***
За те несколько дней, что они провели вместе, Се Лянь понял, что любимой игрушкой ребёнка стал деревянный меч. Конечно, ему бы лучше подошла деревянная сабля, но Се Лянь не хотел утруждать Инь Юя, ведь он и так всё это собрал. Сначала он очень любил играть в военного. Это было мило — смотреть, как он марширует по комнате и командует воображаемыми войсками. Но это так же было больно. Они оба были солдатами в прошлом. И оба были слишком молодыми, когда познали так много кровопролития. Так много смертей. И он знал. Они никогда не обсуждали смерть Хуа Чэна. Не очень вежливо было бы обсуждать подобное с ним как с демоном, хоть они и были замужем. Тем не менее, часть Се Ляня знала. — Умереть за тебя в бою — высочайшая честь для меня. Зато отвлечь Хун-эра было очень легко. Он придумал игру, дав нарядиться Хунхун-эру небожителем, пока сам он играл роль злого духа. Что ж, это было и правда иронично. — Ах, ох, — играл свою роль Се Лянь, выбив меч из руки Хун-эра, — я обезоружил тебя, маленький небожитель. Признаёшь ли ты поражение? — Нет! — Нет? Но ты теперь беззащитен. Ты никогда меня не одолеешь! — Мне и не нужен мой меч! — выкрикнул мальчик, выставив руки перед собой, — я выстрелю в тебя огнём! — И когда это ты научился стрелять огнём из своих рук? — Всегда умел! — утверждал Хунхун-эр, хотя Се Лянь был уверен, что эта идея возникла у него только что, — я Повелитель Огня! — О? В таком случае, я был у Повелительницы Дождя и взял её волшебную шляпу, чтобы пошёл дождь и огонь потух. — Мой огонь водостойкий! — Тогда мне очень повезло, что я бессмертный демон, — парировал «демон», подхватив с пола деревянный меч и ткнув им в грудь ребёнка, — попался. — Нет, нет! — запротестовал Хун-эр, топнув ногой, — у меня есть магическая броня, так что меч против меня не сработает! — А это магический меч, который может проткнуть непробиваемую магическую броню, — объяснил Се Лянь, снова ткнув мечом в грудь ребёнка. — Не-а! Только я владею волшебным мечом! — лицо Хунхун-эра покраснело от того, как яростно он мотал головой из стороны в сторону, — когда его берёшь ты, он становится простым и деревянным! Се Лянь вздохнул. То есть ты можешь изменять правила для себя, а я — нет? Тогда у меня и правда нет шансов. — Что ж, думаю, для меня уже всё кончено, — Се Лянь театрально повалился на пол, притворяясь мёртвым, — этот старый демон признаёт своё поражение перед лицом несокрушимой божественной мощи. Хун-эр хихикнул и сел на него сверху. Се Лянь засмеялся и внезапно схватил его. Он и правда был таким милым! Конечно, за исключением некоторых моментов. Се Лянь хоть и запомнил, что любимой игрушкой мальчика был деревянный меч, он так же помнил, что сусальное золото тому не нравилось. — Когда я был твоего возраста, это была моя любимая игра, — рассказывал он, аккуратно расставляя золото. Хунхун-эр внимательно наблюдал за тем, как растёт золотой дворец, на его лице читалось сложное выражение. Он не выглядел незаинтересованным, но и игрой явно не наслаждался. Когда фундамент был закончен, Се Лянь протянул ребёнку один листок. — Вот, не хочешь попробовать? Хун-эр посмотрел на золото в его ладони, после чего снова перевёл взгляд обратно на замок. — Мне не нравится! — с этими словами он взмахнул рукой, разрушив всю конструкцию. Се Лянь нахмурился. Будь он в возрасте Хунхун-эра, то сейчас бы закатил истерику похуже любой другой, которую он когда-либо наблюдал у ребёнка. Однако спустя восемьсот лет, в любом случае, он лишь промолчал и начал собирать дворец заново. — Хочешь попробовать ещё? — спросил Се Лянь, когда строение снова выросло до нужных размеров. — Нет! — на этот раз Хун-эр пнул его ногой, так что листки сусального золота разлетелись по всей комнате. Се Лянь вздохнул, снова собирая их. Может, сейчас ему и не нравилась эта игра, но у Се Ляня она вызывала самую настоящую ностальгию. И он думал, что попытался бы сыграть в неё вместе ещё пару раз, и надеялся, что мальчику она всё-таки понравится.***
После уроков каллиграфии и игр по графику Се Ляня у Хун-эра шёл тихий час. Это было ему необходимо, хоть с первого дня их совместного проживания стало очевидно, что после еды ребёнок быстро становился раздражительным. Но даже так Хунхун-эр презирал это. — Я не устал. Не устал! – кричал тот, вставая на кровать ногами каждый раз, когда Се Лянь клал его обратно. — Я понимаю, что тебе хочется ещё поиграть, но тебе нужен отдых, — объяснил Се Лянь, вновь поймав его и положив на матрас. — Я не хочу! — Просто полежи немного, хорошо? — он замотал его в одеяло, убедившись, что на этот раз мальчик точно не выберется, — тебе станет гораздо лучше, когда ты проснёшься. Хун-эр взглянул на него, но очередной попытки сбежать не предпринял. Удовлетворённый, Се Лянь ушёл на кухню помогать Инь Юю убираться после обеда. А когда он вернулся в комнату проверить мальчика, тот, на самом деле, и не спал. Вместо этого он валялся на полу и забавлялся со своими игрушками. — Хун-эр, уже время спать! — отругал Се Лянь. Он застыл, понимая, что его поймали с поличным, и быстро отбросил игрушку, которую держал в руке. Се Лянь вздохнул, понимая, что уговаривать Хунхун-эра бесполезно. Он слишком упрямый. — Тогда ладно, — Се Лянь протянул ему руку, и тот сразу же принял её, встав с пола, — я не могу заставить тебя спать, так что, если ты правда не хочешь, можешь помочь мне с домашними делами. Он привёл ребёнка в библиотеку, вручил тряпку и поручил ему протирать полки, пока сам Се Лянь сортировал свитки. Хун-эр работал прилежно, вероятно, довольный тем, что избавился от необходимости дневного сна, но уже очень скоро его движения стали значительно медленнее. Он шмыгнул, почувствовав усталость. — Хун-эр? — отвлёкся от работы и мягким голосом позвал Се Лянь, — ты уверен, что не хочешь вернуться в комнату и лечь спать? — Н-нет… я не устал! — замотал головой Хунхун-эр, плача сильнее. — Иди сюда, — проворковал он, подхватывая мальчика на руки, — всё хорошо, малыш. Хун-эр продолжал плакать, пока Се Лянь качал его на руках, нежно успокаивая. В конце концов, довольно скоро плач ребёнка затих, и его дыхание выровнялось. Оставшуюся работу Се Лянь выполнил с мальчиком на руках. Однако на следующий день история с дневным сном повторилась. — Я не устал! — Хунхун-эр скинул одеяло, — я не хочу спать! — Ты устал и ты будешь, — констатировал Се Лянь, вновь накрыв его одеялом. Хун-эр надулся и поморщился, глядя, как Се Лянь покидает комнату. По крайней мере, когда он в этот раз вернулся в комнату, ребёнок всё ещё находился в постели, что, определённо, было победой. Правда, его глаза были широко открыты. — Хун-эр… — Се Лянь глубоко вздохнул, сев на край кровати, — ты хотя бы пытался уснуть? — Пытался! — Хунхун-эр сказал и резко сел, после чего вообще выпрыгнул из постели, — я же сказал, что не хочу спать. Я ненавижу спать днём, уж лучше помогать тебе с делами по дому. Он немного шатался на месте, где стоял, и выглядело это довольно жалко. — Ты устал, ты ведь едва можешь идти! — Могу! — в доказательство Хун-эр сделал несколько нетвёрдых шагов вперёд, после чего Се Лянь быстро поймал его. Он встал, держа мальчика на руках. — Хорошо, я возьму тебя с собой. Сегодня я займусь стиркой. Это звучит веселее отдыха? — Угу, — ребёнок зевнул, потерев рукой уголок глаза. Он удобно устроился головой на плече Се Ляня. Хунхун-эр уснул раньше, чем Се Лянь дошёл до конца коридора. На третий день Се Лянь решил, что с него хватит. Не то чтобы его злило поведение Хун-эра, но он был им обеспокоен. Мальчик, очевидно, был вымотан, но отрицал это до последнего, пока больше не мог оставаться в сознании. В то же время он спокойно спал ночью, и Се Лянь не понимал, почему к дневному сну он относился иначе. Конечно, Сань Лан всегда настоял на том, чтобы помогать ему с домашними делами, но это был ребёнок. Ни один ребёнок, которого Се Лянь встречал за восемьсот лет своей жизни, никогда так не стремился кому-то помогать с уборкой. — Я не– — Хун-эр, — пресёк его попытку Се Лянь и смерил его взглядом, — я знаю, что ты устал, даже если ты утверждаешь обратное. Ты не скажешь мне, что случилось? Хунхун-эр нахмурился, скрестил руки на груди и отвёл взгляд, дабы не видеть Се Ляня. — Я не хочу спать. — Но тебе это надо, — напомнил он мягким голосом, — есть какая-то причина того, что ты не хочешь спать днём? — Ненавижу спать, пока остальные бодрствуют, — ответ Хун-эра звучал так, будто его вытягивали из него под пытками, а не вежливо спросили. Услышанное заставило Се Ляня наклонить голову в раздумьях. Что это было? Классическая проблема страха что-то упустить? — Хун-эр, если ты будешь спать днём, ты ничего не пропустишь, обещаю. Если это заставит тебя чувствовать себя лучше, я останусь здесь с тобой. Ребёнок повернулся в сторону Се Ляня, его глаза расширились и заблестели. — То есть ты будешь следить за мной? — Да, конечно, я просле… — он запнулся, внезапно осознав слова Хунхун-эра, — прослежу? Хун-эр кивнул, подойдя ближе и сев рядом с Се Лянем. — Что ты имеешь в виду под «следить»? — задал вопрос Се Лянь, сомневаясь, что хочет знать ответ. — Обычно мы с братьями меняемся. Хотя мой старший брат всегда не спит дольше всех, он говорит, что слишком взрослый, чтобы спать днём. Если кто-то продолжает следить, то он может разбудить других, если произойдёт что-то плохое, например, папа придёт домой пьяным. Так мы успеем спрятаться до того, как он увидит нас и разозлится. — Ох, Хун-эр, — Се Лянь притянул его к себе и крепко обнял, — твоего папы здесь нет, понимаешь? Никто никогда не посмеет ранить тебя здесь. Я им не позволю. Но если тебе так будет легче, то я, конечно, останусь здесь и присмотрю за тобой. Жаль, что ты не сказал мне об этом раньше. Он забрался дальше на кровать и опёрся о стену, в то время как Хунхун-эр лёг головой на его колени. Се Лянь гладил его по волосам до тех пор — и ещё очень долго после этого, — пока мальчик не уснул. Се Лянь был рад, что Хун-эр уже уснул и не может видеть его слёзы. Сердце разрывалось от мыслей о том, сколько пережил его Сань Лан. И тогда он поклялся себе: никогда больше. Се Лянь прижал его к себе, чтобы успокоить скорее самого себя, чем спящего ребёнка. — Я обещаю, никто никогда не посмеет ранить тебя снова.***
Хун-эр нашёл новый способ расходовать чернила на их занятиях каллиграфией. Хотя Се Лянь никогда не считал расточительством картины своего Сань Лана. Возможно, таланта к каллиграфии у него и не было, но вот предрасположенность к рисованию проявлялась даже в столь юном возрасте. Мазки были не настолько ровными, как те, к которым привык Се Лянь, а ещё Хунхун-эр размазал тушь по бумаге, оперевшись на неё рукой, но для Се Ляня картина была идеальна. Он даже не мог заставить себя отругать мальчика за то, что тот буквально проигнорировал его указания. — Что ты рисуешь? — Се Лянь наклонился, чтобы посмотреть на рисунок. Хун-эр застыл, кисть в его руках прекратила своё движение, из-за чего на бумаге появилась клякса. — Всё хорошо, дорогой, ты можешь продолжать, — поспешил успокоить Се Лянь, ласково погладив ребёнка по голове, тем самым дав знать, что не злится, — ты очень талантливый. Хунхун-эр взглянул на него широко открытыми глазами: — Правда? — Точно, — он наблюдал, как Хун-эр продолжал рисовать. Когда картина была закончена, мальчик гордо показал картину Се Ляню с довольной улыбкой на лице. — Я нарисовал нас с тобой! — Мне очень нравится, Хун-эр, — голос Се Ляня был полон нежности. Ему правда нравилось. Безусловно, рисунок не был настолько же детализированным, как те реалистичные портреты, которые его муж писал для поклонения. Но он был гораздо лучше простеньких нарисованных палочек и линий, к которым было склонно большинство детей. На рисунке Се Лянь стоял ровно и гордо, с широкой улыбкой на лице. Рядом с ним стоял Хунхун-эр с, судя по всему, мечом в руке. И он тоже улыбался. — Знаешь, — обратился к нему Се Лянь с довольным взглядом, — многие художники подписывают свои работы. Хун-эр неловко заёрзал на своём месте и отвёл взгляд. Он пробормотал себе под нос что-то, что Се Лянь не расслышал. — Что? — Я не знаю как… — повторил ребёнок, низко опустив голову. В тот момент Се Лянь почувствовал себя настоящим идиотом. Конечно, Хунхун-эр ещё не умел читать и писать. Хуа Чэн, очевидно, был самоучкой, и, хоть его почерк был ужасным, за последние пару столетий он познал, как минимум, самые основы. Когда сам Се Лянь был ребёнком, у него был собственный наставник, который тратил несколько часов в неделю, обеспечивая тому идеальный почерк. Но у Хун-эра не было такой роскоши. Он происходил из бедной семьи, в которой даже между братьями отношения были натянутыми. Каждый день он не жил, а выживал. Естественно, что о каллиграфии не могло быть и речи. — Мне так жаль! — извинился Се Лянь, склонив голову, — я забыл, что ты так молод! Это нормально, что ты ещё не научился писать. Простишь ли ты меня за эту ошибку? Хунхун-эр выглядел застигнутым врасплох, с широко раскрытыми глазами и отвисшей челюстью. Только через пару секунд он вернул самообладание и неуклюже кивнул. — Вот, давай я покажу тебе иероглифы, и мы вместе сделаем подпись. Се Лянь схватил новый лист бумаги и сделал большую надпись — имя Хунхун-эра. Затем он взял руку Хун-эра в свою и помог ему кистью вывести те же иероглифы в углу рисунка. — Вот и всё! — Се Лянь улыбнулся и взъерошил волосы мальчика, — выглядит и правда красиво, Хун-эр. Могу я забрать это себе? — Зачем? — сконфуженно нахмурился ребёнок, глядя на свою картину. — Я хочу её повесить, конечно же! — Но это ведь… мусор, — тихим и неуверенным голосом пробормотал Хунхун-эр, — разве ты не был зол за то, что я зря потратил бумагу для письма? — Никогда, – отрезал Се Лянь, покачав головой, — это не мусор, а произведение искусства. И я очень рад, что Хун-эр создал его. Нарисует ли Хун-эр мне ещё? С этими словами он протянул мальчику ещё листок бумаги. Хун-эр уставился на неё с нечитаемым выражением лица. Спустя несколько секунд он кивнул и принялся за работу. С тех пор уроки каллиграфии стали гораздо приятнее. Се Лянь даже нашёл некоторые принадлежности для рисования, которые использовал Хуа Чэн, и показал ребёнку всё разнообразие цветов и кистей. К счастью, Дом Блаженства в основном использовался для хранения вещей. Взгляд Хунхун-эра сиял, когда он получил ещё больше цветов и сразу же начал рисовать новый портрет Се Ляня, на этот раз одетого в алые одежды. Хотя он всё ещё избегал использовать красный цвет, когда дело касалось его самого. Когда Хун-эр заканчивал рисовать, Се Лянь показывал ему иероглифы и помогал ему их выписывать. А после ребёнок нетвёрдо подписывал картины внизу своим именем. К тому же, кроме рисования их двоих, Хунхун-эр любил рисовать бабочек. Се Лянь попросил Инь Юя убрать ещё одну запасную комнату, чтобы превратить её в галерею работ мальчика. Он настоял на том, чтобы хранить каждую его работу, даже если самому Хун-эру не очень нравилось, как всё это обернулось. — Куда мне стоит повесить этот? — спросил Се Лянь, глядя на стену, постепенно покрывающуюся рисунками. — Вот сюда! — Хунхун-эр привстал на носочки и указал пальцем на пустое место. — Эта картина идеально туда подойдёт, — согласился Се Лянь, подойдя ближе, — не окажете ли Вы мне честь? Хун-эр хихикнул, когда Се Лянь его поднял. Он некоторое время ровнял рисунок, пока не был окончательно удовлетворён его положением. Затем ребёнок протянул руку, в которую Се Лянь тут же вложил нужный предмет, и повесил своё творение. Се Лянь сделал шаг назад, оглядывая стену. Прошло только несколько дней, но это уже была его любимая комната во всём Доме Блаженства.***
Хун-эр глядел на свои нетронутые палочки для еды. На этот раз он выглядел скорее задумчивым, чем злым. Мальчик посмотрел на тарелку, потом на Се Ляня и снова на столовые принадлежности. — Всё в порядке? — спросил Се Лянь, заметив странное поведение ребёнка. Тот никогда не был придирчивым и не колебался, когда дело касалось еды. Хунхун-эр всегда просто хватал всё, что перед ним лежало, и пихал себе в рот, пока у него от переедания не начинал болеть живот. Однако сегодня он всё-таки колебался. Его взгляд постоянно метался туда-сюда. Палочки, тарелка, Се Лянь. — Они слишком медленные. — Кто медленный? — Се Лянь опустил палочки, глядя, как взгляд Хун-эра бегает, бегает, бегает. В конце концов, он остановился на палочках, и Хун-эр робко протянул к ним руку. — Палочки, — он поднял их на уровень глаз, чтобы осмотреть, — мне надо быстро есть, а они слишком медленные. — Почему тебе надо быстро есть? — губы Се Ляня поджались. Хунхун-эр потупил взгляд, опустив палочки обратно. — Дома, если я не ем достаточно быстро, всю еду забирают мои братья, — он обернулся, выглядя хмуро и отстранённо. — Мой папа говорит, что это потому, что они больше меня. Он говорит, что мы можем позволить себе только такое количество еды, и что я должен быть рад, что хотя бы получаю объедки. — Здесь никто не собирается отбирать твою еду, понимаешь? — Се Лянь перегнулся через стол и взял мальчика за руку, — если тебе не нравится, ты можешь не использовать палочки, но еды для тебя у нас всегда будет более чем достаточно. Я знаю, что не каждый находится в таком удачливом положении, но пока ты со мной, о еде тебе волноваться не стоит. Если тебе захочется перекусить или что-то ещё, всё, что от тебя требуется — это попросить. Хорошо? Хун-эр кивнул и вновь взял палочки в руку. Он щёлкнул ими пару раз на пробу, прежде чем всё же подцепить кусочек еды со своей тарелки. Его движения были неловкими, и он постоянно ошибался, но неважно, сколько раз Хунхун-эр пытался, Се Лянь терпеливо ждал, пока он закончит есть. И никто не отбирал его еду и не издевался за проваленные попытки. Вместо этого, Се Лянь лишь подбадривающе улыбался и вежливо похлопал, когда у Хун-эра начало получаться. — Ты такой молодец, Хун-эр, — похвалил Се Лянь, и ребёнок тут же почувствовал гордость, удвоив свои старания. Когда его тарелка опустела, он поднял взгляд и выжидающе взглянул на Се Ляня. Тот лишь тихонько усмехнулся и нежно покачал головой. — Да, Хун-эр, ты молодец, — он поднялся со своего места и погладил мальчика по голове, — очень смело с твоей стороны было открыться и рассказать мне об этом. Я горжусь тобой. Хунхун-эр улыбнулся и вытянул руки перед собой. — Ох, точно, — Се Лянь поднял его, — пойдём приведём тебя в порядок.