Vincula rubigo - Цепи из ржавчины.

      Коюки не был таким «белым и пушистым» каким его считала Кенджи. Он совершенно не был таким. Да, он был добрым, понимающим, заботливым, об этом говорили и его мама с отцом и сестра, и другие родственники, друзья, все… Вот только мало кто знал, что наравне с этим Коюки может быть злым, ненавидит свою обязанность хорошо учиться, свою фамилию и очень часто думает про многих людей гадости. Он в принципе очень много думает о всяких гадостях — это его личное мнение.       Но Коюки всё ещё оставался добрым, а потому очень разозлился, когда его дядя попросил «присмотреть» за Осаму Кенджи. Какой парадокс, совершенно добрые чувства вызвали в нём столько негатива. Да, он лучше всех общался с этим родственником, да, он раньше иногда выполнял подобные просьбы, но теперь… И когда эта задача касалась Кенджи… Коюки не хотел, чтобы его использовали как какого-то шпиона, когда дело касалось Кенджи.       И дядя бы оставил свою затею, придумав что-то другое, но разговор слышали отец и мама, а они горели каким-то странным желанием заставлять Коюки делать то, что ему крайне не нравилось. Разозлённый идеей дяди, Коюки вспылил ещё больше, отец, отличавшийся вспыльчивым характером, тоже завёлся, они наорали друг на друга, Коюки выдал пару ласковых, быстро собрал рюкзак и ушёл из дома, пока отец не решил предъявить сыну ещё что-то.       Коюки и раньше пару раз сбегал из дома, опять же из-за отца и опять же поругавшись, но раньше он останавливался у Рюсея, который знал о нелёгкой ситуации дома у Коюки и всегда помогал лучшему другу. Вот только в этот раз он не мог к нему пойти.       С Рюсеем он поругался буквально сразу же после того, как они вернулись в город от дяди его друга. Коюки, всё ещё не до конца понимая, что произошло, и считая, что их с Рюсеем дружеские связи достаточно крепкие, чтобы он мог такое спросить, решил узнать, о чём конкретно говорила Рико. Вот только лучший друг неожиданно разозлился, выдал длинную неприятную тираду о том, какой Коюки предатель и свалил не попрощавшись.       Насколько понял Коюки, Кенджи уже долгое время нравилась Рюсею, но вот только девушка совершенно не видела его чувств и если разговор заходил про отношения (как в тот раз на спортивном фестивале), выбирала Коюки. Сам Коюки всё ещё не мог понять, почему именно он, но это даже, в какой-то степени, грело душу. Потом была Танабата, отвергнутое признание и разбитое сердце Рюсея. Так же Коюки понял, что Рюсей слышал часть разговора в квартире Осаму, именно ту, про красивые глаза, воспринял всё как флирт между своим лучшим другом и девушкой, в которую он безответно влюблён.       Каким таким способом обо всём этом узнала Рико, Коюки выяснить не удалось, но это было уже не так важно. Главное он узнал — это был чёртов любовный треугольник. Хотя в треугольности и любовности этих отношений парень ещё сомневался. Кенджи не проявляла какой-то особой симпатии ни к кому из друзей: она одинаково общалась и с Сакуей, и с Махиру, и с самим Коюки и с Рюсеем. Он знал её не самые однозначные шутки, постоянную тактильность, проявлявшуюся в прикосновениях, но не в объятиях, и шутки абсолютно со всеми людьми которые не вызывали у неё отторжение (он видел, как Кенджи спокойно общалась на одной из перемен перед физкультурой с другими девчонками из класса, при этом они смеялись, хоть потом Осаму и вздыхала пару раз насчёт того, что не может вспомнить имена одноклассниц, он всё ещё считал, что это был позитивный опыт). Кенджи была той самой компанейской девчонкой, которая дружит со всеми и в которую обязан был кто-то влюбиться. И эта незавидная участь досталась Рюсею. И своей вины в этом Коюки совершенно не чувствовал.       Ну и вот, исключая варианты, Коюки пришёл к выводу, что идти он может и правда только к Кенджи. Может, это было частью плана его дяди? Хотя, откуда тому знать, что Коюки поссорился с лучшим другом, а два остальных связаны с вампирами и должны это скрывать?       Так и получилось, что сейчас он стоял у дома, в котором живёт Махиру и думал, стоит или не стоит напрашиваться, или вообще вернуться домой. Вот только мысль о собственном доме вызывала у парня ярость, а потому он направился к подъезду. Он видел, как девушка поднимается на лифте, а потому выбрал лестницу, чтобы заявиться не сразу же и уж точно не столкнуться с Кенджи в коридоре. И весь путь до квартиры он думал о том что ему сказать, как сформулировать свою просьбу и куда идти, если ему откажут. А ведь Кенджи имела полное право отказать и не впускать в свой дом одноклассника!       Когда же он наконец решился и нажал на кнопку звонка, не получив отклика в первые десять секунд, Коюки хотел развернуться и убежать. Честное слово, пусть она лучше подумает, что это какие-то странные шутники, чем он. Но Коюки взял себя в руки и позвонил ещё раз. Когда он собирался и правда уже уходить, потому что подумал, что девушка успела лечь спать (или сидит сейчас у Махиру в гостях, что тоже могло быть), за дверью раздалось бормотание о котах-вампирах и Широте, а в следующий момент дверь открылась и на пороге показалась удивлённая Осаму Кенджи. Осаму Кенджи, без бинтов, с кучей шрамов на руках и шее, в безразмерной оливковой футболке и пижамных штанах в зелёную клетку. Картинка была странной, в первый момент Коюки растерялся, потом смутился, а потом не смог выдерживать дальнейшего вида шрамов и прижал Осаму к себе, запоздало понимая, что она может услышать его быстро-быстро бьющееся сердце и всё понять. Вот только что «всё»?       Его опасения были напрасны, Кенджи пустила его переночевать, напоила чаем и… И её очень сильно волновал вопрос того, что по её мнению на шрамы Коюки отреагировал однозначным никак. Хотя он думал, что она уже поняла, как он испугался, хоть и не хотел этого показывать. Тогда он вспомнил то, чему его урывками учил дядя и вышел из ситуации, спросив о её мнении к этим напоминаниям прошлого. К его странному облегчению, Кенджи не нравились её шрамы, и это не только с практической стороны, как она пыталась его убедить, но и с эстетической. Натыкаясь взглядом на свои руки, Осаму еле заметно вздрагивала и поспешно отводила взгляд.       Он хотел как-то разрядить обстановку, потому что было ясно, что разговор о шрамах Кенджи не очень нравится, а потому взял её за руку. А потом всё получилось как-то само. Он сказал что-то первое пришедшее на ум, Осаму смутилась, он рассмеялся, потому что девушка и вправду мило краснела. В первую очередь румянцем покрывались уши, а после них уже щёки. Осаму ещё долго вздрагивала от его прикосновений или когда он приближался, продолжая временами краснеть.       А потом, когда по новостям показывали какого-то пианиста, Коюки понял, что ведёт себя как-то не так, как обычно. Ему об этом даже Кенджи сказала.       Следующие дни были немного… Сумбурными? Даже учитывая то, что с лёгкой руки Кенджи Коё — хозяйки квартиры, — ему разрешили оставаться сколько нужно, и то, что он по большей части только и делал, что находился в квартире, живя как настоящий скрывающийся преступник, ничего не оправдывало. После инцидента на концерте, куда пошли Осаму и её тётя, девушка была в отвратительном расположении духа. Коюки хотел поддержать её, но не знал как стоит это сделать. Это было что-то вроде того, как когда он был маленький и не знал, как поддержать Махиру после потери матери. Чувство беспомощности было ужасным. «Теперь Коюки знает как помогать, он научился». Нет, не знает. Нет, не научится.       А в итоге справиться с непонятными страхами Осаму, о которых она не хотела ему рассказывать, помогли новые знакомые, один из которых позвал Кенджи в караоке. И Коюки считал, что это очень удачное стечение обстоятельств, что Осаму предложила поехать с ней, потому что так он узнал, что она владеет русским, он объяснил ей про фазы луны, которые она почему-то считала иначе, он, всё же… В любом случае, ему было достаточно того, что Осаму позволила ему проследить, чтобы с ней ничего плохого не случилось.       А на следующий день она с самого утра опять была по уши в вампирских делах, затем пришла с Сакуей, который прошлым вечером был на балконе, с которым Коюки поговорил и который всё же лично признался в вампиризме, который обещал ему, Коюки, что проследит, чтобы с Осаму ничего не случилось, и вновь ушла. Он даже не смог сказать ей, что ему позвонил отец и, извинившись, попросил возвращаться домой.       Вновь собирая рюкзак, Коюки думал, что так будет правильно, ведь он не должен пользоваться добротой Кенджи. Сочиняя записку, Коюки думал, что это неправильно, ведь она будет ожидать встречу с ним по пути домой. Покидая квартиру Коюки успокаивал себя тем, что они ещё увидятся, ведь ему нужно будет вернуть ей запасные ключи, потому что дверь квартиры надо было как-то закрыть.       Стоя на остановке в сумерках Коюки достал из кармана пачку сигарет и зажигалку. Все считают его хорошим парнем, кто-то даже думает что он за ЗОЖ. А Коюки курит дешёвые сигареты, которые ему покупает старшая сестра, и пьёт пиво, которое им на двоих с Осаму подогнала новая знакомая. Хотя нет, последняя банка, которую Осаму отдала ему, так и осталась стоять нетронутой в холодильнике.       Коюки обернулся на дом, из окна на седьмом этаже которого можно было увидеть остановку. Это окно всё ещё не горело. Даже бельё на нём не сушилось.       Чертыхнувшись, парень потушил и выбросил в мусор недокуреную сигарету, после чего направился обратно к дому в котором жили двое очень дорогих ему людей. Но один из них, пожалуй, был дороже.       По привычке тихо открыв дверь квартиры, Коюки услышал такой же тихий всхлип. На полу стояли кроссовки Кенджи. Разувшись, он оставил рюкзак в коридоре, тихо запер дверь и прошёл в квартиру. Осаму сидела за столом и тихо плакала, зарывшись пальцами в волосы. Когда Коюки обнял её со спины, девушка вздрогнула и попыталась обернуться или хотя бы избавиться от следов слёз, но Коюки перехватил её руки.       Сейчас, замершая, пытающаяся казаться сильной и независимой в то время как изнутри её что-то как будто пожирает, Осаму казалась Коюки как никогда хрупкой и беззащитной. Он медленно отпустил её ладони, почти неощутимо приобнимая за плечи и целуя в макушку. Она даже не вздрогнула, просто продолжала молча сидеть за столом, положив руки перед собой.       Коюки вздохнул и сел на соседний стул, заглядывая девушке в глаза и беря её за руку. — Что случилось? — Как думаешь, я и правда схожу с ума? — вопросом на вопрос ответила Осаму, осторожно, как будто боясь, что Коюки сейчас схватит её сильнее, она вытащила свою руку из его пальцев и потёрла ладонями лицо. — Все эти вампиры, магия, преследующие красные глаза…       О глазах Коюки слышал в первый раз. Нет, он знал, что этот оттенок радужки есть у вампиров, но чтобы Осаму говорила о нём отдельно — ещё не было. — Она ведь сказала, «всё что было до семи лет», ни как не после, — девушка спрятала лицо в ладонях, звук стал глухим. — Зачем было показывать мне все эти попытки умереть? Зачем было показывать мне всю эту боль? Зачем было… — она тяжело вздохнула, всхлипнула, по тонким пальцам стекло несколько слезинок. — Зачем показывать насколько ей было плохо? Почему нельзя было просто сказать мне: «она стремительно сходила с ума»? Я просто… — она отняла руки от лица и посмотрела на Коюки покрасневшими от слёз глазами. — Я просто больше не хочу помнить о том, что было до мая, честно. Я не хочу помнить, как Осаму сходила с ума от невозможности встретиться с родителями.       Коюки не ответил. Это не требовалось. Но теперь он знал, что было с Осаму всё то время. — Знаешь, я правда теперь боюсь так же сойти с ума… Только по другому поводу, — она вытерла рукавом тёмно-зелёной кофты лицо. — Тот инцидент на концерте Тодороки, — Коюки показалось, что у него похолодели пальцы. А возможно, так и было. — Я там… Убила человека. Точнее вампира, — Осаму снова закрыла ладонями лицо, стараясь не смотреть ни куда.       Коюки же в это время… Коюки пытался понять смысл её слов. Она убила вампира. Это хорошо или плохо? Если это был враг — то, должно быть, хорошо. Если друг — плохо. А если ни то, ни другое? Коюки перевёл взгляд на окно балкона. Темнело. И вариант спросить у неё, устраивает её это или нет совершенно не подходил. — У тебя ведь была причина? — Была, — она кивнула. — Если бы он остался в живых, погиб бы другой вампир… Вот только это всё равно случилось. Он, конечно не совсем погиб… — тут она хмыкнула, а Коюки подумал о том, что вот только истерики им двоим и не хватало.       Поднявшись с места, парень прижал к себе плачущую девушку и погладил её по голове. Осаму вцепилась в его куртку и затихла. Коюки стоял в полной тишине разбавляемой только утихающим птичьим пением и шумом улиц и механически гладил Кенджи по волосам. В это время в его голове бурлила широченная река информации, с которой ему следовало разобраться. И разобраться как можно скорее, потому что когда Кенджи успокоится, им придётся ещё раз поговорить. А тогда информации только прибавится.       В какой-то момент Коюки понял, что Осаму уснула. Понятное дело, её нервная система просто не выдержала подобной нагрузки, какую она получила за этот день. Отнеся девушку на диван, Коюки вздохнул и всё же достал пачку сигарет и банку пива. Ему нужно было хорошо подумать.

***

      Кенджи проснулась когда на часах было около десяти вечера. В квартире было темно, только на балконе, на фоне тёмно-синего неба покрытого сероватыми шрамами облаков мерцала искорка сигареты. Такая знакомая искорка, какую Кенджи давно не видела.       Поднявшись, она вышла на балкон, тут же нахохлившись как воробей — в квартире было ощутимо теплее. — Коюки и сигареты — ты всё больше меня удивляешь, — Осаму прижалась к парню, положив голову ему на плечо. — Ещё скажи, что употребляешь, и соберёшь полный комплект вредных привычек. — Не употребляю, — невозмутимо ответил Коюки. — Но разве я ещё не говорил? Я не такой белый и пушистый, каким ты меня представляешь. — Да я тоже, — она пожала плечами после чело отстранилась и как бы безразлично сказала: — Одного вампира убила, с другим целовалась.       Коюки присвистнул. Осаму усмехнулась, опустив глаза вниз, в темноту улицы рядом с домом. — И кто же этот счастливчик? — Ты его не видел, сервамп Жадности, Хайд, — она вздохнула, но как-то совсем грустно. — И вообще, не думаю, что это можно назвать поцелуем, я его от смерти спасала. — Тот самый вампир который всё равно чуть не умер? — Ну типа того, — Кенджи передёрнула плечами. — Что, как Белоснежку? — где-то внутри у Коюки заворочалось что-то неприятное. — Нет, скорее как воздушный шарик, — Осаму хихикнула. — Знаешь, я смогла замотать рану на его плече бинтами, но вот рот закрыть не получалось. Честное слово, если бы я могла, заставила бы заниматься этим Тодороки.       Они помолчали. Коюки достал новую сигарету. Они ещё помолчали. — Поделишься сигаретой? — спросила Кенджи, повернувшись к Коюки. — А тебе можно? — насмешливо спросил он. — Если ты поделишься, то будет можно.       Парень только покачал головой. Он сделал последнюю затяжку, после чего сигарета оказалась во рту у Осаму. Девушка на это только удивлённо взмахнула ресницами. Выпустив облачко дыма, Коюки улыбнулся и подмигнул ей, после чего отправился обратно в квартиру. «Что-то неприятное» довольно успокаивалось.