I
На самом деле, это началось ещё в тридцатые. В тридцать четвёртом, если быть точным, когда Стиву было шестнадцать, а Баки было семнадцать. Это — особого рода напряжение между ними. Стива тянуло к Баки, и от того, что Баки тянуло к нему в ответ, не становилось легче. Наоборот. Это делало ситуацию только хуже. Они были лучшими друзьями, неразлучно вместе — наверное, стоило ожидать, что нечто подобное произойдёт. Поначалу никто из них не обращал на это внимание, списывая странное поведение на последствия полового созревания. Всё-таки им было чуть больше шестнадцати — период, когда возбуждение могло нахлынуть от слишком тесного контакта во время обычной мальчишеской возни или шуточной драки. Которые стали происходить между ними всё чаще и чаще, и этому не было ни должных причин, ни должных оправданий. Они нарочно искали физического контакта друг с другом, и Баки вечно позволял Стиву подминать его под себя, усаживая на свои крепкие бёдра, хотя был крупнее и сильнее; и это не казалось Баки чем-то унизительным: это ведь был Стив, а значит, всё в порядке. Они улыбались, смеялись и наслаждались моментом, их руки, казалось, были повсюду — изучали, трогали, щупали и гладили всё, до чего могли дотянуться, и тогда это казалось правильным, они не ощущали ни капли стыда, только жар, зарождающийся в груди и опускающийся в низ живота. Они думали, это счастье. Отчасти они были правы. Они не видели в этом ничего пошлого до тех пор, пока во время одной из таких шуточных драк Баки не перевернул Стива на живот и не навалился на него, жарко дыша в шею. Стив ощущал вес прижавшегося к нему твёрдого тела Баки, чувствовал его налившийся тяжестью член, уместившийся между ягодиц, и подался навстречу, притираясь ближе. Баки начал неловко ёрзать на нём и отпрянул сразу же, как только услышал тихий стон, который Стив не сумел сдержать, когда Баки, просунув руку ему под живот, накрыл ладонью член и сжал его сквозь брюки. Баки сбивчиво извинился, избегая смотреть Стиву в глаза, и сбежал как есть — раскрасневшийся, растрёпанный и со влажным пятном, расползающимся по брюкам в районе паха. Они избегали друг друга несколько дней, пока Стив, набравшись смелости, не выловил Баки, чтобы поговорить. Баки сразу же понял, о чём пойдёт речь, и это его несильно обрадовало. Он неловко предложил забыть случившееся, чтобы не разрушать их дружбу, и Стив согласился — не хватило смелости возразить, чуть-чуть надавить на Баки и убедить, что ничего плохого не случилось. Это было неловко, но не более. Забывать случившееся не хотелось, и Стив видел, что Баки тоже не хотел об этом забывать, а предложил только потому, что боялся, что тогда Стив просто поддался, ведь Баки сильнее и больше — в конце концов, именно Баки выступил инициатором, а не он, — и теперь Стив ненавидит его. Баки не хотел терять лучшего друга из-за того, что не сумел удержать себя в руках и вовремя остановиться. — Ну что, вновь друзья? — Баки протянул мизинец. — Придурок, — покачав головой, отозвался Стив, но схватился своим мизинцем за его, и когда он это сделал, Баки притянул его к себе и обнял. — Сопляк. После этого Баки тут же нашёл себе девушку — Дотти, семнадцать лет, дочь швеи и мясника, которая жила на соседней улице и давно строила Баки глазки, — а Стив и вовсе, казалось, перестал ими интересоваться; когда его спрашивали, почему он ни с кем не встречается, то он просто отвечал, что ещё не встретил «ту единственную», чтобы от него поскорее отвязались. Конечно, Стив ходил на двойные свидания, которые устраивал Баки, но девушки не были заинтересованы в нём, как и он не был заинтересован в девушках, так что Стив просто был вежлив с ними, чтобы они совсем не разочаровались в вечере, что происходило всё равно. Стив знал, что такие люди, как он — и Баки тоже? — называют себя геями уже лет десять, но он и Баки жили в рабочих кварталах Бруклина, близко к торговому порту и военно-морской базе, рядом с докерами, военными и моряками, и любой весёлый человек здесь всё ещё непременно оскорблялся, когда мужчину, любящего мужчин, определяли как «гей». Мужчин, любящих мужчин, здесь в лучшем случае называли гомиками, в основном же — пидорами, и относились к ним либо как к шутам, либо как к чумным.«"ГЕИ", "ГОМИКИ", "ГОМОСЕКСУАЛИСТЫ" И ПРОЧИЕ ПИДОРЫ.
ЛИЧНО Я ОТНОШУСЬ К ВАМ, КАК К БОЛЬНЫМ, УЩЕРБНЫМ ЛЮДЯМ.
ВЫ СТРАДАЕТЕ ПОРОКОМ. НЕЛЬЗЯ ЭТОТ ПОРОК ПРЕВРАЩАТЬ В ДОСТОИНСТВО. НЕ НАДО ВЫПЯЧИВАТЬСЯ, ЛЕЗТЬ ЛЮДЯМ НА ГЛАЗА.
ВАС МАЛО, ВАС НЕ ЛЮБЯТ. БОЛЕЕ ТОГО, ВАС ПРЕЗИРАЮТ».
Ни о каком уважении речи не шло: геев втаптывали в грязь, их преследовали законом; так что о таком было лучше молчать, и Стив молчал, а Баки, казалось, и правда забыл.II
Баки замечал, что со Стивом что-то происходит, и спрашивал об этом. — Что с тобой? — Баки обеспокоенно хмурился, глядя на него. — Ты сам не свой последнее время. Баки действительно переживал, и Стив не хотел его обидеть, так что каждый раз придумывал разные причины, лишь бы не говорить правду, пока не остановился на одной: — Это из-за свидания. — С Фрэнни что-то не так? Фрэнни была последней девушкой, с которой Баки устроил Стиву свидание, и, честно говоря, она была очень, очень хороша. Фрэнни не стала воротить от него нос, тем не менее на следующее свидание так и не пришла. Стив её не приглашал. Фрэнни намекнула, что была бы не против встретиться ещё раз, потому что они могли бы стать друзьями и видеться чаще, собираться втроём. Было ясно как день, что Фрэнни нравился Баки. Ведь Баки всем нравился. — Нет, Фрэнни чудесная, — сказал Стив, ведь это была правда, — но ты ведь знаешь, как это бывает. Баки понимающе кивнул, хотя откуда ему было знать, о чём говорил Стив. Он никогда не оказывался на его месте: он всегда был в центре внимания, ещё со школы девушки не сводили с него взгляда. — Знаешь, может, Фрэнни, конечно, действительно чудесная, — Баки перекинул руку Стиву через плечо и обнял, — но обязательно найдётся кто-то ещё лучше, — он улыбнулся. — Не вешай нос, Стиви. Стив вяло улыбнулся в ответ. Конечно найдётся. Уже нашёлся, только никогда об этом не узнает.III
(правая ладонь на его левом плече, проницательный взгляд в глаза) я вместе с тобой до самого конца, Стив. Молчать было невыносимо. Хотелось кричать во всё горло, срывая голос, потому что чувства и эмоции переполняли его душу, разрывали его сердце, но его любовь должна быть тихой и незаметной, если он всё ещё хотел любить, и почему только это так несправедливо. В их сторону и так косо поглядывали после того, как в тридцать шестом, через несколько недель со дня смерти Сары Роджерс, они стали жить вместе, стали делить быт, скудные доходы и расходы, и производили впечатление крохотной молодой семьи — лишнее внимание, грязные разговоры и сплетни им были ни к чему, если они всё ещё хотели жить в Бруклине спокойно, а видит бог, они действительно этого хотели. Но их сокровенным желаниям не суждено было сбыться — ветер грандиозных перемен дул в их сторону. Приближалась ВОЙНА. И осклабляющаяся, оглушительно громыхающая своими костями СМЕРТЬ, верно идущая за ВОЙНОЙ по пятам.IV
Дорогой Стиви, Привет! У меня радостные новости: моя подготовка скоро закончится, и, прежде чем отправиться на линию фронта, я вернусь домой на пару деньков — должен успеть к «Старк Экспо», так что наши планы ещё в силе. Не передать, как я соскучился и хочу увидеться! Искренне твой, ДжББ. P.S. Береги себя, ладно? И не глупи, Стиви, пожалуйста, я прошу. Я хочу видеть тебя живым, когда вернусь домой.____
<Телеграмма. 02.19.1943> Не переживай со мной все будет в порядке Ждем тебя = СтивV
Когда Баки — сержант Джеймс Бьюкенен Барнс, сто седьмой пехотный, — пару дней назад вернувшийся домой из Кэмп Маккой, весь из себя гордый и страшащийся, но умело скрывающий это за озорной косоватой усмешкой, должен был уйти на корабле в Европу, прямиком на фронт, Стив подумал, что пришло то самое время — время открыться, время сказать, зачем ждать ещё? Возможно, это был последний раз, когда они виделись. Последний шанс. Пусть говорит сейчас или же молчит во век. не наделай глупостей, пока меня нет. как я могу? ты все их заберёшь с собой. сопляк. придурок. (крепкие объятия) Во время этих крепких объятий, прижимаясь грудью к груди Баки, возможно, делая это в самый последний раз в их жизни, Стив и хотел прекратить свой обет молчания и тихим, сокровенным шёпотом, как на исповеди, вывалить на Баки всё, о чём молчал все прошедшие годы с того дня, о котором они решили забыть, но в последнюю минуту передумал: убедил себя, что это ужасное решение, а впереди Баки ждало и без того много ужасов, так зачем портить прощание? Пусть Баки помнит о нём только хорошее. Он этого заслуживает.VI
Дорогой Стиви, Привет! Извини, что так долго не писал. К сожалению, не на все твои письма я могу ответить, как бы сильно я этого ни хотел: свободного времени, которое можно было потратить на личные дела, крайне мало, и то мы используем его, чтобы урвать крохи сна. А ещё в одном из окопов я потерял карандаш, представляешь? Дуган (я тебе рассказывал о нём) одолжил мне свой, но долго хохотал, когда узнал, что случилось с моим. Он придурок, но об этом я тоже тебе уже рассказывал. В каждом письме ты спрашиваешь, как я. Так вот, Стиви, я в порядке. Ну, может быть, только кашляю и знобит немного, но в окопах чертовски холодно — можно зад отморозить, честное слово! Да и наша форма не рассчитана на морозы, а грузовик с зимними комплектами снаряжения подорвали немцы. Но не беспокойся, Стиви! Я крепкий парень, я выдержу. Не пойми меня неправильно, но я всё-таки рад, что ты оказался не годен к службе и тебя здесь нет. Почти каждый день я наблюдаю, как умирают хорошие люди, некоторых мы даже не можем забрать с собой, чтобы похоронить как полагается, и они так и остаются лежать там (я помню их всех), — не знаю, что со мной стало бы, если бы ты был одним из них. Скорее всего, ты возненавидишь меня за следующие слова, но я должен сказать их — может быть, потом у меня не будет возможности сделать это, кто знает? Так вот, я не забыл ТОТ день, как ни старался, хотя мы пообещали об этом друг другу, чтобы сохранить нашу дружбу. Плохой из меня получается друг, наверное. Кстати, забыл сказать: я оставил тебе на память свою фотографию. Если найдёшь её и мы ещё встретимся — ну а вдруг? — можешь врезать мне по лицу, только не избегай меня, ладно? Дай мне шанс — я изо всех сил буду стараться быть лучшим другом, чем был. Искренне твой, ДжББ. P.S. Я получил все твои письма. Надеюсь, их было только три, потому что именно такое количество я получил (Дуган всё думает, что мне «строчит письма пачками» моя «ненаглядная», но Дуган — придурок). P.S.S. Пожалуйста, приглядывай за моими сёстрами: Бекки пишет, что нашла себе парня и он «просто замечательный, Баки!!!», но ты же знаешь этих влюблённых девчонок: они всегда теряют голову и не обращают внимание на недостатки.___
Баки, Я знаю, ты редко отвечаешь на мои письма (и я это понимаю), но я пишу тебе уже четвёртое письмо, а ответа от тебя так и неслышно (обычно ты отвечаешь уже после второго, редко — после третьего моего письма, но всё же отвечаешь). Надеюсь, дело в том, что ты из-за чего-то обиделся на меня, потому что ни о какой другой причине я думать не хочу. Убедительно прошу: напиши, как сможешь. Молчание от тебя невыносимо. Крепко обнимаю. Твой верный друг Стив. P.S. Пожалуйста, будь жив. Это не та черта, которую я себе представлял. Уверен, ты тоже.VII
(испытующий взгляд) она тебе не нравится? (косая усмешка) если она любит тебя, то я уже люблю её, Стиви. Сложно сказать, был ли Стив влюблён в Пегги по-настоящему. Он, определённо, питал к ней что-то, но так и не смог понять, что именно это было; Стив был уверен только в том, что его чувства к Пегги отличались от тех, что он испытывал к Баки, а Баки, он знал, он любил. Пегги напоминала ему Баки — не внешне, разумеется нет, но было что-то в её отношении к нему, в том, как она говорила с ним, как смотрела, что невольно наталкивало на мысли о Баки, о котором Стив безумно тосковал. Может быть, Стив потому и обратил на Пегги внимание и, как мог, отвечал на её заинтересованность в нём, которая стала особо заметна после его чудесного — «нет в этом никакого чуда, Роджерс, лишь голая наука и моя гениальность, разумеется» — превращения. Люди вокруг верили, что он и Пегги были влюблены друг в друга. Даже полковник Филлипс был убеждён, что у них был роман, и смотрел на это сквозь пальцы несмотря на то, что романтические отношения между офицерами были запрещены. Впервые Стив мог говорить о своей любви громко и открыто и— не хотел этого. Конечно, порой приятно было чувствовать себя как все — знать, что можешь поцеловать кого-то на виду у всех и не ждать, что тебя непременно посадят за это в тюрьму, — только счастья это не приносило. (поцелуй) Стив? я— я не могу. извини, Пегги. кажется, там Баки, и он зовёт— если ты не хочешь меня, то так и скажи, Стив, только не надо этой лжи. (молчание) я так и думала. (тяжёлый вздох, накинутый обратно на женские плечи военный китель) вы двое, ты и сержант Барнс, переступаете дозволенную черту. (острый, помрачневший взгляд) это какую же? отделяющую друзей от любовников. я ведь не слепая, Стив. ты любишь его, не отрицай. мы друзья. конечно я люблю его, но и тебя я тоже люблю, Пегги. меня ты любишь как друга, а его ты любишь сильнее. в этом вся разница. скажи, ты бы хотел, чтобы сержант Барнс сейчас был на моём месте. (молчание, напряжённо сжатая челюсть) (горькое хмыканье) хотел бы. зачем я вообще спрашиваю. ты расскажешь? не будьте смешным, капитан Роджерс. как будто мне кто-то поверит.VIII
Конечно Стив пошёл в Аццано за Баки, а Баки — за Стивом. храбрый мальчишка из Бруклина, которому не хватало ума уйти от драки, — вот за ним я готов последовать хоть в самое пекло ада. Баки присоединился к Воющим коммандос и последовал за Стивом, и это ПОГУБИЛО его. Стив погубил его. Это он виноват, ОН, вовсе не Гидра.IX
— Ты решил мне так отомстить? — усмехается Баки, и Стив не сдерживает ответной усмешки. — Я прикрою! — обещает Баки, и Стив не сомневается в его словах, потому что доверяет. Не было никого, кому он доверял бы так же сильно. — СТИВ! — кричит Баки, и всё, что может сделать Стив, так это зажмуриться, чтобы не видеть, как Баки падает, падает падает, потому что это разбивает ему сердце. Огромная дыра образуется в груди, и Стив понимает: ничто не способно заполнить образовавшуюся пустоту. Баки не стало. Мир разлетается на куски.X
В сорок четвёртом году СМЕРТЬ разлучила их лучшими друзьями, и Стив ужасно сожалел, что молчал все эти годы, и так и не нашёл в себе должной смелости признаться и переступить черту, отделяющую друзей от любовников, хотя Баки всегда считал его смелым. Кажется, зря. С ЛЮБОВЬЮ ТВОЙ БАКИ Они могли быть вместе счастливых одиннадцать лет, а в итоге не были вместе ни одного, и всё из-за того, что Стив, храбрый Капитан Америка, всю свою жизнь на самом деле был жалким трусом.XI
Стив может посадить Валькирию на лёд. Он может это сделать и даже останется жив, и— Зачем он спасал мир, чтобы остаться одному?