* * *
Происходило что-то сюрреалистичное. Стоило им отъехать от бывшего приюта Марисы на несколько миль, и чувства вернулись. Они нахлынули так резко, что Лекс едва ими не задохнулся — оказывается, привыкнуть к тому, что вокруг царит пустота и ты не можешь оценить настроение сидящих рядом меченых, легче легкого. А вот окунуться в них обратно поразительно сложно. Даже сложнее, чем в первый раз, когда чужие эмоции проходятся по загривку мурашками страха и тебя накрывает шоковый ступор, в которым ты не сразу понимаешь, что принадлежит тебе, а что ты просто считываешь подобно радару, посылающему сигналы о вторжении на личную территорию. Как же Арман после тишины переносит возвращение непрерывного гомона внутренних голосов? Как она до сих пор не свихнулась? Хотя здравомыслие девчонки теперь под огромным вопросом. В машине царил абсурдный покой: Арман включила какую-то блаженную мелодию — во внедорожнике стоял допотопный кассетный проигрыватель; на пару с Алекс они тихо и заунывно вторили напеву; за стеклом проносился мрачный пейзаж, который вопреки любой логике не воспринимался так паршиво, как должен был — после десятка разорванных в труху трупов пепел на траве и общая унылость не трогали. Внешне все олицетворяло спокойствие. Случайный человек, наблюдающий за подобной картиной со стороны, как за кинолентой, решил бы, что ему показывают какой-то скучный и домашний фрагмент невзрачного фильма о бытовухе. Три случайных человека просто оказались волей судьбы в одном автомобиле и разделили общую поездку, не только не несущую в себе никакой опасности, но и вовсе обделенную каким-либо смыслом. Полная атараксия. Вот только если приглядеться, прочувствовать, все резко преображалось. Ладони Арман все так же покрывала кровь, которая подсохла на костяшках, забилась грязью под ногти и осыпалась при контакте с рулем, удерживаемым крепкой хваткой девчонки. Лекс то и дело морщился от пульсирующей боли в плече, которое до сих пор кровоточило, потому что не было ни лекарей в ближайшей доступности, ни какой-либо возможности нормально обработать, да и зашить из-за магии чистого. Алекс периодически кашляла и украдкой стирала алые капли с губ, размазывая ту по грязным ладоням, — видимо, ее все же тоже хорошо зацепило магией Арман и проявились последствия, иначе Лекс вообще не мог никак объяснить, что с ней вдруг происходит. Явно не он ее травмировал до такой степени, он в целом никаких повреждений ей не нанес за исключением синяков, которые, возможно, расцветут чуть позже на едва не сломанном горле. Но главными были царящие в автомобиле эмоции. От Алекс веяло восторгом, смешанным с немного утихшей жаждой смерти; Лекс едва сдерживал адреналиновую дрожь, вновь и вновь вспоминая прижатый к затылку ствол, неконтролируемое желание прикончить «предательницу», а после почти окончательный срыв рядом с той, что сбивала дыхание с нормы мановением своих ресниц… Ну а Арман… Если бы ее эмоции стали материальными, от всего континента ничего не осталось бы. Внутри девчонки бушевала темная энергия, очень похожая на ее магию — сгусток черноты, стремящий разнести все вокруг. Лекс не понимал, как с такими внутренними импульсами она спокойно сидит на месте, напевая под нос медленные ритмы. Ему хотелось прямо сейчас выскочить на улицу и минимум проораться. Но еще хуже стало, когда ситуация вновь изменилось. Лекс резко дернул головой, ловя Арман в фокус зрения. Та выглядела точно так, как и несколько минут назад — упрямо смотрела вперед, сжимала руль окровавленными пальцами, покачивалась в такт звучащей мелодии. Но он почти в реальности видел, как ее аура меняется, темнота рассеивается, оставляя за собой лишь… пустоту? Только что внутри Арман шла война — взрывались бомбы, превращая строения в пыль и обломки камней; кричали смертники, воя об оторванных конечностях и убитых близких; воздух выжигало пламенем, оставляя выживших наедине с удушливым смогом, приканчивающим несчастных, которых Смерть не смогла забрать быстро. Ассоциации страшные, но то, что пришло на смену, напугало гораздо сильнее. Тишина. Абсолютная. Самое страшное, что можно услышать после того, как вокруг разрывались снаряды. То, что громче крика рассказывает о том, что на месте трагедии больше не найти ничего, кроме кратера и безжизненной пустоши. Лекс едва не впечатался лбом в переднюю панель, когда Арман ударила по тормозам — автомобиль остановился за несколько секунд, его немного повело, отчего положение вдоль трассы стало диагональным. Девчонка вылетела на улицу с такой скоростью, словно спасалась от вот-вот норовящегося рвануть заряда, и, сделав буквально два шага, осела прямо на асфальт. Лекс нахмурился, на мгновение посмотрел на Алекс, но та пялилась в одну точку прямо перед собой и не шевелилась. Оставив ее справляться с тем, с чем бы она там ни столкнулась в своей голове, он выбрался на улицу и, придавливая сухие ростки, которые тут и там пробивались сквозь потрескавшееся полотно выкрошенной трассы — этот участок выглядел самым диким, будто с конца света прошло минимум лет двести, — подошел к Арман. Та сидела на коленях, раздвинув широко ноги и уперевшись ладонями между ними, и смотрела на дорогу — тоже в одну выбранную точку. Она почти не шевелилась, игнорировала лезущие в глаза пряди и шаги другого человека. Ее плечи понуро опустились, грудь дергалась рывками, все тело билось крупной дрожью, словно девушка оказалась без защиты одежды посреди ледникового периода и промерзла до такой степени, что вот-вот превратится в кусок ледышки. Лекс протянул руку инстинктивно — как поддерживающий жест — но за секунду до того, как коснулся бы Арман, замер и сжал пальцы в кулак, удерживая соблазн. После того, что произошло рядом с трупом, это было чем-то преступным. Он все еще ощущал, что может сорваться и перестать за себя отвечать, стоит им двоим оказаться в опасной близости друг от друга. Он все еще никак не мог смириться, насколько грязно она воспользовалась ситуацией, чтобы добиться нужного ответа. Он обошел девчонку и присел перед ней на корточки. Та словно вообще его не заметила, продолжая пялиться на крошево асфальта. — Ты в порядке? — тихо спросил Лекс, стараясь не отвлекаться на кровь на чужих руках. — Да, — ответила Арман, и голос прозвучал механически. Будто она говорила на автомате заученные фразы, не вкладывая ни в одно слово себя. — Не похоже. — Я в порядке. Она все же подняла голову. На ее глаза набежали слезы, но за ними зрачки отражали такую пустоту, что его плечи закололо мурашками. В карих радужках не отражалось ни капли жизни, душа словно застыла, полностью замерзла, покрывшись ледяными шипами. Так смотрят мертвецы. Она долго молчала, не шевелясь и ни разу не моргнув, а следом слабо улыбнулась, но отчего-то стала выглядеть еще разбитей. — Водить умеешь? — спросила Арман, и Лекс на пару секунд потерялся от неожиданности вопроса. — Ну… — он замялся. — Основы знаю. Но водитель из меня так себе. Лекс приукрашивал действительность. Он пробовал несколько раз еще до второго пришествия и пару уже после, но это нельзя назвать классическим вождением. Проехать пару кварталов со скоростью улитки — вот и весь его «обширный опыт». — В аварию сейчас попасть, как бы ни хотелось, сложновато, — мрачно хохотнула Арман, выразительно осмотрев мертвенно пустую трассу — такую же пустую, как и то, что сейчас чувствовал Лекс вокруг них. По нехорошему пустую, рассказывающую о том, как мало осталось от когда-то перенаселенной планеты. — Я точно не доеду. Сядь за руль, — она поднялась под его пристальным взглядом. — Пожалуйста. Арман не дождалась согласия, а просто медленно, пошатываясь от теряемого с каждым шагом на долю секунду равновесия, обошла внедорожник и скрылась на переднем пассажирском сиденье. Лекс тяжело вздохнул и посмотрел в небо, на котором ветром разгонялись тучи, все время образуя замысловатые рисунки, тут же рассыпающиеся под новыми сильными порывами. Ну и что ему со всем этим делать? Когда он, подышав пару минут, сел за руль, Арман никак не отреагировала, словно его тут нет. Словно рядом с ней — вообще никого. Она забралась на сиденье с ногами, пачкая истертую обивку подошвами, развернулась к окну, забилась в самый угол и, обхватив колени руками, прижалась лбом к стеклу. Вокруг все так же глохла смертельная тишина, а девчонка занимала так мало места, что, бросив мимолетный взгляд, ее можно было не заметить. Единственное привлекающее внимание — яркий оттенок волос, которые она так и не собрала, позволив им рассыпаться вокруг себя на манер нитей кокона, готовых вот-вот обвить силуэт и скрыть от внешнего мира, чтобы после продемонстрировать кого-то другого. И сейчас казалось, что это точно стало бы не чем-то прекрасным вроде бабочки. Разве что бражником — предвестником войны и смерти. Лекса пугало то, что происходит с Арман. Если буквально несколько минут назад ему казалась ситуация сюрреалистичной, то сейчас морозила спину ледяным потом. И он не мог определиться, что пугает его больше: То, что Арман может натворить в любую секунду? То, что сейчас творится внутри нее? Стоило ему, дернув внедорожник слишком резко, поехать вперед, как ситуация усугубилась: до сего момента не отсвечивающая Алекс всхлипнула и разразилась тихими рыданиями, сдабривая глухую пустоту Арман такой тоской, словно оплакивала дорого человека на предсмертном одре. Стало так паршиво, будто дальнейшая жизнь потеряла любой смысл. И черт его знает, кому это чувство принадлежало.* * *
Конечно же, их ждали. Стоило им подъехать к убежищу, как на звук движка среагировал наблюдающий за обстановкой с крыши Фил, спрыгнувший на землю и тут же двинувшийся к машине; подскочила сидящая чуть поодаль на земле Ноа и заломила пальцы, замерев и неотрывно смотря на Арман сквозь стекло; совершенно идентично сдвинули брови держащиеся за руки Майлз и Гленис, которые расположились на одной из полуразрушенных стен тесно друг к другу. И только Кей остался на месте — он сидел на камне и смолил очередную сигарету, держа в другой ладони кружку с чаем, скорее всего, — на улице было чертовски холодно, а последнюю порцию кофе допила Арман за час до того, как они сбежали, оставив друзей в полном неведении. Лекс и Арман вышли из автомобиля одновременно, и, заметив, кто сидел за рулем, Фил разозлился, кажется, еще пуще. Он подлетел к ним так быстро, словно тормознул время и двигался, пока остальные застыли. Арман едва успела громко хлопнуть дверью прежде, чем над ней навис силуэт разгневанного мужчины. — Ты меня вырубила! — Фил схватил ее за плечо и встряхнул. Голова девчонки настолько резко дернулась, что со стороны выглядело жутковато — вот-вот переломится шея. Арман переступила, удерживая равновесие, и посмотрела в глаза мужчины, растянувшись в снисходительной усмешке. — Раньше ты никогда не хныкал, — продолжила Арман провоцировать. Будто ей нравилось играть с огнем. Вот только Лекс прекрасно чувствовал полное отсутствие хоть какого-то отношения к окружающему миру. Похоже, ей сейчас будет все равно, даже если ее прикончат особо жестоко — творчески, измываясь до последнего. Прямо как она убила Уайта. Лекс не заметил, как оказался возле пары. Он сделал эти несколько шагов, обходя внедорожник, на автомате, не отдавая себе отчета в том, правильно ли поступает и нужно ли влезать в разборки старых друзей. Перед глазами стояли только грубые пальцы, впивающиеся в плечо девушки с такой силой, что однозначно останутся синяки, да разозленный взгляд, которым можно крошить камни. Рядом с Арман находился непредсказуемый человек, способный на что угодно. И Лексу было на это не наплевать. Он вклинился между Арман и Филом, сбросив крепкую хватку с девушки, и, прикрыв ее плечом, оттолкнул мужчину. — Успокойся, — это прозвучало из его уст опасно холодно. Так предупреждают о скорой кончине. — Не лезь, — Фил обжег его яростным взглядом, опуская руку на пушку. Лекс не сдержал утробного рычания, и тот остановился. Он перебрал пальцами, словно не мог определиться, стоит ли провоцировать дальше или необходимо удержаться от резких движений, и выбрал второе, найдя где-то свои мозги, в наличии которых Лекс сомневался с самого первого дня их знакомства. Правильно сделал. Лекс вообще за себя сейчас не отвечает, как и, он мог ручаться, Фил в той же степени прикладывает огромные усилия, чтобы не развязать очередную драку, которая для него точно не закончится ничем хорошим. Они оба сейчас напоминают сверхновые на пике. За спиной раздалась презрительная французская речь. Внутри все тут же опустилось, а ярость развеялась, сменившись воем амока. Лекс посмотрел через плечо и успел заметить в потемневших радужках Арман колкий лед, которым она одарила одновременно обоих взбесившихся, прежде чем крутануться вокруг своей оси и упрямым чеканящим шагом направиться подальше от их жаждущих взглядов. Лекс ни черта не понял из того, что она сказала, но душа свернулась побитым псом, замерзая от равнодушия тона. — Это она нас обоих только что на хуй послала, — подал голос Фил после того, как Арман скрылась. Лекс обернулся к нему и заметил, как тот качает головой, роясь в кармане. Он выудил пачку и, вытащив сигарету зубами, прикурил от простенькой зажигалки, в которой уже явно осталось мало газа — пришлось несколько раз крутануть колесико, чтобы извлечь огонь. Фил протянул ему пачку, но Лекс отказался и, прикрыв глаза, шумно выдохнул, вместе с воздухом отпуская напряжение. Все как-то резко испарилось, оставив внутри только унылую пустоту, как происходит всегда после сильной эмоциональной встряски. Он поднял голову к небу, впитывая ласку прохладного ветра. Плечо заныло сильнее, но Лекс даже не поморщился — меньшая из его проблем. — Что с людьми Марисы? — так и не сдвинувшись с места, спросил Фил через минуту полного молчания. Лекс распахнул веки и, посмотрев ему в глаза, обнаружил там ту же усталость, которая подкашивала его собственные колени. Видимо, тот тоже изрядно перенервничал, пока ждал их возвращения. Внутренний голос подсказал, что мужчина переживал сильнее. Неведение гораздо хуже, чем находиться в эпицентре событий, какими бы эти события ни стали. — Мертвы, — кратко ответил Лекс, и мужчина нахмурился, неотрывно пялясь в ту сторону, где скрылась Арман. — Она? — Только одного, — лишь когда озвучил, Лекс понял, что врет. Арман убила еще с десяток одним перемещением, но эти смерти не ощущались чем-то важным. Всего лишь сопутствующие потери, на которые девчонка вряд ли обратила внимание. Которые вряд ли имели то же значение, что и смерть Уайта. — С особой жестокостью, ведь так? — Фил спросил это очень уверенно, будто лично присутствовал на казни. Лекс безмолвно кивнул, на что тот тяжело вздохнул, затем выдохнув вместе с дымом все свои надежды, кажется. — Ей понравилось? Лекс широко раскрыл глаза, внезапно вспомнив табу Арман. Убийство ради удовольствия. То, что она никогда не сможет принять. Он ни разу не видел Арман в реальной боевой ситуации, но не сомневался, что то, что произошло всего несколько часов назад — не ее классическая норма. Уайт погиб мучительно — это Лекс мог сказать точно. Над ним издевались, его проводили через все медленно и со вкусом, чтобы прочувствовал каждую секунду. Арман растягивала удовольствие. — Испугался? — без слов все поняв, задал еще один вопрос Фил. — Должен был? — спросил Лекс, и горло обожгло сухой болью, а голос вышел хриплым. На самом деле да, должен. Любого напугало бы то, что натворила Арман, потому что в этом не осталось ничего человеческого. Это не было ни самозащитой, ни вынужденным убийством. Месть. Та самая, которую подают холодной. Расчетливой. И крайне жестокой. Но правда в том, что Лекс ни капли не испугался такой Арман. Ни в ту секунду, когда увидел кровь на ее руках и понял, что она принадлежит не ей, ни в ту, когда рассматривал шрамы и метки на ее предплечьях, а спустя секунду — изувеченное тело, понимая, почему девчонка так поступила. Он испугался за нее. Ее — нет. Не дождавшись ответа, Фил хмыкнул и посмотрел на Лекса так, что он невольно задержал дыхание. Мужчина никогда не представал перед ним таким — в его светлых радужках будто буквами по листу читалось одобрение. — Может, во всем этом и правда есть какой-то сакральный смысл, — загадочно проговорил Фил и, затянувшись, выдохнул дым носом. Лекс стойко выдержал сканирующий взгляд, что бы тот ни значил. Фил усмехнулся и, напевая простенький мотив себе под нос, направился обратно к убежищу, не став преследовать Арман. Лекс дождался, когда тот заберется на крышу и точно не поменяет направление — совесть, инстинкт самосохранения, нежданная забота, банальная ревность или хрен его знает, что еще, не позволяло дать мужчине встретиться с девчонкой именно сейчас — и отмер, направившись к сохраняющему молчание Кею. Проходя мимо Гленис и Майлза, он просто приветственно кивнул и, заметив, как парень смотрит на его окровавленное плечо, одними губами произнес: «Позже». Подойдя к Кею, он обессиленно повалился рядом с ним на камень, каким-то чудом не бухнувшись сразу на землю. Тот проследил за ним пристально, ничего не говоря, но его выдержки хватило лишь на пару минут напряженного молчания. — Как она? — На прозвучавший вопрос Лекс лишь пожал плечами. Он вообще ни черта не понимал. — Блядь. — Разве ты не должен первым делом поинтересоваться тем, как все прошло? — только в этот момент Лекс понял, насколько его вымотала поездка — казалось, что на каждое слово он тратит столько сил, сколько понадобилось бы на преодоление восьмидесяти пролетов лестницы. — Три сильных меченых, двое из которых могут снести город при желании, — хохотнул Кей совершенно безрадостно. — И правда, как все прошло? — Что с ней? — Лекс и бровью не повел на убогую шутку, только тяжело вздохнул, вновь выталкивая слова из глотки через не-хочу-не-могу-не-буду. — А что с ней? — тот ответил настолько беззаботно, словно они обсуждали погоду. — Кей, — настоял Лекс, и в его голосе засквозило бескомпромиссное требование. — Арман сломала встреченному мужчине все кости, а потом вспорола ему глотку и радовалась, размазывая кровь по стенам. Давай ты включишь человека разумного и перестанешь делать вид, что ни хрена не происходит и мы все живем в радостном мирке, в котором сдвиг самой сильной девчонки в нашей команде суицидников — мелочь. Выпаленная на одном дыхании тирада высосала последние силы. — Оу. Кто это был? — Некий Уайт. — Озвученное имя вынудило Кея сжать руку в кулак так резко, словно мужчина оказался прямо перед ним и ему срочно необходимо стесать черты его лица собственными костяшками. — Вы знакомы. — Этот человек заслужил худшей из смертей. — Возможно. Лекс пристально посмотрел в его глаза и удивленно вскинул брови, заметив там неприкрытую злобу. Насколько же Уайт испоганил жизнь пленникам Склепа, если даже бракованные чувства Кея настолько красноречивы? Пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поддаться сочувствию. Уайт, быть может, заслужил пройти через все казни египетские, однако… — Уайт может быть самим дьяволом, но Арман никогда бы так не поступила, будь она в порядке, — озвучил шепот здравого смысла Лекс. — Ты ничего о ней не знаешь… — Кей! — он не сдержался и повысил голос. — Это сложно объяснить, — все же сдавшись, пожал плечами Кей, неловко взъерошив волосы. Лекс тихо хмыкнул на дословную цитату Арман, но не стал дублировать то же, что сказал девчонке, а просто кивнул, безмолвно подталкивая парня продолжить хоть как-то. — Просто иногда у нее… — Едет крыша? — После его слов Кей дернулся так, будто его прошило разрядом тока. — Лучший ответ. Насколько все плохо? — Учитывая обстоятельства… Многозначительное молчание дало время припомнить все, что произошло в последние дни: известия о Маркусе и горьком прошлом, рассказ о родителях, обида на друзей, постоянное напряжение — слишком много всего для обычного человека. Да и кавардак в их с Лексом взаимоотношениях, скачущих от желания прикончить до потребности прижаться друг к другу и слиться воедино, пойдя на поводу у взбесившихся внутренних голосов… Он нахмурился, представив, что будет, когда Арман узнает о случившемся между ним самим и ее амоком. Совесть завыла громче, напомнив о вопросе, на который он теперь точно никак не может ответить, пока не определится, чем это грозит. — Это не самое худшее, — едва слышно продолжил Кей. На вопросительный взгляд он поспешил пояснить: — То, что сейчас происходит с Кэли, — мелочи на фоне того, с чем мы столкнемся дальше. — С чем мы столкнемся? — Отходняк, — Кей выудил очередную сигарету и, зажав ее в уголке губ, щелкнул крышкой зажигалки. Однако его руки дрожали до такой степени, что высечь огонь вышло только с шестого раза. Он прикрыл глаза, выдыхая густой сизый дым. — Будет либо совсем хорошо, либо совсем плохо. — И что будет, если плохо? Кей молчал некоторое время. Он успел стянуть всю сигарету. Уголек добрался до фильтра, но парень не заметил, и только когда тот воспламенился, обжигая пальцы, потряс рукой, позволяя остаткам приземлиться на землю. Он тяжело вздохнул и, поднявшись, вдавил окурок подошвой в почву. Взъерошил волосы, искоса пялясь туда, где скрылась Арман, которая, по ощущениям Лекса — мертвенная пустота ила по его инстинктам гораздо сильнее всего, что девчонка чувствовала раньше — находилась не так уж далеко, отдалившись от них на расстояние двух полуразрушенных зданий. И, наконец, Кей посмотрел Лексу в глаза. — Лучше тебе этого не видеть, — продолжая говорить загадками, замогильным тоном произнес тот и не позволил вновь начать допрос — резко развернулся и направился к Ноа. Лекс неотрывно наблюдал за странной противоестественной парочкой. Кей присел рядом с девушкой на корточки и, сдвинув брови, кратко ей что-то сказал. Та дернулась так, будто по ее спине хлестнули толстым хлыстом, вспоровшим одежду и кожу под ней, и устремила взор в направлении, в которым выло одиночество Арман. Эта реакция стала еще красноречивее. Твою же гребаную мать.* * *
Вода бурлила в небольшом металлическом котле и выплескивалась, оставляя влажные отпечатки капель на деревянной поверхности тумбы у кровати. Кэли не замечала, что уже добилась нужной температуры. Ее мысли бродили где-то не здесь, но, даже если бы захотела, она не смогла бы понять, о чем думает. В голове царил такой беспорядок, что для того, чтобы его прибрать, нужно нанять сотню ментальных уборщиков, и то те, вооружившись метлами и швабрами, вряд ли смогли бы разгрести весь кавардак. Кэли неотрывно пялилась на свои пальцы, которые прочно удерживали палочку, и все еще видела на костяшках кровь. Она уже успела смыть все последствия своего преступления, выстирала запятнанные бинты, а Смерть все равно оставалась рядом и красочно расписывала сделанное в деталях, не позволяя увидеть оттенок кожи за багровым цветом, застывшим перед взором галлюцинацией. Кажется, Смерть стала еще одним внутренним голосом. Или это амок прикинулся ей, желая помучить подольше, не позволяя забыть о том, кто Кэли на самом деле. Либо же это — сама она, спустя долгое время вспомнившая, на что способна пойти, оказавшись лицом к лицу с теми, кто причинил ей истинную боль. Только очередной плеск, метнувший вскипевшие капли так высоко, что те добрались до ладони, смогли выдрать Кэли из пространственных размышлений. Она зашипела и отдернула палочку, обрывая намерение. Вода тут же успокоилась, и в комнате вновь воцарилась тишина, больше не скрашиваемая звуками бурления. Голос амока, Смерти, совести или черт его знает кого еще стал громче. Самое время шутить про шизу, да, Кэли? Она встала с пола, в который до этого упиралась коленями, и приземлилась на скрипучую кровать. Придвинула к себе рюкзак и, покопавшись во всем барахле, выудила несколько полиэтиленовых пакетов. Изучив содержимое каждого, она нашла тот, который ей вручила Тесс — мама Мии. Подхватив заранее приготовленную металлическую кружку с кровати, Кэли вернулась к тумбе. Насыпав в емкость на глаз несколько ложек незнакомой травы, она вновь направила палочку на воду, охлаждая до нужной температуры — Тесс говорила, что крутой кипяток использовать нельзя. Прикинув по времени, что добилась эффекта, Кэли залила состав и поморщилась от не самого приятного аромата — пахло это «лекарство для бедных» не лучшим образом. Прихватив из рюкзака еще один пакет, она подошла к двери и, прислушавшись и убедившись, что в коридоре никого нет, покинула «свою» комнату. Найти Двэйна не составило особого труда — его настороженность, смешанная с тусклыми отблесками боли, витала вокруг и вела к хозяину подобно хлебным крошкам, усыпающим дорогу к дому и спасению. Парень оказался в том помещении, которые с друзьями занимал для более-менее спокойного сна, но, на ее несчастье, не в полном одиночестве. Пока Двэйн сидел на кровати, скинув толстовку и закатав короткий рукав футболки на раненом плече, вокруг него суетился Майлз, очень выразительно ругаясь на невозможность залечить рану тем способом, которым владел лучше всех из их компании смертников. Он пытался остановить кровь, но та все никак не хотела до конца сворачиваться, и пусть текла уже не так, как несколько часов назад сразу после того, как Двэйна зацепила пуля, все еще не засохла до конца. — Выйди, — коротко бросила Кэли, заходя к ним. Майлз замер на месте, нахмурившись, повернул голову сначала к ней, затем к Двэйну, и только когда последний с задержкой в пару секунд кивнул, тяжело вздохнул. Он прижал кусок тряпки к ране, положил поверх ладонь Двэйна, вынуждая держать, еще раз грязно выругался и направился к выходу. Поравнявшись с Кэли, он заметил кружку в ее руках, но не стал ничего спрашивать, а просто посмотрел на нее таким молящим взглядом, что стало тошно. Черт его знает, чего он хотел, но, чем бы это ни было, Кэли знала, что обязательно его разочарует. Как всегда. Майлз на нее надеется. Она разочаровывает. Замкнутый круг, в котором у каждого своя навязанная Судьбой роль. — Пей, — без лишних прелюдий Кэли вручила Двэйну кружку, стоило Майлзу оставить их один на один. Тот забрал предлагаемое очень аккуратно, избегая любого контакта, что не укрылось от ее внимательного взгляда. Где-то внутри заворочалось что-то неприятное, напоминающее о злых словах, но очень быстро испарилось под гнетом мертвой пустоты, пришедшей на смену всплеску эмоций и не собирающейся никуда отлучаться — такое состояние, по ее опыту, не отпустит еще пару дней минимум. — Что это? — спросил Двэйн, следя за каждым ее движением. Когда Кэли выудила из задних карманов брюк перчатки, фон вокруг омрачился тем же негативом, что буквально секунду назад изгваздал ее внутреннее омертвение, но она почти этого не заметила. Просто констатировала, оставила мысленной галочкой в списке того, о чем планировала подумать, когда жизнь станет проще — никогда, то есть. — Народное лечение, — Кэли спрятала ладони за плотной тканью и, присев рядом с парнем на кровать, посмотрела на прижатую к ране тряпку. Тот, без слов поняв, убрал руку, позволяя ей увидеть масштабы последствий шальной пули. — Тесс собрала мне в дорогу. Травки какие-то с кровеостанавливающим эффектом. Я особо не вникала в состав, но мне обычно помогает избежать анемии. Она склонилась к ране, рассматривая повреждения. Ее отвлекали шрамы на предплечьях и крупный — окружной формы — на плече. Кэли безошибочно определила рубец от огнестрельного, который расположился чуть выше новополученного и точно был свидетелем того, как пуля, проходя сквозь плоть, царапает кости. Заметив, что новая рана не подобна старой и точно не принесет особых сложностей в процессе заживления — если не считать сам срок из-за магии чистых — она облегченно выдохнула и, увидев, как на коже Двэйна от плеча к шее тут же проступают мурашки, отодвинулась. — Как часто пьешь? — его голос прозвучал глуше обычного, а ладонь беспокойно потерла горло, словно он пытался стереть колких предателей. Или остатки ее дыхания, что вероятнее. — Не особо, — Кэли закинула ногу на ногу и, взяв отложенную Двэйном окровавленную ткань, мягко стерла вновь выступившие пару капель крови, не позволяя тем скатиться по плечу ниже к шрамам. Она сползла взглядом к старым рубцам, вновь мысленно возвращаясь к вопросу о причине их появления, но спрашивать об этом, как бы ни хотелось… странно, правда? Поэтому она кашлянула и ляпнула: — У меня тромбофилия. — Тромбо что? Двэйн пригубил из кружки и поморщился, явно недовольный вкусом, который Кэли тоже не считала амброзией — обычно травы не казались такими едкими, этот же состав словно был выжимкой из самых паршивых растений. Она отложила тряпку и, отодвинувшись, посмотрела на стены, стараясь не замечать, как от нового глотка дергается кадык, а язык проходится по губам, слизывая остаточную горечь. — Кровь густая. Сворачивается быстрее нормы. Я пью, только если раны очень серьезные. Повезло, что не гемофилия. Вот было бы веселье. Идиотская шутка показалась неуместной, но Кэли все равно наигранно хохотнула. Двэйн ее не поддержал. Он притянул к себе куртку, которая валялась отброшенной на другой конец кровати, и, выудив из кармана пистолет, передал Кэли. Она приняла ранившее его оружие — сразу поняла, что это оно, — и поднялась, остро почувствовав потребность в большей дистанции. Ей не хотелось уходить, но сидеть рядом было неловко. Она отошла к двухярусной кровати, стоящей вдоль противоположной от постели Двэйна стены, и осторожно уселась на стеганое покрывало, вновь смотря в сторону парня. Тот тоже ощущал определенный напряг между ними, нарисовавшийся после того, что произошло на складе рядом с трупом — это чувствовалось не только в его эмоциональном фоне, но и ярко отражалось в бегающем взгляде, направленном куда угодно, но не на нее. Пустота внутри на несколько мгновений помутнела горечью, но и это пропало так быстро, словно внутри Кэли установили эффективный антивирус, реагирующий на любое инородное вторжение моментально. Однако Двэйн, похоже, успел отследить мимолетную перемену, потому что слегка дернулся. И тут же поморщился и повел плечом, которое, скорее всего, прострелило болью. — Есть обезболивающее, — едва слышно вымолвила Кэли, следя за тем, как его черты вновь становятся совершенно непроницаемыми. — Но лютое. Эйфорический приход бешеный. Она не понаслышке знала, как действуют наркотические обезболивающие, подобные тем, которые нашли Ноа и Кей на их пути несколько недель назад. Для нее облегчение боли не стоило помутнения разума — что говорить, для нее и облегчение пустоты внутри, которую за свою жизнь она переносила бесчисленное количество раз, не было заманчивым по той же причине, и именно поэтому она никогда не пила таблетки, которые ей вручала мама Гленис в особо сложные периоды. Но боль Двэйна ощущалась иначе. Ее Кэли хотелось убрать. Подошел бы даже такой категоричный вариант. Она не стала копаться в себе и просто отпустила эту мысль, не давая себе и шанса ее обдумать. Все придет в норму как-нибудь само. Они же уже достигли компромисса, дав друг другу клятву, верно? Если смогли более-менее разрулить свое прошлое, с вот этим ведь тоже справятся? Хотелось верить. — Переживу, — лаконично отказался Двэйн с напускным равнодушием. Кэли просто кивнула, не став выспрашивать, насколько ему больно. Она никогда не сталкивалась с такими зарядами — видела их, даже наблюдала однажды за тем, как Лу заряжает огнестрел магией, но на группе их меченых они никогда не использовались. Никто из исследователей не мог предположить последствий, а двинуться настолько, чтобы все равно их попробовать, Мариса с Лукасом просто не успели. Насколько Кэли слышала, подобные пули использовалось на других меченых и даже убивали их, однако те несколько волшебников не могли встать по силе рядом с «главным оружием», поэтому… необъективно сравнивать. Эта разработка Лу так и осталась на стадии эксперимента. Именно он на основании защищенных помещений и удерживающих цепей первым предположил, что амоков можно атаковать, а не только ограничивать. Он попытался соединить оружие и чистую магию, и за пару месяцев практики у него вышло влить волшебство в сплав стали и серебра — только такие составы хорошо напитывались. Однако Лу не удавалось добиться долгосрочного эффекта. Магия рассеивалась в течение нескольких часов, как и с металлических пут, которыми их связывали перед пытками. Позже он научил Ноа проворачивать то же самое с ее ножами, но сделать результат долговечным девушке удалось уже после разрушения Склепа — она ни один месяц сидела со своими клинками, пробуя разные способы, меняя структуру магии, чтобы та не стекала со стали практически сразу. Кэли с потенциалом заряженного чистым оружия тоже познакомилась намного позже того, как они с друзьями получили свободу — тогда, когда они искали любые способы сдержать ее внутреннее зло. Ноа была против, конечно, но Кэли настояла. Это сработало. Правда, позже, когда Кэли в приступе отчаяния просила полосонуть ее по горлу, чтобы проверить, убьет ли это меченого, Ноа не согласилась. Сопроводила это настолько душераздирающей истерикой, что Кэли отбросила мысли привлечь Ноа к бесполезными попыткам покончить с жизнью раньше положенного. Выходит, Лу смог довести свои идеи до логичного завершения — создания полноценного оружия. Его на складе не было и не было, судя по всему, достаточно долго, а в руках Кэли держала пистолет, от которого разило чистой магией. Он тоже, как и Ноа, не халтурил два года. Кэли посмотрела на Двэйна и скосилась на продолжающее кровоточить плечо. Прикусила щеку изнутри, не позволяя себе упасть в страшные мысли, но те все равно накатили лавиной — что, если бы ему выстрелили в голову? Сердце застучало громче, а пустота стала еще разрушительнее. Представить свою жизнь в случае, если бы им не повезло настолько, удалось слишком ярко. И это чрезвычайно походило на то, как она почувствовала бы себя, потеряв кого-то близкого вроде Кея или Ноа. Плохо. — Ты думал когда-нибудь о том, что в конце мы умрем? — спросила Кэли немного хрипло, стараясь не зацикливаться и на этих мыслях. — М? — посмотрев на нее, Двэйн тут же отвернулся, словно их пересекшиеся взгляды ударили его по щеке с такой силой, что голова дернулась. Все само решится, да? Кэли проследила за тем, как он делает глоток, и, отложив оружие на постель рядом, уставилась на свои ладони. — Мы сейчас идем по льду, а вокруг ни разу не ледниковый период, — тихо пробормотала она, стараясь не зацикливаться еще и на этом наблюдении — том, насколько тяжело для него стало ее видеть. Все само решится, да? Ну пожалуйста. — Пояснишь метафору для недалеких? — Можем умереть в любую минуту. — Боишься? — поинтересовался Двэйн с легким весельем, которое совершенно не отразилось в сгустившемся вокруг эмоциональном фоне. Помрачневшем. Словно парень представляет в эту самую секунду их смерть. — Не знаю, — пожала она плечами и поднялась, просто не в силах находиться на одном месте без движения. Хотелось хоть чем-то занять руки, чтобы не теребить нервно рукава водолазки, уже давно безбожно растянувшиеся от бесконечного издевательства внутренних демонов Кэли над ее разумом. Она подошла к тумбе рядом с кроватью, приметив на ней свой дневник, лежавший раскрытым обложкой вверх. Она взяла его, чтобы посмотреть, где именно остановился Двэйн на пути изучения ее жизни. Тихо хмыкнула, обнаружив, что он уже дошел до строк, начерченных кровью, — самый ужасный период в Склепе, половину этих записей Кэли не помнила. Она криво улыбнулась, когда в багровых, высохших буквах смогла различить слово, которое буквально только что стало предметом разговора. Страх. И дальнейшие фразы лишь подтвердили то, о чем она думала. Надо же, она пришла к этому выводу гораздо раньше, чем ей казалось. Странно путаться в том, что чувствуешь. Когда долго ощущаешь одно и то же, это становится вариацией нормы — чем-то, что воспринимается обыденным и… правильным? Я так долго боялась превратиться в чудовище или умереть, забрав с собой тех, кто окажется рядом, что совершенно забыла, каково не бояться? Я не могу вспомнить. Я знаю, что в моей жизни были периоды, когда я храбрилась, оставляя страх за спиной, но сейчас он вокруг постоянно — пропитал стены насквозь, осел на коже, он в воздухе. Страх перманентен и поэтому его словно нет. Я его больше не боюсь. — Чего ты боишься больше всего? — спросила Кэли. Она отложила блокнот обратно точно так, как его до этого разместил парень, и поправила лежащий рядом нож, который случайно зацепила и чуть не уронила. Сделала это аккуратно, чтобы не задеть оставленные тут же палочки, которые соприкасались кончиками точно так, как когда-то соприкасались друг с другом их владельцы. Тихий смех отвлек ее от рассматривания узоров на белой палочке — той, что принадлежала Мэриэл — которая лежала рядом с черной — собственностью Двэйна. Он вышел безрадостным, как простой инстинкт на щекотку, и парень поспешил пояснить, одаренный вопросительным взглядом: — В свете написанного прозвучит так, будто я готовился к этому вопросу. — Я подыграю, — заверила Кэли и отступила обратно к кровати напротив. Опустившись на жесткое покрывало, она склонилась вперед и, уперев локти в колени и сцепив пальцы друг с другом, умостила на них подбородок, внимательно наблюдая за Двэйном. Он отвернулся, его лицо помрачнело, а взгляд потяжелел до такой степени, что его давление ощущалось физически. Настолько сильно, что стена, в которую он уставился, должна прямо сейчас покрыться россыпью трещин. Если бы та сейчас разрушилась, а их обоих сверху присыпало кучами земли, Кэли бы совершенно не удивилась. Он снова сделал глоток, но в этот раз ни единый мускул не засвидетельствовал отвращения. Двэйн обнял кружку обеими ладонями и постучал указательным пальцем левой по ободу. — Пару недель назад я бы сказал, что смерти, — он едва заметно кивнул сам себе, а голос прозвучал как-то опустошенно — так говорят неизлечимо больные после того, как приняли, что жить им осталось недолго. Плохой тон. — А сейчас? — ее интонация оказалась не лучше. Голос дрогнул, прозвучал слишком высоко. — Страх, Арман, — Двэйн посмотрел на нее и припечатал пристальным взглядом к месту — ни вздохнуть, ни пошевелиться. — Сейчас больше всего в этой гребаной жизни я боюсь страха. Впервые за весь разговор он позволил их взглядам поймать друг друга и не отпускать. Кэли не стала отводить свой, едва выдерживая оттенки серьезности в его радужке, — если раньше его стремление избежать любого откровенного настолько контакта цепляло, пусть она в этом и не пробовала признаться себе честно, то вот это… ощущалось тяжелее. Еще паршивее стало от смены эмоционального фона: если до этого царило что-то неопределенное, сомневающееся, будто мечущееся по сознанию, то сейчас это было стальным решением, которое ни изменить даже буйством стихии, не то что уговорами обычного человека. О чем бы Двэйн ни думал, рассказывая о худшем страхе, от этого становилось не по себе. Такая решимость заставляла опасаться, потому что, когда люди уверены настолько, их невозможно победить, на чьем бы поле ни происходило сражение. — Философия Лекса Двэйна, — Кэли фальшиво улыбнулась, стараясь хоть немного разрядить обстановку, ставшую слишком серьезной и изматывающей, но Двэйн не повелся, продолжая удерживать ее взгляд в плену своего. Она физически не могла отвернуться, будто он зафиксировал ее магией. — Страх — хорошее чувство. Напоминает, что никто из нас не в безопасности. — Страх мешает быть хладнокровным, — возразил Двэйн, вновь отбив указательным пальцем нестройный ритм по ободу опустошенной наполовину кружки. — Когда слишком сильно боишься, не можешь просчитать все риски и допускаешь ошибки. Страх мешает поступать верно. — Верно — это как? Он открыл рот для ответа, но тут же его захлопнул, словно не мог позволить себе озвучить что-то. Посомневался пару секунд, но все же решился на правду: — Когда защищаешь свою жизнь, а не рискуешь ей, чтобы спасти чужую, — четко по словам произнес Двэйн. Не составило труда догадаться, что он имеет в виду. Кэли тут же скосилась на метку на его шее. Насколько тяжело ему было находиться рядом с Мэриэл? Насколько сложно получить проклятие от самого близкого человека? — Считаешь, что ошибся? — Да, — без единой капли сомнения ответил он. — Но я поступил бы так снова. Кэли молчаливо кивнула. В этом случае говорить что-то еще… вторжение на личную территорию, верно? Они точно близки не настолько. Даже несмотря на то, что сама Кэли выложила ему почти всю свою подноготную за исключением нескольких фактов. Ему не то чтобы необязательно знать остальное, она просто не хотела вываливать на него лишнее. Не хотела, чтобы его недоверие, все еще оставшееся на линии их отношений, обострилось. А так всенепременно произойдет, узнай он, насколько иногда она нестабильна. Выясни Двэйн, что она ненавидела его народ люто и поэтому выступила главной причиной разрушения его дома. Что она ненавидела не только свободных, но и весь мир и себя саму, и именно поэтому уничтожила Склеп и стерла из жизни сотни людей, буквально приложив свою руку ко второму пришествию, а не только фигурально, как до него донесла. Все это способно вновь отвернуть от нее Двэйна, теперь уже по-настоящему. Сейчас этого не хотелось не только потому, что он — единственный известный на данный момент способ спасти человечество от вымирания. И хотя бы в этом Кэли могла себе признаться. Как и в том, что уже, погрязнув в жажде мести и собственной боли, совершила то, что может стать первой костяшкой домино в разрушении их и так едва-едва наладившихся отношений. — Двэйн, — окликнула Кэли, уведя взгляд на стену. Она не готова это озвучить под прицелом синих холодных радужек. — Мне жаль. — По поводу? — Я… — она замялась, нервно сгибая палец правой руки левой ладонью. Затем все же посмотрела на парня, находя какие-то силы на то, чтобы сказать это человеку, а не стене. — Я бросила тебя там, отвлекшись на свое прошлое. Я тебе навредила, не рассчитав силу. Грубо говоря, я тебя подставила. Тебя ранили из-за меня. Она оцепенела, когда в его глазах растеклось больше холода — напоминало лед, который являлся в кошмарах. Острый, ядовитый. Способный уничтожить за несколько секунд. — Это не было неожиданностью, — слова резали не менее больно. — Не то чтобы я когда-то рассчитывал на то, что тебе можно доверять. Что ж, ощущалось, как справедливость. Ощущалось бы, не понимай Кэли, что Двэйн имеет в виду не столько то, как она поступила, сколько вырвавшийся вопрос. Она не сомневалась ни капли, хоть и не могла это объяснить. Просто знала. — Клятва ведь была односторонней? — продолжил мстить словами Двэйн. — Только я пообещал «до конца», да? — Нет, — Кэли покачала головой, но, судя по застывшим чертам, ей не поверили. И она добавила сомнений, наверное, тоже желая себя наказать: — Но все зависит от моей интерпретации озвученной клятвы. — Я снова не удивлен. Он отвернулся, больше не прошивая ее взглядом до костей. Однако разочарование все еще витало в воздухе. Вновь захотелось оправдаться. Извиниться еще, извиняться снова и снова, если потребуется, чтобы перестать чувствовать гнилостное недоверие. И когда-нибудь придется это сделать, верно? Если она рассчитывает на то, что они и дальше пойдут вместе. Во имя будущего. — Ты думала когда-нибудь о будущем? — нарушил строй ее глупых мыслей Двэйн новым философским вопросом. — Я всегда о нем думаю… … даже в эту секунду, — осталось невысказанным. — Я не об этом, — он покачал головой, сдобрив атмосферу вокруг чем-то странным. Кэли сказала бы, что это напоминает какую-то обреченную меланхолию. Как размышление о недостижимом. И ее предположение тут же подтвердилось следующим уточнением: — Если вдруг все станет нормально, что ты будешь делать? Обычно она размышляла об этом поверхностно, в контексте: «Возможно, все наладится». Но никогда не задавалась подобным вопросом. Ее губы скрасила улыбка, стоило ей представить, как заживут другие, если угроза амоков внезапно исчезнет, а мир, наконец, вновь напомнит гостеприимное место. Очень легко рисовалась в воображении судьба Мии, которой точно станет легче. Среди выживших обязательно нашлось бы с десяток детей, и после того, как все группы перестали воевать и объединились ради возрождения цивилизации, открылись новые школы. Мия подружилась бы с кем-то своего возраста, влюбилась в какого-нибудь смазливого мальчика через пару-тройку лет, и ее главной проблемой стали бы безответные чувства — или ответные, кто знает, — а не восемь из десяти промахов из пистолета по мишеням. Чуть сложнее, но тоже ярко воображалось мирное будущее Чейза. Он вечно жаловался на старость и хроническую усталость, так что остаток своей жизни точно провел бы в кресле-качалке с книгой в одной руке и кружкой чая в другой. Кей и Ноа, возможно, поженились бы. У них могли бы родиться дети и, быть может, Кей снова смог бы почувствовать хоть что-то. Ноа стала бы добрее, наконец перестав сражаться со всем миром и защищать ту, у которой никакой надежды на спасение давно нет. Фил так и остался бы придурком и, определенно, нашел бы себе новую войну, потому что иначе жить не умеет. Свое будущее — нормальное будущее — совершенно не представлялось. Фантазия иссякла, а вместо картинок возможной судьбы под веками вставал лишь пустой лист. Совершенно черный, без единого росчерка белого угля, который свидетельствовал бы о том, что за пределами войны, вне постапокалиптического мира у нее есть хоть что-то. Кэли покачала головой, безмолвно отвечая на заданный вопрос, а затем хмыкнула, когда Двэйн попытался сказать что-то еще, но не смог, отвлеченный широким зевком. — Забыла предупредить, — она улыбнулась, заметив в синих глазах наконец-то опустившуюся на парня усталость. Ему необходимо нормально выспаться, чтобы быстрее восстановиться. — Побочный эффект — повышенная сонливость. — Арман, — ее фамилия прозвучала укоризненно, и немного обиженный тон слегка согрел, черт его знает почему. Однако это продлилось недолго, вновь сменившись застывшим льдом на месте ее сердца почти в секунду. — Отдыхай, — она кивнула на кровать и, не прислушиваясь к возмущениям, поднялась. Подошла к нему вплотную и обхватила его ладонь. Двэйн перестал бурчать, во все глаза уставившись на обтянутые перчатками пальцы, и так и не пошевелился, когда Кэли отобрала у него кружку. Снова стало немного неловко, она ведь даже не задумалась, когда сделала это. Кэли отступила, замешкалась на несколько секунд, но все же взяла себя в руки и резко развернулась к двери. Бред какой-то. — Спи, — приказала она. — Завтра станет легче. Она вышла и, прикрыв дверь и прижавшись к ней спиной, опустила голову. Ее взгляд метался по металлическим плитам пола, цепляясь за многолетний смешанный с пылью мусор в стыках. Пространственный разговор, странная неловкость и Двэйн в целом оставили точно такой же осадок на ее сердце — грязный, колючий и въедливый, не выскрести. Кэли много лет упорно шагала вперед ради будущего, но что ждало ее за решетками их существования, в какой-то другой жизни, которая однажды может настать, если людей все же удастся спасти? Она не могла представить мир, в котором больше не нужно сражаться, идти каждый день вперед, сбегая от неотвратимого проклятья. В котором ее близким не угрожает опасность, а ей самой больше не нужно принимать судьбоносных решений. Даже до конца ее жизнь всегда была полем боя: с приходящими по ночам горькими воспоминаниями; жестокими одноклассниками, решившими, что молчащая хрупкая девчонка никогда не сможет ответить на оскорбления и оплеухи; позже с коллегами-адаптантами, невзлюбившими ее за фамилию и высокомерие и стремящимся как можно болезненнее доказать, что ее навыки — ничто, а она сама — бездарность; с разумом, вечно нашептывающим о том, что большинство ее поступков — жестокие и непростительные; с неконтролируемой злостью и обидой на весь мир, толкающими делать эти самые поступки и позже — каждый гребаный раз — находить оправдания, чтобы не тонуть в чувстве вины и жалости к себе. Затем началась война с младшим Двэйном и защитной магией свободных, которую в силу долга ей должно было разрушить, чтобы спасти адаптантов. Та, словно имела настоящее сознание, целый год сопротивлялась, не позволяя себя переписать нужным образом. А в конце Судьба ополчилась на человечество, и Кэли стремительно затянуло и в эту непрекращающуюся бойню. Как она жила бы, если бы все стало нормально? Губы скривились в горькой усмешке. Вряд ли она хоть когда-нибудь смогла бы адаптироваться к гостеприимному миру.