44
Стив так щедр, что выделил ему целую комнату, как только они стали жить вместе. (На самом деле, Стив сделал это ещё раньше: как только узнал, что Баки жив; он всё для него подготовил). Все вещи, которые находятся в той комнате, принадлежат Баки. В том числе и удобная кровать. Когда Баки засыпает на кровати и чувствует, будто падает, падает, падает, падает спиной вперёд — он не видит, куда, и зажмуривается, и так страшно, Господи КАК ЖЕ СТРАШНО он не хочет падать вечность а кажется что это будет именно вечность но но— СТИВ— Баки ударяется о землю, ударяется о камни, кости хрустят, повсюду кровь, кровь, её так много, ОТКУДА ЕЁ СТОЛЬКО, В НЁМ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ТАК МНОГО КРОВИ, он не может двигаться. Он умирает от кровотечения, умирает от обжигающего холода. Нет, нет, нет нет нет— ГОСПОДИ Я НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ!.. Из-за этого Баки боится засыпать на кровати. Когда он устаёт, то спит на голом полу. Как животное. Может, ему там самое место. — Ты мало спишь, — участливо замечает Стив, и Баки готов к тому, что Стив скажет, что это ненормально. Что Баки ненормальный. Что он МОНСТР, ведь он действительно монстр и Стив тоже увидел это он больше не станет молчать и жалеть ТЕБЯ ОН ОСТАВИТ ТЕБЯ И ТЫ БУДЕШЬ ИСТЕКАТЬ КРОВЬЮ И ЭТО БУДЕТ ЗАСЛУЖЕННО— Стив не говорит этого. Он вообще дальше ничего не говорит — молчаливо ждёт, что скажет Баки. Стив даёт Баки возможность уйти от прямого ответа, бросив что-то незначительное, вроде «ага», или ответить правду. Наверное, оттого, что у него есть этот выбор, Баки говорит: — Не хочу мешать тебе. — В чём дело? Стив пытается понять. Баки не знает, как объяснить. Когда он спит, то теряет над собой всякий контроль, поэтому проще не спать вообще. Он бодрствует, сколько хватает сил, думая, что, вымотавшись достаточно, сны не придут к нему. Но они приходят каждый раз. Видя эти сны, Баки кричит, истошно вопит и рыдает. Может напасть — обязательно нападает — на того, кто попытается разбудить его. — Мне снятся кошмары, — только и говорит Баки. — Хочешь поговорить о них? — Нет. Стив мог бы настоять на том, чтобы Баки рассказал, но Стив только кивает — понимаю. (Баки не хочет, чтобы Стив понимал ТАКОЕ, почему, но почему это должен быть именно Стив, он ведь хороший, разве он заслуживает, нет, нет, конечно он не заслуживает). — Мне тоже снятся кошмары, — признаётся он, — они о тебе. Чаще всего мне снится тот поезд, и я опять не могу тебя поймать. На самом деле, я никогда не могу тебя поймать: даже когда хватаю за руку, то не могу удержать или отрываю тебе руку, и ты опять падаешь, и— Баки напряжённо замирает, взгляд становится пустым: ему тоже это снится; всё разница в том, что в его снах Стив сам отпускает его руку, и последнее, что видит Баки перед тем, как умереть, это искорёженное ненавистью и злостью лицо Стива. «ВОТ И ТА САМАЯ ЧЕРТА, ТА САМАЯ ЧЕРТА, ТА САМАЯ ЧЕРТА», — повторяет эхо голосом Стива, издеваясь над ним. Баки не знает, что это, но, судя по тому, что он чувствует, как нечто острое и холодное вспарывает его и потрошит, не оставляя внутри него ничего, кроме пустоты, это нечто важное. Стив резко замолкает. — Извини. Не стоило напоминать тебе об этом. — Всё в порядке, — говорит Баки. Баки лжёт, и Стив знает, что он лжёт, и Баки не понимает, кого хочет этим обмануть: себя или Стива. Наверное, себя. — Совсем не в порядке, но у тебя есть я, у меня есть ты — у нас есть всё, что нам нужно. Мы справимся, — уверенно говорит Стив, — обязательно. Баки слабо улыбается лишь уголками губ. Хотелось бы.45
Баки часто снится один и тот же сон. В отличие от других снов, он отчётливо помнит его после пробуждения. Он заперт и не может пошевелиться; тело не слушается его, как будто полностью онемело. Проходит немного времени, прежде чем Баки понимает: не онемело — замёрзло; и если он пошевелится, то от него отломаются куски. Ему приходится стоять неподвижно, чтобы остаться целым. Он не может даже закричать, чтобы позвать на помощь. К тому же он знает, что это не поможет: никто его не услышит. Баки остался совершенно один. Чувство неконтролируемого первобытного страха ударяет по нему, и он разваливается. Сначала лопается, трескается и отслаивается кожа, оседая стекольным крошевом у ног, затем с оглушительным грохотом с него падает красное заледеневшее мясо и внутренние органы, разлетаясь в стороны, оставляя голые кости, которые от крови кажутся угольно-чёрными. Всё время, что от него отваливаются куски плоти, Баки кричит и в итоге глохнет от собственного крика. Сразу после пробуждения он боится пошевелиться и какое-то время лежит неподвижно, чтобы не развалиться на куски по-настоящему. Лёгкие горят — дышать больно, но это даже хорошо, это значит, что он не спит. Когда разум проясняется достаточно, чтобы понять, что он бодрствует и может двигаться и это не разрушит его, Баки с силой трёт лицо ладонями, как будто это поможет стереть воспоминания о сне. Но воспоминания удивительно сильны, избавиться от них не получается. На этот раз Баки даже жалеет, что способен помнить об этом. Наверное, в этом нет ничего необычного. Сон — не прошлое; он помнит их, как помнит кровь на своих руках и запах пороха, как помнит каждую цель — каждого убитого им человека.Страница из записной книжки
Я не прекращаю думать о том, что отличает человека от монстра.
Я спросил Стива, что он думает об этом. Он сказал, что разница в сострадании и раскаянии — монстр на это не способен.
Я спросил, а как же любовь, и Стив почему-то промолчал.
46
Холодно. Здесь так чертовски холодно. "Цели: Говард и Мария, следом за ними — их сын". “НЕТ, НЕТ, НЕТ, Я НЕ БУДУ—” "Подготовьте его к наказанию". Они приходят за ним из ниоткуда — вырастают из теней; он вырывается, он не дастся так просто. Нет, нельзя, нельзя нельзя НЕЛЬЗЯ— “Я НЕ БУДУ УБИВАТЬ РЕБЁНКА”, — ревёт он, как раненый зверь. Он ревёт до тех пор, пока лёгкие не начинает саднить от крика, но они глухи к его крикам и только тянут и тянут, и тянут к нему омерзительные руки, похожие на щупальца Кракена, и хотят усмирить его и приковать — он не прекращает бороться с ними, но одной руке всё же удаётся дотронуться до его плеча. «Баки». Краткий миг отчаянной, невозможной борьбы сменяется мигом непереносимого отчаяния: они никогда не использовали это имя — только один человек называет его так, и этот человек не может— он обещал, он всегда выполнял свои обещания— Баки отказывается верить, что этот человек среди них, и продолжает и продолжает и продолжает бороться. «Баки», — вновь зовёт его тот же голос, только сейчас он звучит более сиплым. Баки открывает глаза. Взгляд тут же падает на красный отпечаток его пальцев, расцветающих на горле Стива, — Баки знает, это отпечаток левой руки. — Зачем, — хрипит Баки. Зачем ты пришёл сюда, зачем разбудил, зачем терпел, когда мог освободиться, ну и что что это причинило бы мне боль ты бы остался цел зачем зачем ну зачем Стив? Стив рядом с ним — на коленях, как будто молится или просит прощения. — Это не твоя вина, — сразу же говорит Стив, зная, за что зацепился взгляд Баки, но Баки не верит его словам. — А чья. Стив не говорит прямо, что это он виноват, но говорит достаточно, чтобы понять это: — Я не учёл, что это быстрая фаза сна и что будут последствия, если я сразу разбужу тебя. «Я». — Ну да, — хмыкает Баки. Он всё ещё не верит. — Что я кричал? нет нет НЕТ ПОЖАЛУЙСТА НЕ ХОЧУ УБИВАТЬ РЕБЁНКА! Стив качает головой. — Ничего. Только плакал. Баки не может понять, лжёт ли Стив. Ему кажется, он всегда кричит во сне, срывая голос, но на этот раз его глотка не ощущается надорванной криками и ужасающими воплями. Зато кожу лица стягивает от высохших слёз. Баки чувствует себя виноватым, но не может сказать, откуда берётся это чувство вины. — Извини. С каждым разом извиняться получается лучше и лучше, его «ИЗВИНИ» больше не звучит бесчувственно, как это было прежде. Теперь в нём слышится раскаяние. Стив недоуменно хмурится: — За что ты извиняешься? Баки мог бы извиниться за многое, у него полно грехов на душе, которые разрывают её на части и сжирают, кусок за куском. — За себя, — прежде, чем Стив открывает рот, Баки добавляет: — И не говори, что мне не стоит извиняться. Стоит. Я виноват. Я это знаю, и ты тоже это знаешь. Если мои извинения чего-то стоят, прими их. Пожалуйста. Пожалуйста, Стив, пожалуйста, ты не хочешь наказывать меня хотя я заслуживаю наказания тогда вместо этого прости меня пожалуйста прости меня мне это нужно мне нужно твоё прощение мне нужна твоя любовь мне нужен ты ты единственный кто есть кто остался не отворачивайся пожалуйста пожалуйста ПОЖАЛУЙСТА. — Пожалуйста, прости меня, — умоляет Баки, вновь чувствуя слёзы на глазах, и не может заставить себя остановиться, повторяя: — Пожалуйста, пожалуйста пожалуйста— Стив берёт его лицо в ладони и прямым взглядом смотрит в глаза, не обращая внимания на слёзы, как будто их нет вообще, не обращая внимания, насколько Баки уродлив и слаб, и ничтожен. — Хорошо, Баки, — голос Стива твёрд, полон обещаний и прощения, которого Баки не заслуживает на самом деле, но которое Стив благодушно дарует ему, — я прощаю тебя, — он наклоняется и прижимается губами ко лбу Баки, — за всё. А потом Стив берёт его левую руку и целует её тоже. — Я могу рассказать тебе что-нибудь из нашего детства, чтобы ты скорее заснул. Баки знает, заснуть больше не получится, но ему нравится слушать и слышать голос Стива, и вдруг после его рассказа он вспомнит что-нибудь ещё, что-нибудь важное, что вернёт его прежнего, того Баки, кого Стив знал и о ком тосковал во льдах семьдесят лет, так что он говорит: — Расскажи. Голос Стива наполняет ночь. Повернувшись лицом к Стиву, Баки лежит неподвижно, свернувшись как эмбрион. Стив уже не сонный, но он проснулся совсем недавно, проснулся из-за него, и, убедившись, что Баки ничего не угрожает, что его главная угроза — это лишь он сам, Стив мог бы вернуться к себе, мог бы заснуть вновь, но он не уходит — остаётся рядом, хотя никто его не заставляет. Баки кладёт руку в пустое пространство между ними — Стив накрывает её своей. В благодарность Баки закрывает глаза и делает вид, что засыпает, потому что обычного «СПАСИБО», даже самого искреннего, чтобы поблагодарить, ему кажется, будет недостаточно: оно не уместит в себе глубину того, что Баки испытывает сейчас. Стив уходит, только когда первый луч восходящего солнца проникает в комнату. Он задёргивает шторы и возвращается — оставить поцелуй. — Спи спокойно, — шепчет Стив и огибает кровать и лежащего на полу Баки, чтобы попасть к двери. Дверь закрывается тихо — Стива больше в комнате нет, но Баки всё ещё кажется, что он ощущает едва уловимое прикосновение его губ к уголку своего рта.47
Лёжа без сна, Баки думает, что мог бы уйти, раз причиняет столько неудобств, раз ОПАСЕН (для себя, опасен для каждого, кто рядом с ним), но Стив нужен ему; и нужен не только потому, что Стив является прямой и самой крепкой его связью с прошлым, связью с самим собой. Стив нужен ему, и Баки хочет заботиться о нём, хочет беречь его, хочет быть рядом — то, что Баки раньше считал обязанностью, своей миссией, плавно становится его ЖЕЛАНИЕМ. Баки понимает, на что это похоже, но боится признаться даже самому себе. Он не хочет ошибаться, ведь ещё не совсем понимает, каково по-настоящему любить кого-то. Он ЛЮБИТ Стива. Баки знал, что в прошлом уже любил его (в противном случае стал бы он писать «С ЛЮБОВЬЮ» на обороте той фотографии почти семьдесят лет назад?), но это в прошлом — сейчас всё иначе. Он не тот человек, что был прежде, он даже не знает, как это — быть прежним.