Неизвестные факты из биографии господина С.

В этот раз сон пришел, даже не дожидаясь, пока он ляжет в кровать – Таканори сидел за столом, прослушивая уже в который раз интервью с Имаи-саном, и вдруг перед глазами вспыхнуло, да так ярко, что он невольно прикрылся ладонью. – Хватит! – раздался притворно строгий голос Сакураи-сана, но тут же сменился смехом. – Перестань!.. Таканори отвел руку от лица, невольно морщась – ослепляющее солнце стояло в зените, небо буквально пылало, раскаленное. Сакураи-сан в темно-сером дзимбэе валялся в траве перед тем же самым прудом, а рядом с ним… Таканори едва подавил вскрик, отступая назад на шаг, еще шаг… Рядом с Сакураи в траве лежал огромный тигр. Самый настоящий, с клыками, когтями, полосатым хвостом… Блестящая на солнце шкура лоснилась, а тяжеленная даже на вид лапа лежала на бедре Сакураи-сана – бледная кожа, ярко-розовые царапины… – Перестань, – повторил тот уже серьезно. – Не сегодня. Тигр рыкнул, явно не согласный, навалился на человека всей тушей, придавливая, прижимая к земле. – Хисаши! – рявкнул Сакураи-сан, напрягаясь, но не в силах скинуть с себя зверя. – Мне больно! Тигр замер и очень аккуратно приподнялся, примирительно лизнул в плечо. – Мне больно, – повторил Сакураи-сан уже тихо, но с нажимом. – Я знаю, я должен был сказать сразу. Но… мне нужна пара дней, чтобы восстановиться. Потерпи немного, пожалуйста. Теперь тигр рявкнул так, что Таканори панически шагнул назад, не удержал равновесие и упал в высокую, никем давно не стриженую траву. – Прости, – услышал он снова голос Сакураи-сана. – Я не отказываюсь, просто… Хисаши! Раздался шум, рычание и да, нужно было подняться и… помочь? Закричать? Что-то сделать?... Но Таканори в ужасе зажмурился, закрывая лицо ладонями. Тихий стон раздался совсем близко, и когда он решился взглянуть, что происходит, увидел, что Сакураи-сан сидит в траве, глядя куда-то вдаль. Таканори тоже сел. – Придурок, – тихо и как-то обреченно произнес Сакураи-сан. – Какой же я придурок. Он снова застонал, скорее даже зарычал, морщась, с размаху ударил кулаком по земле: – Черт, черт! Таканори еще никогда его не видел настолько разозленным, и все это вместе – и тигр, и ярость Сакураи, и их странное взаимодействие (зачем нужно было называть животное именем любовника? Зачем вообще держать в питомцах дикого хищника? Да, Сакураи-сан любил кошек, но не таких же!) – вогнало его в полную растерянность. Со стороны озера раздавался плеск, но Таканори обратил на это внимание, только когда Сакураи-сан поднялся и медленно пошел к кромке воды – ему пришлось вставать и идти следом, хотя совсем не хотелось. – Хисаши… – позвал Сакураи негромко. Тигр шумно плескался в озере, не обращая на него внимания. Таканори до этого даже не подозревал, что тигры умеют плавать, хотя этот, скорее, не плавал, а просто яростно молотил лапами по воде, утробно рыча, это было больше похоже на драку с невидимым спрутом, чем на плавание. Все-таки Сакураи-сан очень смелый человек, с какой-то тоской подумал Таканори, глядя, как тот, вздохнув, входит в озеро и плывет к зверю. Это был сон, вернее, то, что заменило Таканори в последнее время сны, так что он не слишком переживал, что Сакураи-сан на самом деле пострадает. Но если такое произойдет даже в его сне, ему совсем не хотелось на это смотреть. Сакураи бесстрашно подплыл вплотную к тигру, обхватил за шею, обнял, что-то говоря в круглое пушистое ухо. Тигр только раздраженно порыкивал, но не пытался поранить Сакураи-сана или даже просто сбросить с себя. В конце концов его, видимо, удалось успокоить, потому что зверь и человек, так и не расцепившись, направились к берегу. Таканори было уже выдохнул с облегчением, как неожиданно тигр мощным рывком скинул с себя Сакураи-сана у самого берега, а сам стремительно ринулся к центру озера. Сейчас это было красиво, даже немного завораживающе – рыже-черная стрела неслась по водной глади почти бесшумно, с тихим шелестом. Сакураи-сан что-то крикнул ему вслед, но уже не пытался догнать – было понятно, что с такой скоростью попытка не увенчается успехом… Таканори не заметил, как это произошло. Ему показалось, что он просто моргнул, но в тот момент, когда он через долю секунды открыл глаза, тигра в озере уже не было. По воде плыл лебедь. Здоровенный, белый, с изогнутой шеей. Уже выбравшийся на берег Сакураи-сан, увидев птицу, истерически рассмеялся, сел в траву, мокрый и явно измотанный, и закрыл лицо руками, крупно вздрагивая. А у Таканори даже сил не было на удивление. Наоборот, ему внезапно показалось, что он наконец-то понял что-то очень важное, но как ни старался, никак не мог уловить, что именно… Вышвырнуло его из сна так же внезапно, как и затянуло. Несколько секунд он просто сидел за столом, дрожа и хватая ртом воздух, потом взглянул на экран телефона – время близилось к полуночи. Не самое лучшее время для визитов, но вряд ли в этом доме сейчас кто-нибудь уже спал, хотя Таканори понятия не имел, чем можно было заниматься на отрезанном от цивилизации острове. Сотовый сигнал тут был настолько слабым, что, считай, его и не было – ни интернета, ни телевидения, Таканори даже ни одного телевизора в замке не видел, будто его обитатели ни фильмов не смотрели, ни в игры не играли… Наверное, все как один читали книжки или… занимались странными делами. Один мертвецов заклинает, другой со странными животными… что-то делает. О третьем он вообще думать пока не хотел. Потому что осознавал: если начнет думать, то обязательно себя убедит, что ему показалось, что так не бывает… Убедит, и не станет ничего предпринимать, а потом изведется от сожалений и предположений. Ни единой оформленной мысли, только шум крови в ушах и сжимающийся от волнения желудок – Таканори только спустившись и оказавшись перед дверями в студию, позволил себе осознать, зачем он здесь. Ему нужно поговорить с Имаи-саном еще раз, уже начистоту – теперь, когда он знает, о чем спросить. Дверь подалась мягко, и Таканори замер на пороге, не зная, что чувствует сильнее – облегчение или разочарование. Студия была пуста, верхний свет не горел, только за приоткрытой дверцей в дальней стене светила тусклая лампочка. Первым порывом было уйти, но Таканори понимал, что сейчас ложиться спать он точно не захочет, а если ляжет, то гарантированно не заснет. Если только его не затянет в очередное видение, а видений ему на сегодня и так уже было с избытком. Поэтому он пошел вперед – к этой неприметной двери, которая неожиданно вывела его прямиком в давешний коридор, ведущий к энгаве. В коридоре освещение было таким же тусклым – зеленовато сияющие лампы слабо подсвечивали развешанные по стенам картины и фотографии. Выглядело это все откровенно жутко, ощущение было, будто с каждым шагом на тебя выпрыгивают из темноты новые призрачные изображения. А уж когда с очередным шагом на Таканори уставился знакомо ощерившийся тигр, он и вовсе вскрикнул и шарахнулся в сторону, не в силах отвести взгляда от жуткой морды. – Это просто фотография, – сказал он вслух, и от звука собственного голоса стало немного спокойней. – Просто Сакураи-сан любит животных. Вот его тигр… вот его… собака… На другой фотографии и вправду был тот же самый пес, которого Таканори видел во сне. Наверное, это все-таки были не сны? Как и все остальные?.. Голова шла кругом, пока Таканори медленно шел по коридору, разглядывая портреты животных. Вот явно старый, снятый на пленку, черно-белый снимок со спящей лисой, обернувшейся пушистым хвостом. Вот – та же лиса, но теперь она смотрит в камеру и будто бы улыбается, щурясь. Здоровенная собака – в лесу, в пруду, развалившаяся кверху лапами в хозяйской постели. Целых трое волков, играющих друг с другом на лесной поляне. Те же волки и сакураевский пес – Таканори уже мог его узнать – валяются вместе, и один из волков явно игриво прикусил собаке лапу. Тигра было мало, зато были и другие большие кошки – леопард и еще какие-то разновидности, названий которых Таканори не помнил. Был олень с огромными ветвистыми рогами, строго и прямо глядящий в камеру. И был лебедь. Его фотография висела у самого выхода на энгаву, и Таканори на несколько секунд зачем-то остановился напротив нее, разглядывая, а потом вышел, сразу в раздвинутые сезди. Замер, полной грудью вдыхая душный ночной воздух – ни капли облегчения даже с закатом солнца, и близость моря совсем не помогает… На черной зеркальной глади отражалась луна и застывший в самом центре пруда лебедь. Он будто о чем-то задумался, изогнув шею и склонив голову, и выглядел неуместно одиноким и грустным. Таканори резко мотнул головой, отбрасывая дурацкие мысли, нужно было возвращаться, подняться к себе, обдумать это все, понять, что вообще происходит… Он развернулся, чтобы уйти, но в эту секунду его взгляд скользнул по чему-то непонятному, какому-то темному пятну прямо рядом с ним. Таканори присел, пытаясь разглядеть в свете луны, что это такое, а когда понял, то еще около минуты не мог заставить себя подняться и просто уйти. На полу лежала аккуратно сложенная одежда – домашние брюки, майка, тапочки. Проблема была в том, что Таканори знал, чья эта одежда. Это была одежда Имаи-сана, именно в этом он был, когда сегодня давал свое странное интервью для книги. Никто, кроме него, в этом доме и не способен был бы серьезно носить майку с персонажем из Джоджо… Когда он все-таки поднялся, голова кружилась как от недостатка кислорода, его повело и качнуло, пришлось упереться ладонью в поддерживающий веранду столб. Переведя дыхание, Таканори еще раз посмотрел на пруд. Лебедь все так же величественно висел между небом и землей, и луна шла рябью под его крылом. Вернувшись в студию, Таканори включил весь свет и принялся за поиски. Он понятия не имел, что именно он ищет. Он гнал от себя мысль о том, что как гость ведет себя исключительно грубо, устраивая обыск в доме хозяев, заглядывая в шкафы, перетряхивая провода и переставляя инструменты и оборудование. Но он не мог просто уйти ни с чем – догадки, даже обоснованные подозрения были недостаточны для обретения четкой картины происходящего. Ему было нужно вещественное доказательство. И он его нашел. Перышко было маленьким, пуховым, белым – оно прилипло к сумке Имаи-сана изнутри. Он, наверное, с момента приезда на остров так и не поднимался в свою спальню, все время проводил в студии и на пруду, и все вещи его были тоже здесь. Как перо попало в сумку – можно только гадать, но что-то подсказывало Таканори, что если поискать, таких перышек в личных вещах Имаи-сана может оказать предостаточно. Все-таки, когда оборачиваешься в лебедя и обратно несколько раз в день, легко что-то упустить… Зажав перо в ладони, Таканори вышел в холл, постоял немного в темноте – луна снова была с другой стороны замка, и в высоких окнах мерцала, переливаясь, звездная ночь. Вопрос был один: что теперь делать с этой находкой? Как распорядиться этим знанием? Перед глазами вставали одна за другой сцены из видений, обрушившихся на него за последние дни. И то, как Сакураи-сан разговаривал с этими животными. И как они его явно понимали. И как он звал тигра по имени, и то, что между ними происходило… Таканори зажмурился изо всех сил, стиснул зубы. Это было сложно пережить. Сложно уложить у себя в голове. Но все слова Сакураи-сана о его непростых отношениях с Имаи сейчас обретали новый смысл. Тяжело, наверное, любить оборотня. Того, кто отстраняется от тебя в человеческом обличии, но не может справиться с тягой в животном. И лебедь… Может быть это – такой компромисс между звериной природой Имаи и его любовью к Сакураи-сану? Вряд ли лебедь может причинить боль человеку… От этих мыслей только разболелась голова, а в груди остро стиснуло от сдерживаемых слез. Если бы мог, Таканори бы разрыдался от отчаянья и невероятно огромной пустоты. Зачем он здесь? Его присутствие в замке неуместно. Его наивные чувства неуместны, он в этом сценарии вовсе не диснеевская принцесса, попавшая в зачарованный замок к обольстительному чудовищу, он – какой-нибудь комичный подсвечник или, скорее, маленькая собачонка главной героини, которую вводят в сюжет только для умильности. А главная героиня… ее чудовище не излечить поцелуем истинной любви, бестия останется бестией, и у этой сказки не будет счастливого конца… Ему нужно было поговорить с Сакураи-саном, срочно. Потребовать объяснений, что происходит, зачем его сюда заманили, зачем, зачем, за что Сакураи-сан с ним так?.. Это было глупое, истерическое, совершенно нерациональное желание, и если бы Таканори заставил подумать себя хоть немного, успокоиться, выдохнуть истерику, если бы у него оставался хоть малейший шанс сохранить лицо в этой ситуации, он бы ни за что не стал вести себя так глупо. Но его переполняли эмоции, поэтому он поднялся к спальне Сакураи-сана и, из вежливости, дважды стукнув костяшками пальцев в дверь, распахнул ее. И едва не задохнулся от потрясения. Вопреки ожиданиям, Сакураи был уже в постели – обнаженный, полусидящий на подушках, с запрокинутым вверх бледным лицом, искаженным то ли от удовольствия, то ли от боли. И он был не один: другой человек, полностью одетый, сидел на кровати, склонившись над его пахом – были видны только широкие плечи и густые волнистые волосы. Но спустя долю секунды после того, как Таканори ворвался в спальню, все переменилось – Сакураи повернулся к нему и моргнул, глядя с изумлением, а второй человек поднял голову и… Это был Хиде. И у него на губах была кровь. Она текла ручейком по подбородку, капала на белое постельное белье, пока он не облизнулся, обнажив чересчур длинные и острые зубы… Таканори не знал, как он не переломал себе ноги или хотя бы ребра, скатившись с узкой лестницы кубарем, от страха у него перехватило дыхание так, что он замер внизу, прижавшись к стене, как самый глупый персонаж из фильма ужасов. Сверху скрипнула дверь, раздались приглушенные голоса, и он снова ринулся куда-то, не разбирая дороги, запинаясь и ударяясь об углы в темноте. Вбежав в смутно знакомое помещение, он заметался в поисках выхода, ринулся к едва заметной двери с противоположной стороны комнаты, но она распахнулась ему навстречу – на пороге стоял Сакураи-сан. Таканори вскрикнул, отшатываясь, но тот с нечеловеческой быстротой перехватил его за талию и притиснул к себе, зажимая ладонью рот. – Тихо, – шепнул он угрожающе. – Не надо. Ты всех перебудишь. Таканори смотрел на него во все глаза, пытаясь справиться с паникой, велящей ему вырываться и наоборот орать на весь дом. – Не будешь кричать? – спросил Сакураи-сан мягко, и Таканори автоматически помотал головой. Сакураи-сан убрал руку от его лица, напоследок проведя указательным пальцем по губам: «Тссс…» Таканори судорожно вздохнул, непроизвольно облизываясь и вздыхая. Отступая назад, вжимаясь лопатками во что-то твердое. – Сейчас, – Сакураи-сан снова перегнулся через него, прижимаясь животом к груди, и Таканори невольно зажмурился, переводя дыхание, – его рубашка была только накинута, но не застегнута, и Таканори казалось, что он может обонять запах свежего пота и недавнего возбуждения. И крови. Господи. Глухо звякнуло, и он открыл глаза: Сакураи-сан, достав из-за его спины пузатую бутыль темного стекла, разливал по бокалам что-то густо-красное. Таканори замутило. – Вот, – Сакураи-сан сунул бокал ему в трясущиеся руки и приказал: – Пей. Он, внутренне обмирая, попробовал… вино. Просто густое терпкое вино. Таканори не заметил, как выпил до дна, и тут же получил добавки. Допив второй бокал, он наконец рискнул посмотреть на Сакураи-сана: тот стоял перед ним уже наглухо застегнутый, с приглаженными и будто бы даже уложенными волосами, со своим обычным мрачно-настороженным выражением лица. Такой привычный даже в полутемной библиотеке средневекового замка, обернутый мягкими тенями, обласканный неярким светом горящих свечей… Откуда здесь взялись свечи?.. Таканори чувствовал, что вино неумолимо ударяет в голову, и поспешно выпалил, боясь, что еще пара секунд и он растеряет всю решимость: – Скажите, Сакураи-сан… Просто скажите, что там… что это был секс. – Что? – тот посмотрел на него ошарашено. – Секс? У меня с Хиде? Ты серьезно? Таканори помотал головой. – Ну почему бы вам просто не сказать, что это был секс, – сказал он жалобно. – И мне все почудилось. И ничего такого не было… – Я не собираюсь говорить, что у меня был с кем-то секс, чтобы тебя успокоить, – ворчливо ответил Сакураи-сан и наконец налил и себе тоже. – Тебе почудилось, секса не было. Он просто пил мою кровь. – Но почему… – Таканори неудержимо краснел и злился на себя за это. – Почему он пил… ну. Оттуда. – «Оттуда», – с невероятным сарказмом ответил Сакураи-сан, – он пил потому что на всех остальных удобных для этого местах остаются слишком заметные следы. Рвать друг другу шеи в попытке насытиться – это несколько… неэстетично. – Понятно, – сказал Таканори несчастными голосом. – Значит, вы – тоже… – Я? Нет, конечно. – Нет? – Как тебе вообще такое приходит в голову? – И правда… как мне такое могло в голову прийти… – Таканори обреченно смотрел, как бокал наполняется в третий раз, а потом отхлебнул сразу половину. – То есть… Хиде-кун. Он что. Вампир? Прямо вот… настоящий такой вампир? Сакураи-сан кивнул, отпивая из своего бокала – совсем чуть-чуть, но рот сразу стал темней и… и, пожалуй, Таканори было достаточно вина на сегодня. – Хиде не очень повезло, – сказал Сакураи-сан негромко. – Он вампир по рождению, так что не может оставаться вечно юным и красивым… Но кровь ему немного помогает. Вон какой свеженький. – И вы просто… просто даете себя кусать? Это же… это не больно? Тот фыркнул, усмехаясь. – Это, знаешь ли, даже приятно, – мурлыкнул он, прикрываясь бокалом. Таканори невольно облизнулся, тоже начиная улыбаться. – Ну вот, а говорите – не секс… – Это не секс. Но это приятно. Если любишь немного боли… Таканори задохнулся, отворачиваясь, чтобы не смотреть на эту медленную кошачью ухмылку и теплые искры в горячих темных глазах. Безумие какое-то… – Нет, – сказал он, мотая головой. – Это невозможно. Вы невозможный, Сакураи-сан! – Я? Это ведь не я – вампир. – В это сложно поверить. Сакураи-сан рассмеялся. – Ну да. В этом, наверное, и смысл. Никто не заподозрит правду, если рядом вот такой вот я. Это удобно. – Дело только в удобстве? – Я смотрю, навыки журналиста не засыпают? Может, отлипнешь от шкафа уже? Мы могли бы принять более удобную позу… и поговорить. Пораженный, Таканори обернулся и обнаружил, что фальшивый вампир жестом указывает на уютные кожаные кресла в углу библиотеки. Как будто нарочно развернутые друг к другу по обе стороны от небольшого столика. – Вам нравится меня смущать, да? – Очень, – честно признался Сакураи-сан, улыбаясь. – Ты милый, когда смущаешься. Бутылка и бокалы оказались на столе, а они сами магическим образом переместились в кресла. У Таканори горели щеки и немного кружилась голова. По-хорошему следовало бы бежать отсюда со всех ног, и не потому даже, что практически все обитатели этого странного дома оказались существами сверхъестественными. Все-таки во все эти чудеса поверить было слишком сложно, и рациональная материалистическая натура Таканори изо всех сил сопротивлялась новой картине мира. А вот от единственного человека в этом доме все инстинкты советовали держаться подальше. Потому что одно дело, когда кто-то пьет у тебя кровь, материализует из пустоты клубнику, заклинает мертвецов или перекидывается в здоровенную водоплавающую птицу. А совсем другое – когда кто-то нравится тебе так, что перехватывает дыханье и дрожат пальцы. Особенно, если этот кто-то – Сакураи Атсуши, который всегда только дразнит и насмехается, потому что, видите ли, Таканори забавно дразнить и насмехаться. И ничего с ним таким не сделаешь – вон он какой здоровый и сильный... Влюбленный в совсем другого человека, пусть тот даже и не совсем человек… – Дело не только в удобстве, – Сакураи-сан невозмутимо продолжил разговор, разливая по бокалам остатки вина и откуда-то из темного пространства доставая следующую бутылку – такую же пузатую и темную. – Мне это нравится, ты и сам видишь. Заставлять людей видеть то, чего нет. – Выглядит у вас очень убедительно. – Спасибо. Я учился у лучших, – Сакураи-сан мечтательно улыбнулся. – У меня был шанс тоже… получить эту особенность. Но мне больше нравится быть с другой стороны. – В смысле… – спросил Таканори, сглатывая неожиданно пересохшим горлом. – Вам нравится быть тем… у кого пьют кровь? Тем, с кем совокупляется в звериной форме оборотень? – пронеслось в голове, но Таканори благоразумно успел прикусить язык. – Я же говорил: это приятно. Идеальное сочетание боли и удовольствия. Зависимости и чувства собственной власти… – Вы так говорите, будто описываете букет вина, – пробормотал Таканори в бокал, опасаясь поднимать глаза на Сакураи-сана, который явно примерял один из своих соблазнительных образов. Не хватало еще опозориться. – Чем-то похоже. Это очень комплексное ощущение. – И как вы можете проявить собственную власть над тем, кто пьет у вас кровь? Сакураи-сан, откинулся в кресле, довольно улыбаясь и переплетая пальцы на колене. В своей стихии. – Кровь – это сама по себе власть. Добровольно отдавая кому-то свою кровь, ты проникаешь в него, становишься его частью… При определенных навыках ты можешь даже управлять им. – Управлять? – Да. Управлять, влиять, направлять… да. Но это никогда не работает в одну сторону. Все эти сказки о том, что вампир может кого-то себе подчинить – подчинить можно только того, кто сам желает подчиниться. Наоборот работает так же: вампир должен желать принять тебя с твоей кровью. Должен позволить тебе взять власть над собой. Вот это… это интересный процесс. Захватывающий. – Вы это делаете с… Хиде-куном? – Нет, конечно. Для Хиде моя кровь – это только пища, энергетический поток, который помогает ему регулировать некоторые механизмы собственного тела. Это просто… можно назвать подарком. Я даю Хиде то, что ему нужно, он – закармливает меня кроветворными препаратами, чтобы я не дай бог не ослабел, – Сакураи-сан хмыкнул с насмешливой нежностью. – Но если бы… если бы мы были любовниками, взаимопроникновение стало бы неизбежным. А это уже совершенно иной уровень близости. Таканори поспешно отпил вина. Кажется, он был пьян, совершенно, вдребезги. – Наверное… – он покусал губу, – наверное, после такого. Такого насыщенного опыта… сложно вступать в отношения с простыми людьми? Сакураи-сан посмотрел на него очень внимательно – так, что Таканори едва не задымился под этим взглядом. – Я не вступаю в отношения с простыми людьми, – сказал он тихо, но очень ясно. – Просто в целях безопасности этих простых людей. Это было честно и наотмашь, как пощечина. – Понятно, – Таканори едва нашел в себе силы, чтобы подняться. – Мне, наверное, достаточно. Простите… Он вышел из библиотеки на заплетающихся ногах, чувствуя лопатками тот же прожигающий взгляд. От острого разочарования резало в груди. Наверное, он был совершенно, безнадежно пьян. Так пьян и так чудовищно несчастен, что хотелось прижаться лбом к прохладной каменной стене в коридоре и так стоять, плакать и даже скулить – пока не выйдет наружу вскипевшая ядом в душе горечь. Уже у себя в спальне он заметил, что белое пуховое перышко прилипло к его толстовке. И только тогда, глядя на это несчастное перо, он разрыдался в голос. Все было кончено.