — фыркнул Кей. — Джек заинтересован в меченых, так что ему необязательно знать больше, чем ему позволяют. — Как заинтересован? — поморщился Лекс, предчувствуя очередной порок человечества, который обретет материальность, стоит произнести его вслух. — Без понятия, — пожал плечами Кей и, приподнявшись, стянул свитер через голову. — Но Чейз запретил Кэли хоть когда-то обнажать перед ним метки, так что вряд ли там что-то хорошее. Он никогда не требует чего-то просто так. Последние слова Лекс не стал никак комментировать, рассмотрев в приглушенном свете темноту на левой стороне шеи Кея. Приглядевшись, он прочитал выбитую черными чернилами надпись: WGC713MC3. Он уже хотел задать новый вопрос, но опустил взгляд на правую руку Кея и, поперхнувшись словами, задержал дыхание. Не он один мог похвастаться изуродованным шрамами телом. Два пятна от огнестрела выглядели пугающе, но гораздо хуже смотрелся обширный ожог. Если обычные травмы такого рода постепенно светлели, оставаясь по прошествии времени всего лишь стянувшимся, пошедшим волнами размягченного кожного покрова напоминанием, то эти следы были почерневшими. По первому впечатлению рука Кея вот-вот должна отгнить. Шрамы были давними, но даже такими они очень напоминали то, что осталось на его ладони после того, как Арман обожгла его туманом. Разве что выглядели гораздо темнее быстро посеревшего и вскоре пропавшего следа. Если бы его рисунок не успел исчезнуть, Лекс смог бы их сравнить и точно не нашел бы различий за исключением размера и оттенка. — Это тебя Арман? — пробормотал он, пытаясь не представлять, насколько это больно для обычного волшебника, если для него с его притупленной реакцией это стало нестерпимым. Упомянутая в этот самым момент появилась из-за двери ванны и, услышав обрывки последних слов, замерла на месте. Кей посмотрел на нее и выдавил улыбку, которая, наверное, должна была стать успокаивающей, потому что на секунду зарябивший болью воздух остро намекнул, что хотя бы на малую толику, но прозвучавшее — истина. Однако следом Кей отвлекся от Арман, развеяв впечатление, и, повернувшись к Лексу, криво ухмыльнулся. — Эта слабачка? — указав на девушку ладонью, хохотнул тот. — Брось, ты же не думаешь, что эта чудесная женщина может кому-то навредить. Арман тихо хмыкнула, практически полностью отпустив напряжение, которое накатывало на стены тихими волнами. Разложив на спинке дивана мокрую водолазку и приблизившись к Кею, она едва слышно попросила его уступить место. Тот поднялся, позволяя ей развалиться на кресле, задрав ноги на один подлокотник и упершись плечами в другой. Она откинула голову назад, практически коснувшись влажными распущенными волосами пола, и прикрыла глаза, глубоко вдыхая. — Боевые шрамы украшают мужчин. Особенно полученные таким образом, — продолжил Кей и размял изуродованное плечо. — Считай, что я получил его из-за женщины. — Кей, — предостерегла Арман. — Не романтизируй. — Ты оставила этот день? — спросил тот. — Я оставила только то, что ему необходимо знать, — сухо ответила она. — Я все еще здесь, — процедил Лекс. — Прости, придется тебе смириться, что эту великолепную историю ты не узнаешь, — фальшиво извиняющимся тоном пропел Кей. — Не злись. Я тут для тебя кое-что нашел. Последнее он произнес, посмотрев на Арман, и, взяв со стола отложенный туда ранее баллончик, потряс его. Каморку наполнил звук перекатывания шарика внутри, и девушка, распахнув веки, запрокинула голову так, чтобы увидеть перевернутый силуэт Кея. Баллончик в его руках заставил ее резко сесть и с неверием несколько раз хлопнуть ресницами. От восторга, промелькнувшего на ее лице, захотелось в голос расхохотаться. Лекс без труда смог понять, что за жидкость плещется в металлическом сосуде. — Чертов сукин сын, — отрывисто произнесла Арман, поднимаясь. Подойдя к Кею, она отобрала у него краску и, поднеся к уху, потрясла, вновь разнося по помещению щелкающий звук. Парень придвинул к ней небольшую коробку, ранее спущенную им с верхней полки, и, посмотрев в нее, Арман восторженно присвистнула. — Вот как ему так везет, а? — Уверен, Фил продал душу за свою удачливость, — насмешливо ответил Кей и, взяв стоящую сбоку от стола металлическую биту, крутанул ее, приноравливаясь. — Используй воду по назначению, Верджил. От тебя несет, — брезгливо пробурчала Арман. — Ты сегодня пример воспитания, — хохотнул Кей, подкинув биту и, когда та обернулась полукругом, перехватил ее за другой конец. — Что поделать, в гетто вежливости не учили, — фыркнула Арман, склоняясь над коробкой. — Полезнее было уметь держать ствол. Кей отставил биту обратно к столу и, подойдя к креслу, упал в него. Вальяжно развалившись, он закинул лодыжку на колено и прижал ее к ноге обеими ладонями. — Ты сейчас назвала Манхэттен гетто? — насмешливо спросил Кей, неотрывно следя за все более увлекающейся девушкой. — Я много каких дыр повидала до славного домика Блэйков. Арман перебрала с десяток баллончиков в коробке, то и дело вытаскивая некоторые и тряся их, чтобы проверить густоту. Отставив три выбранных краски, она изучила полки и, встав коленями на стол, добралась до самой высокой. Пошелестев хранящимися там листами, она выбрала самый большой и светлый и спрыгнула обратно на пол, отчего ее подошвы гулко стукнули о металлический пол. — Твой отец вроде мог позволить себе хорошие условия жизни, — наблюдая за занятой «делом» Арман, Кей растянулся в удовлетворенной улыбке. — Моего отца обвиняли в девяносто семи преступлениях, семнадцать из которых квалифицировались как разглашение государственной тайны, сорок шесть как преступления против личности и остальные по финансовой мелочи общей суммой около полумиллиарда долларов. Его разыскивали в двадцати семи странах, но никто так и не узнал ни его имени, ни того, как он выглядит, — отстраненно пробубнила Арман, взяв одну из красок. Прищурившись, она бегло прочитала этикетку, не смущаясь тусклотой света, и плеснула краской на бумагу, заполнив помещение химическим запахом. — Мой отец никогда не искал комфорта. Безопасность превыше всего. — Украл полмиллиарда, а прятался по трущобам? — скептицизма в реплике Кея невозможно было не заметить. — Не украл полмиллиарда, а причинил убытка государству на эту сумму, — отставив указательный палец, поправила она. Обернувшись через плечо, она заметила непонимание на лице Кея и демонстративно закатила глаза. — Я не буду объяснять, в чем разница. — Но вы не бедствовали, — продолжил расспрашивать он, когда девушка вновь вернулась к коробке. — Моего отца не интересовали деньги, только успех и адреналин. Из соображений безопасности, как своей, так и мамы… — Арман посмотрела на Лекса и, столкнувшись с пристальным взглядом, следящим за каждым ее движением, сдвинула брови. Посомневавшись несколько секунд, она все же продолжила, но обтекаемо обошла тему, которая могла всплыть в контексте: — Из соображений безопасности он выбирал такие места, которые вряд ли могли привлечь волшебников и позволяли при необходимости подпустить власти лишенных без ущерба быть обнаруженным. Если возникала настоящая угроза, папа дожидался, пока они подберутся так близко, чтобы и ему не пришлось делать усилий, а потом наносил фатальный удар, забирал все, что хотелось, и мы бесследно исчезали. Мой отец был хищником, который всю свою жизнь дурил других хищников. — Так вот где ты этого нахваталась, — восхищенно пропел Кей. — Чему еще тебя в гетто научили? — Лгать, бить первой и всегда помнить о том, что, если тебе ударили в спину, у тебя стало на один нож больше, — отстраненно ответила Арман, обернувшись через плечо. Отойдя от стола и встав посередине комнаты, она скрестила руки на груди и закусила губу, осматривая стены. Уставившись на единственную пустую, не заполненную навесными полками, она прищурилась, расплываясь в едкой ухмылке. — Что крутится в твоей привлекательной голове? — заинтересовался Кей. — Как думаешь, Фил сильно взбесится, если я немного подпорчу его мрачный антураж? — произнесла она ехидно, и по полу пополз идущий от нее восторг, поднимающийся по ногам и заставляющий пальцы Лекса вздрогнуть от будоражащего не его предвкушения. — Нарисуй его крохотный член, ему точно понравится, — хохотнул Кей. — Какие познания, — саркастично сказала Арман, подойдя к дивану сбоку. Ухватившись за спинку, она начала отодвигать его от стены. — Эскизом поделишься? Кей подорвался, демонстративно цыкнув на то, что она не удосужилась попросить помощи. Когда они вместе отодвинули диван, Армана забрала краски со стола и, встав в появившийся просвет рядом со стеной, воодушевленно оглядела темный участок. Кей подошел к ней со спины и склонился к ее уху. — Вот только не заливай, что между вами ничего не было. Наедине, в темноте, под лютыми дозами адреналина… — снизив громкость голоса, заговорщицки произнес Кей. На его слова Арман покачала головой, и он отпрянул. — В жизни не поверю, что он просто так ноет постоянно, как брошенная мать-одиночка. — Не все осмысляют дружбу сексуальными категориями, и больно мне надо с Франческой за него бодаться. От Катрин даже я, скорее всего, не спрячусь. Все, отвали, я занята. Отбросив два баллончика на диван, она нанесла третьим несколько темно-синих линий и настолько ощутимо абстрагировалась от реальности, словно выстроила непроницаемый барьер. Проигнорировав дальнейшие словесные выпады Кея, она щелкнула пальцами, и по присутствующим пронесся легкий ветерок, указав на изолирующее от едкого запаха краски намерение. Поглаживая верхнюю губу кончиком языка, она разбавила синие линии бордовыми, не замечая никого вокруг и напоминая чем-то сумасшедшую гораздо больше обычного. Что-то никогда не изменится. Стоило Кею скрыться, прислушавшись к хамскому совету Арман, Лекс проскользнул взглядом по ее телу. Она осталась в брюках, тесно облепляющих тощие ноги, но верхнюю часть тела прикрывал только тот топ, который он уже видел, когда ей зашивали рану на спине. Арман снова наложила на себя иллюзию. Даже если бы она только что не продемонстрировала откровенное использование магии, Лекс все равно догадался бы о применении волшебства, потому что не только его чувствовал, но и как минимум об одном шраме точно знал. Он мог досконально представить его расположение и внешний вид. Располосованная кожа, разодравшаяся от намерения, вышедшего из его палочки, до сих пор легко воскрешалась в воображении. Но левая ключица Арман оказалась девственно чистой. Как и шея, на которой, если он правильно понял «клеймо» Кея, должно быть что-то подобное. — Ты снова пользуешься магией, — практически неслышно подал голос Лекс, не уверенный, что она станет поддерживать разговор. Но хотя бы попытаться стоило. Это лучше, чем сидеть в тишине, которая в отсутствии других людей снова чрезвычайно быстро нагревалась, оседая на ладонях зудом, от которого хотелось почесаться. Но не так, как когда между ними стояли лишь претензии и ярость. Совершенно непонятно. Слишком приятно. — Я снова чувствую, — пожала плечами Арман, выводя на стене замысловатые узоры, которые постепенно принимали очертания изящно изгибающегося женского силуэта. — Мое избегание магии связано не с амоками, они — меньшая из наших проблем. Другие меченые в любом случае почувствуют нас раньше, чем мы их, но те, кого держали в Склепе вместе со мной, если нам очень повезет, не смогут узнать мой фон за твоим. Но стоит им почувствовать мою магию, они сразу поймут, кто за ней стоит. Сейчас я могу гарантировать, что почувствую присутствие раньше, чем они окажутся так близко, чтобы точно понять, что это я. — Можно откровенный вопрос? — будто бы равнодушно спросил Лекс, вспоминая то, что не давало ему покоя уже некоторое время. — Зависит от того, насколько он откровенный, — Арман замерла прямо посередине наносимой линии и обернулась через плечо. — Джейн, — озвучил он имя, которое несколько раз встречал в дневнике. Судя по написанному, «особых» меченых, отобранных для самого важного эксперимента, было семеро, но ему поведали только о пяти помимо самой рассказчицы. — Ты ее не упоминала. — Не упоминала, — Арман помрачнела и опустила руку с баллончиком. — Она умерла? — задал он новый вопрос, и суженые глаза намекнули на правильность высказанного предположения. — Как это случилось? — Ее убили, — ответила она и, посомневавшись доли секунды, продолжила: — Мы с Маркусом. Последнее прозвучало грубо. Устрашающе. Тем самым тягучим темным тоном, от которого однажды у него уже бежали по телу мурашки восхищения. — Вас принудили? — Нет. Мы хотели ее смерти. Это было осознанным решением, — еще более резким тоном ответила Арман. — Все по вопросам? Я слегка занята, если ты не заметил. Лекс кивнул, и, скривившись в подобие улыбки, Арман вернулась к рисунку. Но вот Лекс отвлечься от девушки никак не мог. Его должны были заинтересовать сказанные слова, несшие с собой угрозу, но озвученные фразы просто усвоились, прочно уложившись в мозгу и позволив поставить очередную мысленную галочку напротив графы «Узнать больше об истинном положении вещей». Бередило и кололо на кончике языка, призывая продолжить разговор, совершенно иное. То самое тепло, которое снова исходило от Арман. В относительной безопасности и после ласкающих кожу капель воды она ощущалась практически счастливой. Лекс выучил наизусть все их гневные молчанки и громкие крики, но к вот такому оказался совершенно неподготовлен. Снова. Его взгляд практически без его участия опустился, очерчивая костлявую шею, которую, подобно ошейнику, обхватывала кожаная лента с висящим на ней небольшим кулоном; острые ключицы; просвечивающие через бледную кожу ребра, выпирающие сильнее с каждым движением, в котором Арман приходилось изгибаться; ненормальный для обычного человека слишком впалый живот; ярко выделяющиеся тазовые кости, уходящие под ткань брюк, натянувшихся на тонких бедрах. Она дернулась, взметнув руку с баллончиком, отчего магия на ней, на едва уловимую долю секунды отставшая от движения, пошла практически неразличимой рябью. Возможно, замеченной только потому, что сейчас Лексу хотелось содрать ее силой, чтобы увидеть то, что Арман скрывает на самом деле. Ее смущал явно не шрам, который, по мнению Лекса, она, напротив, стремилась бы наглядно демонстрировать, чтобы ткнуть его в то, что, несмотря на все ее слова и отвратительный характер, главные границы всегда пересекал он. Вопреки тому, что он все еще пытался удержать в сознании то, что узнавать личное друг о друге им не стоит, именно это намерение и именно в этот момент сводило зубы желанием обнажить то, что она скрывала. Провести по животу ладонями и соскрести магию ногтями вместе с оставшимися под ними крохотными частичками кожи. Широко расставив пальцы, провести по всей поверхности, впитав все возможное восхищение. Не попробовать его случайным или целенаправленным, но едва ощутимым, мимолетным касанием, а впечатать в себя, прижавшись тесно. Сжать тело до побелевших пятен, до синяков, оседающих на отпечатках восторгом, способным заставить забыть о неизбежном конце, который становился реальнее с каждым прожитым днем. Способным затмить собой все то осознание безысходности, накатывающей на него все чаще с каждым новым озвученным Арман фактом, от которого хотелось выть. Как бы это чувствовалось? Лекс вновь вспомнил то, какими были прикосновения не через ткань. Зашел дальше, попытавшись воскресить момент, в который Арман беспардонно трогала его магию. Представил эти мгновения, и, возможно только потому, что каждый раз впадал в ступор на несколько минут, они показались ему такими в его воображении. Может, в реальности это было иначе, но он не мог воссоздать реальность достаточно хорошо, чтобы его самовнушение не сыграло с ним злую шутку, нарисовав их настолько приятными, что кровь изменила свое направление, резко хлынув вниз. Застав его этим врасплох. Он очень давно не реагировал на мир сексуально. В постоянном мраке после утраты девушки, которая последней вызывала откровенные мысли, удовольствие, полученное подобным образом, стало ему неинтересным. Иногда, в самые темные дни, оставаясь наедине с собой, он сбрасывал напряжение доступными способами, но это никогда не становилось чем-то нацеленным на удовлетворение похоти. Всего лишь желание на краткий миг почувствовать что-то иное, отличающееся от горечи безысходности, проникающей в легкие вместе с воздухом. Попытка на какое-то время спрятаться от мира и дать себе иллюзию доступности приятных эмоций. Процесс даже не сопровождался какими-то конкретными фантазиями. Просто механическое действие, вытравливающее отчаяние гормонами, способными на некоторое время отключить от реальности. Сейчас это ощущалось иначе. Это была та самая похоть — обычная, первобытная. Яркая. Циркулирующая по венам и подогревающая кровь до температуры кипения. Быстро растущая. Почти неконтролируемая. Пожирающая возможность здраво рассуждать и преследующая единственное желание. Истинное. Практически забытое. Арман сбилась с ровной линии, когда ее ладонь дрогнула, и Лекс заметил, как она сжала бедра. Подняв взгляд от свидетельства реакции, он сглотнул раскаленную слюну, наблюдая, как ее грудь с каждым мгновением начинает вздыматься сильнее, еще больше натягивая кожу на ребрах, а сквозь тонкую ткань топа проступают очертания напрягшихся сосков. Арман опустила руку, испустив громкий выдох сквозь приоткрытый рот, и он проследил за языком, оставляющим влажную дорожку на нижней губе. Интересно, как чувствовалось бы это? Без любой преграды ткани. Телом к телу. Язык к языку. В тесном движении. — Ты снова ей позволяешь, — раздался хриплый голос, сопроводивший громкий стук баллончика о металл пола, и немного рассеянный взгляд Лекс уткнулся в потемневшие радужки. Как бы Арман ни напомнила себя в те моменты, когда едва контролирует ярость, он знал, что помутнели ее глаза вовсе не от злости. Лекс мог потрогать осязаемую похоть, циркулирующую по крохотному замкнутому помещению, возрастающую и все крепче обнимающую влажными ладонями. Губы Арман шевелились, пока она что-то говорила, срываясь на участившееся дыхание, но Лекс не слышал слов. Вообще. Воображение еще больше разыгралось, затмевая реальность и рисуя живую картинку того, как она огибает диван, отталкивая упавший баллончик носком сапога. Подходит и, опустившись на колени, проводит руками по напряженным бедрам, еще больше подстегивая вожделение. Медленно расстегивает ремень, облизываясь и не отрываясь от похотливого взгляда. Обхватывает ладонью член и скользит языком по головке, собирая выступившую смазку. Открывает рот и опускает голову. Хрипло стонет, почувствовав пальцы в своих волосах, и запускает вибрацию по возбужденной плоти. Поддается давящему на затылок импульсу, заглатывая глубже, и сжимает член горлом сильнее. Ускоряется, насаживаясь в восхитительно грубом темпе. Так, что невозможно дышать каждый раз, когда проникаешь на всю длину. Лекс на самом деле почувствовал тесный жар ее горла и мокрые волосы под пальцами, и именно это его отрезвило. Слишком реальными стали ощущения для тех, что могли быть истинно его. — Наконец-то, — облегченно выдохнула Арман, и, сфокусировавшись, Лекс заметил, что за секунды, в которые он вовсе не осознавал происходящее, она успела с ногами забраться на диван и, прижавшись спиной к подлокотнику, обнять себя обеими руками, словно пыталась защититься. — Слишком долго. Ты никогда раньше с подобным не сталкивался? — Что это было? — едва разборчиво выдавил из себя он, отбросив голову на спинку кресла и прикрыв глаза в попытке убрать из подсознания вид сидящей на коленях девушки и ее припухших широко открытых губ, обильно смазывающих член слюной. Но так картинка стала только еще ярче. — Манипулирование физиологией, — голос прозвучал в чем-то даже сочувствующе, и, если бы его все еще не окрашивало остаточное возбуждение, возможно, это помогло бы, а не усугубило. — Игра на тех инстинктах, которые контролировать сложнее всего. Чаще всего встречается управление страхом за счет влияния на инстинкты самосохранения или воздействие на желание власти, которое сидит в каждом из нас, но такое… — она запнулась, и до него донеслось несколько шумных глубоких вдохов. — Такое тоже встречается. Крайне редко, потому что обычно меченые стремятся убить друг друга, а не… — А не что? — спросил Лекс, когда она так и не продолжила, замолчав на самых важных словах. Он перевел дыхание и посмотрел на нее исподлобья. Арман кусала губу, избегая поворачиваться в его сторону. — Я не знаю, — пожала она плечами. — Я сама ни черта не понимаю, если тебе от этого станет легче. Единственное, что я могу сказать, — это то, что тебе необходимо научиться останавливать такое воздействие, потому что оно влияет не только на тебя. Я через подобное не проходила ни разу. Я знакома только с тем, как тьма сопротивляется. Я никогда не видела, как две тьмы тянутся друг к другу. — Кто из вас сопротивлялся? — вновь подал голос Лекс, не сомневаясь в том, что сейчас она точно говорит о личном опыте. — Я. Но там была несколько иная ситуация, — едва слышно выдохнула Арман. — Лучше нам сегодня больше не оказываться в одном помещении. Она поднялась и проследовала к выходу, избегая его взгляда. — Чем все закончилось? — не сдержал он вопроса, от которого она дернулась так, словно слова переломили ей позвоночник ударом толстого, укрепленного железом кнута. Арман замерла перед дверью и, покачав головой, сделала еще несколько глубоких вдохов. Она долго молчала, скорее всего в очередной раз решая, стоит ли их спокойствие открытия очередной ее тайны. Приняв решение, она кивнула сама себе и, вернувшись, взяла с дивана отброшенный ранее рюкзак. Покопавшись в содержимом, она достала вырванные из дневника страницы и перебрала, отделяя примерно половину. Убрав остатки обратно, она подошла к Лексу, снова на мгновение воскресив навязанную фантазию. — Ничем хорошим. Не думала, что эта информация тебе понадобится. Раньше я считала, что для возможности такого манипулирования необходима прочная основа у самого носителя, — пробормотала Арман, протягивая ему страницы. — Здесь я впервые начала понимать, что что-то не так. Тут не все, но после стало еще хуже. Не повторяй его ошибок. Ты должен начать с ней бороться и найти рычаг воздействия. Если ты будешь допускать эти мысли, ты не успеешь понять, как потеряешь связь с миром, и не сможешь даже пожалеть об этом. Ты больше никогда и ни о чем не сможешь пожалеть. Вручив ему страницы, она быстро развернулась и оставила его в одиночестве, но даже ее отсутствие не смогло охладить пропахший похотью воздух. Лекс прикрыл глаза, пытаясь привести мысли в порядок хоть немного. Но выходило слабо. Потеряв любые надежды успокоиться быстро, он посмотрел в дополнение к дневнику, который всегда настраивал его на достаточно безнадежный лад, чтобы точно убрать стягивающее жилы возбуждение. Нам разрешили вернуться. Я не уверена в том, сколько прошло времени. Согласно записям, мы отсутствовали около двух месяцев, но я не могу говорить точно, что какие-то дни не стали настолько туманными, что я их не записала. Вернуться оказалось так… это противоестественно, но я почувствовала себя дома. Остальные очень сильно изменились с нашей последней встречи. Они еще не рассказали, что с ними делали, но невооруженным взглядом видно, что их жизнь тоже не была проста. Маркус так радовался, когда увидел Люси. Я впервые видела его таким счастливым с момента получения меток. На несколько минут вернулся прежний Маркус. Прежняя я. Прежняя Эл. Прежний Джастин. Прежняя Джейн. Прежние Алекс и Оли. Это вновь заставило нас вспомнить о тех, кто не пережил эксперимент. Нас осталось семеро. Пятнадцать человек погибли для того, чтобы мы смогли стать чудовищами. Я вновь почувствовала горечь утраты. Мне страшно оттого, что я стала забывать, каково это: плакать о ком-то. А потом произошло то, чего никто не ожидал. Кей, он… Он, наверное, слишком сильно скучал по нашим философским разговорам. Он обнял меня. Маркус… Не думала, что такое в принципе возможно. Я думала, что туман — это прерогатива амоков, но то, что сделал Маркус, это опровергло… Я до сих пор слышу крик Кея. Я до сих пор вижу сморщенную кожу на его руке, стоит мне опустить веки. Я до сих пор вижу взгляд Маркуса и этот жуткий смех… Маркус практически ничего не помнит. Он может рассказать только об ощущениях. Это схоже с ревностью, но более разрушительное. Это чувство не его. По крайней мере, не целиком. Голоса используют его, чтобы заставить Маркуса забыть о том, кто он. Наши отношения чрезвычайно быстро меняются. То, как он иногда на меня смотрит, меня пугает. Его симпатия трансформируется, и сегодня это очень напомнило одержимость. Маркус заставил меня дать клятву и пообещать, что я не допущу, чтобы подобное повторилось. Я сдалась, но не уверена, что смогу это сделать. Я не могу потерять его, даже если с ним сейчас страшнее, чем в одиночестве. Мы оба сходим с ума. Маркус не хочет это обсуждать, но вряд ли он тоже не понимает, что наша связь меняется так же быстро, как меняемся мы. От того Маркуса, который когда-то позволил мне поверить, что не все потеряно, остается все меньше. От меня тоже. Мы ничего не можем с этим сделать. Нам никто не может рассказать, как поступать. Нас никто не может научить тому, как справляться с эмоциями, которые невозможно контролировать. Мы не знаем, как защититься. Приходится жить, наблюдая со стороны, как рассудок покрывается трещинами. Маркусу гораздо хуже, чем мне. Он слишком мало знает о ярости. О злости. О потерях. О страхе. Он тонет в этом. И больше я не в силах помочь ему с этим справиться. Если раньше я могла дать ему свой опыт как ориентир, то сейчас ориентиров не осталось. Остались только мы. Наедине с неизвестностью, которая рано или поздно нас поглотит. Я думала, что после произошедшего нас вновь изолируют, но Мариса оставила все как есть. Мы стали опасны для окружающих, но они все равно никак не отреагировали. Они забрали Кея, но мои мольбы забрать и нас, чтобы мы случайно не навредили, проигнорировали. Они хотят посмотреть на наше развитие в других условиях? Насколько же их рассудок поврежден? В этом не осталось ничего человеческого… Я очень надеюсь, что с Кеем все будет хорошо. Я стараюсь верить в то, что его попытаются вылечить, а не станут использовать для экспериментов, которые они там у себя проводят. Маркус не переживет, если Кей погибнет. Я не переживу, если еще хоть раз увижу нещадное желание смерти на его лице. Если еще хоть раз увижу бескомпромиссное желание обладания, перед которым меркнет все человеческое, что в нем осталось. С каждой прочитанной строчкой пальцы все крепче стискивали страницы, которые к моменту, когда Лекс дошел до конца записанного дня, приняли совершенно непотребный вид. Он запрокинул голову и шумно выпустил воздух сквозь тесно сжатые зубы. В воображении тут же возник призрак вздымающейся груди Арман, отозвавшийся дискомфортом от давления ширинки в низу живота. Но следом по ее коже заскользили руки человека, не имеющего опознавательных признаков. Он был туманным, совершенно неясным, но настолько живым, что вспыхнувшая копьями ярость так ощутимо надавила изнутри, что при малейшем усилении могла проткнуть кожу и выплеснуться наружу. Возможно, тем же самым способом, которым выплеснулась у упомянутого в дневнике человека. Лекс зажмурился, пытаясь отбросить от себя любые фантазии. Набатом по вискам застучали слова, превратившие невинные мысли в настоящую угрозу. Оружие, которое, подпитавшись инстинктами, могло уничтожить любые надежды на будущее. Он без труда понял, кого нарисовало ему его воображение, явно подстегнутое сидящим в нем злом, нашептывающим о том, что он прочитал в дневнике. Это схоже с ревностью, но более разрушительное. Искрящими вспышками замелькали последствия, которые могут его настигнуть, если в следующий раз, когда его зло решит сыграть с ним в извращенную игру, он вновь поддастся, позволяя фантазии обнажить и трахнуть Арман. Если он удовлетворит мысленную потребность, та затем может стать не мысленной, если ему понравится. А судя по яркости с трудом сдерживаемого воображения, стремящегося вернуться к представлению вида девушки на коленях, ему точно понравится. И тогда это может привести к тому, что уже настигло одного человека. Бескомпромиссное желание обладания, перед которым меркнет все человеческое, что в нем осталось. Финальным аккордом разъедающей щелочью мелодии довольного смеха в его голове стало вспыхнувшее осознание. Быть может, если бы Арман понимала истинную природу его враждебности, которая усугубилась катастрофическим недоверием к миру, им удалось бы этого избежать. Если бы аксиомой в ее мышлении, точно так же извращенном годами постоянной боли и предательств, не стояло такое же на вкус недоверие, толкающее ее отчаянно сражаться за каждое слово, способное так же быстро устранить проблемы между ними, как и вывернуть ее душу перед ним наизнанку, возможно, они смогли бы предсказать подобный исход. Тогда ему не пришлось бы сжимать челюсти, сдерживая дорвавшееся до горько-сладкого десерта воображение. Его не насиловало бы желание убрать напряжение кулаком, на месте которого сейчас очень легко представлялся дерзкий рот. Однако ошибки уже были допущены. Голос шептал о том, что цепь не прервется и однажды они получат то, что заслуживают по праву. И кандалы, упавшие на запястья предвкушением реальности, способной затмить фантазии, если их повторит, с каждой секундой становились все тяжелее.