Все дороги ведут в Арктику

Дышать последние несколько месяцев страшно тяжело. Хотя, казалось бы, почему. Дрим давно уже не во власти острых стеклянных стен, вечно холодных и режущих кожу. Он может ощутить на лице дуновение ветра, есть свежий хлеб, не чувствовать себя так, как будто он одной ногой в могиле. Он вырвался, он свободен. И сейчас его свободе активно угрожают. Сам виноват. Двигался недостаточно быстро, ушёл недостаточно далеко, потратил много времени, чтобы прийти в себя. Стыдно признать, но несколько суток Дрим точно лежал на полу одной из своих старых баз, пытаясь привыкнуть к такому поразительно чистому воздуху, от которого голову кружит (пусть и так глубоко под землёй он был затхлый, застывший, но для заключённого казался самым чистым горным ветром), а ещё с непрекращающейся мигренью справиться. Несколько суток его разрывало на маленькие кусочки, и никакие зелья и яблоки не помогали, и всё это пока в СМП творился сущий хаос. Осознать, что он всё ещё жив — сложно. Осознать, что наконец-то в самом деле свободен — невозможно. Невозможно до нервного срыва, до расцарапанных рук, до попыток самоудушения. Поразительно лёгкое воодушевляющее чувство, склеивающее то, что от Дрима осталось, до краёв обидную пустоту наполняющее. Он ни за что не позволит лишить себя этого. И он бежит, задыхаясь, потому что ничего другого не остаётся. Мимо мелькают дома, улицы, переулки, каждая мышца, каждая косточка отзывается болью, и всё это превращается в дикую лавину, которая Дрима сверху накрывает и к земле придавливает так, что кроме гула не слышно ничего. Он пытается оторваться от погони — тщетно. Сам виноват. Поздно начал собираться, не старался со скрытностью, позволил себе лишний час отдыха (только потому, что его мозг взорвался бы, если бы он не лёг спать хотя бы на жалкие несколько часов). Но если он сейчас остановится — он больше не сделает ни шагу. Дышать так сложно, что хочется вырвать из груди лёгкие. Ноги болят, глаза тоже, сердце ощутимо, до тошноты, стучит где-то в гортани. Он уже забыл, что такое хорошая погоня, и как она кровь горячит, как адреналин впрыскивает, прямо-таки до потери сознания и чёрных мушек перед глазами. Забыл, забылся, теперь надеется, что не сдохнет к чёрту во время этой бесмыссленной погони. Подстёгивают только лишь крики за спиной и топот ног — их всего четверо. Но Дрим не справится. Он сам с собой едва может совладать. А тут — четверо крепких парней в незерите. Из любых же ситуаций есть выход, Дрим? Из любого же говна можно выбраться, да, Дрим? Не так ли, Дрим? Дрим бросается на первую попавшуюся лестницу. У него нет половины безымянного пальца на правой руке, а большинство остальных либо сломаны, либо срослись неправильно, и Дрим, если честно, с самого освобождения боялся взять в руки что-то потяжелее стеклянной колбы — уверен был, что любая рукоять из дрожащих рук выскользнет, любой топор или меч к земле прижмёт. Чувствовать себя слабым — мерзко. Но от того, как сильно его донимает тремор, сейчас буквально зависит его жизнь. Дрим слышит крики внизу, под собой, и заветное «Он наверху!» подгоняет его карабкаться быстрее. Вдох-выдох, концентрируемся на движениях. Сбежит по крышам, там затеряется в переулках, не впервой, справится. Правая-левая-правая-левая, не отвлекаться на свист стрел и крики, иначе сорвётся, иначе перекладины старые из-под пальцев выскользнут, и- Ступенька под ногой ломается, и Дрим от неожиданности разжимает пальцы. Твою мать. Что он в своей жизни сделал не так? В какой момент всё пошло под откос? Когда он решил свергнуть нацию? (Да какая там нация, всего лишь кучка раздражающих наркоманов.) Когда решил угомонить ребёнка излишне радикальными способами? (Нет, правда, у Дрима никогда не было детей, он никогда не общался с подростками, он понятия не имел, что нужно было делать.) Или когда он в принципе заявился на эту землю и решил, что здесь будет его дом? Что бы он ни делал, страдать от рефлексии долго не будет. Буквально жалкие мгновения полёта до земли, которые растягиваются в вечность. А там вариантов не так уж много, Дрим всё-таки оставался реалистом: либо он сломает себе шею, либо его четвертуют преследователи. Слишком идиотская смерть для него. Когда вокруг шеи внезапно что-то сжимается и с силой дёргает его вверх, первая мысль, которая возникает у него в уме, это ассоциации с петлёй. Вторая: охотники добрались до него с лассо, что, кстати, ни капли не успокаивает. Но этой минутной заминки, когда он виснет в воздухе, хрипя от удушения, хватает для того, чтобы он снова вцепился в лестницу мёртвой хваткой. Дрим чертовски везучий, вы не знали? Когда к нему возвращается способность видеть и слышать (и дышать), он дёргано задирает голову вверх, не понимая, что произошло. Внезапно выяснить, что его спасло (может, непреднамеренно), становится жизненно важной необходимостью, но всё, что он видит, это расплывчатая тень. И рука. Протянутая ему бледная гладкая ладонь, широкая, но абсолютно нежная, без явственных следов мозолей и шрамов, рука, которой не касались постоянные изматывающие тренировки и тяжëлый труд. Дрим смотрит на неё, и, наверное, из-за кислородного голодания, соображает слишком туго. Он не понимает. — Руку! Он вообще ничего не понимает. Дрим протягивает свою ладонь, и в следующее мгновение его рывком затаскивают на крышу. В который раз за день он снова теряется в пространстве и ловит чёрных мух перед глазами. — Спасибо… Выходит совсем сдавленно и жалко, внезапный спаситель в ответ лишь только хмыкает. Отдышаться как следует, а так же рассмотреть незнакомца ему не дают (в своём положении он видит только ботинки, и этого чертовски мало) — откуда-то с земли раздаётся вопль «Они на крыше!» и его снова пихают в спину, требуя двигаться дальше. И Дрим бежит, хотя говорил себе, что больше не может. Дрим на автомате переставляет ноги, концентрируясь только на маячившей впереди спине, и старается не упустить её из виду — ибо, в таком случае, он абсолютно точно отключится. Забудет, как двигаться, споткнётся, разобьёт себе голову, умрёт. Его внезапный спаситель и партнёр по побегу от справедливого избиения в одном лице двигается так легко, как будто умеет летать. С крыши на крышу, не сбавляя темп, движениями напоминая лису. Дрим не признается, но он завидует, неловко прыгая следом и останавливаясь каждый раз на мгновение, чтобы восстановить равновесие. Если бы это была другая ситуация, если бы Дрим не был так истощён, дереализован, если бы при каждом движении буквально всё тело не отзывалось тупой жалящей болью, он бы дал этому незнакомцу сто очков вперёд, не упуская случая покрасоваться. Но сейчас перед глазами постоянно двоится, ноги скользят по черепице, он постоянно пытается сорваться. Когда его руки снова скользят, не находя возможности зацепиться, его опять хватают за запястье. Тянут вверх, а Дрим задыхается от того, что тепло чужой руки даже через ткань перчатки пробивается. Суставы болят, он чувствует, с какой силой сжимают его руку, и в итоге перехватывает ладонь незнакомца, в ответ её надёжно и крепко сжимая. Так легче. Так реально проще попадать в чужой заданный темп, координировать движения, поспевать, не отставать. Так прыжки лучше выходят через тёмную пустоту между зданиями — и даже когда у Дрима подкашиваются ноги, его тянут, не позволяя останавливаться и тем более падать. Широкая горячая ладонь, сжимающая его собственную, в перчатке, единственное, на чём беглец может сейчас сконцентрировать своё внимание. Единственное, что держит его ещё в этой реальности. Когда рядом с его ногой в черепицу впивается стрела, которая тут же отскакивает от неё, Дрим почти не удивлён. Они всё-таки забрались на крыши. А часть преследователей наверняка осталась на земле, оторвалась вперёд и где-то ждёт, когда их товарищи загонят их прямиком в ловушку. Попутчик цыкает — тоже всё понимает. Дрима внезапно тянут в сторону, едва не впечатывая в кирпичную трубу, тащат за собой силком, и Дрим в негодовании замечает, что скоро точно привыкнет к этому. К обращению, будто к мешку картошки, точнее. Погоня продолжается. Арбалетные болты вместе с самыми обычными стрелами цепляют только крыши и выбивают из каменной кладки зданий крошево. Дрим хочет усмехнуться — криворукие преследователи попались, ни одного нормального стрелка, кого Л’Манбург и Пандора вообще нанимают? Зря, однако, захрабрился — накаркал. Дрим практически видит, как выпущенная в него стрела пролетает мимо (он чудом успевает отклонить с её траектории собственную голову), но попутчика она задевает. Незнакомец шипит сдавленно и с очевидно скрываемой болью, дёргается, хватаясь за плечо — Дрим успевает отреагировать раньше, чем осознать, что произошло, и затаскивает спасителя за ближайший выступ. Незнакомец отнимает от плеча руку и оценивает ущерб, Дрим с ним: кожаную куртку прорезало будь здоров, рваные края уже потемнели от крови. Точно не лук, скорее всего арбалет. Чертовски хорошо зачарованный арбалет. Пока незнакомец разбирается с плечом, Дрим осторожно выглядывает из-за выступа, но тут же прячет голову обратно: с булыжником столкнулись и отскочили от него сразу две стрелы в пугающей близости от его головы. — Высунемся — они нашпигуют нас стрелами, как ежей, — озвучивает догадку Дрим, соучастник побега на это молчит. — Есть идеи? Дрим хочет взглянуть своему спасителю в лицо, но взгляд натыкается на тёмный ёжик волос: незнакомец с упорством шарит по своей сумке, буквально выворачивая её, и Дрим наблюдает за этим с непозволительно спокойным вниманием. Вытаскивает что-то из неё, и парень видит, как в лунном свете мерцает и таинственно переливается всеми оттенками зелёного эндерперл. Незнакомец крутит его в пальцах, показательно наслаждаясь преломлением света в артефакте, и, чёрт возьми, они заняты абсолютно не тем, чем надо, пока к ним спешат их собственные палачи, но Дрим не может сдержать ухмылки. Уверен, спаситель тоже улыбается (сбежавший почему-то отказывается поднять взгляд на его лицо). — Действуй. Незнакомец картинно широко замахивается, целясь туда, где за крышами домов видны верхушки деревьев, и эндерперл исчезает в темноте ночи. В те мгновения, предшествующие телепортации, Дрима буквально прижимают к себе, абсолютно нагло и бесцеремонно, и они растворяются в пространстве за секунду до того, как на то место, где они стояли, прилетает пущенный недоброжелательской рукой топор.

***

Дрим падает на колени, утыкаясь лицом в траву. Желудок завязывается в узел, и Дрим дышит-дышит-дышит, борясь с рвотными позывами. Это сейчас вообще ни к чему, этого ему не надо, пусть он и ожидал, что его ослабленный организм примерно как-то так на телепортацию и отреагирует. Давится, задыхается, кашляет, и кислород не может внутрь попасть и усвоиться, несмотря на то, что Дрим дышит слишком часто, до гипервентиляции. Перед глазами снова чёрные искры — до чёртиков бесит. Последний раз так дерьмово было сразу после Пандоры, когда организм, последние ресурсы истративший, послал его к Дьяволу и отключился от шока. Будет не очень хорошо, если сейчас повторится этот сюжет — быть слабым откровенно достало. Незнакомец стоит рядом и бездействует — намеренно игнорирует его состояние, спасибо хоть за то, что передышку дал. Не долгую: Дрим слышит шуршание травы рядом, а после уже чувствует руки на своих плечах, тянущие его вверх, призывающие встать на ноги. Отдохнули — и хватит, погоня за ними всё ещё ведётся, ищейки уж слишком дотошные попались. Они рысцой углубляются в лес, бегут почти плечом к плечу, Дрим чувствует, как попутчик постоянно дёрганно за спину оборачивается, по сторонам нервно головой крутит — беглец сдерживается, чтобы не повторить за ним. К чёрту, есть цель — они бегут. Идти вперёд, не останавливаясь, иначе Дрим над собой контроль потеряет. Он близок. Чертовски близок. Ветер прохладный только голову остужает, колышет волосы, под капюшон забираясь, и это облегчает его участь, но не сильно. В какой-то момент они останавливаются — останавливается его попутчик, за собой утягивая и Дрима. И тот почему-то подчиняется, когда звучит короткое «на дерево», почему-то чужому чутью доверяет. Его подсаживают, и спустя несколько мгновений Дрим уже в листве, а вскоре рядом оказывается и спаситель. Дерево пышное, вековое, со сложным переплетением ветвей и невероятным количеством листвы — сейчас всего лишь конец августа, и им невероятно повезло, что пока что среди зелени можно затеряться. — Они где-то здесь, не отставайте! Дрим вздрагивает, но ему на плечи опускаются ладони — и, черт возьми, руки, прижимающие его к чужому боку, обжигающие, как магма. Серьёзно, Дрим не мёрзнет обычно, и температура у него сейчас достаточно повышенная (он честно кается в том, что болен насквозь, но времени вылечиться банально не было), чтобы его чуть что — в жар бросало, но эти дьявольские ладони прожигают даже ткань плотного плаща, будто незнакомец час держал руки в печи. Дриму до судорог душно. — Чёрт, чёрт, чёрт! — откуда-то снизу доносятся напряжённые проклятья, и Дрим снова вздрагивает, когда видит внизу маячившую сквозь листву фигуру. Чужой незеритовый нагрудник сверкает поярче факела, весь искрит из-за наложенных чар, и парню становится дурно. Дыхание сбивается мгновенно и застревает в горле, а перед глазами опять кутерьма из цветов и картинок, потому что Дрим с каким-то истерическим юмором представляет, что с ним будет, если их прямо сейчас обнаружат. Хватка на плечах только усиливается — незнакомец буквально единственное, что удерживает беглеца от фатального падения, и Дрим ему безумно благодарен за это. Надо будет отблагодарить его потом. Ещё раз. — Мы их потеряли! — Мы тоже! — О да, Джереми, терять опасных преступников — это в твоём духе, — огрызается подошедшая к компании у дерева девушка, сверкая начищенным нагрудником. Постепенно становится всё люднее, и это, честно говоря, ни капли не успокаивает. Дрим делает судорожный вздох и едва не заваливается назад, когда рот и нос внезапно зажимает чужая ладонь. Хочется возмущённо замычать, потому что, хей, а какого чёрта? Но потом его осторожно пихают под бок, и Дрим послушно затыкается. Нет, он не забыл. Он снова тих, как мышь, снова дышит через раз, понимая, что разговоры под деревом прекратились только из-за того, что охотники заметили звук и теперь напряжённо вслушиваются в тишину. Парень чувствует, как немеют его ноги, как нервно подрагивают чужие пальцы на его плече, и ладонь обжигает губы. Они не расслабляются даже когда прерванный диалог возобновляется: второй раз преследователи такой подозрительный шорох не пропустят. — Куда они могли пойти? — резко спрашивает та самая девушка. — Точно не в лес — туда даже самые отбитые посреди ночи не сунутся, нечисть задавит, — пренебрежительно фыркает кто-то в толпе, и его поддерживают согласным гулом. — Скорее всего, они нас обогнули и пошли на юг, к реке, — извещает новый хриплый голос, который Дрим опять не узнаëт. — В лес — вряд ли, в город тоже ни ногой, значит только река. Лиар, отправляйся со своей группой вперёд, Джереми — вы пересеките реку и ждите на другой стороне, остальные за мной. Только когда шуршание травы растворилось в темноте ночи, а любой, даже маломальский блеск зачарованной брони перестал проглядывать сквозь листву, они позволили себе дышать. Дрим спрыгивает на землю не очень аккуратно: сбивает ладони, а ноги мгновенно отзываются острым уколом боли, и Дрим не сдерживает шипения. В последнее время он вообще не контролирует себя, постоянно норовит сломать себе шею на любой поверхности. Но, на самом деле, ему можно. Он, чёрт возьми, пережил почти годовое проживание в Пандоре и после этого умудрился сбежать, не лишившись последней каноничной жизни. Это достойно уважения, а так же маленьких слабостей, которые Дрим теперь может себе позволить. Если он будет нагружать свой организм как раньше, он, скорее всего, помрёт от переутомления. Даже сейчас ему необходимо несколько секунд, прежде чем встать на ноги — пошатнуться, но встать. — Спасибо, я полагаю, — Дрим дёргает губами в нервной усмешке, наконец поднимая глаза на своего спасителя. — Ещё раз… Он осекается, потому что пытается сдержать вопль разочарования и вселенской усталости. Потому что перед ним стоит ребёнок. Ну, может, не совсем ребёнок, но точно парень, едва переживший стадию пубертата. Кожаная куртка очевидно мала, из-под рукавов выглядывают тонкие запястья, и весь он сам нелепо длинный и тонкий, пусть и одного с беглецом роста, но из-за всего предыдущего казавшийся аномально мелким. И этот человек протащил на себе Дрима по крышам, спасая от погони? Воин, уж извольте, не пушинка, и пусть даже он скинул прилично за время пребывания в тюрьме, с одного места его тушу сдвинуть всё же достаточно трудно. А этот ребёнок, нервно поправляющий очки на переносице (ещё и это, великий Энд) и смотрящий на него таким пустым рыбьим взглядом тёмных глаз, что даже по коже морозец бежит, смог. До чего же забавно. — Что? — с назревающей в голосе угрозой спрашивает спаситель, видно, уловив слишком пристальное внимание к своей персоне. — Ничего, — едва сдерживая смешок, отвечает Дрим. И тут же, чтобы молчание не затягивалось (новый знакомый не выглядит как тот, кто любит заводить, да и в принципе поддерживать диалог), спрашивает: — Имя своё не скажешь, спаситель, или я такой чести не удостоен? Парень хмурится, молчит пару мгновений, но в глазах за стёклами ничего сознательного и живого не отражается. — Дэйв. Вот оно как. Лаконично и просто. Дэйв. Дэйви. Дэвид. Дэй. Без фамилии, титулов и подобной пошлой мишуры. Либо не хочет распространяться, что-то скрывая, либо реально нечего больше о себе рассказать. Но Дрим всё равно решает играть по его правилам. — Я Дрим. Дрим смаргивает с глаз чёрные точки, заставляя зрение проясниться, чтобы человек перед ним перестал троиться (чёрт, это ни капли ничего хорошего не предвещает), и улыбается, надеясь выглядеть достаточно дружелюбным. Они скрепляют знакомство рукопожатием, и Дрим не перестаёт задыхаться от того, какие у этого парня чертовски горячие руки. — Итак, куда ты пойдёшь дальше? Дрим, кажется, ловит слуховые галлюцинации, но он правда не может понять, произнёс вопрос он, или новый знакомый. Решает ответить сам — мало ли: — Ты их слышал. На север. В лес. И, о боже, Дэйв выгибает бровь так, что Дриму становится дурно от количества издевательской невербальной иронии, которую на него выливают как ледяную воду из ушата. Парень искривляет губы в усмешке, и беглецу внезапно становится до одури по-детски обидно. — Что, и правда сунешься в чащу посреди ночи? — издевательская интонация бьёт по ушам до мигрени с той же силой, как это делает монотонный растягивающий гласные голос парня. — А ты ещё психованнее, чем о тебе говорят. — Вынужден тебя огорчить ещё сильнее: во мне дерьма больше, чем тебе кажется, — огрызается Дрим, с неудовольствием ощущая, как разыгрывается головная боль, с затылка перетекающая в виски и лобную долю, и вкупе с расплывающейся картинкой становится невыносимо до тошноты. Он уже постепенно начинает винить себя во всех поганых жизненных ситуациях, в которые попадал и которые привели его сюда: на тёмную опушку около леса к пацану, который начинает его жутко бесить. — Я всё же не уверен, что ты не пожалеешь о том, что сунешься туда сейчас, — снова заводит свою песнь новый знакомый. — Выглядишь так, как будто вот-вот сдохнешь. — А ты так, как будто уже сдох. Наверное, конфликтовать со своим спасителем — это тоже не самый лучший вариант выхода из положения, но кто говорил, что у Дрима вообще хоть когда-то появлялись хорошие идеи? Буквально всё, что бы он не предпринимал, приводит его к одному: либо к смерти, либо к той же смерти, но наступающей после месяцев боли и пыток. Дрима откровенно достали эти попытки поймать топор зубами, если итог всё равно один, да и в его оправдание в последнее время он был как-то обделён обычным человеческим общением, чтобы не вести себя неадекватно. А ещё у него чертовски, просто до сумасшествия сильно разболелась голова, так что сил на милости откровенно не было. Но, несмотря на это, Дэйв, после мгновений молчания и абсолютно бессмысленного моргания, заходится оглушающе резким лающим смехом. Дрим морщится и смотрит с непониманием: парню будто рассказали самый смешной анекдот в его жизни и сейчас он имеет все шансы скоропостижно скончаться от того, что подавится слюной и задохнётся. Дрим просто спишет всё на то, что его новый знакомый немного не в себе. Да. Именно так и сделает. — Отлично, тогда я подожду тебя на той стороне, приятель! И он снова смеётся едва ли не до удушья. Дрим не может сдержать нервной ухмылки, однако она вызвана вовсе не остроумностью ответа, а скорее диким смущением и непониманием ситуации в целом. С Дримом такое впервые, и, если честно, он бы предпочёл сейчас мягкую постель и тёплый плед, а не обмен подколами в темноте, где на их адски громкие звуки обязательно может выйти какая-нибудь нечисть. Дрим бы сейчас предпочёл тёплый чай, а не неуютно задувающий под плащ ветер, а ещё хотя бы минутку тишины и покоя, чтобы эта абсолютно бесполезная и лишняя голова наконец перестала раскалываться так, будто её упорно бьют затупившимся каменным топором. Дрим бы предпочёл стянуть с груди жёсткие ремни, на которых под плащом прячется его клинок, а ещё присесть на эту кажущуюся мягкой траву, облокотиться на дерево и в этой чуть более устойчивой позе подождать, когда глаза перестанут выдавать двоящуюся картинку. Он бы очень многое сейчас предпочёл вместо происходящего, если быть откровенными. — Ну что, у тебя всё ещё есть желание идти в этот лес?- Эй, парень. Парень! Прекрати падать!.. Эй…!