Его свет

Тайшакутен боролся за каждую жизнь, раздирал в кровь руки, вытаскивая безнадёжно раненых, будучи врачом, и сбивал ноги в долгих походах вместе со своими солдатами, став командиром. На него молились жители спасенных им деревень, но он всегда прятался за спину Ашуры и уклончиво отвечал, что не сделал ничего, за что его можно было бы похвалить. После битвы Тайшакутен всегда осматривал раненых, считал потери и помогал обречённым тихо уйти. Ашура эти моменты не любил. Он старался держать себя в руках, переводить цифры погибших в нечто абстрактное, но всё равно в памяти мелькала живые лица. И накрывая трупы остатками полотнищ, Ашура невольно сглатывал горький комок. Командир Тайшакутен, всегда белый и бледный, бродил тенью среди раненых, будто мечущийся призрак, так и не нашедший покой. Он останавливался возле каждого из тех, кому не суждено увидеть завтрашний день, и забирал их боль и воспоминания. Для них он был милостивой смертью, но и сам убивал себя, когда прикасался к покрытому испариной лбу мечущегося в агонии воина. — Перестань, ты не можешь его исцелить, — взяв за руку, Ашура попытался заставить Тайшакутена встать. — Я могу быть с ним и облегчить его муки, — устало ответил Тайшакутен и рывком высвободил свою руку. — Это всё, что я могу сделать. — Ты этим себя убиваешь. — Я исполняю свой долг. Ашура ненавидел его упрямство. Если Тайшакутен что-то для себя решил, убеждать было бесполезно. Тайшакутен отчего-то возомнил себя святым, и забирая на себя грехи всего мира, сгибался под их тяжестью, не в силах отмолить ни их, ни самого себя. Ашура боялся, что однажды его сердце окажется переполнено чужими чувствами, и тогда последует нечто куда более ужасное, нежели когда его духовная сущность выходила из-под контроля. Но то, что Тайшакутен пытался похоронить себя и свою силу с помощью эликсира, Ашура и предположить не мог. Ашуру словно молнией ударило, когда он увидел Тайшакутена в окружении пустых бутылок. Видимо, ему было настолько плохо, что он решил выпить прямо в своей — в их с Ашурой — ставке, лишь бы забыть прошедший день. Ашура забыл, как дышать: его яркий свет был похож на тусклое пламя свечи, вот-вот готовое потухнуть. Всё вокруг заполнил сладковатый запах, что никак не перебивал запах болота, в которое превратилось некогда прекрасное озеро лотосов. — Ох, ты вернулся? — Тайшакутен вздрогнул и попытался встать, но из-за того, что пальцы плохо слушались, уронил бутылку и едва не разбил. Когда Тайшакутен наклонился за ней, его руки коснулось лезвие. Ашура даже не помнил, каким образом оказался над Тайшакутеном, как прижал его руки к полу, и как клинки духовной сущности вонзились рядом с его головой. Плети-щупальца горели алым, звенели сталью и клокотали вместе с рвущей душу болью. — Какого чёрта ты пьёшь это дерьмо? — прорычал Ашура, сглатывая вязкое липкое чувство, комком сжавшееся в глотке. — Оно не сделает тебе лучше. Ашура будто тонул, барахтался в болоте, с каждым движением проваливаясь всё сильнее. Он всё тянул руки, прося дать себе помочь, ухватиться, позволить спасти, но Тайшакутен не отвечал на его мольбы. Бессильно обмякнув под напором Ашуры, Тайшакутен отвернулся и закрыл глаза, словно готов был принять любую кару. — Тайшакутен! — духовная сущность взвилась в воздух и угрожающе нависла, почти касаясь острым концом щеки Тайшакутена. Тайшакутен пожал плечами и прикоснулся кончиками израненных пальцев к лезвиям. Нежно погладив гудящие клинки, Тайшакутен открыл глаза и повернулся к Ашуре. Его взгляд был мутным и пустым, зато на губах медленно расцветала странная пугающая улыбка. — Не останавливайся, Ашура. Ашура не успел ничего сделать, как рука Тайшакутена коснулась его руки, пальцы с нежностью любовника очертили вены на запястье и скользнули к ладони, чтобы пальцы переплести. В смятении Ашура смотрел в пустые подернутые дымкой эликсира глаза, всеми силами стараясь не поддаться знакомому чувству, увлекающему в чудовищную темноту. — Прекрати, — с трудом выдохнул Ашура, и в тот же миг Тайшакутен рывком прижал его ладонь к своему горлу. Ощущение пульсации крови отдалось в пальцах гулким стуком, уши словно заложило ватой, и Ашура слышал только своё сбитое дыхание. Это всё было страшнее любого кошмара. Прикосновение пальцев, заставляющих сжать горло, было обжигающе ледяным, и Ашура чувствовал, что вот-вот потеряет себя, что сейчас они утонут вместе и погибнут там, на дне болота, оплетенные стеблями и корнями. — Иногда я думаю о том, что мне хотелось бы всё закончить, — прошептал Тайшакутен хрипло, не отпуская прижатой к шее руки. — Но я не могу. — И ты хочешь, чтобы это сделал я? Тайшакутен убрал длинную чёрную прядь, упавшую ему на грудь, за ухо, а потом зарылся пальцами в волосы и рывком заставил опуститься ниже. Ощутив сладковатое дыхание на своих губах, Ашура замер — его трясло, как в лихорадке, и сознание помутилось, как если бы он действительно утонул. — А ты бы смог? — издевательски насмешливо спросил Тайшакутен. Взгляд у него был нечитаемым, по-прежнему мутным, но на миг показалось, что в нём промелькнула мольба. С глухим вскриком пытаясь вырваться из одурманивающего сна, Ашура расцепил хватку Тайшакутена, убрал руку от его шеи и жадно смял ненавистно яркие губы своими. Если бы только Тайшакутен знал, сколько раз в ночных кошмарах его щупальца рвали тонкое белое тело на части, если бы чувствовал хоть малую долю того отчаяния, что он испытывает сейчас. Тайшакутен не мог — его силу подавлял эликсир, — и он только стонал, подавался навстречу и царапал ногтями плечи, полностью опадая на пол и утягивая за собой, словно желая вместе погрузиться в безумие. Когда колено уперлось Ашуре в пах, а Тайшакутен горячечно отёрся всем телом, по спине Ашуры пробежала дрожь. Духовная сущность рычала, готовая вот-вот вырваться из-под контроля, Ашура будто плыл в мутной воде — ни ноги, ни руки не слушались его. Тайшакутен обвивался вокруг, прижимался бёдрами к бёдрам и тянул за волосы, чтобы заставить уткнуться губами в шею. От отчаяния Ашура вонзил клыки в белую кожу, и Тайшакутен сладко всхлипнул. — Сильнее, — неразборчиво и размыто попросил Тайшакутен. — Ашура, пожалуйста, сильнее. Под кожей наливалось густое сине-фиолетовое пятно, пальцы Тайшакутена дрожали — то ли от желания, то ли от боли,— и царапали то загривок, то спину. Тайшакутен пытался заставить себя растерзать, отправить в небытие раз и навсегда. — Прекрати, — с трудом выдохнул Ашура, всё ещё пытаясь оттолкнуться от илистого дна и вынырнуть. — Я сказал, хватит! Духовная сущность Ашуры зарычала, переплелась в воздухе непослушными змеями, и ударила в стену, выбивая деревянную щепу. Ашура оттолкнулся от пола и потянулся за ней, с трудом поднимаясь на ноги. Щупальца плохо подчинялись, в голове стоял туман. Ещё немного, и Тайшакутен стал бы одним из многих растерзанных тел, что лежали за пределами лагеря — Ашура не мог поверить в то, что это происходит наяву. — Тебе нужно выспаться, — Ашура старался держать как можно более спокойный тон, чеканил каждое слово в попытке удержаться в этой реальности. — Иди в постель, отдохни, у тебя есть ночь, чтобы привести себя в порядок. Тайшакутен поднялся на локтях, потом медленно сел на полу, скрестив ноги, и низко опустил голову. Ашура не понимал, смеётся он или плачет, его плечи сильно дрожали, а пальцы комкали потасканную ткань. От него всё ещё несло омерзительно сладким запахом эликсира, и перед взглядом Ашуры невольно возникали гнилые лотосы, медленно разлагающиеся на илистом дне болота. — Тебе противно от меня? — Тайшакутен поднял голову, чтобы посмотреть Ашуре в глаза. Взгляд был всё ещё мутным, но осознанность постепенно возвращалась к нему. Знакомое тепло легло на плечи, окутало щупальца духовной силы, ставшие невозможно тяжёлыми, и они бессильно опустились к полу, слабо поблёскивая алым огнём. Марево в голове немного рассеялось, Ашура сжал руками виски и тяжело осел на пол рядом с Тайшакутеном. Он снова не смог ни его, ни себя защитить. — Мне противно от твоей ненависти к себе и стремлению к самоуничтожению. Тайшакутен всхлипнул, закусил губу. Когда Ашура попытался коснуться его плеча, он обнял колени и спрятал лицо в складках одежды, будто стыдясь себя. — Я бесполезен, мне не стоило появляться на свет. Ашура цыкнул, и его духовная сущность отозвалась вспышкой пламени, впрочем, тут же угасшей. Долгожданный покой давил на плечи слабостью, руки и ноги налились свинцом. — Это неправда,— вкрадчиво прошептал Ашура, устало упираясь подбородком в макушку Тайшакутена. — У тебя сильное храброе сердце. Если бы все были такими же, как я, мир утонул бы в крови. Тайшакутен отрицательно мотнул головой, его всё ещё душили беззвучные рыдания, от которых он содрогался всем своим хрупким телом. — Я не могу сражаться, я ничего не могу. Щупальца снова поднялись в воздух, свились кольцом вокруг Ашуры и угрожающе зазвенели сталью. Ашура был слаб, но его духовная сущность всё ещё была опасна, и он не был уверен, что сможет контролировать её. — Тайшакутен, — тихо и почти отчаянно позвал Ашура. Тайшакутен отозвался длинными тонкими стеблями, что потянулись к рычащим лезвиям, но полупрозрачные лотосы были слишком слабы, и едва дотянувшись, растворились золотыми нитями в воздухе. Тайшакутен горько плакал, беспрестанно прося прощения, и Ашура готов был разрыдаться вместе с ним. Они оба были сломлены, но если Тайшакутен мог существовать один, то Ашура не смыслил себя без спасительного света. Пусть Тайшакутен был хрупким и неуклюжим в быту, излишне доверчивым, обидчивым и ранимым, но его мудрости, храбрости и искренности в желании помогать другим не было равных. Он не был совершенством, но его изъяны помогали ему понимать других, как никто другой, и он вёл за собой, сжигая своё сердце в пепел, чтобы развеять окружающий мрак. Для людей он стал новой надеждой, в него верили и искренне беззаветно любили. Тайшакутен называл Ашуру чудом, но единственное чудо, которое было здесь — сам Тайшакутен. — Я погибну без тебя, — прошептал Ашура надсадно, — одному без твоей силы, без твоего чистого сердца мне не выжить. Тайшакутен сорвался на громкий всхлип и рывком набросился на Ашуру, вцепившись, как в самое дорогое, что у него было. Золотые яркие лотосы, буйно расцветшие на его спине, потянулись следом, обвивая и обнимая. Не только духовную сущность, но и руки, ноги, грудь, даже волосы — цветы покрывали всё тело Ашуры, как будто Тайшакутен пытался удержать его, как будто боялся, что только его объятий слишком мало. Даже сейчас, находясь в бескрайнем отчаянии, он пытался его, Ашуру, спасти. Когда лепестки коснулись висков Ашуры, перед ним возникло бескрайнее цветущее озеро. Воздух был наполнен летней свежестью, запахом травы после дождя, и его хотелось вдыхать полной грудью, чтобы насытиться им. Тайшакутен стоял по щиколотку в воде, его одежды намокли, облепив тонкие ноги, и вся его фигура казалась маленькой, невесомой и хрупкой, словно часть этого озера, словно одинокий лотос, отделившийся от своих собратьев. Лицо Тайшакутена было влажным и будто немного помятым от слёз, глаза и нос — покрасневшими, но на губах сияла искренняя улыбка. — Спасибо тебе, мой Ашура. Ашура покачал головой, сделал шаг вперёд и ступил в прозрачную прохладную воду. Запах свежести и цветов щекотал ноздри, и нежное щемящее чувство лёгкой вуалью окутало всё его существо. Тайшакутен смотрел на него с безграничной теплотой — казалось, её хватит на каждое существо в этом мире, неважно, демон это, небожитель или лесной зверь. Это был взгляд того, кто мог бы весь этот мир спасти, кого-то с невозможно огромным горячим сердцем, дарящим свет всем, кто до сих пор скитался в темноте. Ашура сделал шаг навстречу, потянулся, желая коснуться хотя бы края одежд, как вдруг всё исчезло. Он снова сидел на полу в ставке "Крыльев", а Тайшакутен тихо всхлипывал в его руках, дрожа после случившейся с ним истерики. — Пожалуйста, живи, — прошептал Ашура, убирая волосы с заплаканного лица. — Ради меня, ради "Крыльев" и ради самого себя. Обвивающие всё вокруг лотосы исчезли, а вместе с ними — клинки духовной сущности Ашуры. Тайшакутен всё же смог его спасти, пусть даже его сила была притуплена влиянием эликсира. Ашура вспомнил взгляд, которым он смотрел на него, находясь в озере лотосов, и искренне верил, что Тайшакутен может остановить войны и вернуть покой и мир. Но всё, что хотел Ашура — защитить и спасти его самого.