***
Егор смотрит в потолок, стараясь ни о чём не думать и ничего не вспоминать. Сейчас как никогда хочется закрыть глаза и полностью погрузиться в темноту, способную погрузить в себя с головой. Но, будто бы в насмешку над страданиями, Егор не может даже немного подремать. Тело не привыкло так много отдыхать, оно рвётся на тренировки или хотя бы на небольшую прогулку. Но с кровати мешает подняться нога, сломанная в результате неудачного приземления. Тогда кости так громко хрустнули, что, казалось, будто это услышали все зрители, жюри и тренера. Но, скорее всего, мерзкий звук донёсся лишь до ушей одного Егора. Он не желает опускать голову, дабы лишний раз не видеть загипсованную ногу, боль в которой неприятно пульсирует, вынуждая нервничать и беспомощно злиться. А выпить обезболивающих нельзя: это вредно для здоровья, да и сильные препараты могут вызвать зависимость. И это станет чем-то губительным для такого человека, как Егор. Но разве его жизнь уже не уничтожена? Она же разбита вдребезги, как любимая мамина ваза, по которой попали мячом. А собрать всё обратно так же, как и было, не выйдет, сколько не пытайся и не лей клея. Потолок белый-белый. На нём не видно ни очной трещины или малейшего пятна. И это в некоторой степени вызывает ещё большее отчаяние в душе. Оно сводит с ума и вынуждает кусать губы до крови и сдирать с них тонкий слой кожицы. Она толком не успевает зарасти, её почти сразу же снова обрывают. И такая реакция появляется из-за того, что потолок чертовски сильно напоминает лёд, ставший для Егора чуть ли не смыслом жизни. Она целиком и полностью вертелась у катка и бесконечных тренировок. По правде говоря, Егор не помнит, когда он не катался. Наверное, тогда возраст был слишком маленьким, чтобы в голове остались хоть какие-то воспоминания. Хотя одно всё же имелось: там Егор, сидя на ковре, катал по полу небольшую игрушечную машинку белого-белого цвета, прямо как лёд на катке. А теперь потолок напоминает о прошлой жизни, в которой Егор был всем так нужен. И, учитывая все обстоятельства и вызываемые эмоции, лучше лишний раз не поднимать взгляд вверх, чтобы не насиловать себя морально. А то снова из глаз польются слёзы, а губы превратятся в непонятно во что. Но не смотреть не выходит: хочется хоть на мгновение поверить в то, что ничего не произошло, и перед глазами уже ставший родным каток, а где-то совсем недалеко стоит тренер. И последний вот-вот сделает замечание, крикнув: «Егор, не смей спать на тренировке!» Но слышно лишь отчаянные крики и болезненные стоны других несчастных людей, угодивших в больницу с жуткими травмами. И Егор пытается убедить себя в том, что это другие фигуристы мучаются, пытаясь сесть на шпагат. Только хрупкая иллюзия, смешанная с бесконечным самообманом, быстро ломается, ведь ни один человек во время растяжки не будет так истошно кричать, выть подобно волку и умолять о смерти. Нет, конечно, есть и эдакие страдальцы на коньках, но даже подобный тип никогда не будет вести себя так. В палате пахнет спиртом и лекарствами, а ещё немного приторно-сладкими духами молодой медсестры. Егор слышал, как её ругал старший персонал. Не то, чтобы душу волновали чужие ошибки и споры, просто от одиночества и скуки мозг ищет любой способ отвлечься хоть на какую-то мелочь. Поэтому Егор в курсе каждой «больничной» сплетни, и кто и что о ком говорит. Происходящие «страсти» своеобразный сериал. И от него тоже медленно едет крыша. А занять себя тем же телефоном сравнимо со вскрытием вен, при котором останешься жив, сколько не разрезай кожу. Даже если Егор отключит интернет — через секунду тот включат. Бортник не сможет сдерживать себя и начнёт залпом читать новости. А они наверняка до сих пор «пестрят» статьями о «трагичном завершении карьеры молодого фигуриста». И каждый такой текст представляет собой полное искажение правды. Все журналисты, опошляя, переворачивают ситуацию, от чего настоящую правду узнать фактически невозможно. Одни пишут, что в переломе Егора виноваты стероиды; вторые утверждают, что всё было построено; третьи говорят, что во всём виноват один лишь «молодой талантливый фигурист» и никто более. И один лишь Егор считает, что вина в его травме лежит на плечах всех: тренеров, фанатов, родителей, товарищей, организаторов, его самого. Просто перед выступлением нужно было уменьшить время тренировки; съесть немного меньше, чтобы живот так не тянуло; лечь спать на полчаса или сорок минут раньше; не говорить с родителями; потратить чуть больше времени на разминку. Если бы Егор мог — он бы перенёсся во времени, чтобы сделать всё максимально идеально. Тогда бы на его шее болталась тяжёлая золотая медаль, а в статьях журналисты писали бы о том, какая же это была «невероятная и завораживающая дух победа». Но рассуждать о несостоявшейся победе глупо: это причиняет столько боли, не сравнимо с той, что имеется в ноге. Егор старается не думать о подобном и представлять что угодно. Он безумно хочет либо напиться до бессознательного состояния, либо выкурить пачек десять сигарет. Только нет возможности ни для первого, ни для второго. Да и нельзя спортсмену, особенно фигуристу, опускаться до вредных привычек, присущих «обычным» людям. Те могут себе позволить набивать живот до отвала и не считать калории, рыдая над каждым набранным килограммом. А фигурист должен. Нет, обязан, выглядеть идеально, двигаться идеально, иметь идеальный вес, идеальную растяжку. Неидеальных всегда вышвыривают на мороз. А сам Егор, как бы не тешил себя светлыми и наивными надеждами, понимает — он больше неидеальный, и ему уже пора вешать коньки на гвоздь, ходить давать интервью и писать книгу о своей короткой, но яркой карьере. Думать о возвращении после восстановления не хочется: возраст будет слишком большим. Сколько тогда Егору будет? Лет девятнадцать? Или же двадцать? Вроде в эти года у всех жизнь только-только начинается, но не у «идеальных» фигуристов. Егору уже в его только стукнувшие восемнадцать тренера говорили о завершении карьеры. «Ты и так слишком сильно вытянулся, начал легко набирать вес. Сам знаешь — это в нашем деле не допустимо. Прокатай небольшую программу и попрощайся с миром большого спорта. Тебя будут вспоминать добрым словом, да и время появится на личную жизнь. Я не заставляю, но советую уйти красиво, а не из-за травмы.» — рассуждал один из них. Тот мужчина, наверное, лучше всех относился к Егору. Но тот даже не стал задумываться над словами. Тогда не было даже мысли о завершении карьеры, ведь родители так хотели этого! Они так сильно радовались каждому, даже самому малому, достижению. И у Егора не было никаких прав огорчать семью. А сейчас лишнего и свободного времени много, поэтому мысли волей не волей, да закручиваются у слов того доброго (на самом деле, просто человечного) тренера. Надо было его тогда послушать… Но тогда бы всё равно появились проблемы с семьёй, особенно с матерью. Она в своё время не смогла добиться успехов в фигурном катании из-за травмы и лишнего веса. А мечта оказалась настолько сильной, что её пришлось реализовывать через Егора. И того никогда не спрашивали хочет ли он стирать ноги, катаясь на коньках. Его просто поставили перед фактом. Егор слышит, как в коридоре скрипят чьи-то ботинки. Очевидно, что это не пациент и не врач, слишком уж походка, судя по звукам, резкая и напористая. Скорее всего, это просто родственник одного из больных. Но противный скрип всё приближается к палате, где лежит Егор. Он хмурится, надеясь, что никто к нему всё-таки не войдёт. Настроение поганое, а для полного «счастья» не хватает только противного молодого журналиста с фальшивой улыбкой и вонью от дешёвых духов. Дверь открывается и в палату нагло заходит мужчина среднего роста. Егор не узнаёт в нём никого знакомого, поэтому сразу же возвращается к разглядыванию белого-белого, как каток, потолка. — Здравствуйте. — Голос зашедшего мужчины приятный, но при этом несколько стальной и властный. — Интервью я не даю, ничего комментировать и рассказывать не буду. Лучше уходите, если не хотите потратить время зря. — Произносит уже надоевшую фразу Егор, даже не глядя на нарушителя «спокойствия». Говорить с журналистами не хочется хотя бы до полного выздоровления ноги. А лучше до восстановления не только физического здоровья, но и морального состояния. Только сейчас любое слово способно вывести Егора из хрупкого душевного равновесия. Он правда пытался поговорить хотя бы с одним журналистом, чтобы немного прояснить ситуацию, но всё закончилось толком и не начавшись: Егора накрыло от вопроса про будущее, он не выдержал и начал сдирать губы и нервно смеяться. Журналист тогда написал в своей статье, что «Егор Бортник сошёл с ума от поражения и чуть не набросился на меня». После того случая чуть ли не каждый «писака» желал ворваться в палату к «сумасшедшему» и тот частенько наблюдал из окна подобных «гениев». А теперь один из журналистов сумел проникнуть прямо в палату. И любое неаккуратно сказанное слово рискует перерасти в жуткий скандал. И Егор даже не знает, что теперь ему говорить. Он полностью растерял навык вести беседу с журналистами. А ведь всего пару месяцев назад Егор чуть не зазубривал всевозможные ответы. Но теперь они растворились в пучине размышлений. — А мне и не нужно от вас интервью, Егор Михайлович. Ваши родители должны были предупредить о моём приходе. — Мужчина, не спрашивая разрешения, садится на стул, стоящий напротив койки. Егор не отвечает. Ему точно писали родители, а он просто не удосужился даже включить телефон. Опять же из-за страха снова начать читать статьи о себе. Нужно прекращать так делать и медленно возвращаться в реальный мир. А то жить в своём — как-то не по-взрослому. — Тогда зачем вы сюда пришли? — Егор всё же опускает голову и сталкивается со взглядом гостя. Лицо того выглядит достаточно молодо, но если хорошо присмотреться — можно увидеть тонкую паутинку морщин у глаз и лба. Прыщей фактически нет, а вот нос несколько длинный и чем-то напоминает описание Северуса Снейпа из «Гарри Поттера» (книги были прочитаны исключительно из-за местонахождения в больнице). А вот волосы у мужчины чистые и доходят до плеч. В целом, лицо достаточно приятное, даже красивое из-за своей необычности. — Обсудить с вами новую работу. Вы, похоже, не читали сообщения вашего отца, — тяжело вздыхает мужчина. — Я бы мог договориться и заключить контракт с ним, но вы взрослый совершеннолетний человек и имеете полное право самостоятельно выбирать. Поэтому я здесь. Егор невольно улыбается, ведь внимание невольно сосредоточилось на словосочетании «самостоятельно выбирать». Этого молодой человек никогда не мог делать. Все вроде и говорили: «Это твой выбор — посвятить жизнь и отдать здоровье фигурному катанию», но на деле ничего подобного. За Егора выбирали буквально все: родители (особенно они), тренера и даже фанаты, чужие люди. А сам молодой человек лишь следовал за чужими словами, подобно телёнку. А вот этот мужчина простой фразой вызывает невероятную симпатию к себе. От чего-то хочется верить в то, что не родительское согласие действительно важно. Егор искренне верит в это. — И что это за новая работа? — Он в попытках принять серьёзный вид демонстративно выгибает бровь. — Вы же фотографировались для плакатов? — Вопрос риторический, поэтому мужчина не дожидается ответа и продолжает говорить. — На новой работе вам предстоит тоже самое и ничего более. Вам, Егор Михайлович, нужно будет просто следовать моим указаниям и не перечить. Вы, конечно, уважаемая фигура, но я никому не позволю вытирать о себя ноги. — Гость облизывает губы. — Вы предлагаете мне стать моделью? — Несколько растерянно спрашивает Егор, чувствуя странное напряжение и страх. — Именно, просто я выразился немного иными словами, — собеседник, до сих пор не назвавший своего имени, не отводит взгляда. — Прошу вас поверить мне на слово — в мир проституции я вас не затяну, — с губ срывается хриплый смешок. — Просто буду фотографировать и отсылать деньги. Егор сперва хочет отказаться, ведь считает подобное чем-то низким и недостойным себя. Но в следующую секунду приходит осознание — сейчас открыта единственная дверь в более-менее счастливое будущее. Егор не умеет буквально ничего, помимо фигурного катания. У молодого человека нет даже образования, если не считать жалкие девять классов. А о другом образовании нечего говорить. Если Егор сейчас откажется от предложения — другого подобного шанса не будет. — Я могу нормально ознакомиться с условиями? — Егор натянуто и неловко улыбается, осознавая всю ничтожность своего положения. — Здесь всё написано, — Мужчина вынимает из своего портфеля, который Егор только сейчас заметил, бумагу, исписанную мелким шрифтом. — Можете ознакомиться со всем, и, если вас всё устроит — подписать. Егор осторожно, боязливо и неловко берёт бумагу в руки начинает изучать её. Буквы плывут, от чего каждое слово приходится перечитывать по пять-шесть раз. Возня с бумагой проходит крайне медленно, но гость нисколько не торопит, не подгоняет и терпеливо, как верный пёс, ждёт. — У вас есть ручка? — Спустя, кажется, полчаса произносит Егор, поднимая взгляд на «спасителя». — Есть, — Тот вытаскивает из сумки чёрную ручку. — И я забыл представиться. Меня зовут Александр, но вы можете называть меня Шурой, — на последнем слове губы «расплываются» в улыбке. И от чего-то Егору кажется, будто прямо сейчас он заключает контракт не с человеком, а с самим дьяволом.***