честно-честно

бессмертных скинул капюшон с головы и осмотрелся, ища глазами нужного человека. в клубе чертовски шумно, поэтому невозможно сконцентрироваться. и это дико раздражало. не было другого места, чтобы встретиться? почему именно здесь? злость кипела в крови. он ненавидел толпу пьяных, орущих и неадекватных людей, которые сейчас липли к нему. в основном, это были девушки, от которых ваню тошнило, потому что они трахались за деньги, а не из-за чувств. их настолько много, что можно выбирать на любой вкус. а ведь глеб любил разнообразие. русый тоже был в его коллекции, а потом, когда парня заебало такое отношение, он решил свалить. но не получилось. потому что малышев знал все слабые места своего звереныша. и самая главная слабость — дима, который попал в руки к этому уроду из-за безвыходной ситуации, и теперь зеленоглазому ничего не остаётся, кроме как плясать под дудку. у такого, как брюнет, тормозов не существует. он может легко и безжалостно убить человека. он мог убить брата, а ваня не мог этого допустить, потому что дима — единственное, что удерживает сходящего с ума парня от самоубийства. каждый день появляется ужасное желание приставить дуло к виску и выстрелить, но руки не доходят — перед глазами лицо дорогого человека, а в глазах — осуждение из-за такой слабости. темное прошлое бессмертных тянет его за собой в бездну, а темная любовь убивает его. он — всего лишь подросток, который заслуживал лучшего. стал самым худшим человеком. хотя хуже глеба нет никого. по крайнее мере, русый никогда не убивал людей. это была та грань, которую он, наверное, никогда не переступит. возможно, бессмертных — ублюдок, но он — не убийца. ублюдком его сделал именно малышев. именно он сделал из доброго и искреннего вани сволочь, которая больше не доверяет никому. — ты опоздал, — раздражённо говорит глеб, когда зеленоглазый появляется около его столика, явно не собираясь садиться рядом. слишком омерзительный поступок для вани. никто не ненавидит малышева так сильно, как ненавидит бессмертных. его в действительности хочется убить, потому что он это заслужил. желательно, чтобы это сделал ваня, который бредит этим уже несколько лет. брюнет никогда не любил ждать. иногда несобранность русого бесила. он словно специально выводил из себя. хах, конечно. бессмертных одарил его холодным взглядом, но всё же присел рядом, чувствуя, как злоба внутри накаляется с каждой секундой. он всегда был в таком состоянии, когда глеб находился поблизости. быть зверюшкой порядком надоело, и всё чаще и чаще ване хотелось закончить это всё одним лишь выстрелом. но он не мог. из-за брата. тому всего лишь шестнадцать лет. он на два года младше вани. в момент аварии мальчику было четырнадцать. малыш не смог бы выжить собственным путем. да и сейчас не может, потому что ему нужны некоторые препараты. чтобы русый не слез с игры, малышев отправил лечиться диму в закрытую больницу, где за огромные деньги с ним делают то, что захочет сам глеб. а тот хочет, чтобы бессмертных был у него на поводке, поэтому его действия напрямую зависят от того, как себя ведёт парень. — у меня были важные дела, — бросил ваня. — почему ты игнорировал меня? решил поездить на моей нервной системе? — гневно. — тот парень лучше ездит на твоей нервной системе, раз ты так печешься за него. кстати, как вам мой подарочек? сильно обрадовал? — малышев улыбнулся, протягивая бокал с виски. — расслабься, ванечка. ваню передернуло, как от пощечины, а потом на его голову будто обрушилась ледяная вода. он не только собачка, которая в зубах притаскивала наркотики, но и игрушка, которую можно было отыметь тогда, когда захочешь. был лучшим из всех игрушек глеба; малышев любил его, но только эта любовь нездоровая. парень любил причинять ему боль, а потом издеваться над юношеским телом. он чувствовал, как бессмертных ненавидит его, но именно это больше всего притягивало. негативные эмоции, которые сильнее позитивных. ваня растит свое чудовище внутри, а брюнет помогает. если у вани были тормоза, то у глеба нет. если у вани была хоть какая-то мораль, то у глеба нет. если ваня мог любить по-настоящему, то глеб мог только пользоваться. как жаль, что это русый понял слишком поздно. как жаль, что ему не рассказали намного раньше. как жаль, что ему никто не помог снять ебливые розовые очки. сейчас он продолжает жить только ради своего брата, который надеется на его помощь. бессмертных готов был давно уже закончить всё, но не может. попытка самоубийства, и не одна. русый навсегда запомнил самые страшные дни своей жизни. даже сейчас бессмертных иногда приходилось спать с малышевым ради димы, но не было ничего, кроме боли и отвращения. каждый подобный раз он чувствовал себя абсолютным ничтожеством. нужны ещё причины, чтобы всей душой ненавидеть этого ублюдка? не человека — морального урода. он даже хуже, чем ваня. он в разы хуже, чем ваня. таких, как он, надо уничтожать, иначе они уничтожат тебя быстрее. но только русый опоздал из-за своей тупой любви, от которой не стало легче, потому что любовь — не про тепло, а про то, как может быть тяжело. ваня не подпускает сережу к себе только по одной причине: ненависть к глебу въелась так глубоко в сердце, что в каждом он видит его — бешеные глаза и хищную улыбку. даже в пешкове он видит малышева. он не видит шатена. он видит брюнета. убийцу, который разрушил его жизнь. бессмертных дал себе клятву, что больше никого и никогда не подпустит к себе. он успокоится только тогда, когда глеб сдохнет. ещё одна причина, по которой он живёт: хочет видеть, как этот ублюдок будет подыхать медленно и мучительно, но кажется, что смерть — самое малое, чего тот заслуживает. брюнета обязаны будут протащить по всем кругам ада, желательно, чтобы несколько раз, потому что такая мразь не заслуживает ничего. только ненависть к себе, не более. — нет, — отвечает зеленоглазый, отмечая на себе изучающий взгляд. парень сглатывает. — ванюш, ты какой-то злой. давай расслабимся. ну же, — отдаёт алкоголь, но ничего не происходит — ваня не будет пить это. — разве ты не помнишь наш уговор? с димой ничего не случится плохого, если ты будешь слушаться меня, а сейчас ты меня не слушаешься, ванечка, — смотрит на него, и в глазах видна эта ебаная победа, которую сейчас хочется стереть с лица земли. — мне кажется, тебе того раза хватило, чтобы понять — не стоит так делать. — тебе нужен я, — скрипя челюстью, отвечает русый, — не трогай его. ваня ненавидит себя. ваня ненавидит свою слабость. ваню выворачивает, а глеб решает добить. — смотри, — показывает экран телефона. сердце бессмертных рухнуло, потому что он увидел брата. он сидел в белой комнате, смотря на стену; по щекам текут слезы, но он молчит — терпит. зеленоглазый изо всех сил сдерживается, чтобы не воткнуть в глеба лежащий на столе нож. дима — это единственный человек, который для вани — вся жизнь. он умрет за него. он убьёт за него любого. малышева в первую очередь. — что ты с ним сделал? — прошипел русый, боясь своего же сломанного голоса. он ощущает себя сломанной игрушкой, у которой вот-вот оторвется голова. — ничего. всего лишь сказал, что от тебя зависит его жизнь, а ты противоречишь моим правилам, — усмехается. в глазах пляшут самые настоящие черти. внутри бессмертных всё разрушается. в нём сталкиваются океаны, и он тонет в боли. она поглощает каждую частичку организма. — что тебе, блять, надо, глеб? — спрашивает зеленоглазый. хотелось кричать, потому что бедного парня режут раскалённым ножом. слишком сильно хотелось, чтобы эта мразь сдохла. — ты забрал у меня всё, что можно было забрать. тебе мало? мало того, что ты разрушил мою жизнь? мало того, что ты забрал у меня самое дорогое? — всё зависит от тебя, ванюш. выбор за тобой. если хочешь, чтобы всё было в полном порядке, ты сделаешь правильный выбор, потому что ты — всё-таки умный парень. я же прав? — усмехается. ваня ненавидит его всем сердцем, даже если его нет. даже если оно сейчас не бьётся, потому что это слишком жестокий выбор. у каждого есть свой шанс, который глеб забирает, чтобы уничтожить зеленоглазого. и у него это получается. бессмертных разрывает на маленькие кусочки, которые начинают кровоточить ещё сильнее, а малышев сыплет на раны соль, улыбаясь мучениям.

***

— прости, — почти неслышно выдыхает ваня прямо в губы. сережа отказывается жить, потому что всё это кажется безжалостным сном. не жуткой реальностью, а плодом бурного воображения. однако, когда губы бессмертных вновь касаются его губ слишком осторожно и медленно, пешкову почему-то хочется плакать. он не может даже шевельнуться, беспомощно хватаясь пальцами за острые плечи, чтобы не потерять сознание. а ведь оно вот-вот покинет этот мир, переселясь на другую планету — подальше от земли. шатен до ужаса боится верить в происходящее — такое невозможно. кажется, будто у него поехала крыша, потому что он чувствует каждым миллиметром кожи чужие холодные прикосновения, пробирающие до костей и заставляющие что-то зашевелиться в животе. иногда это бывает по двум причинам: первая — тревога, вторая — та, о которой меньше всего хочется думать, ведь это неправильно и аморально. вдох-выдох. вдох-выдох. вдох-выдох. русый — словно красивая и недосягаемая звёздочка на небе, пленящая своей необыкновенностью и изяществом; можно только любоваться ею, но никогда не получится ощутить её в руках, почувствовать. но именно в этот момент кареглазому казалось, что на него рухнули все звëзды вместе с небом, стоило парню осознать, что зеленоглазый на самом деле здесь. он реальный, он сам целует его, и это не сон. и это не сон. и это не сон. и это не сон. — ваня, — пораженно шепчет сережа, — ваня, что ты делаешь? — в голове звенит громко свой же голос, от которого тошно до такой степени, что сейчас может вырвать. юноша уже не понимает и не видит грань, за которую переступает каждый раз, когда рядом русый. имя того срывается после каждого поцелуя. парень целует медленно, нежно, без особого напора, заставляя сердце пешкова больно биться о ребра в блаженном экстазе. реальность уже давно покинула рассудок. им плевать, что кто-то из соседей может выйти в любую минуту. каждый поцелуй бессмертных дарил неописуемое наслаждение, и сережа уже не замечает, как подставляется под мягкие губы, почти теряя себя в восхитительных ощущениях, когда чужие пальцы ложатся на затылок и притягивают ещё ближе, углубляя. дыхание полностью сбилось. они дышали буквально одним кислородом, которого не хватало катастрофически. лёгкие горели, но никто ничего не предпринимал. зеленоглазый хотел извиниться, а кареглазый позволял это сделать. бессмертных просил прощение за то, что было до этого, а пешков покорно принимал всё. ваня извинялся за то, что выбрал не сережу. они отстраняются, и шатен отчётливо слышит, как быстро колотится сердце русого, будто намереваясь пробить грудную клетку и вывалиться на лестничную. пешков боится поднять взгляд и посмотреть на бессмертных. не хочет увидеть в этих невыносимо-холодных-мертвых-но-до-одури-пленительных глазах даже капли неискренности или очередной попытки унизить и растоптать его чувства. сережа не понимает, что послужило такому резкому изменению в настроении вани, но спросить не решается, потому что любое неосторожное слово может разрушить всё. ваня сам пришёл к нему, а не шатен прибежал, поджав хвост, будто другого выхода не было. впервые ваня — побитый щенок, который ищет поддержку в любом. снова, но на этот раз аккуратно. парень не откроет свою душу, лишь даст немного посмотреть в неё. шатен смотрит на юношу, до боли закусывая губы, чтобы не дать волю подкатывающим к горлу эмоциям. он сейчас так сильно боится доверять ему. он каждую секунду своей жизни пытается заглушить боль от всех предательств вани. пешков знает, что тому доверять нельзя, что бессмертных слишком эгоистичен для того, чтобы чувствовать что-то по-настоящему. кажется, русый нашел хороший способ контролировать свою злость. стоило ему поцеловать шатена, как парня мгновенно отпустило, оставляя приятную пустоту. сейчас запах клубники и шоколада наполнял юношу до самых краёв. он дышал сережей, чувствуя, как весь гнев сходит на нет. он хотел понять, что происходит и, кажется, понял. понял, что пешков — его якорь, заставляющий быть нормальным; который возвращает в душу самые светлые чувства, заставляет его жить, а не существовать. но он уже сделал свой выбор, а глеб второго шанса не даёт. этот ублюдок никогда не упустит возможности поиграть с нервами и чувствами вани, который из-за сережи и так очень сильно уязвим. зеленоглазый не знает, каким образом это произошло — мозг отказывается отвечать на такие вопросы, потому что до этого он никогда ничего такого не чувствовал. даже к малышеву, которого любил до одури, ради которого готов был сложить весь мир у ног. ваня изменился. ваня вырос, а вместе с этим и его мировоззрение изменилось. сережа почти не дышит, чувствуя дыхание бессмертных на своей щеке. шатен поднимает взгляд и встречается с ответным серым, но сейчас не тонет в нём, вглядываясь в черты лица. очи вани смотрят на него абсолютно спокойно. и пешков не может осознать это, не может поверить. — может, объяснишь? — спрашивает кареглазый, пытаясь сделать более строгий тон. на самом деле он боится что-либо услышать, потому что это может разрушить всё, что сейчас происходит. может разрушить ту грань между ними, которая русому даётся слишком трудно. и пешков чувствует это, но надо узнать, что, блять, происходит. заебали эти скачки. сердце парня стучит настолько быстро, что ему больно. вдох-выдох. вдох-выдох. вдох-выдох. бессмертных и сам не знает, что он должен сказать. просто разрушающий огонь внутри него потух, стоило ему лишь увидеть юношу и поцеловать его, прикоснуться к нему, пробуя расстояние на вкус. шатен не верит, что такое возможно. сначала отталкивает, а потом приходит и целует. где логика? пешков так сильно хочет верить в то, что тот всё понял, всё осознал, что готов принять его, но в тоже время где-то внутри себя был барьер, который заставлял парня очень сильно сомневаться в искренности вани. — просто захотел тебя увидеть, — ответил русый, не понимая своих слов. они казались какими-то нереальными, словно это говорит совершенно другой человек. сережа удивленно уставился на него. может, это всё-таки сон? как-то всё кажется слишком невероятным. нереальным. — зачем? что тебе от меня нужно, бессмертных? — сейчас ему очень хотелось ударить себя за такие слова, потому что в поведении русого чувствовался подвох, и он не мог до конца поверить, что перед ним стоит именно зеленоглазый, а не какой-нибудь другой человек, очень похожий. — нельзя? — абсолютно спокойно поинтересовался русый, заставляя шатена подавиться воздухом. это не может быть ваня. так не бывает. может, у него есть «хороший» клон, о котором сережа не знает? но сейчас то, что это — тот самый зеленоглазый, которого юноша знает уже довольно давно, совершенно не укладывалось в его голове. может, и правда, пока он шёл домой, ему кирпич, а, может, и вся стройка, на голову упала? — может, пропустишь? — продолжал удивлять юноша, пока кареглазый пораженно хлопал ресницами, смотря на него и ничего не понимая. где-то внутри запищал внутренний голос, которого мгновенно заткнули. ангелок на плече давно потерял смысл существования, потому что пешков сейчас не может даже осмыслить самое простое — его тёмные глаза смотрят на юношу, а в голове идёт мозговой штурм. сережа, постарайся дышать. ну же. вдох-выдох. вдох-выдох. вдох-выдох. — ты головой ударился, бессмертных? — тихо произнес пешков, думая, что таким вопросом сможет вывести из себя, но парень ответил довольно спокойно: — нет, — сердце шатена пронзительно заверещало, оглушая подростка своим криком. всё было настолько… настолько… ненормально? неправильно? — так ты дашь пройти? пешков впервые не знал, как нужно вести себя с таким ваней. с таким нормальным и адекватным ваней, которого сережа никогда в своей жизни не видел. этот взгляд, эти глаза. парень действительно думал, что сейчас он проснется, а русый исчезнет, растворившись в воздухе, и до ужаса боялся этого, но тот был слишком реальным. таким реальным, что можно было услышать его сердцебиение. сережа делает шаг в сторону, не веря ни во что. он знает, что сейчас придётся завершить их разговор, начатый ещё давно, но законченный в туалете. и он может закончиться двумя путями: либо всё будет хорошо, либо всё будет слишком плохо. сильно хотелось надеяться на первое, хотя тут никакие надежды не помогут, если бессмертных снова захочет сделать больно. — о чём ты хотел поговорить? — спросил юноша, поднимая взгляд. его сердце сжимается и разжимается, когда он видит на себе серые глаза. ещё одна его негативная выходка может просто добить парня, и тогда собраться по крупицам, по частичкам уже не получится. пешков и так держится из последних сил, чтобы не казаться слабым в глазах вани. хотя он видит, в каком состоянии находился шатен. такому состоянию только посочувствовать можно, ничего более. но зеленоглазому не свойственно разделять чужую боль. — как вадя? — спросил бессмертных, явно пытаясь поменять тему на другую, и сережа снова почувствовал неприятное жжение в груди. тут что-то не так. ему плевать на всех, а особенно на козакова. он всегда ненавидел их, а теперь интересуется здоровьем друга так, будто он с ним — лучшие друзья. но оба прекрасно знают, что они никогда не были даже приятелями. учились вместе, были врагами. и всё. никаких отношений не было вообще. и скорее всего, никогда не будет, потому что пешков — не дурак, ему не нужно повторять дважды, он всё чувствует сердцем и душой. и добра бессмертных он не чувствовал. ни единой капли, никогда. причин, чтобы не доверять парню было достаточно. сомнения в искренности зеленоглазого грызли слишком безжалостно, не позволяя снова открыть сердце этому человеку. это будет огромной проблемой, если юноша снова оголит свою душу, а по ней проведут горячим ножом, разрезая ещё больше. — с ним всё хорошо, не исключая тот факт, что его лицо немного подпортили, — кивнул шатен, — это всё, о чём ты хотел спросить? если да, то я ответил на твой вопрос, и ты можешь уходить, потому что я хочу побыть один, — холодно. попытался, по крайней мере, потому что он никогда не сможет переиграть ваню. вдох-выдох. вдох-выдох. вдох-выдох. ему невыносимо трудно делить с бессмертных пространство. кажется, что стены сужаются с каждой новой секундой, и его сейчас раздавит, потому что напряжение было слишком сильным, а сережа слишком слабый, чтобы противостоять этому жуткому состоянию. он вообще не может сейчас себя контролировать. переживать такое слишком тяжело, ведь юноша почти никогда не испытывал таких эмоций. пешкова буквально ломало на равные части. пешков дрожит всем своим существом. действительность убивает его. каждый день хуже предыдущего. омерзительно. отвратительно. жалко. кареглазый боялся, что его сердце может разучиться любить точно так же, как и сердце русого. он не хотел этого. он хотел оставаться таким же искренним и добрым. он хотел оставаться самим собой, а для этого нужно было постараться вычеркнуть ваню из своей жизни, но тот каждый раз появлялся, напоминая о своём существовании. так действительно будет лучше. так будет проще всем, особенно сереже, который не может терпеть такие качели. нет другого выхода, потому что бессмертных вряд ли когда-нибудь откажется от своей привычной жизни. они разные, и даже если русый захочет быть рядом с ним, шатена всё равно будут преследовать сомнения. не сможет в полной мере доверять ему, потому что слишком многое между ними уже произошло. повторить это всё не хочет, не желает снова потерпеть поражение, когда откроет свою душу, а ваня плюнет прямо в неё и бросит его. пешков боится своих чувств, но эти чувства служат для него и хорошим уроком. сережа знает, что время лечит раны, и ваня всё осознает, он всё поймет, но жаль, что это происходит не сейчас. шатен не осуждает парня. наоборот, он его понимает. просто кто-то сделал тому слишком больно, поломал веру в лучшее, и именно поэтому бессмертных никогда и никого к себе не подпускает, а пешкова ненавидит, потому что боится снова наступить на старые грабли. сережа понимает. сережа не осуждает. он отпускает зеленоглазого, потому что заставить его меняться он не может. и он не такой. он всё всегда делает по совести. и сейчас она говорит, что если русый не хочет ничего делать — то пусть уходит. так будет лучше. так будет проще всем. шатен боится своих эмоций, потому что ощущает подобное впервые: впервые на него так сильно всё влияет. это желание помочь превратилось во что-то ужасное, что надо бы давно спрятать внутри себя. пешков не хочет копать в себе, потому что знает — это бессмысленно: ваня никогда не проявит к нему то же самое. сережа делает вперёд шаг к парню, но бессмертных с каждым разом всё дальше и дальше. они из разных вселенных. они разные. — а че так грубо, пешков? — удивлённо спрашивает русый, явно издеваясь ещё сильнее. огромное сердце трещит по швам, когда он произносит эти слова. это не ваня. это не тот ваня, которого он знает. юноша показал себя настоящим только два раза, но их хватило, чтобы прочувствовать парня с ног до головы. невероятно, потому что такого маленького количества времени не хватит, чтобы осознать что-то. шатен увидел настоящего бессмертных, но только на несколько минут. он знает, что там есть добро, но оно слишком глубоко, поэтому так быстро не получиться достать, да и нет смысла, потому что русый этого не хочет — юноша даже сейчас, скорее всего, издевается, когда стоит в квартире, по-хозяйски осматривая каждый сантиметр кухни. пешков ничего не понимает, и это душит ещё сильнее. воздуха совершенно не хватает, а чувства добивают — перекрывают поступление кислорода, от чего голова кружится сильнее. ваня нуждается в любви, и сережа готов ему ее показать, даже если тот и убьёт его своими руками. моральные качества шатена намного сильнее, чем его же противоречие, потому что гигантское сердце каждый раз кричит громче о том, что везде есть добро: в любой вещичке, в любом животном, в любом человеке. но не в бессмертных. какое сильное не было желание помочь, какие сильные не были чувства по отношению к этому ублюдку, они никогда не перекроют то, что было раньше. мысли продолжат душить, но лучше это будут делать они, чем зеленоглазый со своими качелями. — что ты хочешь, бессмертных? — не выдержал парень и требовательным взглядом посмотрел на русого, который не ожидал такого. — тебе всегда было похуй, как у меня дела, тебе всегда было похуй на мою жизнь, ты никогда не проявлял ко мне даже капли уважения, считая меня главным козлом отпущения, пока я пытался достучаться до твоего крошечного мозга. но, видимо, у тебя его нет. мне жаль, потому что, когда ты поймешь, что натворил, уже будет поздно что-либо исправлять. ты всегда добивался того, чтобы мне было больно. и ты добился, бессмертных, я тебя поздравляю. сережа говорил спокойно, сдерживаясь от истерики и не переходя на личности, потому что это тут абсолютно неуместно, ведь он сделает хуже лишь себе, а ваня снова уйдет, чувствуя себя победителем, ведь он в очередной раз унизил пешкова, который привык к такому отношению. он — губка, готовая впитывать в себя всё дерьмо. вдох-выдох. вдох-выдох. вдох-выдох. шатен больше никогда не покажет парню своих слез и истерик. хватило одного раза, чтобы понять, что даже это не повлияло на русого: у него ничего не ёкнуло в груди, ничего не треснуло от такого состояния, до которого он сам и довёл. ничего. он ничего не почувствовал. вообще. хватит. нужно думать о себе. — пешков, давай без истерик, окей? — раздраженно просит парень. его серые глаза проследили за парнем. сережа резко заткнулся, возмущенно посмотрев на ваню. внутри было море слов, которые он хотел вылить на юношу, но всё резко оборвалось. — нет никаких истерик, бессмертных. меня просто уже заебало такое отношение к себе. что ты, блять, хочешь услышать? я должен сказать тебе спасибо за всё, что было? может быть, мне ещё на колени перед тобой упасть и поблагодарить за то, что унизил меня перед всей школой, и теперь абсолютно все считают меня бесплатной шлюхой, которую трахнул сам иван бессмертных, и теперь она раздвигает ноги для всех подряд? — сережа швырнул на стол проклятые фотографии, — спасибо тебе большое за это, бессмертных. ваня посмотрел на них, а потом перевел взгляд на шатена, стоявшего с опущенной головой, будто пытался справиться со своей агрессией, потому что это действительно было охуеть как обидно. и чертовски больно. каждый раз, каждая попытка, каждая надежда, каждая вера — всё это было поломано. пешков больше не мог подпустить зеленоглазого к себе. будет лишь хуже. — это фотошоп, — спокойно сказал парень. но только через несколько секунд в его голове начал складываться пазл, который открыл ему дверь к тому, чьих рук это дело. он не хотел верить, а говорить уж точно: слишком много вопросов услышит в спину. — это не важно, вань. мне уже всё равно на это. но именно по твоей милости меня ненавидят все. и я уже заебался доставать себя из этого говна. я — человек, вань. я — не твоя игрушка, не котенок, которого захотел — погладил по головке, а захотел — выбросил на улицу. я живой. и у меня есть чувства, но ты этого не понимаешь. и я не хочу больше пытаться направить тебя на правильный путь, потому что ты этого не хочешь. скоро я исчезну, бессмертных, а вместе со мной исчезнут все твои проблемы, поверь мне. уже можешь начинать радоваться, потому что я больше не буду тебя постоянно заебывать. вдох-выдох. вдох-выдох. вдох-выдох. сережа будто знал о том, что происходит между глебом и ваней. он будто читал мысли, а русый боялся этого — боялся услышать их снова, потому что они бьют по больным местам, оставляя кровавые раны. пешков замолчал, а вместе с ним тревога размножилась внутри зеленоглазого. она сжирала и убивала, потому что парень пришёл сюда не просто так. он по-настоящему хотел увидеть шатена, потому что второй превращает его из монстра в человека. какая-то ебаная сказка о красавице и чудовище. бессмертных смотрит на него. холодный взгляд прожигает насквозь. кареглазый ненавидит именно это, потому что глазами тот забирает душу и вырывает сердце из груди. невыносимо. сережа больше так не может. сережа так больше не хочет. пешков тоже сделал свой выбор: жизнь, а не существование. юноша хочет радоваться минутам, а не бояться того, что будет потом. — я попрошу родителей забрать документы из школы и перевести меня куда-то в санкт-петербург, — тихо произносит, но до русого долетают все слова. — я навсегда исчезну из твоей жизни, бессмертных. сердце сережи трещит по швам, разрываясь на маленькие кусочки, когда он снова видит пустоту во взгляде напротив. мертвые глаза. некогда живые и любящие. — хорошо, пешков, — проговаривает парень. кажется, будто этими словами убило двоих.

***

— проходи, ванечка, — первое, что слышит бессмертных, когда дверь открывается. русого затаскивают в квартиру, тут же обвивая кольцом рук. появляется отвращение, которое с каждой секундой растёт в геометрической прогрессии. противно от самого себя, потому что парень ничего не может сделать с этим. глеб пьяно улыбается и тянется к бессмертных за поцелуем, а тому ничего не оставалось, как позволить этому ублюдку поцеловать себя, вдавив в стенку прихожей. хочется очень громко кричать. хочется ударить брюнета. хочется сбежать отсюда как можно быстрее, но ваня терпит. ради брата. малышев целует грязно, ненасытно, заставляя ваню разомкнуть плотно сжатые губы. горячие, но такие отвратительные на данный момент руки уже шарят под толстовкой, и русый ненавидит себя за то, что делает — обнимает глеба за шею, потому что так надо, — чувствуя, как довольное рычание срывается с этих губ. — умница, — как собаку. как дворнягу, которую только что приручили. это омерзительно вдвойне, потому что такими словами парень напоминает о том, что ваня — всего лишь зверюшка. брюнет целует без нежности. целует ваню именно так, как ему хочется, заставляя бессмертных подчиняться. юноша знает, что потом будет очень долго стоять под душем, пытаясь смыть эти прикосновения и убивающие сознание поцелуи. он ненавидит глеба каждой клеточкой своего тела. и даже алкоголь сейчас не помогает расслабиться. всё настолько хуево, что русый потерял себя в этих отвратительных поцелуях. парень ожидал, когда же этот кошмар закончится, но он не собирался кончаться, потому что малышев не собирался отпускать бессмертных сегодня так быстро. ему нужна была его игрушка, а значит он её получит. полностью. он хочет доставить себе максимум удовольствия, потому что слишком долго не получал его, а из вани идеальная шлюха. красивая и такая доступная, потому что пойти против парня тот не может — страх за брата не позволяет. глеб агрессивно кусает русого за губу, и он чувствует металлический привкус крови. становится плохо от самого же себя. брюнет входит в него слишком резко. всё тело пробивает волна боли, которая сходит на нет через несколько минут. бессмертных не позволяет себе эмоции, когда рядом малышев, поэтому всё терпит, глотая и втаптывая себя всё сильнее в грязь. всё было плохо. в голове повторялось только одно слово, которое стало синонимом жизни зеленоглазого. ненавижу. ненавижу. ненавижу. глеб заставляет смотреть в глаза, а в глазах ничего, кроме превосходства и удовлетворения. животные инстинкты полностью берут вверх. в его очах пляшут черти около огня, от которых становится неприятно, словно языки пламени обжигают молочную кожу, на которой остались отметины малышева. — давай, ванюш, — хрипит на ухо парень, расплываясь в какой-то жуткой улыбке, от которой не греет душу. — я тебя ненавижу, — шипит русый. — сдохни, тварь. этот ад никогда не закончится, потому что бессмертных — личная шлюха малышева. потому что у бессмертных нет права выбора. нет ни одного шанса на счастливую жизнь, ведь когда-то он отдал душу этому дьяволу во плоти. в такие моменты ване хочется одного — сдохнуть. выстрелить себе в голову, повеситься — не важно. от безысходности хочется рыдать и крушить этот мир. «я верю в тебя, вань. я верю в тебя, слышишь?» — звенит в ушах слишком громко знакомый голос. голос пешкова.