Научись полагаться на других

      Цзинь Лин покорно отвечал на все вопросы, которые летели в него, подобно ножам. Он отчаянно пытался уклоняться от каждого, но стоило дяде смерить его новым гневным взглядом, как делать это становилось всё труднее. Словесная пытка длилась не час и не два. За эти несколько часов он успел трижды охрипнуть и дважды попросить чарку с водой, чтобы смочить, горящее от долгих монологов горло. А если попытаться посчитать, сколько раз его язык заплетался и самовольно менял слова в монологе, то быстрее Вэй Усянь добровольно откажется от «Улыбки Императора», чем он закончит. На каждый ответ у присутствующих были разные реакции.       Цзян Чэн злился и метал гром и молнии после всего, что бы его племянник не сказал. Говорил ли Цзинь Лин о своём хроническом недосыпе или пытался поведать о всех усилиях, приложенных на тренировках и ночных охотах, он всё равно был в ярости. Спустя пару вопросов, наблюдая за реакцией главы ордена Цзян, лекарь попросил слуг принести несколько мешочков с успокаивающими травами и специальный настой, опасаясь, что если ничего не сделать, то не успеет сгореть и одна палочка благовоний, как дойдёт до рукоприкладства.       Цзинъи слушал с широко распахнутыми от смеси ужаса и удивления глазами и порой с открытым ртом, который Сычжую приходилось закрывать. Цзинъи не мог поверить в то, что ему рассказывали. Он ведь замечал, как временами Цзинь Лин вёл себя странно. Он шёл так, словно ему что-то мешало. Его взгляд терялся, будто у него не получалось собраться и смотреть в одну сторону. Голос же время от времени сипел или хрипел, после чего Цзинь Лин прокашливался, сразу же пытаясь выставить это за что-то обыденное, мол я так долго вам повторял одно и то же, что у меня даже в горле запершило. Он ведь всё это видел, так почему постоянно не обращал внимания, вечно списывая на какие-то несуществующие причины. Прихрамывает, потому что в сапог камень попал, взгляд стекленеет из-за того, что ему не интересно их слушать и он уходит в свои мысли, а голос ломается благодаря эмоциональности и привычке покричать. Сейчас, повторяя все эти причины в голове, Цзинъи хотел ударить себя по лицу. Казалось, что даже слепой с рождения смог бы распознать недомогание Цзинь Лина раньше, чем он.       Ну а Сычжуй смотрел себе под ноги, принимая всё, что ему говорили и поражаясь тому, насколько он заблуждался. Они с Цзинъи считали, что в их странных отношениях все друг другу доверяют, что каждый может смело рассказать о своём трудном положении остальным и попросить совета или поддержки. Они думали, что если у Цзинь Лина будут серьёзные проблемы, большой объём работы или он будет чувствовать себя плохо, то они немедленно об этом узнают. Видимо только Лани считали их отношения идеальными и доверяли Цзинь Лину так же, как они думали, он доверяет им. В момент рассуждений обо всей этой ситуации Сычжуя посетила одна мысль, которая словно проклятие ползла по телу, медленно поднимаясь с его ступней до груди и проникая в беспокойно бьющееся сердце, задевая по пути золотое ядро, отравляя и то и другое, пуская яд по меридианам и венам. Цзинь Лин не верит им.       Он не готов доверить им своё здоровье, свои секреты и переживания. Он не считает их теми, кому можно это всё рассказать. Не доверяет. Умалчивает. Сторонится.       Осознание этого медленно и болезненно проводило острым донельзя кинжалом по сердцу, заставляя его кровоточить. Как же так? Когда всё пошло по наклонной? После чего это началось? Сычжуй загорелся идеей расспросить Цзинь Лина и узнать правду. Всё-таки что-то тут не складывалось. Ну не мог он так поступить на пустом месте, наверняка что-то или кто-то стало этому причиной. Побудило его к подобному, подчинив их доверчивого Цзинь Лина воле своих слов. Причину этого всего резко захотелось уничтожить. Разбить на миллионы осколков и разбросать по округе. И не важно человек это или же магия.

***

      Солнце давно скрылось за горными вершинами, погружая небосвод в непроглядную тьму. Стали мигать небольшие отдельные звёзды, которые спустя несколько минут собирались в созвездия, украшая небо. Цзинь Лин устало упал на кровать после того, как последний из уже порядком надоевших гостей покинул его цзинши.       Три часа. Три проклятых часа дядя не давал ему свободно вздохнуть, заставляя постоянно прижиматься спиной к стене под его напором.       Сычжуй почему-то задал лишь один вопрос, а всё остальное время стоял с опущенной головой и молчал, будто получал наказание. Что с ним случилось? Ему как-то не понравился ответ? Этого Цзинь Лину было не понять. Людей из ордена Лань в принципе было трудно понять. На это жаловался и дядя учитель Вэй. Он часто говорил о том, что временами даже ему, законному супругу, приходится вылавливать мельчайшие детали в отстранённом выражении лица Лань Ванцзи, а иногда даже спрашивать напрямую. Ученики, судя по всему, пошли в учителя. К счастью, Цзинь Лину повезло несколько больше, чем Вэй Усяню: Сычжуй и Цзинъи были очень даже эмоциональны и разговорчивы, но вот если их что-то волновало или не устраивало, то они не расскажут даже под угрозой смертной казни. Расспрашивать было бесполезно, просить дать ответ тоже, кричать тем более. А Цзинь Лин больше ничего не умел в плане диалогов. Поэтому приходилось смиряться с очередным «приступом Ханьгуан-цзюня», как А-Лин про себя это назвал.       Что же касается Цзинъи, то он всё это время стоял, словно босыми ногами на иглах. Постоянно дёргался, вскрикивал, шипел, сжимал кулаки, прикусывал губу и ещё многое другое. Спустя три часа такого представления Цзинь Лин даже начал переживать за целостность его тела, потому что когда он доходил до определённой точки негодования, смешанного с гневом, то кожа жалобно потрескивала, словно лопалась и расходилась по швам. Услышав это в первый раз, А-Лин украдкой окинул его взглядом с головы до пят, чтобы убедиться, что нет крови и не нужно снова звать лекаря.       Всё произошедшее за эти несчастные девять часов прокручивалось в голове с невероятной скоростью. В глазах начинало рябить от неисчисляемого количества картинок, в ушах звенело от множества голосов, а горло жгло от таких долгих принудительных бесед. Обречённо простонав от всего этого, Цзинь Лин заполз под одеяло, надеясь поскорее уснуть под тихое звяканье металлической цепи, на которой была подвешена покачивающаяся от ветра чаша с ароматическими травами, что должны были снять головную боль и позволить быстро уснуть. Стоило только найти удачное положение, в котором раненные конечности не пробивало судорогой, а шея не ныла, и закрыть глаза, надеясь поскорее уснуть, как послышался тихий стук по деревянной двери, ведущей в его комнату. Осторожно приподнявшись на локтях, Цзинь Лин проигнорировал жалобно занывшие мышцы и едва открыл рот, чтобы попросить поздних незваных гостей убраться восвояси, как вдруг из-за двери раздался тихий, до боли знакомый голос:       — Цзинь Лин, это мы. Впусти нас. Нам надо поговорить.