Его свет

Обычно тренировка помогала привести мысли в порядок. Занятия физической подготовкой отрезвляли, боль в мышцах заставляла концентрироваться на ней, оставляя голову приятно пустой, но в этот раз всё было не так. Когда меч третий раз выпал из рук, а духовная сущность чуть не перевернула плафон с огнём вместо мишени, Ашура вышел в сад в попытке успокоить эмоции с помощью свежего воздуха и медитации. Тайшакутен снял этот дом не зря: он находился на окраине столицы и был слишком маленьким, чтобы зваться поместьем для аристократа, но при этом слишком изысканным для того, чтобы принадлежать простолюдину. Уютный красивый дом с маленьким густым садом и прудом, зеркальная поверхность которого почти полностью заросла лотосами. Что-то между двумя мирами, как и он сам — ненужный сын благородного семейства и всеми любимый народный герой. Как и сам Ашура, застрявший между тьмой и светом. Они жили здесь несколько лет, и Тайшакутен почти каждый день выходил в сад на рассвете, сидел на берегу пруда и встречал солнце. Ашура видел, как в эти моменты его лицо меняется, разглаживается и становится удивительно спокойным — таким, каким никогда не было, если Ашура находился рядом. Присев на траву, чуть влажную от вечерней росы, Ашура смотрел на окрашенные закатом в розовый лепестки лотосов. Саднящее ощущение после ссоры с Тайшакутеном не покидало, и все мысли то и дело возвращались к одному и тому же. Бледная тень Тайшакутена будто преследовала его, не давая ни сосредоточиться на деле, ни отвлечься от мыслей. Чужой голос всё ещё звучал в голове, и даже в отражении пруда померещилась чужая фигура, а затем — тихий всплеск. — Ашура! — окликнули откуда-то сбоку, и только тогда Ашура понял, что это всё не игра его воображения. Тайшакутен действительно стоял на другой стороне пруда — и как только Ашура не заметил его сразу — и держал в руках большую пиалу. Он был по щиколотку в воде, но подоткнутый за пояс подол всё равно был вымочен, а волосы неряшливо растрепаны. Стоило только обратить на него внимание, он быстрым шагом пошёл навстречу, иногда проваливаясь в топкую почву босыми ногами. Ашура всё ещё был оглушён своими переживаниями и не понимал, почему Тайшакутен так робко и будто заискивающе улыбается ему. — Как ты здесь оказался? — только и смог спросить Ашура, всё ещё не веря своим глазам. Чтобы Тайшакутен, из рук вон плохо справляющийся с любыми бытовыми задачами, боящийся насекомых и всего, что может заползти или укусить, по собственной воде полез в воду… — Я хотел набрать лотосовых семян, — смущённо ответил Тайшакутен и почти с гордостью протянул пиалу с добычей. Ашура вскинул бровь, оценивающе оглядывая горстку семян. Ради такого количества не стоило мучиться и тем более лезть в воду — в дальней части пруда были деревянные мостки, с которых вполне возможно было дотянуться до цветов. Только Ашура никогда не рассматривал эти лотосы для употребления в пищу, к тому же им больше не было нужды самим готовить себе — ради этого Тайшакутен нанял приходящую три раза в неделю кухарку. — Я попросил Шакти сегодня не приходить, — словно услышав чужие мысли, пояснил Тайшакутен, и отвёл взгляд в сторону — его руки заметно подрагивали. — Я сам хочу приготовить лотосовый суп. Это было странно, нелепо и сюрреалистично. Ещё пару часов назад Тайшакутен был в своём кабинете, лидер ополчения, гроза демонов и надежда людей, которых он так отчаянно защищал, забыв про покой и сон. А теперь он стоял в пруду с пиалой лотосовых семян и приглашал на семейный ужин, словно ничего не произошло. Ашура догадывался, что это всё не просто так, но не понимал, как реагировать на разыгрывающуюся перед ним сцену, частью которой невольно стал. — Ты думаешь, что я не справлюсь с приготовлением супа? — тоскливо и немного обиженно спросил Тайшакутен, восприняв молчание Ашуры по-своему. — Ну я хотя бы буду знать, из-за чего горит кухня, — пожал плечами Ашура в попытке подыграть. Тайшакутен нахмурился и обиженно поджал бескровные губы — он всегда делал такое лицо, когда речь заходила о чём-то, чего он не умел. После, не сказав больше ни слова и отойдя на пару шагов в сторону, он попытался выбраться на берег. Однако обрыв был слишком высоким, и он, сделав шаг, соскользнул обратно. Это повторилось несколько раз, пока вода не стала грязной от поднятого со дна ила. Ноги Тайшакутена тоже были все в грязи, подол окончательно вымок, и не в силах больше смотреть на эти муки, Ашура протянул руку, чтобы помочь. Тайшакутен замешкался, словно решая, принять ли ему предложение. — Ты до ночи тут хочешь остаться? — спросил Ашура, и Тайшакутен покраснел пятнами, но за руку взял. Ашура держал крепко, потянул на себя, как вдруг Тайшакутен начал терять равновесие и потащил его в воду. Ашура не успел даже осознать своих движений — откинулся корпусом назад, выставил вторую руку вперёд, чтобы Тайшакутена успеть подхватить, и призвал духовную сущность. Щупальце едва успело поймать миску с семенами почти у самой земли, но большая часть всё равно рассыпалась. Оба грузно рухнули в траву: Тайшакутен полулежал на груди Ашуры, что сидел на земле и потирал ушибленную спину. Ашура многое хотел сказать, возможно, даже выругаться, но глядя на их переплетённые пальцы, которые Тайшакутен до дрожи сжимал, только вздохнул. — Чтобы обнять меня, необязательно было разыгрывать целый спектакль. Тайшакутен не стал отпираться, спрятал лицо на груди и тесно обнял свободной рукой. — Прости меня. Ашура ошалело распахнул глаза, не ожидая услышать чего-то подобного. На руке, пальцы которой Тайшакутен судорожно сжимал, расцвёл полупрозрачный цветок как признание вины и попытка попросить прощения. Тайшакутен больше не играл — предыдущая сцена была лишь поводом для того, чтобы выразить мысли, которые он до этого боялся признать и высказать вслух. — За что? — сглотнул Ашура, боясь сделать лишнее движение, чтобы не спугнуть. — За свой эгоизм и твои сомнения. Ашура осторожно, едва касаясь, взял его лицо за подбородок, чтобы заглянуть во влажные глаза. Внутри всё замерло от страха и предвкушения. — Это всё моя слабость, — горько вздохнул Тайшакутен, весь поникнув, как виноватый ребёнок, — Мне так хотелось доказать свою полезность, что я переступил через тебя, скрывал дела и вёл себя недостойно. Я бесконечно виноват перед тобой. Тайшакутен с годами совсем не менялся, и хотя теперь за его спиной стояли тысячи преданных воинов и десятки побед, страх и неуверенность в себе оставались в глубине его сердца, заставляли делать глупости для того, чтобы не обжечься и не причинить себе боль. — Какой ты дурак, это просто невообразимо, — выслушав его, Ашура взял лицо в ладони и прижался губами сначала к щеке, потом к носу, и наконец, к губам, оставив на них мягкий целомудренный поцелуй. — Но я правда испугался, что ты можешь уйти, — сконфуженно прошептал Тайшакутен. — А когда увидел тебя в тренировочном зале, то подумал, что ужин сможет нас помирить. Ашура цыкнул, его духовная сущность превратилась в короткие стальные руки и осторожно обхватила плечи Тайшакутена. Он больше не чувствовал ни обиды, ни злости — такой открытый и немного неряшливый Тайшакутен не имел ничего общего с всеми любимым лидером ополчения. Это был только его, Ашуры, Тайшакутен, и его хотелось обнимать как можно сильнее, дать почувствовать, как он нужен, важен и любим — не из-за своих военных побед, а сам по себе. — Мне стыдно, но иногда я думал о том, что ты во многом лучше меня, — почти неслышно сказал Тайшакутен и неловко поёрзал, будто хотел проверить, насколько его крепко держат. Ашура тяжело вздохнул, и тогда ещё одна пара рук коснулась талии, прижимая к телу мокрую ткань. — Это ужасные мысли, я знаю, — начал оправдываться Тайшакутен, но Ашура прервал его ещё одним аккуратным поцелуем. — Я никогда не считал себя сильнее и лучше тебя. Напротив, я восхищаюсь тобой и твоими способностями. Всё, что мне нужно — заслужить твоё доверие, быть твоим союзником и другом. Я хочу быть нужен тебе. Стать твоим героем, Тайшакутен. — Ашура… — растерянно позвал Тайшакутен и замер маленькой трепещущей в объятиях птицей. Впервые он, всегда умеющий найти нужные слова, замешкался и потерялся. Ашура прижался теснее и коснулся кончиками пальцев ресниц. Ради этого момента он тренировался управлять своей духовной сущностью, кажется, целую вечность — чтобы держать вот так, обнимать всем своим существом и залечивать раны на сердце. Больше всего на свете он хотел защищать — не разрывая врагов на части, а прикасаясь к душе и успокаивая вихрь смятённых чувств. — Прошу, дай мне шанс. Ты сказал, что станешь моим щитом, так позволь мне быть не только твоим оружием, но ещё и опорой. Тайшакутен вздрогнул, он будто бы всё ещё подбирал слова, но в конце концов, не в силах собрать свои мысли, поддался и опустил голову на плечо Ашуры. Время замерло, в воцарившейся тишине можно было различить стук сердца, а где-то рядом слабый ветер ласкал лепестки растущих в пруду лотосов. Ашура бережно сжимал ладонь Тайшакутена в своей, пока второй водил по острым лопаткам. Под кожей почему-то покалывало, как будто маленькими электрическими искрами, тепло распространялось по всему телу приятной слабостью. Ашура почувствовал, что Тайшакутен, наконец, принимает его. А потом чёрную сталь обвили тонкие упругие стебли. — Тепло, — робко, одними губами прошептал Тайшакутен, и по всей поверхности духовной сущности Ашуры распустились цветы, лелея, лаская, будто действительно желали сделать частью себя. Ашура закрыл глаза, позволив себе немного расслабиться и впитать новое приятное чувство. Вдруг перед глазами вспыхнуло алое пламя. Острые клинки разрубили мягкие лепестки, а потом вонзились и в живую плоть, и белые одежды окрасились ярко-алый. Ашура вздрогнул, теряя размеренность дыхания. Липкий страх повторить произошедшее поднимался к горлу удушающей липкой волной. Стоило Тайшакутену коснуться духовной сущности кончиками пальцев, как клинки мгновенно заострились и тут же растаяли в воздухе дымкой, чудом не успев причинить вреда. Ашура рвано дышал, весь покрывшись испариной, а Тайшакутен успокаивающе и доверчиво целовал его плечи. Цветок лотоса коснулся руки, как котёнок тычется мордочкой, выпрашивая ласку, а потом стебли поползли вверх, оплетая запястья, локти и предплечья. — Мой Ашура, — ласково позвал Тайшакутен, потираясь щекой о ключицы, — пожалуйста, обними меня снова. Ашура отрицательно помотал головой, боясь в этот раз поранить, но Тайшакутен мягко улыбнулся ему и толкнул в траву, полностью нависая над ним: — Всё хорошо, ты не причинишь мне вреда. Ашура кивнул. Больше всего на свете он желал дать Тайшакутену ощутить те чувства, которых был с детства лишён. Любовь, нежность, привязанность, надёжность, забота — Тайшакутен заслуживал этого больше, чем кто бы то ни было, но всю жизнь впитывал лишь горечь потери, боль и разочарование. Ашура сделал вдох и снова призвал духовную сущность. В этот раз она приняла форму длинных тонких плетей, тускло переливалась алым где-то в глубине и вилась змеями в воздухе. Когда Тайшакутен накрыл губы Ашуры своими, гладкая сталь аккуратно коснулась предплечий и обвилась вокруг, гибкая, что стебель лотоса. Ещё одна пара щупальцев обвила ноги, а следующая — талию. Тайшакутен весь оказался во власти чужой духовной сущности, оплетенный и скованный, и тихо сладко застонал, ловя чужое дыхание в поцелуе. Ашура был словно бы пьян, его голова была тяжёлой и вместе с тем приятно пустой — в ней не осталось ни одной мысли, кроме тех, что относились к тому, что происходит сейчас. "Я люблю тебя больше жизни." Тайшакутен с мягкой улыбкой прервал поцелуй, приподнялся, чтобы потереться щекой о то, что некогда было смертоносными лезвиями, и прижался к ним губами. На этом месте расцвёл маленький лотос, а затем рядом — ещё и ещё. Цветы золотыми струями растекались по духовной сущности, прятали чёрную сталь под лепестками, укутывали собой и ласкали, как самое дорогое, что есть на свете. Лотосов становилось так много, что с клинков они постепенно переходили на тело Ашуры, будто желали оплести своим мягким сиянием всё его существо. Тайшакутен лёг на грудь Ашуры, позволив опутать им и себя. Они лежали на влажной от вечерней росы траве, под бескрайним чистым небом, и казалось, что они одни в мире, где нет больше боли и бед. Ашура зарылся носом в мягкие волосы: запах цветов мешался с запахом ила, бессонных ночей и усталости. Казалось, Ашура сам мог читать чужие мысли, дотянуться до самых потаённых уголков души. Тепло кожи под пальцами дурманило, биение сердца ощущалось гулкими оглушающими ударами. Щупальца ластились к лотосам, переплетались со стеблями, образуя единое целое — крепкий стальной каркас для хрупких цветов. — Прости меня, я был таким дураком, — сбивчиво прошептал Тайшакутен, опаляя дыханием кожу. — Пожалуйста, будь со мной, держи в своих объятиях. Ты так сильно мне нужен. — Пообещай, что больше не оттолкнёшь, и я всегда буду рядом. Тайшакутен поднял голову и горячечно прижался губами к губам. Золотые лотосы цвели на тёмной стали, но Ашуре больше не было страшно потерять над собой контроль. Ярко сияющий свет не давал ему пропасть в кромешной темноте.