Little Red

Се Лянь встретил Инь Юя сразу же, как вышел в коридор. — Где Хун-эр? — спросил он, тяжело дыша, будто бы все это время он бежал с Небес, вместо того чтобы просто перенестись с помощью заклинания. — Молодой господин закрылся в своей комнате и не выходил оттуда с тех пор, как вы ушли, — объяснил Инь Юй. Се Лянь вздохнул. Он знал, что Хунхун-эр расстроится, но все же надеялся, что, как минимум, Инь Юй сможет его хотя бы развлечь. В конце концов, сейчас мальчику станет лучше, ведь Се Лянь вернулся. — Хун-эр? — Се Лянь постучал в дверь его комнаты, прежде чем приоткрыть ее и войти вовнутрь. — Я дома. Ты слушался Инь Юя? Он ожидал бурной реакции, однако Хун-эр просто пожал плечами. Он поднял взгляд на Се Ляня, после чего опустил голову и снова вернулся к игрушкам. — Во что играешь? — Се Лянь попытался снять напряжение, возникшее из-за столь бессердечного игнорирования. — Можно с тобой? — Нет, — голос Хунхун-эра был резким, прямо как во время их первой встречи. — Ты на меня сердишься? — Се Лянь ещё на шаг продвинулся в комнату. — Я правда извиняюсь, но... — Нет, уходи! — Хун-эр снова отвлёкся от своих игрушек и повернулся, глядя на Се Ляня. Его лицо покраснело, а сжатые в кулаки ладони неконтролируемо дрожали. — Я тебя ненавижу. Оставь меня в покое! Язык Хунхун-эра был очень острым и ранил сильнее, чем любой клинок в мире. — Хун-эр... — Я ненавижу тебя! Ненавижу! — Хун-эр принялся кидаться игрушками в Се Ляня, который легко блокировал удары Жое. — Ты меня бросил! — Это был всего лишь один день, я вернулся, — напомнил Се Лянь отчаявшимся голосом, словно пытаясь снова заработать благосклонность ребенка. — У меня не было выбора. У меня была важная встреча. Хунхун-эр отвернулся от него, обняв себя руками и понурив голову. Когда он вновь заговорил, его голос потерял всю пылкость, став хрупким, как кусочек керамики, который слишком долго пролежал в печи: — Важнее, чем я? — Нет ничего важнее тебя, — сказал Се Лянь, обняв мальчика со спины. На этот раз тот остался неподвижным, отказываясь таять в объятиях. — Тогда почему ты ушел? — Мне жаль. Я не знал, что это так на тебя повлияет. Я бы никогда не уходил, если бы мог. — Но ты это сделал. Се Лянь почувствовал, как его сердце затрещало по швам от того, как Хунхун-эр дрожал в его руках. Он хотел крепче обнять его, но тот отстранился. — Хун-эр... — Просто оставь меня одного. Се Лянь задержал дыхание, глядя, как мальчик уходит. Он неделями зарабатывал его доверие; неужели все действительно разрушилось всего за один день? Его глаза горели, но он отказывался плакать. Это он был здесь взрослым. Он должен был быть сильным. — Хорошо, — Се Лянь старался придать своему голосу спокойствия, даже если говорил через ком в горле. — Я дам тебе немного пространства. Но я не ухожу, не опять. Я буду прямо здесь, в холле, если понадоблюсь тебе. Он отвернулся и с трудом дошел до своих покоев, прежде чем дать волю слезам и всхлипнуть. Он упал лицом вниз на кровать и попытался заглушить свои всхлипы подушкой. Почему он всегда все портил? Были ли хоть какие-нибудь отношения, которые не портили его эгоистичные поступки? Он знал, что это только вопрос времени, и позже... — Ваше Высочество. Се Лянь подпрыгнул и быстро спохватился. Он сел и вытер дорожки слез со своих щек, прежде чем повернуться к Инь Юю с выдавленной улыбкой. — Извини, Инь Юй, я не услышал, как ты зашёл. Все хорошо? Инь Юй обычно скрывался, давая знать о своем присутствии в Призрачном Городе, только если появлялась проблема, о которой следовало доложить, или если его призывали. Однако в последнее время он был гораздо заметнее, ведь Се Лянь не мог позаботиться о Хун-эре в одиночку. В конце концов, Инь Юй был нужен ему для приготовления пищи, хотя тот также готовил мальчику ванны, обеспечивал безопасность поместья, следил за Призрачным Городом, пока Хуа Чэн отсутствовал, и так далее, и так далее. Но от старых привычек было тяжело избавляться, и Се Лянь морально готовился ко всем плохим новостям, вестником которых мог быть Инь Юй. — Это я должен спрашивать. Се Лянь моргнул, не ожидая такого ответа. — Все хорошо, правда. Это Хун-эр грустит. — Вы же знаете, что он не имел это в виду, правильно? Се Лянь отвернулся, сжавшись. Его плечи подрагивали, пока он обнял себя руками за живот, словно удерживая себя целым. — Это неважно. Я заслужил. — Это не так, — голос Инь Юя был твердым. Он положил руку на плечо Се Ляня. — Он просто сейчас слишком маленький, чтобы понять это. Он устанет и к завтрашнему дню почувствует себя лучше. — Это не обычные капризы из-за того, что в его ванне было мало пузырьков или одежда оказалась неправильного оттенка белого. Это из-за меня. Я бросил его, даже несмотря на то, что он умолял меня этого не делать. — Если бы вы подчинялись Молодому Господину каждый раз, когда он умолял вас, вы бы ночи напролет играли с ним и кормили сладостями, прежде чем он успевал бы нормально поесть, — Инь Юй мягко сжал его плечо. — Вы хорошо все делаете, Ваше Высочество. Я знаю, что такое Небеса. У вас не было иного выбора, кроме как отправиться на это собрание. Здесь нет вашей вины. — Линвэнь иногда может быть действительно настойчивой, — Се Лянь усмехнулся, когда ещё больше слез упало с его ресниц. — Хотя и я был все это время довольно груб. — Уверен, Градоначальник Хуа гордился бы вами. — Ага, — Се Лянь кивнул в знак согласия и уставился на свои руки, покоившиеся у него на коленях. При мысли о своем муже он неосознанно сжал ткань своих красных одежд. — Сань Лан думает, что я слишком добрый и позволяю им помыкать мной. Он сказал, что на следующей встрече мне стоит сказать, что это все не мои проблемы, и тут же вернуться к нему домой. Тогда я посмеялся над его идеей, но… я так и сделал. Видел бы ты лицо Линвэнь, Инь Юй! Теперь, когда Се Лянь повернулся к Инь Юю, на его лице сияла широкая улыбка. Хотя она быстро спала, а его взгляд вновь уперся в пол. Он лениво дернул торчащую нитку. — Я просто… Как бы мне хотелось, чтобы он был тут, и я мог ему об этом рассказать. — Он скоро вернется, Ваше Высочество. Даже сейчас он не полностью ушел. С нами все еще Молодой Господин. — Который меня ненавидит… — Который вас обожает, — поправил Инь Юй. — Ему просто нужно немного времени. Он всегда возвращается. — Спасибо тебе, Инь Юй, — хоть улыбка на лице Се Ляня казалась слабой, она хотя бы была. — Ты отличный друг. — Конечно, Ваше Высочество. Инь Юй после этого ушел готовить ужин, а Се Лянь дал себе немного времени, чтобы сосредоточиться, делая дыхательные упражнения и очищая свой разум. К тому моменту, как он закончил, слезы перестали идти и в уголках глаз блеснула фальшивая улыбка. — Хун-эр? — Се Лянь вежливо постучался в его дверь, прежде чем заглянуть в комнату. — Пора ужинать. — Я не голодный, — проворчал Хунхун-эр. Он снова сидел на полу, несмотря на то, что с того момента, как Се Лянь в последний раз был здесь, их, кажется, никто не трогал. Улыбка Се Ляня дрогнула, но он заставил себя держаться, хоть Хун-эр на него и не смотрел. Мальчик никогда раньше не отказывался от еды. Се Лянь был привередливым ребенком, а Хун-эр, наоборот, всегда все съедал. Первые несколько дней он даже так объедался, что ему становилось плохо. Се Лянь не знал, хороший ли это знак. Значит ли это, что Хун-эр так ему доверяет, ведь знает: ему всегда предложат поесть еще раз? Или это плохой знак, знак того, что мальчик так на него обиделся, что лучше будет голодать, чем выйдет из комнаты? — Ты уверен? Инь Юй сегодня приготовил твое любимое блюдо, — попытался уговорить Се Лянь, всеми силами стараясь сохранять мягкость и легкость голоса. — Не голоден, — твердо отрезал Хунхун-эр. — Хорошо, — Се Лянь отвернулся, хоть и почувствовал, как его сердце раскололось на мелкие кусочки. С каждым шагом ему становилось все больнее. В конце концов, он наложил еды в тарелку и оставил ее у двери Хун-эра. Та осталась нетронутой. Под конец ночи Се Лянь сделал последнюю попытку помириться с мальчиком. — Хун-эр, пора спать, — предупредил он, открыв дверь в его комнату. — Не хочешь принять ванну? — Нет, — Хунхун-эр покачал головой и собрал все свои игрушки. — Не хочешь, чтобы я поискал монстров? — Нет, — снова покачал головой. — Могу я подоткнуть тебе одеяло? — Нет, нет, нет, — Хун-эр резко встал и швырнул все игрушки, собранные им, в коробку. Затем он запрыгнул в кровать и натянул одеяло на голову. — Хун-эр теперь в кровати, уходи! — Ты уверен? — Се Лянь поколебался. Он делал все это каждую ночь. И даже тогда у Хунхун-эр не прекращались кошмары. Будет ли он в порядке? — Я уверен! — Хун-эр высунул голову из-под одеяла, чтобы взглянуть на Се Ляня — как минимум, он наконец-то на него посмотрел — и спрятаться обратно. Его голос со всей его мощью все равно дрожал, когда он храбро заявил: — Ты мне не нужен! Я могу сам приготовиться ко сну! — Ладно, — Се Лянь не мог возразить. Он знал, что сделает все только хуже. — Спокойной ночи, Хун-эр. Люблю тебя. Тот не ответил. Как только дверь закрылась, мальчик расплакался. Хоть Се Лянь и закрылся в своей комнате, стены не могли заглушить чужие всхлипы. Се Лянь ненавидел тот факт, что он ничего не мог сделать, чтобы его успокоить. Он ненавидел тот факт, что был причиной его плача. Он ненавидел это. Ненавидел. Ненавидел. Он отчаянно застонал, зажав уши подушками и крепко зажмурившись, когда почувствовал, как слезы горят под его веками. Он потянулся к сети духовного общения, ожидая хоть какого-то ответа, чтобы это прекратилось. — Фэн Синь? — Се Лянь был рад, что ему, на самом деле, было необязательно говорить. Он знал, что его голос будет хрипеть, а слова прозвучат напряженно. — Думаю, я облажался. — Кто-нибудь покалечился? — ответ Фэн Синя прозвучал мгновенно, в его голосе слышалось волнение. — Нет, — Се Лянь покачал головой, после чего осознал, что Фэн Синь все равно не смог бы это увидеть. — Однако мне теперь кажется, что Хун-эр меня ненавидит. — Это невозможно, — Фэн Синь звучал уверенно, рассеивая все сомнения, заполнившие голову Се Ляня. — Дай угадаю, он расстроился из-за того, что ты ушел? — Он совершенно разбит. Он плачет, и я не знаю, что мне делать. — Иногда ты ничего не можешь сделать, Ваше Высочество, — Фэн Синь говорил о том, что Се Ляню пришлось понять очень, очень давно. Даже сейчас его сердце хотело отрицать этот факт. — Дети все время плачут. Когда ты был ребенком, ты мог реветь до самой ночи, если два блюда в твоей тарелке случайно соприкасались. Значит ли это, что дворцовые повара тобой пренебрегали? Нет, это значит, что ты был ребенком и думал, что малейшее неудобство или дискомфорт были концом света. Се Лянь вздрогнул от напоминания о том, каким избалованным принцем он когда-то был. К счастью, большинство этих воспоминаний похоронили себя среди пепла сожженного королевства, которое он когда-то так и не смог уберечь. Он ненавидел то, что ему постоянно об этом напоминали. — Хун-эр не имеет ничего общего с прошлым мной. — Да, но он ребенок. Все дети постоянно плачут, просто дай ему немного времени. Обещаю, он вернется. — Хорошо, — Се Лянь шмыгнул и вытер стекающие по его щекам слезы. — Спасибо, Фэн Синь. Доброй ночи. — Не за что, Ваше Высочество. Удачи. Фэн Синь покинул сеть, и Се Лянь снова остался наедине со своими мыслями. Даже после убеждений Фэн Синя он все еще чувствовал, как его желудок скручивается от плача Хунхун-эра. Он крепче прижал подушку к ушам, тихо молясь, чтобы это кончилось. Его молитвы остались неуслышанными. Се Лянь знал, что всхлипы Хун-эра были слышны на весь коридор. Тут он услышал еще один голос: — Просто позволь ему выплакаться, Ваше Высочество. Он отогнал от себя эту мысль, отказываясь отвечать. Даже если он знал, что Инь Юй был прав, знал, что мальчика лучше просто проигнорировать, он не мог смириться с этим. Но он все равно знал, что не сможет это прекратить. Если он и попытается сделать что-то, все станет еще хуже. Ему нужно было время, чтобы побыть в одиночестве и собраться с мыслями. Мысли детей беспорядочны, и их тяжело понять. Все, что им требуется, это покричать и поплакать, пока буря эмоций наконец не покинет их маленькие тела. — Ему сейчас просто грустно. Скоро все кончится, — пообещал Инь Юй. Но все скоро не закончилось. Хун-эр обладал выносливостью Князя демонов, даже будучи ребенком, и его крики не утихали ни на миг. Он выл всю ночь, его голос эхом отдавался от стен поместья, даже когда луна покинула небосвод и солнце показалось за горизонтом. И Се Ляню приходилось это терпеть. Это было больно. Больно. Больно. Он не знал, выдержал бы он еще больше, если бы Хунхун-эр продолжил избегать его. Как мог он пережить еще неделю так? Он бы не смог! Умывшись и избавившись от слез, покрывших за ночь все его лицо, Се Лянь направился по коридору в сторону комнаты Хун-эра. Когда дверь открылась, Се Лянь впервые помолился небесам с тех пор, как Цзюнь У заточили под горой Тунлу. — Гэгэ! — мальчик чуть не свалился с кровати, спеша к Се Ляню. Он вцепился в его одежду, спрятав лицо в ткани. Се Лянь почувствовал такое облегчение, что даже не обратил внимания на то, что Хун-эр использовал его как салфетку. У него иссякли все силы, и он упал на колени, оказавшись на идеальной высоте, чтобы обнять Хун-эра. — Гэгэ, мне так жаль! — плач мальчика не утихал, пока Се Лянь прижимал его к себе. — Чшш, мое сокровище, все хорошо. Я понимаю, тебе было грустно. Это я должен извиниться. — Нет, нет! —Хунхун-эр замотал головой, еще больше пачкая красные одежды. — Хун-эру жаль, не гэгэ! — Тогда нам обоим может быть жаль, — Се Лянь погладил его по спине, терпеливо ожидая, пока его плач утихнет. — Я тебя люблю, гэгэ! — Хун-эр судорожно вдохнул, пытаясь говорить сквозь одежду. — Я должен был сказать тебе это в ответ. — Все хорошо, ты не должен был. Я и так это знаю. Хун-эр поднял на него свои распахнутые стеклянные от слез глаза. Он потер их рукой и шмыгнул. — Правда? — его тон был тихим, граничащим с надеждой. — Правда, — подтвердил Се Лянь, наклонившись, чтобы поцеловать мальчика в лоб. — Естественно, мой Хун-эр меня любит, прямо как я люблю его. Любовь не уходит просто от плохого настроения. Се Лянь начал чувствовать себя глупо из-за того, что подумал о том, что хоть какая-то версия его Сань Лана могла его ненавидеть. — Хочешь позавтракать? — спросил он, когда Хунхун-эр, наконец, успокоился. — Уверен, ты голоден. Хун-эр кивнул и отстранился ровно настолько, чтобы поднять руки. Се Лянь почувствовал, как в его груди разлилось тепло, когда он с готовностью принял просьбу Хунхун-эра и поднял его. Он донес его до стола, и, когда тот отказался от него отходить, посадил его к себе на колени, и они принялись за завтрак. Хун-эр не отлипал от него все утро. Хоть его навязчивость была немного запоздалой, Се Лянь принимал ее, несмотря ни на что. Хуа Чэн всегда был прилипчивым, так что он к этому привык. Как только наступил день, Се Лянь предложил им вздремнуть. Он знал, что Хун-эр не спал всю ночь и, должно быть, был вымотан. Как минимум, он сам был. — Прежде чем ты начнешь возмущаться, — добавил Се Лянь, зная, что мальчик всегда убеждал его, что не устал. — Я могу почитать тебе сказку перед этим. Это будет весело. Я знаю, тебе кажется, что они для детей, но это ведь не сказка на ночь, это сказка перед дневной дремой! Так что она будет другой. — Хорошо, — ответил Хунхун-эр, согласившись с его логикой. Или, скорее, он просто слишком устал, чтобы спорить. Се Лянь принес Хун-эра в свою комнату, предпочитая лежать в своей собственной кровати, ведь знал, что, скорее всего, сам отключится. К счастью, он знал, что у него была старая детская книжка, которую он когда-то подобрал и читал Хуа Чэну, когда тот заболел. Он достал ее из ближайшего шкафа и взобрался на кровать. Мальчик свернулся рядом с ним, все еще цепляясь руками за одежду Се Ляня, и положил голову ему на грудь. Се Лянь раскрыл книгу и принялся читать: — Давным-давно жил-был великий князь демонов, который любил носить красную одежду. Хоть великий князь демонов был очень сильным и владел горами золота и серебра, он был очень несчастен. А все потому, что он был ужасно одинок, и очень хотел найти себе жену… Он прочитал еще несколько страниц, прежде чем вспомнил, что в истории было несколько… более точных отсылок. Его щеки вспыхнули красным, когда он резко захлопнул книгу. — Ха-ха-ха, на самом деле… эта история может быть немножко неподходящей для тебя. Прости, Хун-эр. Но я могу поискать другую книжку, если хочешь. — Может гэгэ спеть мне колыбельную? — спросил Хун-эр тихим и неуверенным голосом, уставившись на Се Ляня широко раскрытыми глазами, ожидая, что его просьбу отвергнут. — Конечно, могу, — Се Лянь улыбнулся и замычал, подготавливая голос. Се Лянь напел знакомую мелодию, слова которой затерялись во времени, но, несмотря на это, эмоции и чувства остались. Он не знал языка, но знал, какие чувства испытывало его сердце, когда его муж напевал ее. Эта песня стала их утешением друг для друга, когда они мягко шептали в ночи, держась друг за друга, прогоняя свои кошмары. Се Лянь пел от всего сердца, запнувшись только тогда, когда заметил, что ребенок снова заплакал. — Хун-эр? — песня оборвалась его именем, когда Се Лянь запаниковал. — Ты в порядке? Я сделал что-то не так? Хунхун-эр покачал головой и вытер слезы. — Эта песня… Се Лянь почувствовал, как его сердце сжалось. Хуа Чэн научил его этой песне. Он предполагал, что тот выучил ее более восьмисот лет назад, хоть и не отвечал прямо, когда Се Лянь спрашивал. Поэтому он и перестал спрашивать. Он и понятия не имел, что это песня из его детства. — Прости, я и не думал… — Се Лянь затих, увидев, что мальчик, несмотря на свои слезы, улыбался. — Мне нравится, как гэгэ ее поет, — признался он, глядя на Се Ляня открыто. — Когда-то мне ее пела мама, точно так же пела. — Как? — не понял Се Лянь. Он сомневался, что хотя бы половину слов произнес правильно. — С любовью, — ответил Хун-эр, будто это было очевидно. — Будто я самый важный человек в мире, и ты поешь эту песню только для меня. Се Лянь не был уверен, сможет ли ответить, учитывая, как сжалось его горло. Но у него как-то получилось: — Потому что так и есть. Улыбка Хунхун-эра слегка померкла, став горькой: — Я скучаю по ней. — Прости, — Се Лянь протянул руку, чтобы вытереть слезы, скопившиеся в уголках его глаз. — Прости, что я не могу вернуть тебя к ней в Сяньлэ. Хун-эр покачал головой, поймав руку Се Ляня, прежде чем тот успел отпрянуть, и прижал ее к своей голове. Он потерся о нее, радуясь уюту. — Мамы уже нет. Мы поселились в Сяньлэ, когда мой папа женился на моей мачехе, но она меня не любит. Она злая и отказывается петь мне. Она говорит, что я не ее сын, поэтому я ее не забочу, но, до тех пор пока я ее не трогаю, она позволяет мне жить с ними. Она злится, потому что я не такой большой и сильный, как мои братья, и не могу помогать по дому. Еще она не любит мой глаз, поэтому бьет меня и заставляет меня его прятать, чтобы никто не увидел. — Она никогда не ранит тебя снова, — пообещал Се Лянь, прижав мальчика к груди. — Не слушай ее. Твой глаз красивый, и ты заслуживаешь, чтобы тебе каждый день пели. Се Лянь почувствовал, как в его груди разлилась злость. Если бы он не знал, что эта женщина умерла восемьсот лет назад, он бы сам ее убил. Ни один человек, который когда-либо ранил Хун-эра, не заслуживал жизни. Случайно заставить ребенка расплакаться и помириться с ним — это одно, но намеренно издеваться над ребенком в твоем попечительстве? Так делали только самые отвратительные люди. Даже Ци Жун относился к Гуцзы лучше. Он продолжил петь, и Хунхун-эр быстро уснул у него в руках. Вскоре после этого Се Лянь тоже уснул, убаюканный теплом пальцев Хун-эра, вцепившихся в его одежды, и его тихим дыханием у его груди.