Неизвестные факты из биографии господина С.

– Уже пора, – сказала стоявшая у окна женщина. Длинные блестящие волосы струились по темно-красной, явно мужской юкате, а когда она обернулась, Таканори поразился, потому что еще никогда в жизни не видел такого красивого лица – кожа женщины светилась будто идеальной формы жемчужина, а черты были так тонки и изысканны, что на глаза невольно наворачивались слезы. – Ты могла бы остаться, – сказал Сакураи-сан тихо. Он сидел на краю разобранной постели, сам почти обнаженный, с опущенной головой. Он не смотрел на женщину, будто бы ее красота и ему слепила глаза. – Ты же знаешь, что не могу, – она улыбнулась печально и ласково. – Не грусти, Аччан, я еще вернусь – в следующий праздник цукими. – Так долго ждать! Женщина снова отвернулась к окну, и только теперь Таканори понял, что она смотрит на луну, один край которой совсем незаметно начал таять и растворяться в густой ночной синеве. – Я не могу остаться, – повторила она задумчиво. – Но ты… ты бы мог отправиться со мной. Сакураи-сан горько усмехнулся, качая головой. – Я не выживу там, с тобой. Мы разных пород. – Мы разных пород, – кивнула женщина. Она подошла к постели и села рядом с ним, провела ладонью по его лицу, и Сакураи-сан закрыл глаза, подставляясь под ласку. – Если бы я осталась... Если бы отказалась от всего ради тебя, некоторое время мы были бы счастливы. А в какой-то момент я бы возненавидела тебя за то, что ты лишил меня привычной жизни… Но и ты – ты бы возненавидел меня так же, если бы отправился со мной. Вся твоя жизнь, все твои друзья и возлюбленные… Ведь тебя любят так много людей… и не людей. Оставшись без них, ты бы понял, что твоя жизнь пуста и больше не имеет смысла. Сакураи-сан открыл рот, чтобы сказать что-то в ответ, но она прижала сияющие пальцы к его губам: – Молчи, Аччан. Не рви мне сердце несбыточными обещаниями. Видишь же, я сама себя уговариваю и почти не справляюсь… Мне нужно возвращаться, точно так же, как и тебе. У нас есть только эти три дня раз в год, чтобы любить друг друга… В этот момент Сакураи-сан обнял ее и поцеловал, и Таканори смотрел, не мог взгляда оторвать от того, как темно-красная юката сползает с мерцающего лунным светом плеча, а потом ослепительно белое и бледно-смуглое тела соединяются на разворошенной постели, сплетаются друг с другом в невыносимой жажде. Удивляясь сам себе, Таканори не испытывал ревности, слушая их вздохи, и стоны, и клятвы. Только грусть и восхищение владели им – так прекрасна и нежна была женщина, так откровенно влюблен и отчаянно несчастен даже во время соития Сакураи-сан… Когда все закончилось, они еще некоторое время лежали, прижавшись друг к другу, но скоро женщина с протяжным вздохом поднялась с постели – даже полностью обнаженная, она не вызывала в Таканори желания, настолько явно нечеловеческой была природа ее красоты. Он любовался ей, как совершенным произведением искусства, и старался даже краем взгляда не задеть такого же обнаженного Сакураи-сана. С ним все обстояло совсем иначе… – Подай мне одежду, пожалуйста, – сказала женщина, не в силах оторвать взгляда от смотрящей прямо в окно луны. Сакураи-сан исчез из поля зрения, но тут же появился с чем-то великолепно блистающим в руках. Таканори с изумлением вгляделся – это было кимоно, сотканное из сверкающих, будто алмазные капли росы, птичьих перьев. Ослепительно белое, невероятное, даже слегка пугающее своей нереальностью. Женщина взяла одеяние, не глядя, тяжело вздохнула и на секунду обернулась, чтобы быстро поцеловать Сакураи-сана в губы. – Отвернись, – попросила она неожиданно смущенно, и Таканори поспешно отвернулся и даже зажмурился, хотя прекрасно понимал, что обращаются не к нему. Нельзя было смертному видеть это таинство, тем более, вот так, подглядывая тайком... Он услышал за спиной вздох, и шелест крыльев, и сладостный перезвон – обернулся и увидел только отблеск, мелькнувший в окне, услышал отголосок чудесной музыки. А потом перевел взгляд обратно и увидел Сакураи-сана. Тот сидел на полу, притянув колени к груди и обняв их руками, и беззвучно плакал, глядя в окно. Слезы медленно катились по его побледневшему лицу, и казалось, будто бы это драгоценные камни, искрящиеся под лунным светом… Только сейчас Таканори словно осознал себя, свое присутствие в этом странном, словно застывшая в янтаре муха, осколке чужой жизни, свою чуждость и неправомерность нахождения здесь. Он рванулся прочь, обретая ноги, руки, собственное тело; он бежал сквозь рвущуюся лохмотьями чужую реальность – и внезапно выбежал в ночь. Пахло пылью и высохшей травой, темноту разгонял только слабый свет каменных фонарей – он дробился на поверхностях разновысотных столбиков, и, осознав, где он оказался, Таканори невольно поежился. Это было кладбище – не очень старое, не особо популярное, но и не слишком-то жизнерадостное, собственно, как и полагалось подобному месту. – Привет, милашка, – раздался голос у него из-за спины, Таканори резко развернулся и едва не рассмеялся истерически от неожиданности: на корточках у одной из могил сидел Сакураи-сан – весь в черном, сливающийся с ночной темнотой кладбища. А на могильном камне перед ним стояла маленькая серенькая кошечка. Она с удовольствием обтиралась об подставленную ей руку и мурлыкала – звук разносился, казалось, на все кладбище. – Что же ты тут делаешь одна, – вздохнул Сакураи-сан, гладя ее. – Уже совсем поздно… У тебя тоже нет дома, куда хотелось бы пойти?.. Гравий на дорожке захрустел, и Таканори вместе с Сакураи обернулись на звук – направлявшаяся к ним тень настороженно застыла. – Вы меня видите? – растерянно спросил подошедший. Сакураи-сан кивнул, поднимаясь. – Вы… из наших? – Нет, – ответил Сакураи-сан, смущенно улыбаясь. – Я просто… просто гладил кошку. – А, Соба-чан, – разулыбался этот… человек? Таканори где-то в глубине себя отчетливо понимал, что нет, но тот выглядел так обычно: невысокий, молодой, даже симпатичный. В глухом черном костюме – неудивительно, что принял Сакураи-сана за своего… кем бы он ни был. – Соба-чан? Кошка мяукнула, отзываясь. – Да, я вот… за ней. Поздно уже. У Сакураи-сана отчетливо перехватило дыхание, он изменился в лице. – Вы… за ней? – Нет! – спохватился подошедший. – Не в этом смысле. Ей еще не время. Просто… ее хозяйка, госпожа Савада, умерла три дня назад. И Соба-чан отказывается жить в старом доме. Приходит вот сюда… Поэтому я ее… ну, временно забираю каждую ночь. Чтобы она могла спать в ногах у хозяйки, как привыкла. И той спокойней, знаете. Она очень переживает за свою кошку… Глаза Сакураи-сана блестели от навернувшихся слез. – А разве так… разве так можно делать? Человек пристыженно покачал головой. – Не говорите никому, пожалуйста, – попросил он. – Я всего несколько месяцев на этой работе, если узнают, что я нарушаю правила… – Я никому не скажу, – поспешно заверил его Сакураи-сан. Он взволнованно покачал головой. – Вы – такой хороший человек, что заботитесь о Собе-чан и ее хозяйке. Таканори не поверил своим глазам, но второй отчетливо покраснел, не сводя с Сакураи-сана глаз. – Я не очень-то человек, – сказал он неловко. – Я знаю. Вы – ангел, – Сакураи-сан улыбнулся, и Таканори понял, что ему пора. Он не хотел смотреть, что произойдет дальше, тем более, что он уже отчетливо представлял себе, что. Чертово подсознание переключилось с животных на мифические создания. И когда очередь дойдет до обычных людей?.. Таких, как он сам, хотя бы?.. На этот раз пробуждение было безболезненным и полностью осознанным: словно он выключил телевизор с занятным сериалом и открыл глаза. Размеренно подышал некоторое время, глядя в темноту – с зашторенными окнами было не понять, сколько сейчас времени. Но чувствовал он себя на удивление свежим и даже… физически простимулированным, если так можно сказать. Ладно, утешил себя Таканори. По крайней мере, возбудиться от сна, где Сакураи-сан занимается сексом сначала с Лунной Девой, а потом – с ангелом смерти, это лучше, чем проснуться со стояком после вчерашнего сна про здоровенную псину. Вот интересно, подумал он, уже привычно отмываясь от последствий ночных снов в ванной этажом ниже. Сакураи-сан накануне сказал ему, что застревает в чувствах, и если один раз кого-то полюбил, то уже не может разлюбить очень долго… И Лунная Дева в его сне упомянула о многочисленных возлюбленных… Ведь если так, чисто теоретически рассуждать: Сакураи уже почти пятьдесят. Вряд ли он за всю свою жизнь полюбил только Имаи-сана? С его темпераментом, с его чувствительностью… наверняка он влюблялся множество раз. И если только представить себе, что все эти влюбленности так до сих пор и хранятся в его сердце… Таканори поежился, выбираясь из душа, и тут же обмотался полотенцем. Не хотел бы он оказаться на месте Сакураи-сана, конечно. Ему и с одной многолетней влюбленностью не сладко, а уж так… с ума же сойти можно. Все эти рациональные рассуждения отвлекали от маятной тоски, поселившейся под желудком после вчерашнего разговора. Это была даже не ревность, не зависть, просто какой-то глухой отзвук разочарования. Таканори все-таки надеялся! Сам себе не признавался, не допускал и мысли о том, что на что-то рассчитывает – да он и не рассчитывал. Но раньше, до приезда в этот чертов замок, хотя бы его сны принадлежали полностью ему! И если уж Сакураи попадал в такой сон… он делал все так, как хотелось Таканори. Если в каких-то безумных фантазиях они и беседовали на личные темы, то Сакураи признавался в любви ему, а не… Только сумасшедший может ревновать к Имаи-сану. Он же вообще за пределами возможностей и рамок обычного человека. Ну, то есть, да, Таканори знал, что тот женился на обычной женщине, вроде, даже, простой поклоннице, но… в голове это никак не укладывалось. Имаи-сан всегда ощущался существом какого-то другого вида, и одна мысль о возможной конкуренции с ним, хуже – с доброй памятью о давно закончившихся отношениях с ним... Это даже звучало абсурдно. К завтраку Таканори спустился сосредоточенным и суровым, с ясным и твердым намерением немедленно прекратить думать о Сакураи-сане в романтическом ключе. Смешно же: средневековый замок на затерянном в океане острове, таинственный соблазнительный господин с темным прошлым, трагической тайной и откровенной сексуальной харизмой, и юная, наивная, но отважная девица, которая силой и искренностью своих чувств растопит ледяное сердце зачарованного принца! То ли романчик в мягкой обложке, то ли очередной мультфильм студии Дисней… Таканори истерически хихикнул, набивая рот рисом с яйцом. И правда, замок как в Диснейлэнде, история как из «Красавицы и чудовища»… Вот только Таканори – не юная наивная красавица. Черт возьми, он младше Сакураи-сана всего на пять лет! Он взрослый, опытный, не раз битый жизнью мужчина со своей жизнью, карьерой, планами и интересами. Его жизнь вообще не крутится вокруг Сакураи! То, что он в какой-то момент несколько лет назад не вписался в поворот и слетел в кювет чувства к этому человеку… ну, бывает! Он ведь не идиот, он с самого начала очень отчетливо осознал это все – и про свои шансы, и про то, что будет, если ему все-таки достанется. Ведь могло же, если бы он на самом деле постарался: Сакураи падок на соблазны, а Таканори и сам отлично умел соблазнять. Только он не стал даже пытаться, решив, что ему не нужно. Вернее, нужно, но совсем не то, что бы он мог получить. Значит, не стоило тратить душевные силы на надежду. И сидеть сейчас с ледяной пустотой под желудком только потому, что Сакураи-сан приоткрыл крошечную дверцу в свою жизнь и поделился своей слабостью, тоже не стоило. А стоило – заняться наконец делом. Хиде обнаружился в открытой сегодня столовой – чинно сидел за столом и ел пухлые блинчики-суфле с медом и клубникой. Позавтракавший в кухне Таканори неожиданно почувствовал себя неловко. И где Хиде взял клубнику летом, интересно?.. – Доброе утро, – сказал он, входя в здоровенное помещение, больше похожее на рыцарский зал из какой-нибудь экранизации про короля Артура. Хиде приветливо улыбнулся. – Блинчиков? – Не, я уже поел, – неловко признался Таканори. Блинчики выглядели невозможно аппетитно, даже обидно стало, что наелся такой прозаической едой как рис. – Сам испек? – Неееет, – рассмеялся Хиде. – Сам я такие не умею. Это все духи-помощники. – Духи-помощники? – обреченно вздохнул Таканори, садясь за стол. – А это еще что за чертовщина? – Это такая легенда этого замка, – охотно пояснил Хиде, разрезая очередной блинчик и обильно заливая его медом. – Здесь никого, кроме нас, нет. Но кто-то каждый день меняет постельное белье в спальнях, убирает беспорядок, готовит завтраки… – Я думал, еду все готовят по очереди, – возразил ему Таканори, чувствуя, как холодок пробежал по спине. – Нет, дежурство по кухне касается только ужина – ужинаем мы все вместе, так что… это что-то вроде традиции. Но завтракает каждый в свое время, и каждому достается ровно то, чего бы он хотел на завтрак. Вот я сегодня проснулся, лежал в кровати и думал… что хочу блинчиков с клубникой. – Не сезон же. – Ага. Но так хотелось! Прихожу сюда, а на столе – блинчики. С клубникой. – Бред какой-то, – фыркнул Таканори. – Ты меня разыгрываешь. Хиде невозмутимо покачал головой, жуя. – Сам попробуй завтра утром. Увидишь. – А сегодня уже не получится? – Ты же уже поел? Ну вот, значит, твое желание уже выполнено. – А если я хочу еще? – Духи-помощники помогают по хозяйству, – наставительно сказал ему Хиде, – а не исполняют прихоти… Хочешь, поделюсь с тобой блинчиками? Как-то мне щедро сегодня досталось. Боюсь, не доем… обидятся еще. – И не дадут тебе больше клубники… – Они могут, – кивнул Хиде, улыбаясь. – Давай, – Таканори решительно взялся за нож с вилкой – словно предугадав его желание присоединиться к чужому завтраку, духи-помощники поставили напротив Хиде еще одну тарелку с приборами. Блинчики и правда были изумительными, таким место в каком-нибудь популярном токийском кафе, на пару минут Таканори даже усомнился в том, что Хиде его разыгрывает. Но быстро вспомнил о том, что тот в ранней юности выучился на повара, и эта сомнительная информация его несколько успокоила. Серьезно, после призраков в лесу, после невероятно реалистичных снов с фантастическими существами он был не готов к еще одному мистическому опыту. Это просто вкусные блинчики, а клубнику даже в августе можно достать, если знать, где. – Как продвигается твой проект? – поинтересовался Хиде, который уже все доел и теперь сидел, откинувшись на спинку стула, и благожелательно разглядывал жующего Таканори. – Удалось выудить из Аччана что-нибудь новенькое? Таканори утвердительно промычал с набитым ртом, кивая. – Ага, – сказал он, прожевав. – Вот теперь хочу еще с тобой поговорить. – Со мной? – насторожился Хиде, выпрямляясь. – О чем? – О Сакураи-сане. Ты же наверняка знаешь о нем кучу всякого… Хиде принужденно рассмеялся. – Да ничего я о нем не знаю… – Ладно тебе, – фыркнул Таканори. – Я не пытаюсь развести тебя на компромат, просто личные впечатления, я всех опрошу. Он мне, кстати, сам подал идею поговорить с вами. – Сам, говоришь… – усмехнулся Хиде, качая головой. – Ну, я даже не знаю. – Вот что ты о нем думаешь? – Да я о нем не думаю обычно… Таканори рассмеялся и тут же оборвал себя – в столовую вошел хмурый и недовольный Сакураи-сан с тарелкой в руках. – Доброе утро,– мрачно сказал он, не глядя на них, сел за самый дальний конец стола и с отвращением помешал ложкой в глубокой тарелке. Там хлюпало. – Чего притихли? – Тебя обсуждаем, – ответил Хиде. – Вот, журналист просит рассказать, что я о тебе думаю. – А ты обо мне думаешь? – Сакураи-сан заинтересованно приподнял бровь, наконец-то бросая на них взгляд. – Да не особо, если честно, – признался Хиде, хихикая. – Ну напрягись уж, – посоветовал Сакураи-сан, снова утыкаясь в свою тарелку. – Ради моей красивой биографии. Можешь рассказать, какой я тиран и самодур. Это будет свежо. Этого еще, кажется, нигде не было… – Договорились, – Хиде перевел взгляд на притихшего Таканори. – Ты доел? Пойдем тогда, может, на солнышке посидим? Расскажу тебе про этого ужасного типа все, что вспомню. – Вот так вот, – вздохнул Сакураи-сан. – Оболгут за глаза, и не проконтролируешь... – Расслабься, – посоветовал Хиде уже из дверей. – Не все в мире обязательно нужно контролировать. Идущий за ним Таканори невольно оглянулся – Сакураи-сан сидел в дальнем углу столовой с таким несчастными выражением лица, что очень некстати вспомнился самый первый сон, приснившийся ему в этом доме. Очень молодой Аччан, остающийся дома, когда его возлюбленный (сейчас в этом сомнений уже не было) уходит на вечеринку с другими людьми. Сердце сжалось от острого сочувствия, хотя сейчас-то Сакураи-сан явно страдал по вполне прозаическим причинам, далеким от романтики. Путь от столовой до выхода на энгаву, как выяснилось, занимал всего пару минут ходьбы по коридору, увешанному массой картин, картиночек, открыток и даже полароидных фотографий с разными животными – собаками, медведями, крупными дикими кошками, оленями. Даже тот самый лебедь был тут – красиво изогнув шею, он четко отражался в водной глади осеннего пруда – размытый фон фотографии был оранжево-красным. Этот снимок был сделан явно недавно и с большой любовью и восхищением. Интересно, кто тут такой любитель животных? – Сакураи-сан всегда такой с утра? – спросил Таканори, усаживаясь на нагретый солнцем деревянный настил. – Какой? Неприветливый? Если выпивал всю ночь, а потом встал раньше полудня – бывает. А, может, просто настроение не очень. – Ани-сан же сказал, что запер подвал с алкоголем? Хиде рассмеялся. – Так у него же наверняка в спальне пара бутылок припрятаны! Да и Ани не всерьез это, конечно… Просто Аччану приятно, когда о нем заботятся. – Это забота такая? – удивился Таканори. Как-то в его представлении запреты и, пусть и шутливые, угрозы мало соотносились с проявлениями заботы. Но в этой стае были, вероятно, свои порядки… удивительные, надо сказать! Со стороны пруда раздался шум, и Таканори обернулся, уже представляя, что увидит – и точно, лебедь недовольно бил крыльями по воде, издалека глядя в их сторону и крича. Уходите, мол, отсюда. Мое место. – Этот, кажется, тоже не выспался, – заметил Таканори, и Хиде неожиданно рассмеялся так, что едва на бок не повалился. – Откуда он тут вообще? – Да вот… сам завелся. – Сварливая птичка… Это все потому, что он тут один. Ему бы пару подселить, они ведь парами живут… Хиде покачал головой, глядя на него со странным выражением. – Ну, не знаю. Нехорошо так, наверное, подсовывать кому-то пару по своему усмотрению? Это ж не собака, у лебедей, вроде, только одна пара на всю жизнь бывает… Таканори осекся, не к месту вспомнив вчерашний разговор с Сакураи-саном. – Давай все-таки посплетничаем, – сказал он, доставая диктофон. Хиде с опаской на него глянул. – Серьезно ты как… – А то забуду еще все. Как потом буду книгу писать? – Ну да, правильно… – Хиде вздохнул. – О чем говорить? – Просто… Что ты думаешь. Какой он? С твоей точки зрения. Что в нем видишь только ты? Хиде задумчиво потер шею. Тяжело вздохнул, сосредоточенно моргая. – Аччан… Он щедрый. – Щедрый? – удивился Таканори. Это и правда был неожиданный эпитет. – Ну да. Не в плане расшвыривания денег, тут он немного прижимист, – Хиде усмехнулся. – Но он всегда поможет, если нужно. Мне кажется, ему доставляет удовольствие давать другим то, в чем они нуждаются. Аччан, он… всю жизнь считает себя эгоистом, но при этом отдает, мне кажется, больше, чем получает. – Интересно… об этом и правда никто до сих пор не говорил… – Ну вот, – кивнул довольно Хиде. – Вот она – моя точка зрения. Он посмотрел на пруд и вздохнул. Лебедь кричал и шумел, никак не хотел униматься. – Пойдем, может, прогуляемся? Кажется, мы ему мешаем. И все, выключай диктофон уже. Оказалось, что если обойти дом со стороны пруда, выйдешь в тихий тенистый двор, засаженный кустами роз. За цветами явно как следует не ухаживали, поэтому колючие кусты расползались далеко за пределы выделенных им участков, даже на присыпанных песком дорожках торчали чересчур резвые побеги. – Аччан говорит, что дикие цветы красивее культурных, – ответил Хиде на незаданный вопрос. – Такая вот эстетика. Хотя эти, скорее, одичавшие, чем совсем уж дикие, их еще прежние хозяева посадили. Ну и руки не доходят с ними возиться. Мы же приезжаем на пару недель максимум… проще уж совсем не трогать. Пусть себе живут. Розы, несмотря на такое пренебрежительное отношение, цвели пышно сразу десятком разных оттенков и пахли одуряюще. Таканори даже остановился пару раз, чтобы сфотографировать особо красивые полураспустившиеся бутоны – удержаться было невозможно. Они прошли по дорожке дальше к лесу – прямо к опушке, где в густой зелени поблескивали красные тории. – Откуда здесь святилище? – спросил Таканори. – Я видел его из окна дома, но, если честно, решил, что мне почудилось. Разве остров когда-то был обитаем? Или это опять странные декорации к фантазиям Сато Йоичи? Хиде рассмеялся, потирая шею. Они остановились на дорожке между двух опор цвета киновари – здесь белый песок дорожки сменялся старыми вытертыми от времени камнями. Судя по виду, им было лет двести! – Никто толком не знает, – Хиде запрокинул голову и прищурился, разглядывая тории снизу. – Когда мы приехали на остров, тут были очень старые руины святилища. Оно не значилось ни в каких записях, так что пришлось вызывать специалиста, чтобы он разобрался, что за святилище и кем было построено. Ну, он тоже толком ничего не смог сказать – уж в очень плачевном состоянии находились каменные части, понятно было только, что святилище посвящено Инари, а больше ничего… Так что мы восстановили его, как смогли, вот, тории новые поставили, деревянную часть всю, зарегистрировали… – Это же безумно дорого! – ужаснулся Таканори. Хиде кивнул. – Ну вот, пришлось. Оно же на нашей земле, значит, и святилищем владеем мы… Никто больше им заниматься бы не стал. А так – Юта собрался, прошел обучение и получил лицензию священника. Так что… теперь у нас есть свое святилище и свой личный священник на случай чего! Таканори потрясенно выдохнул, качая головой. – Юта? Священник? – Ага, – хохотнул Хиде. – Так что если нужен обряд очищения или еще что, ты знаешь, к кому обратиться. – В голове не укладывается, если честно. – У Юты много талантов! Святилище было крошечным: заросшие мхом постаменты с сидящими на них каменными лисами, приземистый фонарь и выкрашенный в алый цвет алтарь, особенно ярко выделяющийся в темной зелени окружающих его деревьев. На ступеньке для подношений стояла тарелочка с пятью ягодами клубники, и Таканори невольно рассмеялся. – Значит, клубнику приносят духи-помощники? – Странно было бы, если б они приносили клубнику только нам, а Инари бы обделили, – невозмутимо ответил Хиде. – Некрасиво как-то. С этим сложно было не согласиться. Они пошли дальше, снова через лес – с этой стороны острова он был не таким густым и диким, и больше походил на специально разбитый когда-то парк, за которым со временем перестали следить. Скорей всего так и было. Через ряды высоких кленов синело что-то блескучее, вероятно, море здесь подходило к самому лесу. Но когда они вышли на открытое пространство, Таканори в который раз за сегодня застыл от изумления. Это было не море. То есть, море было тоже, но гораздо дальше, а между морем и деревьями был компактный пляж, почти весь уставленный темно-синими панелями солнечных батарей. – Ого, – только и смог сказать он. – Ага, – в тон ему ответил Хиде. – Ничего себе… Продвинуто. Хиде рассмеялся. – Раньше в подвале дома стоял бензиновый генератор, но уж очень накладно это оказалось, да и бензин сюда не натаскаешься. Так что – вот. Питаемся солнечным светом. – И хватает? – У нас невысокое потребление: освещение, холодильник, плита, кондиционеры, водопровод. Ну еще для студии нужно электричество, но мы там большие мощности не используем, незачем. Так что… хватает, да. Они пошли вдоль установленных под наклоном панелей, и Таканори невольно думал о том, что интересно получилось с этой поездкой. Раньше он встречался с Хиде только во время совместных пьянок или еще каких-то мероприятий со всей группой. И за долгие годы общения у него сложилось впечатление, что Хиде – неимоверно молчаливый и замкнутый тип. А, оказалось, что в разговоре с глазу на глаз он вполне разговорчив и не пытается избежать общения. Кажется, этот отпуск принесет ему массу открытий, причем, про каждого из BUCK-TICK. Юта нашелся на следующем после занятого батареями пляже. Он сидел в шезлонге под раскидистым зонтиком и что-то слушал в наушниках, глядя на море. Выглядело это немного сюрреалистично, хотя бы потому, что кроме единственного зонтика и шезлонга на пляже больше ничего не было. – Ой! – сказал Юта, когда они подошли, и вытащил наушники. – Напугали! Что, устраиваешь гостю экскурсию? – Типа того, – хмыкнул Хиде. – Но вообще-то господин журналист хочет задать тебе пару вопросов. – Вопросов? – Юта перевел беспокойный взгляд на Таканори. – Про Сакураи-сана, – пояснил тот. – Для биографии. – Ааа… Тогда давай, ты садись сюда, а я… – Нет-нет! Что ты! Сиди! И вообще, это быстро… – Ну, я пошел, – тихонько сказал Хиде и как-то тут же исчез, будто его здесь и не было. Или Таканори просто не заметил его ухода, увлеченный сопротивлением попыткам Юты усадить его в свой шезлонг. В конце концов все устаканилось, Юта остался на своем месте, а Таканори сел рядом на песок и включил наконец диктофон. – Аччааааан… – протянул Юта. – Аччан. Хм. Да. Он добрый. Но об этом и так все говорят, да? Хммм… Он замолчал, раздумывая. Таканори видел, что глаза у него под темными очками прикрыты, так что, может, Юта просто задремал, разморенный на солнышке. Но в какой-то момент тот резко втянул воздух носом и покачал головой. – Я встречал много людей, у которых было такое же прошлое, как у Аччана, – сказал он негромко. – Ну, ты же знаешь, да? Все, что случилось с ним в детстве и потом… К сожалению, это не какая-то уникальная история, такое часто случается. Но ни в одном из этих людей не было так много любви. – Любви? – дрогнувшим голосом переспросил Таканори. Юта кивнул. – Удивительно, правда? Все, что он делает, даже самые мрачные и печальные вещи, – это все отсвет той любви, которая в нем горит. Огромная, яркая, мне кажется, она не погаснет в нем до самой смерти. – К кому? – не удержался от вопроса Таканори. – К кому эта любовь? Юта снял очки, чтобы посмотреть на него, и просто, немного растерянно даже ответил: – Вообще. Ко всему. Ко мне. К тебе. К небу и луне. К кошкам. К молочным пудингам… Он вздохнул и снова отвернулся к морю, морщась от яркого света. – Мне иногда кажется, что вся его боль от того, что он любит этот мир так сильно – до боли. Пытается от него прятаться – в вине, в темноте, в одиночестве и фантазиях. Но от любви ведь не спрятаться, да?.. – Да, – прошептал Таканори, чувствуя себя вывернутым наизнанку. То, что говорил Юта, было чудовищно неожиданным, странным, почти пугающим, и самым странным в этих словах было то, что они исходили именно от него – веселого, болтливого, всегда безукоризненно вежливого и удобного в общении человека. – Ты не бойся, – посоветовал он, все так же глядя вдаль, на сияющую под солнечными лучами морскую гладь. – Все сложится ровно так, как должно. Вот это он тоже умеет: живя в полном хаосе внутри себя, Аччан ухитряется структурировать реальность вокруг. Все получается правильно и последовательно – но только для других. Для себя он ничего сделать не в состоянии… Поэтому и нужны мы. Таканори даже переспрашивать не стал, голова шла кругом. Юта сам пояснил, снова обернувшись к нему и улыбаясь: – Вот я, например, здесь готовлю завтраки. Хиде слишком ленивый и ни за что не встанет затемно, чтобы сварить рис, Имаи-кун и тем более… Этот постоянно забывает, какой сегодня день, и, кажется, не особо отличает дни от ночей. А у Аччана руки-крюки, он даже кашу себе приготовить не в состоянии… – Так это ты испек блинчики? – с некоторым облегчением от перемены темы спросил Таканори. Юта довольно кивнул. – А Хиде мне заморочил голову какими-то духами-помощниками… Юта звонко расхохотался, откидываясь в шезлонге. – Ты его слушай больше! Духи-помощники, ну надо же! Хорошо устроился, я посмотрю, духи ему готовят… Пусть сам себе готовит теперь. – Месть? – хмыкнул Таканори. – Жестоко. – Пусть теперь рис ест, это полезней для здоровья. Ну или с духами договаривается, если еще раз блинчиков захочет. Таканори посмеялся, но поймал себя на том, что все-таки огорчился тому, что никаких духов-помощников в замке не существует. Он уже было придумал для себя самый прекрасный завтрак на свете – сэндвичи из нью-йоркского кафе, в котором он завтракал, пока жил в Америке. Но, кажется, придется ему и дальше завтракать рисом и рыбой. Вернувшись в номер, он сел за разбор накопившегося материала, и так увлекся переслушиванием и расшифровкой интервью, что очнулся только от стука в дверь. – Работаешь? – Юта заглянул к нему в комнату, повертел головой. – Не жарко тебе тут? – Да вроде бы нет… – Таканори поискал взглядом пульт от кондиционера, но в ворохе сбитых простыней на кровати его было не разглядеть. – А ты чего? Юта мотнул головой куда-то себе за спину. – Имаи-кун вроде как наконец вернулся в себя, так что если тебе еще нужно с ним поговорить… – Да! – Таканори подскочил со стула, уронил блокнот, поднял его и уронил лежащую на краю стола тетрадь-планер. – Мне надо! Бегу… С Имаи-саном он до сих пор так и не виделся, если не считать того момента в первый вечер, когда он на пару секунд появился на кухне, взял первый попавшийся контейнер с едой и скрылся. Таканори как-то читал в интервью, что у него бывают такие дни, иногда даже недели – на Имаи находит вдохновение или раж, и он работает, не замечая смены дня и ночи, забывая поспать и поесть, пока завод не кончится. Так что Таканори еще повезло, что к его приезду Имаи выпал только на пару дней, а сейчас вернулся, как объяснил Юта, потому что была его очередь готовить ужин. Занятная причина, конечно, но и весь Имаи-сан, бесспорно, чрезвычайно занятный человек. Если честно, Таканори был не вполне уверен, что хочет с ним беседовать. Должен – да, судя по всему, без пары слов от Имаи в истории Сакураи-сана не обойтись, уж слишком значимую роль тот играл в его жизни. Но хочет ли… Таканори всегда относился к нему огромным уважением и симпатией, но после откровений Сакураи-сана он понял, что немного злится и даже обижен на Имаи за то, что тот невольно причинил Сакураи боль, что не ценил их отношения, что не подпускает к себе близко любящего человека... Головой он прекрасно понимал, насколько абсурдны его претензии – Таканори почти ничего не знал о ситуации, о том, как все на самом деле происходило, у него были только слова Сакураи-сана, которому он, конечно же, верил, но не мог не замечать, насколько тот пристрастен и субъективен в своей оценке. Чтобы сделать хоть какие-то выводы, нужно было выслушать и противоположную сторону, вот только проблема была в том, что Имаи-сан ни за что не станет с ним откровенничать. И Таканори никогда не узнает правды. Не то чтобы ему было принципиально знать, кто кого первый оттолкнул, кто кого бросил, а потом не принял обратно. Но история не складывалась. Книга не складывалась. Может, конечно, все дело было в том, что он просто не умел – ни брать складные интервью, ни планировать такую серьезную работу, как написание биографии. Может, он был просто слишком пристрастен сам, спрашивал только о том, что было интересно ему самому, и не думал об общей картине… А, может, ему просто нужно было набраться немного опыта, поработать немного дольше и усердней, и разрозненные кусочки информации в конце концов сложились бы в красивый паззл. Но после первого же дня редактуры Таканори чувствовал себя на удивление беспомощным и бездарным. Имаи-сан, как существо необычное и почти божественное, обитал сразу в двух местоположениях – в самой высокой башне замка и в полуподвальном помещении, оборудованном под студию. Первым делом Таканори почему-то пошел вверх и обнаружил совершенно обычную, почти такую же, как у него, спальню с распахнутой настежь дверью. Имаи там не было, да и, казалось, он вообще не появлялся в спальне с самого начала отпуска – постель стояла застеленной, ни сумки с вещами, ни одной личной вещи на кровати или столе… Наверное, вдохновение было таким мощным, что не пустило даже переночевать в нормальной постели, решил Таканори и спустился вниз. Подвалов в замке было два: один, предназначенный для бытовых нужд, с запасами алкоголя и пищи, и второй, который и подвалом назвать было сложно, скорее он походил на немного утопленный в фундаменте первый этаж. Окон здесь не было, зато была отличная звукоизоляция и акустика. И вот в этом помещении безраздельно царствовал Имаи-сан. Да, студией могли пользоваться все участники группы, но, если честно, только Имаи, приехав в отпуск, мог внезапно засесть в студии на несколько суток. Так что внутри и устроено все было ровно так, как удобно Имаи: несколько диванов, подушки на полу, куча мала из эффекторов и длинная стойка с десятком, не меньше, разных гитар. Неужели он их за один раз все сюда привез? А потом повезет обратно? Или это – специальные гитары, которые постоянно живут только здесь?.. – Вы их все используете? – с любопытством спросил Таканори, разглядывая лаковые бока – белые, красные, коричневые, серебристые… – Для работы – не все, – ответил Имаи, не поднимая глаз от обычной акустической, на которой наигрывал что-то смутно знакомое. – То есть, когда какую нужно… тогда и использую. Но время от времени поиграть стараюсь на каждой. Это было интересно, так что Таканори предположил: – Чтобы не забывать, какой они издают звук? Имаи хихикнул, глянув на него из-под обесцвеченной челки, и помотал головой. – Неа. Просто… опасаюсь последствий. – Последствий? Вы – мастер интриги, Имаи-сан! Что же может случиться, если не играть на всех гитарах? Тот рассмеялся уже в голос. – Ну, вот один раз так вышло, что старая гитара стала цукумогами. Таканори поперхнулся. – Что? Цукумогами?.. – Ага. Это была моя самая первая гитара, такая… ну, сильно так себе. Ни к чему уже не применишь. Вот она обиделась, что я о ней забыл, и обернулась… Сюр какой-то… Впрочем, за время пребывания в этом доме Таканори уже не раз обещал себе, что больше ничему не будет удивляться. – И что же вы с ней делали? То есть, с ним, с цукумогами? Как избавились? – Да как тут избавишься, – вздохнул Имаи, рассеянно перебирая струны. – Взяли помощником звукорежиссера на лайвах. – Цукумогами?! – Цукумогами, – Имаи кивнул. – Да ты его встречал наверняка – Ваяма, лохматый такой. – Встречал… как-то он мне не показался похожим на цукумогами… – Если хочешь жить среди людей, приходится заботиться о внешности, – философски вздохнул Имаи, и Таканори понял, что пора завязывать со сказками. Правдой это все было или нет – неважно, важно только то, что ни одно издательство такое не пропустит, а, значит, нужно переходить к сути. Странно было начинать этот разговор с Имаи, зная о том, как Сакураи-сан к нему относится. Представляя, как тот попросит сверку и будет с болезненным любопытством вчитываться именно в эти строчки. Очень не хотелось, чтобы Сакураи-сан расстроился из-за того, что прочтет. Но и заставить Имаи сказать что-то более-менее личное было невозможно. – Мне нужно что-то такое, – пояснил Таканори, – что никто кроме вас про него не знает. Не какие-то там… интимные подробности, конечно. Но что-то, о чем никогда не доводилось упоминать. Имаи молчал несколько минут, Таканори уже показалось, что он совсем забыл про вопрос и погрузился в наигрываемую мелодию. – Он азартный, – негромко сказал Имаи наконец. – Старается этого не показывать, но ему нравится выигрывать. Я ему иногда поддаюсь. – Поддаетесь? – изумился Таканори. – Серьезно? – Ага, – он смущенно хмыкнул. – Мне кажется… мне кажется, он мало с кем может себе позволить не сдерживаться и не оправдываться за то, какой он есть. Так что… Хорошо, что есть мы. – Хорошо, что есть вы, Имаи-сан, – зачем-то уточнил Таканори. Тот глянул на него исподлобья и кивнул. И тут же отвернулся, а Таканори почувствовал себя неуместно. Будто бы он воспользовался положением и влез в их внутренние, личные дела. Узнал что-то тайное и не удержался, продемонстрировал свою осведомленность. – Он тебе нажаловался, – неожиданно усмехнулся Имаи, качая головой. – Нет, ничего такого… – попробовал было возразить Таканори, но Имаи-сан только отмахнулся. – Он постоянно жалуется, потому что ему никогда не бывает достаточно. Все время хочет весь мир и еще коньки в придачу… Имаи тихо хихикнул одному ему понятной шутке. – Аччан, он… жадный. Это хорошая, продуктивная жадность, когда не хочешь останавливаться на достигнутом, требуешь все большего и большего – и от себя, и от других. Проблема только в том, что у всего и всех есть предел, а Аччан не признает пределов. Ему физически больно от ограничений – поэтому он создает себе ограничения сам. Создает себе видимость… невозможности. Видимость края, предела. От этого ему тоже больно, но не так, как от настоящей невозможности. С этим он может жить и питаться этим… Имаи поднял взгляд на растерянного Таканори. – Несмотря на то, что это все – большая игра… все равно это по-настоящему. Когда это понимаешь, начинаешь понимать и Аччана. Вышел из студии Таканори в полной растерянности. Эти люди… они его не просто удивляли, они его ставили в тупик! Он не ожидал, правда. Всего этого… психоанализа и философских рассуждений о природе Сакураи-сана. Таканори видел массу их прошлых интервью, и друг о друге они отзывались немногословно и почти всегда в каком-нибудь бытовом ключе, очень лаконично, то ли не желая задумываться, то ли не желая впускать посторонних в свой внутренний лабиринт взаимоотношений. А Таканори мало того, что был посторонним, он еще и готовил материал для публичного представления. Так почему они с ним откровенничали? Таканори стоял в холле, глядя, как за высокими узкими окнами стремительно темнеет – за разговорами прошел целый день. Он чувствовал себя одновременно невероятно вымотанным и при этом – переполненным нервным азартом, готовым сорваться прямо сейчас с места и… За спиной скрипнула ступенька лестницы, Таканори обернулся. Сакураи-сан, томный и благостный в своем бордовом халате до пят, спускался из спальни. Было ощущение, что весь день, что Таканори провел на ногах и в разговорах, он валялся в постели, не выходя из своей комнаты. – Напомни, кто сегодня дежурный по кухне? – расслабленным голосом поинтересовался он. – Имаи-сан, кажется. – Значит, опять макароны… – Сакураи-сан величественно кивнул и прошел мимо Таканори.