Заново

Отчаяние. Что мы вкладываем в это слово? Боль утраты, скорбь о ближнем, нечто тяготящее или что-то, что стоит принять и смириться? На что оно похоже? Быть может, на конец нитки от клубка, который мы по неосторожности, словно несмышленый котенок только ступивший на свет, всё тянем и тянем на себя, запутываясь с ног до головы, пока от клубка и вовсе ничего не останется? Пока не осознаем, что мы и стали тем самым клубком. Сплошным клубком тревог, где нити не просто скрученная шерсть, а нечто большее — кокон, отделяющий тебя от реальности; сталь, делающая порезы на когда-то чистой коже. И только великое, неважно — твердость духа это, сила воли, безграничная непоколебимость или высшие силы — сможет вернуть всё как было. В тот момент, когда это ещё было терпимо. Чопорно распутает клубок, отдирая прилипшие и, кажется, слившиеся с тобой воедино шерстинки, а после будет искать начало и конец этой длинной нити. С достойным уважения трепетом неспеша вернёт все на свои места: клубок — котенку, а тебя — к жизни. Эдгар не великий. Никогда не считал себя таковым. Может поэтому сейчас он направляется тратить последние деньги, полученные за занятия с братом Биби, на то, что никак не решит его проблемы? Лишь даст неработающему мозгу призрачный образ того, что всё хорошо, а он всё ещё может бороться. Как в том грустном сериале про жизнь, который ты видел в детстве, мелькающим по телевизору каждый вечер, и всегда спешил переключить. Там вечно пьяные, говорящие как им плохо люди, ищут оправдание своему бездействию, пока ты невинно хлопаешь глазами и пытаешься понять, что значит «забыться». Их горе казалось таким далёким, таким непонятным и чуждым детскому разуму, но отчего-то ту сцену с плачущей женщиной на кухне ты запомнил на всю жизнь. И не раз воспроизвёл позже. Эдгар остановился возле двери скудного на товары магазинчика. Безразличным взглядом обвел глазами табличку с надписью «Лучшие цены только у нас!», и вошёл внутрь. Занял место в немногочисленной очереди, чувствуя, как на него исподтишка глядит какая-то женщина, между тем выбирая, какой цвет резинки для волос будет лучше. Она то и дело поднимала на него глаза, будто в образе Эдгара с каждой новой секундой появлялось нечто новое. Ему надоело это, поэтому следующий женский взгляд встретился с его глазами, равнодушно, но так напрягающе смотрящими прямо на нее. Так продолжалось какое-то время. Женщина, кажется, смутилась и отвернулась в другую сторону. Эдгара не волновало, как он сейчас выглядит, не заботило, что, быть может, он своим видом тревожит людей. К тому же… Он посмотрел на потолок, увидев пятна плесени и дырки, из которых на голову могут упасть ошмётки белой, теперь желтой краски. Было бы тут кому тревожиться. Сюда нормальные люди не ходят. Подошла его очередь. Продавщица, только сейчас заметив отчётливые следы побоев на покупателе, охнула, помотала головой и спросила: — Кто это тебя так? — Жизнь, — сказал он, не желая вдаваться в подробности. От напыщенности фразы вялый тон Эдгара стал в несколько раз трагичнее, а продавщица, восприняв это близко к сердцу, издала непонятный звук, по видимости, показывающий степень ее небезразличия. Даже поставив перед ним запрошенную водку, продолжала что-то мямлить о сочувствии, а после, когда Эдгар заплатил за товар, ласковым тоном предложила: — Не хочешь захватить газетку? Почитаешь, может веселее станет. — Она ткнула пальцем правее, туда, где стояла разная дребень вроде газет, спичек, салфеток, воды неизвестной фирмы и всего того, на что обычно люди не обращают внимания, но что важно продавцам, надбавка зарплаты которых зависит от их продаваемости. Взгляд ее очень убедительно упрашивал купить что-то из этого, но Эдгар отрицательно махнул головой. Она ещё несколько раз поспрашивала об это, мол, он точно решил, а после, убедившись, что лишних денег у него не имеется, переменилась в лице ежесекундно. От той деланной доброжелательности не осталось и следа. Эдгар даже опешил, наблюдая такую резкую смену эмоций, и секунд пять пялился на фигуру, больше не истощающую фальши. — Что-то ещё нужно? — поторопили его, с нескрываемым холодом изогнув бровь. Эдгар молча забрал бутылку и направился к выходу. Он достаточно видел в жизни, но такое открытое лицемерие… Вот чего стоит людское сочувствие. Непроданной газеты достаточно, чтобы забрать свои слова обратно. Но… Это не важно. Сейчас ничего не важно. Он открутил крышку бутылки и сделал глоток. Горло обожгло, а изувеченный язык, казалось, насквозь прожгла эта гремучая жидкость. Но ничего. Главное захмелеть, а там не важно. Будет лучше. Должно быть лучше. Мысли о языке заставили подумать о других частях тела и том, что у него дома нечем обработать раны. Слова той старушке о аптечке были лишь удобны, но никак не правдивы. На деле, если же она и имелась, то была пуста. Он сделал ещё один большой глоток. Затем, даже не удосужившись снять толстовку, поднес горлышко к шее и наклонил бутылку водки. Спирт струйками стекал по коже, ключицам, животу и при каждом попадании в раны, точно проедая его внутренности, жжёгся так, что Эдгар не мог не скривиться и мертвой хваткой схватиться за стекло в руках. Затем последовала спина. Он тихо заскулил. Остальное во избежании неэкономности он растёр рукой. Осталось чуть меньше половины. Это не проблема. Он сегодня ещё не ел, а значит подействует быстро в любом случае. Ещё глоток и началось. Чудотворное действие алкоголя, когда думать о проблемах наконец не хочется. Оно расцветает в груди приятным чувством покоя, чувством того, что ничего больше не имеет значения, кроме тебя самого в этот момент. В его жизни был период, когда проснувшись он пил, а, ложась спать, оправдывал очередной стакан словами о «средстве от бессонницы», коей не страдал. Это было отнюдь не лучшее время, но именно в той пучине порока он чувствовал себя хорошо. Как сейчас. Щёки горят, боль сменилась сладким теплом, а голова гудит, но не от хаотичных мыслей, а ощущения дурмана — помутнения. Помутнение это сравнимое с той самой запретной темой, нарушив которую следует чувство удовлетворения и оправданного ожидания, но при всём этом где-то в подсознание витает неопределенного характера опустошенность. Шатающаяся фигура медленно шла по безлюдной улице, размахивая почти пустой бутылкой. Ему… Надо домой. Лечь в кровать, закрыть глаза и заснуть. Кровать… У него же по факту ее нет? Эдгар не долго раздумывал над этим вопросом, ибо, выпей он немного больше, его устроила бы и простая земля. Совсем чуть-чуть, и вот он на финишной прямой. На входе в подъезд. Старый обшарпанный узенький подъезд со времён перестройки, чьи крутые ступеньки построены уж очень непривлекательно для людей в его состоянии. Идти ровно, когда всё такое высокое, а твою точку опоры тянет вниз — заведомо неудачная идея. Эдгар с трудом переставляет ногами, словно перейти на следующий лестничный пролет — высшей сложности испытание. В глазах то и дело плыло и, боясь, что следующая его остановка — это морг по причине раскрошеной от падения головы, он перевалился чуть ли не всем телом на перила. Бутылка позвякивала, а он карабкался наверх. Жалкое зрелище. Идти было тяжело, но стало ещё тяжелее, когда нечто ухватило его за ногу, не давая сделать следующий шаг. — Подожди. Говорившим оказался распластавшийся на земле мужчина, который из-за внешнего вида казался в разы старше своих лет. Скукоженная ссохшаяся рука крепко ухватилась за чужую штанину. Эдгар обернулся и посмотрел на морщинистое, небритое цвета зелени лицо с маленькими, едва видневшимися из-за распухшей кожи, глазками. Он отвернулся и попытался шагнуть. — Да ну стой же, говорю! — вновь позвали его. Эдгар не обратил на это внимания, только начал трясти ногу, чтобы от него отцепились. Он так близко к своей квартире, но его мучительно задерживают. Почему… Почему он не может пройти?! Вертеть одной ногой, пока тебя тянут вниз, а на другой удерживать равновесие — оказалось непосильной задачей. Он с досадой хлопнул по ступеньке и, не в силах больше держаться, обессиленно разложился на лестнице. Бутылка, отложенная в сторону, звякнула, а он слабыми движениями все дёргал ногой, словно в приступе. Незнакомец оказался без меры настырным, что схоже с той самой надоедливой малюсенькой букашкой, которая в ночи всё летит на свет от телефона, не обращая внимания на то, что её уже несколько раз отгоняли. Эдгар взмахнул руками и жалобно протянул: — Ну почему я?.. А-а-а?! Как вы все надоели… Как всё надоело-о! Незнакомца это ничуть не тронуло. — Помоги мне! — выдал он, вместо того, чтобы отцепиться. Помочь ему? Ха-ха… Ему самому помог бы кто. Эдгар, рассерженный от этого отвратительного дня и вообще всего, не без труда сел, посмотрел на костлявую фигуру поодаль него и в сердцах воскликнул: — Что ты хочешь?! И отпусти меня наконец! Незнакомец отпустил его штанину. Эдгар продолжил сидеть и мутными, но не менее оттого злыми глазами смотреть на оппонента в ожидании объяснений. — Помоги мне дойти квартиры этажами выше. Ноги совсем не слушаются, а меня уже друзья заждались. Ты, как я понял, понимаешь, как сложно бывает одолеть несколько ступенек. Подсобишь? — Мужчина неоднозначно посмотрел на него, как бы всем видом давая понять, что отказ не принимается. — Я в долгу не останусь. — Я в долгу не оста-анусь! — передразнил его Эдгар. — Сдался мне твой долг! Что ты можешь мне дать? Ты-ы… — Он взмахнул рукой, пальцем указывая на незнакомца. — Ты… неотесанное, грязное и страшное… Непонятно что! Что ты можешь мне предложить? А? — Не горячись. Я же не денег дать прошу, а просто помочь человеку в трудной ситуации. — Мужчина оказался непробиваем в своем намерении. — Поможешь? Всего подставить плечо и ничего больше! — Помочь в трудной ситуации! — не унимался Эдгар. — Всем вам помоги, да подсоби… А в итоге что? Готовы в лицо плюнуть при первой возможности! Мне бы кто помог. Да… Было бы неплохо, если бы и на меня люди тратили свою бескорыстную помощь… Небезразличие в нашем мире — это так удивительно! Никого ничего не беспокоит, кроме собственной шкуры. Кто на что горазд ради удов...удотв... — он запнулся, пытаясь проговорить слово правильно. — Все гондоны мерзкие, короче! Это… Так не должно быть. Так ведь правда не должно быть? — Слова под конец фразы стали напоминать жалобное хныканье, призрачную надежду на то, что в мире ещё осталась справедливость. Незнакомец слушал это с безразличным выражением лица. Но ему всё ещё нужно было подняться, а его друзья всё ещё ждут его. Значит, нужно действовать по-другому. — Понимаю тебя, — придумал он. — В жизни много говна случается, и этого не отнять. Меня вот тоже потрепало. Думаешь, почему я так выгляжу? — Мужчина уничижительно обвел себя руками. В его голове это были самые располагающие к себе слова, и, нельзя не приметить, они сработали. Эдгар, несколько заинтересовавшись, вновь рассмотрел незнакомца с ног до головы, но на этот раз более подробно. Мужчина поспешил воспользоваться моментом и с деланной увлеченностью в голосе поинтересовался: — Это кто тебя так? — Уроды одни. Они… Они… — Эдгар посмотрел наверх, на завитки лестничных пролетов, пытаясь подобрать подходящее определение. — Про них нечего говорить. — А за что тогда? Для полноты картины незнакомец помотал головой, мол, какой ужас, и его собеседник не выдержал. Хватаясь за шанс выговориться, Эдгар со всем чувством красочно и подробно, как ему показалось, описал весь свой день, жалуясь больше не на что-то конкретное, а на жизненное невезение в целом. Он упустил некоторые моменты, которые не обязательно знать незнакомому человеку, но это не мешало под конец монолога успеть запыхаться. — Да уж… Мне в жизни тоже не везло. У меня была семья, жена, дети, — без зазрения совести соврал мужчина. — Я работал, рук не покладал, чтобы прокормить их, все деньги отдавал жене, стараясь быть завидным мужем и любящим отцом. Но та, не поверишь, на стороне нашла хахаля побогаче. Я в миг стал не нужен, оказался за дверью, вынужденным выплачивать алименты. — Для поддержания образа он печально вздохнул, будто эта история действительно имеет к нему отношение. Дети то у него были, только он их не знает, а жена — гражданская, по совместительству постоянный собутыльник, всё равно с ним долго не прожила. — И слоняюсь сейчас без денег. Милостыню прошу… Здравомыслящий человек без труда распознал бы обман, но Эдгар, принимая каждое слово за чистую монету, прислонился головой к стене и печально протянул: — Неудачники мы… Не-у-дач-ники, — по слогам выделил он всю неизбежность данного слова. Совсем немного, и он бы проверил на прочность выражение «биться головой об стену». Незнакомец замолчал, то ли соглашаясь, то ли не зная, что ещё можно сказать. Эдгар тоже молчал. Они смотрели какое-то время на друг друга и один, заметно подобрев, предложил: — Давай тогда помогу тебе. Какая квартира? Очевидно, на него подействовала эта выдумка. Незнакомец поспешил ответить: — Я покажу. Только подай руку. Эдгар сделал, что от него просили, помог встать, обеспечивая своим телом «костыль». — А что с ногами? — Да так, старая травма покоя не даёт. Эдгар кивнул, открыв рот в немом «о», и сделал лицо, будто понимает, что конкретно у того болит. Таким образом они и направились наверх: незнакомец, облокотившийся на другого человека, и он сам, схватившийся за перила, как за последнюю надежду. На словах звучит легко, но каждый шаг давался с трудом, а маятник в голове лишь усложнял задачу. Она пару раз путались в собственных ногах, Эдгар оступился и бутылка, всё это время крепко сжатая в руке, со звоном врезалась в стену. — Да выкинь её! Она же пустая. Эдгара возмутило это замечание. — Она не пустая! — Он поднял её и показательно потряс, но тут же понял, что в ней действительно ничего нет. Он смотрел секунду-две, а может все и пять на эту аномалию, искренне удивляясь пропаже. Там же ещё оставалось… Он с грустью опустил руку, думая, что разберётся этим позже. Незнакомец кинул незаинтересованное «как знаешь» и они продолжили путь. Когда они прибыли, Эдгар остановился у двери, ожидая, что его бывший оппонент начнет искать ключи, но тот просто постучал. За обратной стороной двери не было признаков жизни, а ожидание затянулось. Но как только пришла мысль спросить об этом, послышался звук открывающегося замка. Из маленького проема выглянула невысокая, ссохшаяся подобно незнакомцу, девушка. Её черные грязные волосы безобразной кучей распластались на голове, лезли в глаза, а синюшное, кажется, лишённое жизни лицо с вопросом глядело на него. — Он со мной, — объяснил незнакомец, а девушка кивнула и открыла дверь настежь, пропуская их двоих. Если бы Эдгар был полностью в себе, то в первую очередь ему в глаза бросилось бы ужасное зловоние, заполняющее каждый миллиметр этого помещения. Какофония далеко не приятных запахов царапала кожу, впитывалась в одежду, создавая ощущение, что окно тут в принципе не открывали. В комнате царил мрак, рассеиваемый лишь небольшой настольной лампой без абажура. Да такой, что Эдгару понадобилось время на концентрацию, чтобы увидеть, что в помещении есть ещё люди. Чуть напряги взгляд — и увидешь, как на дряхлой кровати, полу, местам, где обычно люди не находятся, безвольными кусками мяса разложились некие особы, о чьей вменяемости остаётся только гадать. — Вот тут, — направил его незнакомец. — Да, положи меня вот тут. Эдгар кое-как приземлил мужчину на полу возле низкой кровати. На самой же койке полусидел-полулежал некий мужчина с длинными, заплетенными в дреды волосами, и смотрел в одну точку. Лицо его то и дело расцветало в улыбке, но какой-то неживой, неестественной и местами пугающей, учитывая, что взгляд его немигающих глаз был направлен в стену. На коленях у него лежала ещё одна фигура, но не подающая никаких признаков жизни. Незнакомец похлопал рукой возле этого странного мужчины, назвав того «партизаном» и спрашивая о некой «сладости». Эдгара не интересовали чужие клички и другие завуалированности, поэтому он отвернулся от них, подняв бутылку перед носом. Почему она пустая? Может ему кажется? Он открутил крышку, кинув ее на пол, и наклонил бутылку, ещё раз убедившись, что она пустая. Как так?.. — Эй, — позвали его снизу, — садись. — Незнакомец указал на пол возле себя. — Мы такой путь проделали, нужно отдохнуть. Эдгар, действительно прилагавший много усилий, чтобы ровно стоять, без промедления воспользовался предложением, хотя в любой другой раз побоялся бы просто ходить в этой квартире, не говоря уже о сидении на холодном, страшно представить, что повидавшем полу. Он, наконец, отпустил бутылку, облокотившись телом о койку, и прикрыл глаза. — Эй, малец, хочешь расслабиться? — в который раз позвали его. Эдгар лениво повернул голову и посмотрел на своего спутника, который высыпал белый порошок прямо на запястье и пальцами распределял его в подобии дорожки. О. Так вот, что за «сладость». — Откажусь, — мгновенный ответ. Но, несмотря на свой безапелляционный тон, Эдгар внимательно смотрел на мужчину. — У тебя же сегодня был тяжёлый день? Если попробуешь, все тревоги в миг уйдут. — На этих словах незнакомец поднес руку к лицу и занюхнул весь наркотик до последней крошки. — Отпустишь на время проблемы. Я человек знающий и уверяю, что нет на свете лучше радости, чем это. Нет лучше радости. Эдгару вдруг стало так пакостно на душе. Так мерзко от квартиры, в которой он находится, от человека, говорящего что нет лучше пути, чем сторчаться. От зловония, проникающего, казалось, в самые кости. От полумрака и людей, безвольными куклами заполняющими пространство. От себя. От осознания, что он вовсе не так уж и против. Мысли, что только это ему и остаётся. Мысли, что он проиграл. Он устал. Устал, устал, устал. Ему захотелось плакать, но вместо этого он спросил: — А мне плохо не будет? — Формальный вопрос, чтобы оттянуть неминуемое. Он уже всё решил. — Нет, конечно, — легко отмахнулся мужчина. — Вижу, ты новичок. Могу дать попроще. — С этими словами он сильно наклонился, почти ложась на пол, и оторвал кусок плинтуса, вынимая из полого пространства пакетик с белым порошком. — От этого ещё никому плохо не было. — Рука показательно потрясла пакетик. Эдгар сглотнул. Посмотрел по сторонам, словно здешним личностям на него не наплевать, и его обязательно осудят. И после всего кивнул. Пусть так. Пусть он забудет всё как страшный сон. Спустя время на его запястье оказалась такая же дорожка, какая ранее была у незнакомца. Мужчина торжественно взмахнул руками, мол, твой выход, а Эдгар только уставился на свою руку, словно посмотри он подольше, нечто непременно его вразумит. Он занюхнул порошок. Не так умело и аккуратно, как это делал его спутник, но рука осталась чистой. Хотя, может, немного осталось на штанах… — Неплохо для первого раза. А теперь жди. Жди и наслаждайся после. — Голос у незнакомца был мечтательный. Да и выражение лица его значительно отличалось, чем несколько минут назад. Эдгар откинул голову на кровать и принялся рассматривать пятна на потолке. — Скажи честно, я мерзкий? — Почему? — Не знаю. — Я тебе вот, что скажу, каждый человек по своему мерзкий. Думать об этом — такая морока. Живи одним днём, хе-хе. — Незканомец отвечал, но будто не ему, а какому-то своему навождению. Чем больше проходило времени, тем расслабленнее выглядело его лицо. Эдгар хотел продолжить говорить о чем-нибудь, чтобы скоротать время, но незнакомец уже не отзывался, только сполз на пол полностью, обхватил себя руками и с глупой ухмылкой бормотал чьё-то имя. — Мэри. Мэри… — шептал он как в трансе. Может это имя его любимой героини из фильма или первой любви, а может просто невменяемый бред невменяемого человека — сейчас это меньшее, о чем хотелось думать. Порой из-за рта у мужчины вырывался сиплый смех и нечленораздельные звуки, о значении которых узнать не суждено. Эдгару тоже захотелось обхватить себя руками. Он так и сделал. Сидел, качал ногой и обнимал себя точно в приступе озноба. Ничего не происходило. Он не знает, сколько времени прошло и сколько нужно, чтобы почувствовать эту «радость», но в какой-то момент ему показалось, что он мог бы заснуть прямо сейчас. А может это всё не по настоящему? Может он и вовсе спит? Было бы неплохо… Проснуться и на утро осознать, что ничего не было. Думается, что не проснуться вообще тоже пойдет. Он закрыл глаза, проверяя свою теорию. Чем дольше он так сидел, тем больше сомневался, что сможет заснуть. Ранее спокойное сердцебиение с каждым ударом становилось всё активнее, словно он и есть одно сплошное пульсирующее «сердце». Он понял, что совсем не хочет больше сидеть. Не конкретно тут, а в принципе. Нужно размять ноги. Встать удалось так легко, так паряще, будто в груди у него появился необъяснимый источник силы, и теперь всё-всё казалось ему необычайно пустяковым. Ощутив такой внезапный прилив сил, стоять на месте ровно просто не получалось. Не понимая, чего он точно хочет, Эдгар заметался по комнате, а руки его затряслись от чувства предвкушения. Только чего? В голове крутится бесконечный поток мыслей, где главенство возглавляла та, что о собственной важности. Все его проблемы, весь этот чертов день не имели значения, и лишь небывалое возбуждение затмило разум. Это и есть счастье? Можно ли назвать счастьем этот мираж?