* * *
Кэли медленно переступала, то и дело пиная камни носками сапог, и прислушивалась к шепоту ветра. Тот успокаивал, мягко ласкал щеки, потеплев из-за ненадолго сжалившейся погоды. Декабрь вступил в права, и вот-вот должен посыпаться первый снег, чтобы тут же растаять, лишь номинально обозначив начало зимы, и в преддверии страшнейшего в их мире времени года прохладные, а не ледяные дни радовали. Радовали бы, будь Кэли сейчас способна на подобные чувства. Рядом с ней следовала Алекс, с веселым задором осматривая прилегающую к строительной базе территорию. Она бесконечно улыбалась, обнажая зубы, и все время что-то лепетала, то рассказывая о прошлом, то восхищаясь красотами мира. В самом деле, в какой дыре ее держали, что она в таком восторге от пыльного кладбища сгинувшего в конце света производства? Кэли практически не реагировала на болтовню дорвавшейся до ее общества девчонки, лишь кивала и обдумывала варианты завести разговор так, чтобы ей доверились и выложили максимум информации с минимальными потерями. Не будь Алекс настолько важна, не храни она в своей памяти огромный пласт подробностей, необходимых для встречи с Маркусом, ее жизнь не стоила бы и цента. Но, на несчастье Кэли, ситуация сложилась именно так, и наказать маленькую дрянь за то, что подставила их и позволила ранить Двэйна, пока невозможно. Не то чтобы она с огромным удовольствием прикончила бы Алекс, но все же держать ее рядом после сделанного и того, что она еще может выкинуть, — опасно. Однако идти на Маркуса, имея лишь смутные представления о том, кем он стал, еще опаснее. Гребаная несправедливость. — Ты рассказала Двэйну? — осторожно спросила Кэли, проигнорировав очередной радостный тон и даже не расслышав, чем именно восхищается Алекс. Она скосилась на девчонку, мысленно благодаря суку-Судьбу за то, что сейчас не в порядке. Пусть ее нынешнее состояние — еще один уголь в костер, который может разгореться в самое ближайшее время, уничтожая все, что амоки еще не успели, однако то, что Алекс в мешанине из пустоты и боли просто не замечает то, что может ее напугать, пока на пользу. Все к лучшему, верно? Кэли тихо хмыкнула. Только идиот будет искать в сложившейся ситуации плюсы. — Что? — ответила вопросом на вопрос Алекс, с улыбкой пялясь на небо, и на ее лице застыло такое восторженное выражение, словно она не видела ничего подобного очень долгое время и сейчас пытается запомнить до каждой мельчайшей подробности. Правда, по мнению Кэли, запоминать серость окружающего мира — ну так себе удовольствие. — Что мы с ним похожи гораздо больше, чем он думает? Не время. — Это его порадовало бы, — предположила Кэли, представив, как повел бы себя Двэйн, узнав, что Алекс — свободная. Удивился бы точно. Кэли и сама удивилась, когда узнала; это произошло под самый конец их заключения, да и то Алекс совершенно случайно проболталась. Тогда это шокировало, ведь в клетках Склепа в основном содержали адаптантов: города и деревни свободных даже без защиты Сферы неприкосновенности для лишенных обнаружить было слишком сложно. Замок они нашли только потому, что им слили точные координаты, после первого пришествия военные набрели еще на несколько поселений, но только в одно явились раньше амоков, что позволило застать несколько семей, живущих на отшибе. Не больше сорока человек, захватить удалось в два раза меньше, а выжили только Алекс и Оливер — остальные погибли либо во время пыток, либо стали первыми подопытными и обратились задолго до главного эксперимента. Лишь когда узнала, откуда пара детей, Кэли наконец поняла, почему их привлекли в элитную группу меченых. Даже едва достигнув подросткового возраста, по магическому потенциалу они значительно превосходили большинство адаптантов. Окажись в Склепе больше свободных, выборка значительно отличалась бы от итоговой. Быть может, и успеха удалось достигнуть бы. Вряд ли самым выдающимся меченым в итоге оказался бы бракованный потомок Арманов с нестабильной психикой и огромными проблемами с магией. Кэли задумалась о том, как все сложилось бы, если бы с подачи Судьбы Двэйн попал в Склеп. Удалось бы Лукасу добиться поставленной цели, если бы именно этого парня наградили десятками меток, вручив на блюдечке исключительное могущество? Вероятно. Или же мир полностью стерся бы в день второго пришествия — если бы Двэйн обладал магической силой Кэли и двинулся, утратив свой потенциал к контролю, его шествие стало бы последним в истории человечества. Стопроцентная вероятность. За этими размышлениями Кэли не заметила, как они достигли пожарного озера на отшибе базы — оно обмелело за годы отсутствия ухода, затянулось позеленевшей пленкой, которая тут и там мерцала в отблесках солнца радужными разводами. Кэли остановилась у кромки берега и отследила, как Алекс присаживается. Девчонка приблизилась ладонью к глади воды, и Кэли поморщилась не только от грязи, но и от представления холода, которым скует пальцы Алекс, если та все же решится в обход своего страха коснуться. Однако та сжала руку в кулак, так и не притронувшись к тому, что пугало ее сильнее обращения — если Кэли в свое время пытали режущими барабанные перепонки звуками, то Алекс пришлось пройти через испытания ледяной, почти замерзшей водой, которую следом шлифовали холодным ветром по влажной коже. Но, несмотря на легкий испуг, омрачивший эмоциональный фон на доли секунды, после, пялясь на водоем, девчонка распространила вокруг себя еще больше радости. Дикость какая-то, честное слово. Флэшбечило фильмами о заточенных — те тоже радовались каждой травинке, оказавшись на свободе. — Поведаешь, почему нас подставила? — тихо спросила Кэли, стараясь не проводить параллели и не думать о том, что пришлось пережить Алекс в последние два года, раз она стала такой. — Я не подставляла, — возмутилась та, разжав кулак. Она пошевелила пальцами в опасной близости от водной глади, однако так и не позволила себе намокнуть. Поднявшись, зачесала лезущие в глаза синие пряди — еще одна причина забрать ее жизнь — назад и посмотрела прямо Кэли в глаза. Так пристально, что от этого передернуло. Алекс все же очень сильно изменилась, превратившись из забитого ребенка, ищущего поддержки у любого, кто снизойдет до помощи и сочувствия, в истинно смелую девушку. Чрезмерно. Именно это ее и убьет в итоге. — Ты взяла бы меня, знай, что они применяют чистые патроны? — спросила Алекс прямо. Кэли покачала головой, не задумываясь. Она и себя бы, возможно, туда не взяла, узнай о том, что Лу вывел свои разработки на такой уровень. — Вот тебе и ответ. — Мы могли пострадать, — настояла Кэли жестко. — Я тебя умоляю, — Алекс красноречиво закатила глаза. — Не с тобой. — Даже для меня это — серьезная преграда. — Ты снесла бы там все, если понадобилось бы, — девчонка сказала это так уверенно, что душу закололо. По сути, Кэли именно это и сделала. Правда, необходимости в этом особой не было. Они могли бы решить все относительно мирно — возможно, пришлось бы покалечить несколько человек, но… те бы остались живы. Если бы не Уайт. Постепенно понимание сотворенного пробивалось сквозь мутную пелену пустоты. За ребрами начинало едва слышно ныть. Все лучше, чем всепоглощающая пустота. — Ты подорвала мое доверие, — Кэли продолжала смотреть на Алекс осуждающее — если не эмоционально подавить, то хоть как-то «воспитать» на будущее. — Я тебя умоляю, — повторилась Алекс с гаденькой улыбкой. Они пялились друг на друга настолько пристально, что, умей они бить одними взглядами, каждая получила бы по новому шраму. — Ты никогда мне не доверяла. И не станешь. От беззаботного тона Алекс на мгновение стало страшно — уж если эта девчонка превратилась в настолько циничную, что же произошло с теми, кто и до второго пришествия без зазрения совести готов был убить своих мучителей, ни разу не вспомнив о сострадании? Ты знаешь ответ. Алекс прошла мимо Кэли, толкнув ее плечом, и та скрипнула зубами, чтобы не сказать чего-то грубого. Резко развернулась и, нагнав девчонку, подстроилась под ее шаг. — Как Оливер? — завуалированно спросила Кэли о том, что произошло после разрушения Склепа. Игра на привязанности Алекс к брату — главное ее уязвимое место — могла дать хотя бы крохи нужной информации. Даже если та прекрасно понимает, что судьба мальчишки не главное, что интересует Кэли. Пара сиблингов никогда не вызывала особого отклика в ее душе. Пусть когда-то они дрейфовали по рекам безумия в одной лодке, да и этих детей Кэли даже несмотря на то, что не успела к ним прикипеть, жалела, ее не особо заботила их жизнь после конца света. Они, бесспорно, незаслуженно попали в лапы Лукаса, решившего подключить подростков к жестокому эксперименту, но Кэли слишком много себя растратила на сочувствие другим людям. В ее арсенале возможностей не хватило потенциала на еще двоих. Больше просто нечем было жертвовать. — Плохо, — коротко выдохнула Алекс, сбрасывая напускное веселье. Тоска охладила воздух сразу на несколько градусов — Кэли непроизвольно поежилась от коснувшегося запястий ветра, который и правда показался нещадно ледянее, чем мгновение назад. Но в противовес внешнему дискомфорту, внутренне стало приятно понять, что Алекс и Оливер все еще привязаны друг к другу. Пусть ей было не особо это важно, но запах надежды все же всегда ей нравился. — Почему вы не ушли? — поинтересовалась Кэли. — Потому что Оли проиграл свою войну. — Он обратился? — спросила она, но девчонка проигнорировала вопрос. Тогда Кэли перехватила ее за запястье, ощущая под кончиками пальцев рубцы шрамов, которыми ее наградил много лет назад Уайт — почему его все же оставили в живых, черт возьми? Дернув Алекс, она вынудила ту повернуться к себе лицом и остановиться. — Что с Оливером, Александра? — надавила Кэли грубо, сжимая руку девушки чуть сильнее, чем требовалось — та поморщилась, но смиренно замерла, не пытаясь вырваться. — Он не может покинуть новый Склеп сам, — тяжело вздохнула Алекс, уведя убитый тоской взгляд в сторону, словно и правда могла что-то скрыть. — Эл его контролирует, и я очень сильно рискую его жизнью, сдавшись тебе. Это все, что я могу тебе пока сказать. Кэли ослабила хватку, отпуская девушку. Нахмурилась, наблюдая за Алекс, которая, постояв еще с пару секунд, небрежно провела под веками, стирая слезы. Затем та резко вскинулась, посмотрев на Кэли с вызовом. Словно говорила: Насколько далеко ты готова зайти, сколько боли еще причинишь, чтобы добиться желаемого? Словно видела ее насквозь. — Что с лекарством? Кэли сузила глаза. Алекс повторила, идентично копируя эмоции одну за другой — их внешнее проявление. Лишь внутренне они сейчас отличались: от Кэли за версту разило кладбищем, в то время как Алекс стала образчиком страдания, вспомнив о брате. Когда девчонка так и не проронила ни слова, Кэли настояла: — Оно есть? — Алекс вновь промолчала. Попыталась отойти, но Кэли опять перехватила ее за запястье. Свободной рукой выудила из кармана стащенную со склада Марисы ампулу и продемонстрировала. — Это оно? — Я очень тебя люблю, Кэли, — прошептала Алекс, демонстративно игнорируя золотистый состав. Она провела неплененной ладонью по щеке Кэли, отчего внутри растеклось противоестественное довольство — всего на секунду, но она успела насторожиться. Алекс отстранила пальцы и потянула левый уголок губ вверх. — Но я не идиотка. Она резко выдернула другую руку из захвата — так стремительно, что Кэли не успела среагировать. Алекс оттолкнула ее, приложив столько усилий, что смогла заставить ее потерять равновесие, отчего Кэли дважды переступила, чтобы не упасть. Надо же. — Стоит мне перестать быть полезной, и ты меня прикончишь, — голос Алекс стал ниже — угрожающим. Но не это худшее — то, что девчонка наконец нашла в себе смелость сделать что-то по-настоящему против. Слова. Слова стали пощечиной, ударившей наотмашь. Ведь были правдой. Во что ты превратилась? — Алекс… — Кэли никак не могла подавить неловкость. Хотелось оспорить вердикт, ведь она… Да кто вообще нормально воспринял бы такое о себе мнение? Даже если оно правдиво до каждой изгваздавшей атмосферу буквы. Даже если в мыслях постоянно мелькало то, что девчонка жива до сих пор только потому, что обладает нужной информацией? Правда очень часто становится неприятной. Эта же будто резала насквозь. — Не обманывай меня мы обе знаем правду, — отмахнулась Алекс равнодушно, будто смирилась с полным отсутствием ценности жизни. — Прояви терпение, я расскажу позже. Я хочу еще немного насладиться атмосферой вашей компании. Я слишком долго существовала там, где либо ты, либо тебя. Позволь мне отдохнуть тут, прежде чем я отдохну там. Она указала пальцев вверх, на небо, растравив душу сильнее. Что с ней сделал Маркус, раз уж она приняла скорейшую гибель, насытившись безнадежностью? — Ты, может, совсем этого не осознаешь, но ваша группа — это нечто. — Глаза Алекс заволокло слезами, а на губах заиграла улыбка — немного печальная, какая-то отчаянная, но с легким налетом надежды. — Не думала, что такое между людьми все еще возможно. Ты зря их сторонишься. Сейчас редко можно встретить настолько безоговорочную любовь. Мы перестали быть людьми, Кэли, но рядом с тобой все еще остались те, кого до сих пор можно назвать человеком. Может, поэтому ты все еще ты? — последнее она спросила риторически. — Ноа и Лу очень похожи. Маркус тоже продержался так долго только потому, что рядом с ним вечный союзник, который принимает его любым. Они исключительные, но вы оба совершенно их не цените. — Алекс, я… — произнесла Кэли и умолкла, не в силах определиться, что лучше всего сказать. — Не надо, — отрезала та жестче. — Я не маленькая девочка. Мне не нужна твоя жалость. Кэли сглотнула и почесала висок, стараясь игнорировать шепот главного голоса, который уничижительно отзывался о девчонке, отвлекая своего носителя от важного — того, что Алекс, пусть и гораздо младше, смыслит в жизни почему-то больше. Она помрачнела, невольно вспомнив первые месяцы после второго пришествия. Тогда она ощущала себя примерно так же, как сейчас, разве что то свое состояние очень плохо помнила. Помнила только, что в те страшные дни с ней были рядом люди, которые еще не успели настолько глубоко пробраться в сердце и впустить ее в свое, но почему-то все равно отдавали всех себя, чтобы вытащить Кэли из преисподней, в которой она оказалась после того, как ступала по руинам разрушенного Склепа. Единственное, что Кэли до сих пор помнила отчетливо, как рыдала ночами, смиряясь со своими грехами, ставшими закономерной реакцией на год ужасной — как в самых страшных фильмах — жизни. Как пыталась адаптироваться к меняющемуся миру и забыть о том, как ежедневно сражалась с теми, кто когда-то был ближе всех. Как привыкала к тому, что больше никто не сделает ей больно для того, чтобы вынудить причинить боль другим. Как старалась забыть лицо старика и его ласковую улыбку, с которой тот хвалил ее за очередного размазанного по стене меченого. Как засыпала в объятиях боящейся ее до чертиков в то время Ноа, которая все равно упорно забирала у нее самые страшные эмоции, чтобы хоть немного облегчить существование. Как сквозь сон слышала свои слезы в тихих рыданиях другого человека и тихое: Ты последнее, что у меня осталось. Кэли обернулась через плечо и посмотрела в сторону маячащего вдалеке бункера — они с Алекс успели отойти достаточно, чтобы практически не видеть обломков сооруженного вокруг подвала здания. Внутри заскреблось тоской. За пару дней Кэли успела соскучиться. Надо с этим что-то делать. Она помотала головой, когда внутренний голос — не амока, а ее собственного разума — напомнил о том, как поступила Ноа. Пусть хотела защитить, все равно скрыла очень важную вещь. Ту, что точно изменила бы их жизнь в последние два года. В плохую сторону, скорее всего, но все же. По сердцу вновь химическим ожогом разлилась обида. Кэли прикрыла глаза, смаргивая слезы. Это все иррациональное. Она обязательно выберется и вернется к Ноа сразу, как сможет гарантировать безопасность подруги. Хотя бы это она могла сделать для той, кто положила жизнь на алтарь ее здравомыслия. — Джастин, — полувопросительно спросила Кэли, возвращая внимание Алекс и переводя тему на ту, что пусть и тоже болезненная, но не настолько, как предыдущая. Алекс окончательно помрачнела. — Хочешь узнать, как он погиб? — она посмотрела в небо и часто-часто заморгала. В эмоциональный фон будто влили еще с галлон грусти — стало настолько паршиво, что даже в уголках глаз Кэли защипало слезами. — Быстро. — Хорошо, — едва слышно прошептала Кэли. Это не было ничем хорошим, конечно, но… его убил Маркус. Они с Джастином никогда не ладили, а после получения меток так вообще встали по разные стороны баррикад — Кэли слишком симпатизировала простаку-преподавателю, лучше всех справляющемуся и вовсе не поддающемуся ярости, в которой остальные из их группки несчастных, но сильных меченых тонули. Маркус за это отношение возненавидел мужчину до пляшущих в бешенстве пятен перед затуманенным тьмой взором. Она боялась даже представить, как Маркус мог отыграться на Джастине за ее слова в тот день, и то, что все произошло относительно… думаешь, смерть хоть в одной вселенной можно назвать хорошим исходом, Кэли? Она тяжело вздохнула. И правда. — Маркус очень нас напугал, — немного скрипуче продолжила Алекс, словно воспоминание резко ее состарило, и глотка больше неспособна выдавать нормальные интонации. — Я думала, это все. Его последний день. — Какой он сейчас? — Власть его развратила. Военные Лукаса не раз пытались его убить. — И? — Старик больше не может ходить. И видеть, — Алекс усмехнулась, точно вторя внутреннему состоянию Кэли — она рада это слышать. Как бы это омерзительно ни было. — Единственное, что Маркус не тронул — его идеальный мозг. Ему пришлось стать жестоким, чтобы мы выжили. — Он всегда был жестоким. — Не всегда, — осудила ее категоричность Алекс, покачав головой. — До меток он был замечательным парнем. Кэли не стала говорить, что выразилась так, потому что нынешний Маркус для нее совершенно другой человек, чем Маркус из первых месяцев заключения в Склепе. Они разительно отличались друг от друга, как две противоположности, словно метки диаметрально изменили личность, а не просто раскрыли внутренние пороки на максимум. Забавно, но меченый Маркус значил для нее гораздо больше того, что был в начале. Она мечтала увидеть наивного парня, которым после нескольких скандалов ей все же удалось проникнуться; но тот, кто, падая в собственное безумие, какое-то время не позволял ей окунуться в свое, разгонял сердцебиение до бешеной скорости. Психам надо держаться друг друга, верно? Когда над ними громыхнуло, Алекс вздрогнула и беспокойно заозиралась по сторонам. Стоило ей на щеку упасть первой капле дождя, как она застыла на мгновение, широко распахнув веки, а после вжала голову в плечи и накрыла ее руками, начав еще торопливее изучать обстановку, однако словно ничего не видела, в том числе россыпь зданий вокруг них. Из ее горла вырвался тихий вой. Кэли тут же ухватила ее за левое запястье и повела к ближайшему укрытию, в котором можно спрятаться от дождя. Алекс скулила, пока они шли — им пришлось преодолеть больше десятка ярдов, прежде чем они оказались под крышей. Девчонка немного намокла и, стоило им притаиться под навесом, забилась в самый дальний угол полуразрушенного помещения, раньше выступающего, видимо, складом для хранения стройматериалов — тут и там можно было споткнуться о крупные камни и разбросанные прутья арматуры. Кэли подошла к ней, но та словно ее не заметила. Она все еще вторила усилившемуся дождю — тот агрессивно застучал по крыше, а Алекс громче заныла, зажмурившись. Она обняла себя за плечи, с силой схватившись за куртку, и немного раскачивалась. Воздух вокруг них пропитался кислым страхом — липким, жутким. Кэли не понаслышке знала это чувство. Она встала к Алекс вплотную и дала ей то, что всегда сама получала от близких — которых не ценила достаточно, и правда. Она разжала ладони девчонки на куртке и обняла трясущееся тело, привлекая к себе. Зашептала успокаивающие глупости, пока та, сначала еще больше испугавшись, а после вцепившись в Кэли, причитала что-то неразборчивое. Кэли терпела легкую боль на коже, которую Алекс могла бы разодрать вместе с тканью куртки, если бы приложила чуть больше силы. Терпела бормотание амока, отчитывающего за то, что снисходит до помощи кому-то недостойному. Терпела иррациональную обиду на мир за то, что сейчас сама отчаянно нуждается в том, чтобы ее просто обняли и сказали, что все однажды обязательно наладится, но никак не может принять заботу окружающих, играя по правилам своего больного разума. Терпела жрущую нутро пустоту, которая отрывала куски надежды и все никак не могла насытиться, добираясь до самых глубокозапрятанных крох и собираясь забрать у Кэли абсолютно все. Алекс постепенно успокаивалась. Дождь усиливался, однако дыхание девчонки, заключенной в крепкие объятия, унималось. Прошло с десяток минут, прежде чем Алекс перестала причинять Кэли боль сжатыми до онемения пальцами; еще несколько, прежде чем она отстранилась, справившись с потребностью держаться за кого-то, как за последний буй, отделяющий безопасные воды от бескрайнего, способного поглотить в любую секунду океана страха. — Спасибо, — прошептала она едва слышно; стук капель о крышу практически заглушил благодарность. — Я хотела тебе кое-что отдать. Алекс чуть толкнула, и Кэли отошла, позволяя той порыться в карманах. Девушка подняла голову и посмотрела Кэли в лицо так, что захотелось отвести взгляд — она не заслуживала столько благодарности. — Я возвращалась за этим, — очень тихо вымолвила Алекс, выуживая что-то на тонкой цепочке. Кэли ни капли не заинтересовалась, но, стоило той разжать ладонь, и сердце гулко застучало. Она сделала резкий выпад и отобрала у девчонки то, что ни при каких обстоятельствах не должно было оказаться у постороннего человека. Руки не просто дрожали, они ходили ходуном, будто ее попеременно били током. Она сжала кулак, стараясь прочувствовать кожей каждый изгиб кулона и каждый острый угол выплавленных из золота букв, которые врезались, причиняли боль, но все равно делали хорошо. Пустота, наконец, отступила перед более сильным противником — скорбью. Кэли разжала пальцы и посмотрела на длинное имя. В носу защипало, а глаза наполнились слезами, смазывая картинку, но она все равно упорно пялилась на кулон, глубоко вдыхая свежий утренний воздух. Желтое золото блестело даже в сумраке непогоды, словно его только-только отполировал великий ювелир. — Где ты его взяла? — хрипло спросила Кэли, не в силах наглядеться на когда-то утерянную вещь. Когда они с Чейзом и Филом возвращались в Склеп через месяц после второго пришествия, она перерыла все уцелевшие здания в поисках этой цепочки. Сразу после смерти Люси и предательства Маркуса та исчезла, и Кэли надеялась, что исследователи сохранили ее вместе с другими вещами, однако в небогатом содержимом ее барахла кулона не оказалось. Она отчаялась его найти, смирившись, что оно кануло в небытие где-то в пепельных руинах. Но сейчас на ее распахнутой ладони лежало выведенное золотыми буквами имя. Люсинда. — На самом деле… — Алекс замялась на несколько секунд, но следом решительно кивнула и продолжила: — Я стащила его у тебя сразу после смерти Люси. Кэли резко взметнула голову, прошив девчонку колким взглядом. Та поежилась, инстинктивно вжалась в стену еще сильнее, но не отвернулась. — Зачем? — Завидовала, — на выдохе произнесла та. — Ты любила ее больше всех. Когда она умерла, ты убивалась так, словно потеряла родного человека. — Она и была родным мне человеком! — Я хотела значить для тебя столько же, — жалко пробубнила Алекс. Она поежилась. Видимо, чувствовала, что смогла разбудить ярость Кэли. Наверное, на контрасте с недавней заботой это проявлялось очень ярко. Быть может, даже несло в себе боль. Но Кэли отмахнулась от этих мыслей. Ее перестали заботить чужие эмоции совершенно. Свои запутались настолько сильно, что их невозможно было отличить друг от друга. После пустоты всегда происходило что-то подобное, но сейчас все нахлынуло слишком резко. Кэли просто не ожидала. — Почему не отдала Маркусу? — спросила она, пытаясь совладать с голосом. — Для него это ничего не значит. — Ты ни черта не знаешь, — прошипела Кэли ей в лицо. — Люси была для Маркуса всем! — Ты была для него всем, а не она! — взорвалась Алекс, тоже, видимо, едва сдерживаясь после эмоциональной встряски. Хоть и иной — зацикленной на животном страхе — но тоже убийственной. Затем шумно выдохнула и произнесла спокойнее: — Я не буду извиняться. Так я чувствовала себя лучше. Я нуждалась в тебе, но ты меня игнорировала точно так, как игнорируешь сейчас своих друзей. Ты всегда была несправедливой к окружающим, Мгла. Так что мне не жаль. Услышав ненавистное прозвище, Кэли сцепила зубы так сильно, что челюсти заныли. Сжала кулак, вновь ощущая, как буквы имени надрывают кожу, но тут же расслабила пальцы, опасаясь повредить хрупкое золото своей несдержанностью. Алекс толкнула Кэли плечом и отошла к другой стене. Встала, прижавшись к грязному камню, и немигающим взглядом уставилась на дождь. Вокруг вновь расплылся страх, но это не вызвало ни капли сострадания. И как же мерзко ощущался этот факт.* * *
Майлз расхаживал из стороны в сторону, меряя шагами небольшое помещение, которое они признали гостиной и в котором предпочли в очередной раз собраться, чтобы обсудить насущные проблемы, не рискуя замерзнуть насмерть на улице посреди ночи. Однако разговор никак не клеился, все присутствующие сохраняли полное молчание, и тишину нарушали только стук подошв парня о пол, едва слышные выдохи Гленис да дробь, с которой Лекс отбивал бодрый ритм пальцами по подлокотнику кресла. Фил, Ноа и Кей будто и вовсе не дышали, настолько их присутствие было незаметным. Лекс хмурился, прислушиваясь к ощущениям Арман, которая спала в комнате через две стены от них. От нее снова несло мертвой тишиной. Он буквально ощущал дыхание Смерти вокруг, настолько четкой была ассоциация. Если бы он сейчас увидел Арман, точно узрел бы за ее спиной Костлявую — ему так казалось. Та бы улыбалась, протягивая облезлые от тканей костяшки к девчонке в попытке поглотить. Воображение разыгралось, и от навязываемых фантазией картинок потряхивало — все это чувствовалось крайне жутким. Даже хуже того, что Лекс ощущал, общаясь с амоком Арман. Тогда он хотя бы знал, что в опасности. Сейчас — не знал ничего. — Насколько метки усугубили симптомы? — наконец подал голос Майлз, замерев посреди комнаты. Он посмотрел сначала на Ноа, затем на Кея, но, когда те проигнорировали вопрос, обратил взор к Филу. — Сложно сказать, — тот пожал плечами, но движение выглядело настолько напряженным, словно он проржавевший робот, способный шевелиться только под аккомпанемент зубодробильного скрежета. — Да вы, блядь, издеваетесь, — пробормотал Лекс себе под нос, и в его сторону устремилось несколько взглядов. Он отвел свой и покачал головой. — Когда ее в последний раз срывало? — задал новый вопрос Майлз. — После разрушения Склепа, — ответил Фил немного хрипло и, сцепив пальцы, пару раз дернул ладонями, хрустя костяшками. — После Нью-Йорка, — едва слышно пробубнила Ноа, на что Фил тут же уставился на нее, широко распахнув веки. — Мы не стали тебе говорить, но после вашей ссоры ее тоже накрывало. Голос Ноа звучал виновато. Она поднялась с дивана и, помассировав виски, не нашла ничего лучше, чем взобраться с ногами на стол, предварительно сдвинув кучу каких-то бумажек в угол. Она выудила один из своих клинков и, обхватив тот ладонью, прикрыла глаза. Лезвие обняли золотые нити, напитывая сталь магией. — Насколько сильно? — с тяжелым вздохом спросил Фил. Не зная, куда деть руки, видимо, он запустил их в карманы по-армейски пятнистых штанов. Однако не выдержал и трех секунд и, схватив со стола куб с разноцветными гранями, начал крутить сегменты, совмещая оттенки друг с другом. Лекс несколько мгновений следил за тем, как он вертит какую-то занятную головоломку лишенных, но после вновь отвлекся на Ноа, мысленно приказывая зуду в собственных ладонях уняться. Для многих, похоже, сегодня худшим испытанием стало сидеть, сложа руки. — Легче, чем после Склепа, — отрешенно пробубнил Кей, тарабаня пальцами по столу, на который опирался ягодицами. — Почти сразу пришла в норму. — Мия? — с пониманием констатировал Фил, и Кей кивнул. — Как проявлялось в первый раз? — поинтересовался Майлз, замерев напротив мужчины. — Ну… — протянул тот, расплывший в гнилой ухмылке. Он еще несколько раз крутанул грани головоломки, а затем посмотрел на Майлза исподлобья. — Сломала мне нос; переругалась со всем, с кем только можно; почти не спала и лезла в любые инициативы; пару раз хотела сбежать и в последний чуть не пристрелила Чейза… Со стороны дивана послышался тяжелый вздох, однако Гленис не проронила ни слова, продолжая молча слушать. — Пыталась сорваться на руины искать трупы, снесла несколько зданий магией, когда совсем плохо было, — продолжил за Фила Кей. Оглядевшись, он приблизился к Ноа, но лишь покачал головой, стоило той на него ненадолго отвлечься. Девушка сразу же вернулась к напитыванию клинка магией, а Кей склонился и выудил из-под стола биту, которая приглянулась ему еще в первый день в бункере. Присев рядом с Ноа, он уставился на металл биты, царапая ногтем стык дерева с рукоятью. — Жертвы? — насторожился Майлз. — Нет, насколько мы знаем, — пожал Кей плечами. — Хорошо, — кивнул Майлз, будто хоть что-то было хорошо во всем озвученном. — Много плакала, — почти слышно подала голос Ноа и сжала клинок сильнее. Магия засветилась ярче, но буквально через секунду замигала. — Все не так уж плохо, — как-то слишком радостно заявил Майлз. — Шутишь? — Лекс поперхнулся возмущением, стоило прозвучать такой откровенной чуши. Он слушал о чужих проблемах, но петля безнадеги затягивалась на его собственном горле — дышать стало тяжелее. Он вцепился пальцами в подлокотники кресла сильнее, до онемения, опасаясь что-то натворить, даже если просто шевельнется. Казалось, что стоит ему сдвинуться хотя бы на дюйм, и вокруг все снесет его взрывоопасным темпераментом. Спокойствие окончательно помахало ручкой и удалилось: я все, давай дальше сам. — Ничего нового мы сейчас не услышали. Я думал, ситуация гораздо хуже. Во взгляде Майлза читалось столько всего неозвученного, что Лекс все же не выдержал. Он достал светлую палочку и, крутанув ее несколько раз, облегченно вздохнул, когда корежащая внутренности тоска притупилась — магия, которой за свою недолгую жизнь она напитала перешедшее ему по горькому наследству древко, всегда дарила жалкие крохи успокоения. Волшебный фон этого обломка ветки, однажды превращенного в мощное оружие, был гораздо мягче того, что осело не только на личной палочке Лекса, но и на всей его судьбе. Какой бы внушительной силой ни обладала темная магия, она всегда держала организм в напряжении, воздействуя на слабости и ища прорехи, чтобы добраться до разума хозяина. Она же была совсем несведуща в темной магии, предпочитая простенькие светлые намерения. Она вообще не отличалась особыми волшебными талантами, однако лучшим человеком в мире ее делали другие качества. Возможно, успокаивали именно воспоминания, а не слабый фон палочки, который за последний год Лекс уже успел изгваздать грязными намерениями — нередко летальными, — но верить в то, что древко все еще хранит часть души, ему нравилось больше. Интересно, какой фон у палочки Арман? Неуместно всплывший в мыслях вопрос заставил его замереть. Самое время. — Как спасалась в последний раз? — тихо спросила Гленис, впервые подав голос за последний час. — Хотела уйти насовсем, — ответила ей Ноа и обхватила клинок и второй ладонью. Золотое свечение стало ярче. — Убедила себя, что несет за собой только разрушения, — в голосе девушки послышались слезы, а нити ее волшебства опять замигали. Та сосредоточенно нахмурилась, поджав губы, и золото стабилизировалось. — Но я напомнила ей, что она пообещала Мие. Побесилась немного, попрактиковалась в магии в чаще леса, выпустила сотню патронов по мишеням. Потом целую неделю от Мии вообще не отходила, и ее отпустило. — Мии тут, очевидно, нет, — Майлз выразительно развел руками. — Ты можешь это забрать? — неотрывно смотря на сконцентрированную Ноа, спросил Лекс. — Я могу забрать следствие, но не причину, — заслышав его голос, она открыла глаза и уставилась в его сторону с такой надеждой, словно он единственный что-то мог сделать в их небольшой тусовке озабоченных проблемами и почти беспомощных. — К тому же, там и забирать-то нечего почти все время. Вспышки эмоций слишком кратковременные и непредсказуемые. Я просто не поймаю момент. Да и… — она тяжело вздохнула, магия вновь замигала, и, отчаявшись, Ноа отбросила клинок, который звонко ударился о ложку, лежащую на столе чуть поодаль от девушки. Но она словно не заметила, а опять потерла виски. — Кэли меня сейчас к себе не подпустит. Воцарилась тяжелая тишина. Еще одна проблема будто встала каждому присутствующему поперек горла. То, что Арман в полном раздрае и сейчас совершенно непредсказуема, ощущалось бы не таким катастрофичным, позволь она близким вмешаться. Но девчонка шарахалась от друзей, не позволяя им не только помочь, но пресекая любые попытки с собой заговорить. Да и было кое-что еще, усугубляющее все к чертям: Сейчас я для них опасна. — Что будем делать? — почти неслышно пролепетала Гленис. — Без понятия, — тяжело вздохнул Фил. Лекс дернулся, почувствовав приближение Арман. Он думал, что девчонка спит — она сказала, что планирует именно на это потратить лишние свободные часы, — но в тишине слишком сложно оказалось определить, так ли это. Он скользнул взглядом туда, где за стеной она медленно передвигалась, вот-вот собираясь выйти в коридор, судя по всему. — У меня есть пара идей, но они идиотские... — начал Майлз. — Майлз, — предостерегающе проговорил Лекс и, стоило окликнутому посмотреть на него, почти незаметно кивнул в сторону двери. Тот тут же захлопнул рот. Никто не подал ни звука, и через несколько мгновений хлопнула дверь, а после в проходе псевдогостиной показалась Арман. Она оперлась плечом о косяк и, нахмурившись, оглядела присутствующих. — Понятно, — ее губы скривились в улыбке, которая больше напоминала защитный оскал. Так загнанный в угол преступник смотрит на раскрывших его преследователей, понимая, что погоня закончилась не в его пользу и его вот-вот толкнут на электрический стул. — Кэли, — жалобно позвала Ноа, но та ее проигнорировала, уставившись на Лекса. — Послезавтра уходим, — кратко бросила она, прежде чем развернуться и скрыться, направившись к выходу на улицу. Понимайте, как хотите, идите, кто хотите. — Я поговорю с ней, — тяжело вздохнул Фил, неотрывно смотря в проход, в котором всего секунду назад стояла неуправляемая девчонка. — Завтра. — Удачи, — саркастично фыркнул Кей, но за злобно-насмешливым тоном скрылось очень много горечи, затопившей карюю радужку. Еще ярче эта горечь ощущалась потому, что для парня какая-либо эмоция все еще оставалось противоестественной. Или уже нет? — Как вовремя-то, блядь, — процедил Фил сквозь зубы. Он отвернулся от двери, вновь схватил куб, похоже, пытаясь хоть как-то успокоиться, заняв руки, но уже через секунду цветная затейливая форма полетела в стену и рассыпалась на детали. Все присутствующие, кроме Лекса, вздрогнули. Он же вновь вцепился в подлокотник кресла и палочку, не позволяя себе двигаться. Даже если бы рядом рванула бомба, он не пошевелился бы, настолько сильно опасался психануть. Его жрал страх. Поглощал кусок за куском уравновешенность, откусывая огромными шматами, и громко чавкал, брызжа слюной. Лекс впервые за долгое время совершенно не представлял, что делать дальше и как разрешить сложившуюся ситуацию. Не знал, за что хвататься. Если рассуждать здраво — пытаться хотя бы — нужно что-то решать с Арман. Но от одной мысли ей навредить — даже просто критичными словами — тошнило, а перед взором воскресали ярко-синие глаза, окруженные возрастными морщинами, и более острые, чем у Лекса, черты лица, обильно перемазанные кровью. Он в полной заднице. Майлз рассуждал, приводя какие-то аргументы, но Лекс практически не прислушивался. Никак не мог сконцентрироваться, мысли бросались от одной проблеме к следующим, и последняя даже не маячила вдали. Казалось, они бесконечны. Он не мог сказать, сколько прошло времени, прежде чем остальные отправились по кроватям, решив, что новый день привнесет что-то новое и в их существование. Очнулся от размышлений, когда его похлопал по плечу Фил. Тот спросил о местоположении Арман, и Лекс указал пальцем вверх. На следующую просьбу он тяжело вздохнул, но все же согласился проверить, позволяя мужчине отдохнуть. Он быстро нашел девушку на улице — на фоне всего остального ярко выделялась даже ее тишина. Арман лежала спиной на земле, прикрыв глаза и раскинув руки. Волосы разметались по высушенной почве бесформенной кучей, пальцы левой ладони перебирали сухие травинки, то и дело выдергивая наиболее длинные, а правой — шевелились, управляя кривым ножом, который, повиснув над девчонкой, быстро крутился против часовой стрелки. Стоило Лексу подойти еще на шаг, как тот замедлился, однако вращаться не перестал, лишь на каждом обороте будто сбивался с ровного темпа, на долю секунды концом цепляясь за силуэт парня. Если бы не колоссальная разница в ощущениях, Лекс решил бы, что перед ним галлюцинация. Арман напоминала мираж, который не подкреплялся фоном присутствия, характерным для них при нахождении рядом друг с другом в последние недели. Ее будто не было, а силуэт ему просто привиделся — почти как приснился, только наяву. Как когда-то давно, когда он впервые увидел фантазию, навязанную амоком, так ярко, словно та происходила в реальности. Но та тишина, которой веяло от распластанного по земле тела, отличалась от той, что витала вокруг, когда девчонка находилась слишком далеко, чтобы ее почувствовать. Последняя была словно пустыня, по которой время от времени несется под гнетом ветра перекати-поле — что-то постороннее мелькает на периферии, но так же быстро исчезает, словно и не существовало никогда. Сейчас тишина не нарушалась ничем. Не раздавалось ни легких порывов ветра, ни стонов обезображенной природы, ни даже едва слышного дыхания. Как после битвы или спустя секунду от вспышки молнии, чтобы чуть погодя ее вспороли оглушительные разряды грома. — Тебя подослали следить за мной? — подала голос Арман, так и не открыв глаза. — Или ты просто заделался сталкером? Лекс подошел ближе. Рядом с девчонкой стояла массивная бутылка темного и очень крепкого алкоголя, и, оценив содержимое, он нахмурился — та оказалась опустошена на две трети. Он сел в полушаге от Арман и, согнув ноги, уперся предплечьями в колени. Задрав голову, поймал в фокус зрения луну — почти полная, она смотрела за несчастным человечеством, охраняя сон тех, кто все же смог сегодня отрубиться, забыв о проблемах хотя бы на несколько часов. — Что, если подослали? — Ничего, — фыркнула она. — Мне не привыкать к тому, как люди включают режим мамочки. С психами всегда так поступают. — Арман… — осторожно начал Лекс. — Давай только без этого, — чуть резче перебила девушка. — Тебе явно все доложили. Не будем спорить с правдой. На ее лице не дрогнул ни единый мускул, а фон так и остался пустым — совершенно никаким. Лекс поежился от пробирающегося через просветы рукавов куртки ветра. Ночи становились морознее с каждым днем, все громче нашептывая о том, что совсем скоро придется рисковать ежедневно применяемой магией, если они не хотят замерзнуть насмерть. Интересно, какая смерть гуманнее: от амоков, почуявших волшебные потоки, или все же от безжалостной природы? — Холодно, — будто бы равнодушно произнес Лекс, но если бы Арман на него смотрела, заметила бы, насколько обеспокоенно он уставился в то место, где тело девчонки прижималось к ледяной земле. Впрочем, она явно чувствовала его озабоченность. Хотя вряд ли для нее это что-то значило. — Ты волшебник или где? — хохотнула Арман, однако смешок прозвучал подобно речи на похоронах — так же безнадежно. — В ближайшей миле никого, безопасно. — А ты? Лекс с точной уверенностью мог сказать, что она не использует магию для согрева. Он ощущал только легкий флер оттеночного намерения на волосах и еще более призрачный — иллюзии, которую та почему-то использовала, даже когда почти все ее тело спрятано за одеждой. — Мне не холодно, — отмахнулась девчонка равнодушно. Почему-то сложилось впечатление, что Арман говорит далеко не о физическом ощущении. Отчего тогда ему так холодно? — Где взяла? — спросил Лекс, не сомневаясь, что она догадается о контексте. — Разорила запасы Фила, — хохотнула Арман. — Он меня прибьет, но это того стоит. — Звучишь трезво, — констатировал Лекс абсолютно ровный тон, не искаженный ни каплей опьянения. — Дар у меня — звучать трезво. Голос никогда не предает, — она потянула уголок губ вверх и приоткрыла глаза. Пару раз моргнула, возможно, привыкая к лунному свету, который в виду отсутствия облаков сегодня оказался непривычно ярким. — Но прямо я сейчас не пройду, это точно. Смешок — тихий, словно и не было вовсе, — прозвучал оглушительно неправильно. Арман приподняла голову и, запустив руку во внутренний карман куртки, выудила причудливую пачку — тонкую, черную с гибкими узорами более светлого оттенка, определить который из-за искажений в свете луны не удалось. Нож, который перестали поддерживать магией, бухнулся рядом, но девчонка не обратила внимания. Она вытащила длинную сигарету, убрала пачку обратно и, пошевелив пальцами, попыталась подкурить, однако, несмотря на зарябивший магический фон, не вышло. Арман громко цокнула языком и попыталась еще раз. Магическая аура усилилась, кончик сигареты полыхнул, чуть не задев волосы, но девчонка и этого не заметила, повалившись обратно на землю. Глубоко затянулась и выдохнула дым, запах которого в сравнении с обычными сигаретами оказался мягче и с легким посторонним ароматом. — Ни разу не видел тебя с сигаретой, — подал голос Лекс, наблюдая за тонкими струйками дыма, которые Арман выпустила носом, сделав еще одну затяжку. — Я не фанат. Мне нравятся только эти, но их найти почти невозможно. Экономлю, как могу. Приложив фильтр ко рту, она улыбнулась краешком губ, глубоко вдохнув. Затем протянула сигарету Лексу, продолжая упорно пялиться на небо из-под полуопущенных ресниц. Он очень аккуратно забрал, чтобы точно не соприкоснуться кожей. Скривился, когда вспомнил, как горько отреагировала Арман в прошлый раз, когда он провернул то же самое с кружкой — пусть на одно мгновение, но ощущение было четким. Словно вырезанным на камне для потомков. Язык зудел желанием объяснить, что это — не демонстрация нежелания касаться, а ровно наоборот. Но позыв такой же глупый, как и разговор о будущем, которого им, скорее всего, не отведено. Уголок губ Лекса дернулся, стоило ему приблизить фильтр ко рту. Он припомнил какую-то убогую романтичную шутку, которую услышал в мире лишенных. Не смог бы воспроизвести дословно, но все равно развеселился. Если бы это не было так же глупо, как и остальное, он обязательно произнес бы вслух. Дым показался тяжелее, чем у тех сигарет, которыми постоянно травился Кей, однако не таким ядреным и меньше дерущим горло. Лекс одобрительно хмыкнул, затягиваясь второй раз, и Арман вновь слегка улыбнулась. — Полгода назад выменяли с Кеем две пачки на целый кольт, — поведала она, забирая сигарету. Она не стала осторожничать, не заметила и того, как Лекс нахмурился, ощутив на долю секунды чужое тепло на указательном пальце. Для нее мир вообще существует? — Он раздавил свою за три дня. Мне хочется только в особых случаях. Лекс прошелся большим пальцем по тому месту, где немного жгло. Пусть мимолетно, но все еще слишком приятно, чтобы просто забыть. И слишком разрушающе на фоне пустоты, которая ни на секунду не омрачилась хоть одним звуком внутри девушки. Наверное, это задевало только из-за того, как поступила Арман рядом с трупом, задав важный вопрос совершенно не вовремя. Слишком сильно она окунула его в прошлое. Пусть ситуация другая, но ощущения — близкие. Лекс чувствовал себя в тот момент точно так, как в первый день их знакомства, когда все внутри тянулось к тому, чтобы узнать странную девчонку поближе, но судьба жестко его осадила, дав этой девчонке фамилию, на корню отрезавшую возможность и правда это сделать. Разве что в этот раз разочарование оказалось сильнее злости. — И что за праздник у тебя сегодня? — поинтересовался Лекс, стараясь не думать о лишнем. Стараясь не зацикливаться на том, что Гленис права: между ними с Арман стоит их прошлое, и оно никогда и никуда не денется. — Поминки. — Кого? Арман выудила что-то из левого кармана куртки, но Лекс не успел разглядеть мелькнувший кусок золота, который девчонка тут же зажала в кулаке. Она прислонила ладонь к груди, стискивая пальцы до побелевших костяшек, и увидеть удалось лишь тонкую золотую цепочку, обвившую запястье. — Джастина, — ответила она, другой рукой вдавливая окурок в почву. Ее голос прозвучал сорвано, Арман чаще заморгала. Глухая тишина на несколько секунд омрачилась чем-то, что Лекс сравнил бы со звоном стекла, но следом вновь стало убийственно спокойно. Невыносимо. — Для тебя это имеет значение? — подтолкнул он ее к продолжению этого разговора, надеясь вновь развеять тишину хоть какими-то эмоциями, пусть и негативными. Он убедил себя, что тоска гораздо лучше пустоты. Быть может, если Арман погрязнет в страдании, ей этого хватит, чтобы не рвануть на амбразуру в поисках хоть каких-то эмоций, способных изничтожить разъедающую душу тишину. — Его убили из-за меня, это всегда имеет значение, — тяжело вздохнула Арман, и, кажется, Лекс и правда почувствовал легкий отголосок боли. Как призрак вдали, тонущий в предрассветном тумане — почти не разглядеть. — Он был интересным человеком. В прошлой жизни преподавал литературу в Мичиганском университете, — Арман хохотнула немного веселее; моментально стало теплее. — Данте дословно цитировал, задрот. — Вы дружили? — Не то чтобы… — Арман покачала головой и поморщилась — видимо, так себе ощущать затылком твердость земли. — Нам было о чем поговорить. Вот с моей бабкой он бы точно подружился. Сошлись бы на религии. — Волшебники и религия… — многозначительно произнес Лекс, припоминая похожий разговор. Только теперь он мог услышать странную закономерность из первых уст. — Джастин интересовался чисто из исследовательского интереса. — А твоя бабка? — Лорелей верила. Она была фанатичной очень. Вот до абсурда. Это и свело ее в могилу, думаю. — Ее губы скривились в гадкой усмешке. — Слишком она близко к сердцу все воспринимала. — Когда она умерла? — задал Лекс еще один наводящий вопрос. Ему открылась редкая возможность — Арман говорит что-то о себе. О той части своей жизни, в которую раньше его никогда бы не пустила. Быть может, не пустила бы и сейчас, не осядь на ее рассудке изрядная доза алкоголя. Лекс все еще был слишком эгоистичен, чтобы поступить верно и не пользоваться ситуацией. — Мне было семнадцать. Я в последний раз ее видела за два месяца до ее кончины. Мы с братом тогда над ней подшутили не самым лучшим образом. — У тебя есть брат? И вот снова. Это ощущение. Схожее с первым днем их знакомства. — Двоюродный. Сын папиной сестры, — откровенно рассказала Арман. — Когда папа умер, Рей — это муж папиной сестры и его лучший друг — отошел от дел, они с семьей осели в небольшом городке. Лорелей тоже перебралась из Франции, она очень сложно потерю перенесла. И вот тогда Никки снова вспомнил ее сучий характер. Она убрала цепочку, которую так и не продемонстрировала целиком, в карман и неловко села, пошатнувшись. Согнула ноги и отставила левую руку назад, уперев ее в землю. Волосы все еще касались почвы, пряди смешивались с пылью. Лекс уже представлял, как завтра она будет беситься, отмываясь в ледяной воде. Хотя… сейчас ее вообще можно выбесить капитально? — Его даже в церковь ходить заставляли, — Арман вновь поморщилась. — Это она зря, конечно. — Почему? — Потому что Никки тот еще мстительный придурок, — она широко улыбнулась, говоря, судя по всему, о брате, но следом почти сразу помрачнела. — Был. С ее губ сорвался тяжелый вздох, она опять часто-часто заморгала, посмотрев вдаль. Странно наблюдать за скорбью на ее лице, еще страннее — то, что пустота внутри нее, кажется, стала еще мертвее в эту секунду, хотя должна, напротив, ее разогнать. — Иногда она говорила что-то интересное. Абсурдное, но все же… — Например? — Бог всегда посылает столько страданий, сколько человек может выдержать, — Арман процитировала это назидательно, он никогда не слышал от нее такого тона. Даже в те дни, когда она обучала свободных, вечно раздражая всезнающим презрением, она не звучала настолько надменно. — Бред, — фыркнул Лекс. Арман кивнула, но следом произнесла то, что противоречило согласию: — Меня он явно переоценил, — отчеканила она и цыкнула. Она потянулась к горлышку бутылки, но Лекс среагировал быстрее и успел перехватить пойло. — Эй! Он убрал алкоголь подальше и позволил себе посмотреть девушке в глаза. — Тебе хватит, — воззвал он к голосу ее разума. Судя по количеству выпитого и ее болтливости, утром Арман будет помирать от похмелья и проклинать свою недальновидность. — Двэйн, — угрожающе произнесла она, но он упрямо покачал головой. Она почему-то смирилась без дальнейших споров — это стало приятной неожиданностью, Лекс готовился приводить аргументы. Она откинулась обратно на спину и, обиженно поджав губы и сложив руки на груди, уставилась в небо. — Сonnard, — пробормотала крайне тихо. Немного обиженно. Забавно настолько, что даже ужасно. — Что-то новое, — ехидно прокомментировал Лекс очередное ругательство. Арман больше ничего не сказала, просто затихла, изучая звезды над их головами. Лекс же искоса наблюдал за ее равнодушным лицом, на котором не отражалось ни единой эмоции. Он не мог связать в одно целое то, что видел на складе Марисы, и ту девушку, что сейчас лежала перед его глазами и рассказывала какие-то обыденные вещи о своей семье. Никак не удавалось разложить по полочкам то, что упоминали сегодня друзья Арман, которые знали ее гораздо лучше. Тем более не получалось определиться, как относиться ко всему, что произошло в последние несколько дней. Его ведь должно напрягать то, насколько просто она убила человека и с какой жестокостью это сделала. Еще больше должно настораживать то, как просто она забыла обо всем и бросила своих союзников — поневоле, но все же союзников, — ради чудовищной вендетты. Или то, как проживает это жестокое убийство, что тоже так себе знак. Но его гораздо сильнее волнует ее нынешнее состояние. Ему намного сложнее смириться с тем, что она перешла границу — не в человечности в целом, а в их личных отношениях, — когда задала тот треклятый вопрос в момент, в который он не видел ничего, кроме ее завораживающей тьмы. Для него гораздо важнее этот вечер — пьяный и откровенный, а не вчерашняя ночь — кровавая и безжалостная. И самое ужасное, что Лекс даже знает почему. Потому, что он понимает. И потому, что и Арман поняла бы, застань она его за тем же полтора года назад — с таким же желанием мести. Разве что трупов насчитывалось гораздо больше, да и руки его не были в крови, ведь Лекс предпочел убить всех магией — тем, что они посмели задеть, сломав ее палочку прямо перед его глазами. Вот только он чувствовал себя спокойно, оставив за спиной целое кладбище. Арман же… — Как это ощущается? — словно прочитав его мысли, спросила она. — М? — Как сейчас ощущаюсь я? — Как пустой сосуд… — он запнулся, не уверенный, что стоит продолжать. Но все же решился, припомнив слова Гленис: «Безоговорочная честность, даже если она жестокая», — который вот-вот разобьется. — Красиво выражаешься, — Арман снова огорошила его словами, усаживаясь. Она перекинула волосы на одно плечо, обнажая часть шеи над курткой. Лекс невольно скользнул туда взглядом — он помнил клеймо Склепа на этом месте, которое сейчас скрывала иллюзия. Захотелось еще больше откровенности. Кажется, теперь он никогда не сможет насытиться. — В тебе вообще много чего красивого. Он все же не сдержал внешних проявлений удивления — настолько то было велико. Арман тихо посмеялась от его вытянувшегося лица. — С эстетической точки зрения, — поспешила она пояснить. — Правильные формы, пропорции, — она ощупывала черты его лица затуманенным алкоголем взглядом. — Образ мышления, когда кретином не притворяешься. — Ты почти ничего обо мне не знаешь, — прозвучало немного хрипло. И много неуверенно. — Так даже лучше, — беззаботно пожала плечами Арман, уводя взгляд на горизонт. — Иногда лучше вообще ничего не знать. Вот тут он бы не согласился. Раньше — безоговорочно подтвердил бы такую тоскливую правду их мира, но сейчас уже нет. Ему, напротив, теперь хотелось знать все. Чем больше Арман открывала о себе, тем глубже в ее историю он хотел забраться, словно крохами новой информации она подсаживала его на себя, как на чистейший тяжелый наркотик. Насколько Лекс слышал из телевизора и от окружающих в жалкие полгода, прожитые им в среде лишенных, многие спасались таким образом, особенно в самом конце мира пред лицом неизвестной угрозы. И он ощущал что-то подобное. Такие вот разговоры с Арман — будто бы ни о чем значимом, но все же до костей откровенные — делали мир ярче. Не таким бессмысленным. Они долго молчали, и в этот раз тишина между ними не показалась ему напряженной. Она стала своевременной. Позволяющей подумать и в то же время не чувствовать себя одиноко. Интересно, а ее голоса замолчали вместе с упомянутым Гленис чувством хронической пустоты? — Слишком тихо, — пробормотал Лекс, ни на секунду не веря в свое предположение. — Везет, — Арман красноречиво потерла виски, будто бы поняла, о чем он подумал. — Она все говорит, и говорит, и говорит… — Что говорит? — Спорит, — поморщилась Арман. — Ей не нравится, что я о себе думаю. Не любит слово «чудовище». Лекс сбился с ровного дыхания, дернув головой в ее сторону. Он пристально посмотрел на ее лицо, но то все так же оставалось безжизненным, ни разу не отражающим то, что она только что озвучила. А ведь озвучила катастрофическую мысль. Которая ему, к несчастью, тоже знакома. Он ничего не сказал. Просто придвинул ладонь ближе к пальцам Арман, оставляя между ними ничтожное расстояние — и дюйма бы не насчиталось. Снова рисковал не только собой, не зная, чего ожидать и как потом разгребать последствия, какими бы они ни оказались. Не думал совершенно, ничего не решал, лишь предлагал. Опирался на мифическое внутреннее чутье, подсказывающее, что сейчас это — самый верный поступок, даже если крайне опасный. Арман склонила голову, заметив шевеление на периферии. Уставилась на их лежащие рядом ладони, и Лекс отвернулся к потемневшему горизонту, оставляя ее «наедине» с выбором без вмешательства давления своего взгляда. Сердце гулко стучало, ускорившись в ожидании, а опыт и вынесенные из жизни уроки нашептывали, что, если ничего не произойдет, разочарование будет гораздо сильнее того, которое накрыло рядом с трупом Уайта. Лекс снова вручал Арман власть, которой она могла его уделать, не прилагая никаких усилий. Ее верный выбор станет для него подобно удару бритвой по обнаженному горлу. Но, кажется, ни один из них не способен поступать правильно. И пусть Арман абсолютно точно двигал алкоголь и желание хотя бы ненадолго скрыться от реальности и навязчивого голоса, легкое прикосновение мизинца к его ладони стало оглушающе приятным. Таких ощущений просто не должно остаться у проклятых, у которых вдали брезжит последний рассвет, в который Судьба отберет последнее, что осталось — самих себя. Но было приятно именно так. Словно будущее и правда есть. Словно смысл идти вперед снова появился. Арман осмелела, накрыв его ладонь своей. Лекс опустил веки, наслаждаясь. И, наверное, лучше бы их снова связала, словно канатом, неуемная похоть, рушащая всю выдержку и уничтожающая здравый смысл, который падает на колени перед низменными инстинктами. Это было бы потрошащим до костей, но все равно не настолько травматичным. Спокойствие, тепло и уют — то, с чем обычно ассоциируется дом — гораздо хуже. Гораздо опаснее, потому что подгоняет палками последствия мировой катастрофы, которую Лекс переживал вновь и вновь, цепляя силуэт хрупкой девчонки взглядом каждый раз, когда та оказывалась поблизости. Он назвал Арман пустым сосудом, который вот-вот разобьется? Кажется, он сам был точно таким же, уже давно сгинул в пропасть и стремительно летит к земле, наивно веря, что не рассыплется крошкой осколков. — Ne nous laisse pas entrer en tentation, — пробормотала Арман. Лекс распахнул веки, и, заметив вопросительный взгляд, она просто покачала головой, легко поглаживая костяшки его пальцев. — Забей. Ничего важного, — она позволила себе еще немного тишины. Считанные секунды, которые ощущались как чертовски краткий миг удовольствия и огромный шаг на пути к пропасти. И отстранилась. — Спасибо. Мне этого не хватало. Арман неловко поднялась. Пошатнулась, выдавая, насколько пьяна. Прикрыла глаза, несколько раз глубоко вдохнула и, вновь уставившись прямо перед собой, сделала первый неустойчивый шаг. — Арман, — окликнул Лекс, на что она обернулась, опять на миг потеряв равновесие. — Ты в порядке? — Нет, — она покачала головой, поразив честностью, сквозившей в коротком, но очень емком признании. — Я совершенно точно не в порядке. Арман выдавила улыбку, и еще никогда та не выглядела настолько неестественной — не просто маской, призванной скрыть истинные мысли от любопытных наблюдателей, а словно высеченной на лице кривым лезвием, чтобы за кровавыми разводами и широкими разрезами спрятать опущенные уголки губ даже от себя. Она призвала свой нож и, удобно уложив тот в ладони, посмотрела на него пристально. Улыбка испарилась, а брови сдвинулись к переносице — лезвие тускло замерцало магией Ноа, которая практически испарилась без постоянной подпитки, что, похоже, напомнило Арман о подруге. — Жаль, что меня нельзя отформатировать, — она тяжело вздохнула и, убрав клинок в ножны, встряхнулась, словно хотела сбросить с себя все лишнее. Вновь повернувшись к Лексу, она закончила гораздо увереннее, чем говорила до этого: — Я справлюсь. Он провожал ее силуэт, четко осознавая, что, если бы Арман продолжила говорить честно, ее голос не звучал бы настолько выверено и спокойно. Не в этот раз.* * *
Кэли едва слышно простонала сквозь зубы, стоило ей преодолеть порог убежища, выходя на улицу. Она прикрыла глаза ладонью и поморгала, привыкая к яркому свету. Солнца не было, небо, как и почти всегда в последнее время, затянули хмурые тучи, однако серость все равно резала по зрачкам, словно под веки насыпали несколько горстей песка и надавили, царапая слизистую склеры. Более-менее привыкнув, Кэли окончательно вышла в выбоину искусственной преграды и, отойдя к ближайшей полуразрушенной стене и опустившись на землю, вытянула ноги. Открутив крышку прихваченной с собой бутылки, она жадно сделала несколько глотков воды и обтерла губы, стирая влагу от нескольких пролившихся капель. В глотке так и осталась жаркая пустыня. Она сто лет так не напивалась. Кэли не удавалось в принципе вспомнить, когда в последний раз употребляла такие дозы алкоголя, после которых чувствовала себя на утро погребенной заживо. Еще в домарсельные времена, когда ее демоны в очередной раз взбунтовались, а выброс магии не помог? В замке круга на день рождения матери, который оказалось вынести гораздо тяжелее предыдущих из-за постоянно напоминающей об утрате обстановки? Там же за пару недель до второго пришествия, когда она окончательно порвала с Жаном, с которым продолжала общение даже после отъезда в Америку, но решительно все прекратила, готовясь к самой большой авантюре своей жизни? Кажется, сразу после второго пришествия был еще один подобный случай, однако Кэли не могла с точностью сказать, что ощущала себя тогда так же паршиво — в те лихие деньки она пребывала в полном раздрае. Да и помнила первые несколько месяцев ситуативно: ярко отпечатались только некоторые события, а все остальное осталось лишь туманными днями, в которые мир стремительно разрушался. Тогда ее жизнь наполняли нескончаемая ярость и глубокая тоска, сменяющиеся желанием закончить свое существование побыстрее и после пустотой, когда Ноа забирала все это подчистую, не позволяя Кэли окончательно слететь с опоры. А затем все по кругу, бесконечно, безостановочно, пока эмоции не пришли более-менее в норму, а Кэли не собрала себя по кускам, найдя новую цель жизни — спасти как можно больше людей. Искупить грехи любой ценой. Кэли тяжело вздохнула, отставив бутылку и помассировав виски. Голова нещадно трещала, и она слишком давно с таким не сталкивалась, чтобы перенести нормально. Даже бубнеж голосов не казался таким мучительным, как износ организма. Если бы она могла, она бы точно умерла от похмелья прямо сейчас — настолько ей плохо. Шум шагов по камням хлестнул по затылку новым витком боли, и Кэли сцепила зубы, сдерживая стон. Рядом кто-то приземлился, а до обоняния донесся аромат кофе, который ворвался в легкие подобно лучшему антипохмельному. Кэли взметнула голову, тут же мысленно проклянув себя за резкое движение, которое словно воткнуло еще пару заточенных игл в мозг, и уставилась на усевшегося рядом Фила, в глазах которого плясало мрачное веселье. Он протянул ей кружку, наполненную тем, что могло ее воскресить. Рот наполнился слюной. — Кончился же, — прозвучало хрипло, и Кэли прочистила горло, прежде чем забрать кофе и, сделав глоток, блаженно прикрыть глаза. Она не удержала восторженного стона, когда на языке осела приторная сладость — такая, что почти хрустело на зубах. — Ты еще и сахар где-то достал? — Расчехлил запасы, которые храню на последний день. Собирался упиться вусмерть, наблюдая за окончательным крахом мира, — с напускной укоризной пояснил Фил. — Ты должна была их заметить, когда меня обносила. Кэли почувствовала бы вину за то, что стащила у мужчины бутылку очень крепкого пойла, если бы он в тот самый момент не перемывал ей кости с остальными, считая ее сумасшедшей. За дело, конечно, но кто сказал, что это приятно? — Будешь отчитывать? — с напускным безразличием спросила Кэли, с неудовольствием замечая, как внутри все снова обрастает шипами — ей хотелось защищаться от человека, который когда-то был очень близким. Она усилием заставила себя подумать о том, что Фил провинился перед ней не настолько, чтобы допускать подобное поведение. Аделин всегда говорила анализировать причины и следствия, их соразмерность и оправданность. Эмоции невозможно заглушить, они настоящие, но на них не стоит вестись всегда — непреложное правило при ее диагнозе. — Ты сама себя уже наказала, — с очередным мрачным смешком заявил Фил, выразительно смотря в лицо Кэли — она замечала его внимание периферийным зрением, но продолжала упорно пялиться вперед. — Справедливо, — кивнула она, скривившись от очередного пинка похмелья по затылку. Они не продолжали разговор до тех пор, пока Кэли не сделала последний глоток, с которым смогла почувствовать себя человеком, способным, пусть и с мучениями, но все же дожить до вечера. Ей бы еще пару таблеток слабого обезболивающего, но у них в арсенале только то, что расходовать без угрозы жизни просто преступно. — Лучше? — поинтересовался Фил, стоило ей обнять кружку ладонями и глубоко вдохнуть, расправив плечи, на которые вчерашний вечер перестал давить многотонной ношей. Вернулся вес других проблем, но к ним Кэли с годами хотя бы успела привыкнуть. Ощущалось как что-то родное. — Немного, — она слабо улыбнулась, найдя в себе на это не только силы, но и желание. — Спасибо. — Завтра, значит? Кэли сразу помрачнела, все мнимое веселье испарилось. Нахождение в бункере, даже с учетом вылазки к селянам и расправы над людьми Марисы, ощущалось как дом — не так уж сильно отличалось от того, что окружало ее в ставшим родным лесу. Жизнь уже давно перестала быть предсказуемой штукой, но в эти дни за спиной была стена укрытия, которая защищала от неожиданных ударов Судьбы. Рядом недолго стояли люди, которых Кэли не просто знала в бою — того же Фила она долго натаскивала под себя, и пусть он слал приказы очень часто, все же в большинстве случаев его поведение просчитывалось. Завтра вокруг снова окажется слишком много непредсказуемых переменных уравнения их пути — гораздо больше, чем предсказуемых. Но тянуть нельзя. — Да, — кивнула она, сказав это суше, по-деловому. — Маркус скоро узнает. Он обыщет все в ближайшем радиусе. Вам тоже нужно уходить, — Кэли посмотрела на Фила прямо впервые с этого разговора. На лице мужчины мелькнула брезгливая уверенность — он ожидаемо не допускал страха в отношении упомянутого, показательно храбрясь. Что-то никогда не изменится. — Он разозлится. Он будет жестоким, Шейн. Кэли тяжело вздохнула. Возможно, она перегнула палку, оставив настолько яркую демонстрацию — строки той мрачной считалочки, которую они с Маркусом, ведомые черным юмором, частенько озвучивали, пытаясь за счет убогих шуток справиться с потрясениями и сучьим провидением. Это было чем-то символичным для них обоих, общим, связывающим их друг с другом. Тем, что вспоминал Маркус, уничтожая город и после оставляя на стене послание. Тем, что вспоминала Кэли, потроша мучителя, который в свое время сделал их обоих не просто несчастными, а готовыми вырвать свои сердца, лишь бы перестать чувствовать боль. Это прямое: «Приди и возьми, я все еще здесь». Если Кэли правильно предсказывала то, в кого Маркус превратился, для него это станет одновременно Ахиллесовой пятой и красной тряпкой. Эта реплика, выведенная кровью на стене, заставит его действовать и ошибаться. Оставалось только надеяться, что ошибаться он будет чаще. Иначе… Они выполняют его приказы. Кэли зажмурилась, стараясь выкинуть прочитанные недавно строки, которые она сожгла, лишь бы не делать написанное истиной, и не показала Двэйну, чтобы не отбирать последнюю надежду. — Уйдешь, ненавидя меня? — грустнее спросил Фил. — Я тебя не ненавижу, — возразила Кэли, абсолютно не лукавя. — Отпустило? Кэли не ответила, а просто увела взгляд на горизонт. Она не могла порадовать мужчину утвердительным ответом. Фил все еще ощущался чужаком, а с Ноа и Кеем по-прежнему не хотелось разговаривать. Кэли обдумывала эти мысли, понимала мозгом, что они искажены, но повлиять не могла. Ей нужно еще время, чтобы прожить эти эмоции, — внутри чувствовалось, как выжженная дотла комната, в которой ничего, кроме черной сажи и пепла от мебели, не разглядишь. Нелогичность вовсе не делает это пустышкой. Напротив, придает больше яркости. Кэли ощутила легкие поглаживания на лопатках и усилием заставила себя не противиться. Для нее и в обычной жизни прикосновения становились чем-то непонятным, заставляющим теряться, а когда разум творил черте что, превращались в невыносимую пытку. Потому, что она в такие моменты чувствовала, как ее личность идет трещинами, делится на две противоборствующие половины. Одна мечтала стать ближе к окружающим, чтобы перестать плавиться в одиночестве, а другая безостановочно напоминала, что, проникнувшись, обязательно останешься наедине с собой, собирая осколки, на которые очередной ближний ее разобьет. Так происходило всегда: люди либо уходили сами, сворачивая на другие тропы судьбы, либо их безжалостно забирали, окружая Кэли бездыханными телами. Безрадостные мысли испарились, стоило ей услышать смех. Знакомый — она не раз слышала, как смеется Двэйн, — но сейчас это стало странным. Таким веселым этот звук не был со времен их совместного проживания в замке круга. Кэли показалось, что смех соткан из жизни и надежды. Она нашла Двэйна взглядом очень быстро — парень в сопровождении Эхо появился из-за угла соседнего здания. Женщина разворачивала бейсболку козырьком назад — в этот раз она не связала волосы в хвост и те беспрепятственно танцевали под аккомпанемент порывов ветра, — и что-то возбужденно рассказывала, а Двэйн хохотал, то и дело стирая выступившие слезы из уголков глаз. Кэли сцепила зубы и нахмурилась, наблюдая за идеальной картинкой. Не то чтобы подобное происходило перед глазами впервые — еще до конца света она постоянно видела Двэйна в сопровождении девушек и женщин, проживающих в замке круга. Чаще всего он вертелся в обществе Рэйн, конечно, но нередко распространял свое обаяние и на остальных. Он даже умудрился подружиться с несколькими девчонками из адаптантов, которые прибыли вместе с Кэли и Майлзом и были нужны только для того, чтобы отвлекать внимание тех, кто мог заподозрить главных персон в измене. Но раньше это толкало исключительно на шутки ниже пояса. Кэли постоянно проходилась по наивности его девушки, выплескивая ненависть к отцу через принижения сына. Ее никогда не трогало обаяние, которое Двэйн распространял на окружающих, да и вряд ли то, что она озвучивала, хоть когда-то было правдой — слишком преданным он выглядел рядом со своей девушкой. Однако дарило миллион возможностей пустить осевших на языке яд в ход. Сейчас же… внутри заворочалось недовольство. Тихое, почти неслышное, едва ли пробивающееся сквозь мертвое равнодушие. Но все же недовольство. Плохо. — Иронично, правда? — спросил Фил где-то на периферии, Кэли даже не сразу поняла реплику. — О чем ты? — она отвела пристальный взгляд от Двэйна и только тогда заметила, что сжала опустошенную кружку так сильно, что заныли пальцы. — Фрэнн ревнует меня к тебе, ты ревнуешь его к ней, — пояснил он таким тоном, словно разговаривал с первоклассницей, объясняя ей элементарные вещи. — Иронично. Фил дернул подбородком в сторону, с которой вновь донесся задорный смех, характерный скорее для ребенка без проблем, чем для взрослого человека, несколько лет прожившего в разрушенном мире, в котором помереть можно не просто каждый день, а каждую гребаную минуту. — Не понимаю, о чем ты, — Кэли произнесла это грубее, чем ей хотелось. — Да ну? — вскинул Фил бровь, которую поперек пересекал тонкий шрам, становящийся заметным только при такой живой мимике. Когда она посмотрела на него предостерегающе, он еще раз хохотнул, но не стал больше нести чушь, переходя к важному: — Нам надо поговорить, Кэли. Возможно, это последний шанс. — Если я не хочу? — больше из природной вредности заупрямилась она, хоть и понимала, что поговорить, и правда, надо. Как минимум ей надо взять обещание о том, что Фил позаботится о Мие. Мужчина, конечно, и сам никогда бы не оставил девчонку одну, однако озвученное вслух сделает ее дальнейший путь проще — перспектива сгинуть в пути станет менее тоскливой, ведь главный долг сможет выполнить кто-то другой, действительно на это способный. — Я все же надеюсь, что сделал достаточно для того, чтобы ты забила на свое «не хочу», — жестче отрезал Фил, поднимаясь. Он встал перед Кэли и подал ей руку, смотря в глаза требовательно и лишая ее любого права отказаться. — Ладно, — она смиренно вложила свою ладонь в его. С ее губ сорвался горестный стон, когда Фил дернул ее на себя, поднимая. Легкое облегчение бесследно испарилось. Паршивость шлифанулась новым смешком со стороны, и, бросив придержавшему ее мужчине взгляд за спину, Кэли заметила рядом с Двэйном присоединившуюся к разговору Алекс. Сейчас парень выглядел настороженным, не так расслабленно, как в присутствии одной Эхо, однако все же позволил синеволосой — ну почему она выбрала именно это для отражения своей привязанности? — девчонке стоять очень близко. Когда та будто бы невзначай тронула его за предплечье через куртку, хихикая над очередной репликой Эхо, внутри все на одну секунду вспыхнуло злостью. Убей. — Не злись, — ласково произнес Фил, отстранив ее от себя и заметив выражение ее лица. Он на мгновение оглянулся и понимающе хмыкнул, вновь посмотрев на Кэли. — И как ты не замечаешь очевидного? — Не понимаю, о чем ты, — процедила она, отворачиваясь. Она пошла к границе базы преувеличенно бодро, стараясь не прислушиваться к голосу амока, который вновь врубил заученные до зубов фразы зацикленной пластинкой: Убей. Убей их всех.