Пыль и ветер

Казухе, похоже, поручили следить за Чайльдом и занимать его, чтобы тот от безделья не вытворил ничего — другого объяснения тому, что Казуха постоянно держался рядом, Чайльд не нашел. С одной стороны, оно и к лучшему, а с другой — довольно обидно, что Казуха проводил с ним время не по собственному желанию, а вопреки ему. Может, он, конечно, опять все надумал, как в случае с Чжунли, но сложить два и два было проще простого. Они были слишком разными по характеру: во-первых, Казуха казался слишком светлым и одухотворенным, тихим и до тошноты ненавязчивым, а Чайльд был Предвестником Фатуи, что говорило само за себя, да к тому же еще шумным и настырным. Во-вторых, упущенная из памяти часть попойки не давала Чайльду покоя: он уже был абсолютно уверен, что натворил тогда дел, но Казуха упорно хранил молчание и переводил тему, стоило Чайльду об этом заикнуться. В-третьих, Казуха был единственным, кто знал, что Чайльд — это тот самый Тарталья, который пытался уничтожить Лиюэ. Даже Бэйдоу понятия об этом не имела. Впрочем, в осведомленности Казухи Чайльд несколько сомневался, но все же — зная себя — считал, что наверняка не использовал имя, данное ему при рождении, когда они друг другу представлялись. Хотя бы потому, что Аяксом его звал один лишь Чжунли, а вспоминать об этом тогда было слишком больно. И кто, скажите, в здравом уме захочет проводить время с человеком, пытавшимся подчистую уничтожить целый город, а то и страну? Либо Казуха был чокнутым, либо Чайльд стал для него всего лишь промежуточным обязательным заданием на пути в Инадзуму. Впрочем, выглядел Казуха так, будто наслаждался его обществом, и это не могло не давать надежду. Но, с другой стороны, он все время старался держать дистанцию: не садиться слишком близко, не соприкасаться руками… в общем, делал все, чтобы избежать даже малого физического контакта. Может, таким образом он соблюдал личное пространство Чайльда, Бездна его знает. И тем не менее Чайльд решил выжать все, что мог, из этой ситуации. Он понимал, что нахрапом этот оазис безмятежности и спокойствия в человеческом обличии не возьмешь: действовать нужно было бережно и аккуратно. Будь они на берегу, Чайльд прибегнул бы ко всем способам, которые позволяла ему мора, но здесь, в открытом море, швыряться деньгами было бесполезно. Приходилось действовать по-другому. — Это бензель, — объяснил Казуха и кончиками пальцев пробежался по связанным тросам. — Видишь? Они перетянуты тонким тросом. Если бы вместо него был толстый, перевязка называлась бы «найтов». — Толстый — найтов, тонкий — бензель, — повторил Чайльд, давая понять, что это уложилось у него в голове. Впрочем, через минуту он снова начал их путать — потому что мысли его крутились отнюдь не вокруг тросов. Да и кому в здравом уме будут интересны названия каких-то веревок? Впрочем, Казуха в ответ улыбнулся, и только ради этого одного Чайльд готов был выслушивать часовую лекцию о канатах, узлах и прочей корабельной снасти. Казуха нравился ему чем дальше, тем больше, и это даже немного пугало. Ну и пусть. Главное, что теперь Чайльд видел цель, а препятствия… с ними можно разобраться. А какими способами они будут устраняться — не так уж и важно. — Хватит на сегодня лекций, — все с той же улыбкой произнес Казуха и легко поднялся. — Как насчет спарринга? — В рукопашную? — предложил Чайльд. Идея была хороша — в бою на мечах у него будет не так уж и много шансов коснуться Казухи, а тут — целое море возможностей. Кроме того, ему действительно было любопытно, каков Казуха в этом деле. — Давай, — неожиданно сразу согласился тот. Они спустились в тренировочную. Чайльд снял перчатки и размял ладони, готовясь к хорошей драке, которая могла закончиться тоже… чем-нибудь хорошим. По крайней мере, он на это надеялся. Они сошлись на площадке, и Чайльд старательно пропускал возможные удары, чтобы Казуха потерял бдительность. Кулаки, впрочем, так до него и не долетали — останавливались в считанных миллиметрах от кожи. Похоже, Казуха тоже поддавался ему, только с другими намерениями. В Снежной его бы назвали блаженным. Когда удар в очередной раз остановился у лица, Чайльд совершил маневр, который давно хотел — перехватил руку и вывернул ее, заставляя Казуху повернуться к себе спиной. Тот застыл, не выказывая ни малейшего сопротивления, и Чайльд устроил свободную ладонь у него на животе и притянул к себе. Казуха сипло выдохнул и совсем прекратил шевелиться. — Попался, — шепнул Чайльд ему на ухо. Казуха молчал и не двигался, словно на него подействовало крио. Чайльд тихо вздохнул — на этом его замечательный план заканчивался, а дальше он собирался импровизировать. А как поимпровизируешь, когда второй участник притворяется каменной глыбой? Чайльд уставился в затылок Казухи, отчаянно пытаясь понять, что делать дальше. Отпустить? Ну нет, он только начал. Коснуться губами шеи? А вдруг Казуха испугается и убежит? Про более активные действия вообще можно было забыть, судя по его реакции. Замешательство — вот что Чайльд сейчас испытывал. — Не надо, — наконец выдавил Казуха, так и не шелохнувшись — Почему? Вопрос вырвался сам собой, и Чайльд, будь у него свободными руки, тут же зажал бы себе рот, чтобы не наговорить лишнего. Вместо этого пришлось больно закусить губу. Помогло. — Ты… — Казуха едва заметно, точно под легким прикосновением ветерка, покачал головой. — Я не думаю, что это хорошая идея. — Это замечательная идея, — возразил Чайльд. Он ослабил хватку, и Казуха вывернулся из его рук. Оттянул ворот от горла, будто ему вдруг стало нечем дышать, и посмотрел куда-то в сторону, вновь избегая зрительного контакта. От этого Чайльд почему-то почувствовал жгучий стыд. — Извини, — произнес он примирительным тоном. — Я немного… увлекся. — Ничего, — отозвался Казуха — и от его хриплого голоса по коже побежали мурашки. — Забудем? — Договорились. Но Чайльд не собирался забывать — и ночью, в своей каюте, смаковал этот момент, пока его собственная рука двигалась на члене. Эфемерное тепло прижатого к нему тела; напряженные мышцы, которые он ощущал; запах, похожий на весенний легкий ветер; мягкость волос Казухи, в которые он почти уткнулся носом, ухо и шея, которые так и просили о том, чтобы их искусали и пометили… Теперь ему было о чем думать одинокими ночами и что вспоминать, так что в чем-то затея оказалась удачной. Жаль будет, если удача на этом и закончится. Оргазм от одних только воспоминаний оказался ярким и яростным. Кончив, Чайльд перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку. Как же ему быть и что делать? Как растопить этот лед, который возникал каждый раз, когда, казалось бы, наоборот должна разгореться страсть? Ему нужно было во что бы то ни стало влюбить в себя Казуху… ну или хотя бы развести на ничего не обещающий дружеский секс. Этого Чайльду, конечно, тоже будет мало: он был жаден до внимания, до любви, до обладания. Он понимал, что даже если Казуха даст ему что-то одно, он непременно захочет большего, и чем дальше, тем сильнее будут расти аппетиты. Однако это все уже походило на хорошую такую одержимость. Стоило бы испугаться или хотя бы задуматься — но Чайльд не привык беспокоиться о таких мелочах. Зато привык получать желаемое по щелчку пальцев. Возможно, именно поэтому он так и вцепился в расположение Казухи — тот оказался слишком недоступен, и его защиту неумолимо хотелось сокрушить, а его самого — забрать себе без остатка. Но — на самом деле, если быть честным, — Чайльд толком и не знал, что ему делать с возникшими чувствами. Это поначалу все казалось просто, как убить хиличурла: не важно каким путем добиться от Казухи взаимности и наслаждаться этим. Но если копнуть глубже… Подводные камни, на которые он мог напороться, потопили бы весь флот Южного Креста. Во-первых, он уже состоял в отношениях, и любовь к Чжунли, хоть и несколько померкшая в свете нового знакомства и новых чувств, все еще жила в нем. И, хоть тот и предложил ему пресловутые «свободные отношения», Чайльд все равно чувствовал себя так, будто предавал его. Возможно, в глазах старейшего из Архонтов все было иначе, и плотские утехи смертного любовника вовсе не задевали его, но Чайльд-то чувствовал себя виноватым. Во-вторых, Казуха ясно дал ему понять, что может быть только другом. Да, это задевало. Да, Чайльд не привык, чтобы ему отказывали. И, разумеется, да, заставить Казуху насильно что-то испытывать к нему не получилось бы даже у Царицы. Уже два этих пункта возводили между ним и Казухой такую высокую стену отчуждения, что преодолеть ее хоть на глайдере, хоть ползком не представлялось возможным. Это-то и бесило больше всего и заставляло вертеться на кровати по полночи, отчаянно пытаясь придумать обходной план. Но в голову, как назло, не лезло ничего стоящего. Впору бы отчаяться и отказаться от этого неблагодарного дела, но Чайльд был слишком упрям, чтобы бросать данное самому себе задание на полпути. И тут его осенило: он мог начать все с начала. С того самого периода легкого и ненавязчивого внимания, когда двое еще не влюбленных присматриваются друг к другу и пытаются показать себя с лучшей стороны. Разумеется, проступки Чайльда от этого никуда не денутся, но вдруг он сумеет хоть как-то реабилитироваться в глазах Казухи? Загладить вину и показать, что он не такой плохой, каким выглядел с самого начала? Это должно было сработать. И для начала стоило расспросить Бэйдоу — ведь она, как признался Казуха, была его другом. Вот пусть и расскажет, что он любит и как привлечь его внимание. Утром та, как и всегда, стояла у штурвала. Чайльд, проснувшийся ни свет ни заря, направился к ней, широко зевая. — Чего тебе? — спросила она. — Вопрос может прозвучать странно, — предупредил Чайльд, — но я все равно тебе его задам. — Ну так чего тянешь тогда? Чайльд ухмыльнулся — в этот раз прямолинейность Бэйдоу его даже радовала. — Что нравится Казухе? Бэйдоу на секунду замерла и смерила его тяжелым взглядом. — А как же твой покровитель? — спросила она с подозрением. — Покровитель? — удивился Чайльд. — Чжунли, — пояснила Бэйдоу. — Насколько я поняла, ты с ним в довольно… близких отношениях. — У него свои причуды, — отмахнулся Чайльд. — Так ответишь? Бэйдоу, похоже, действительно хотела ответить, да только никак не могла подобрать приличных слов. По крайней мере, что-то такое было едва ли не написано на ее скривившемся лице. И сдерживалась она явно не по своей воле. — Я тебе в этом не помощник, — наконец произнесла она. — И для начала разберись с причудами своего любовника, а потом уже пытайся положить глаз на кого-то еще. — Так я разобрался, — возразил Чайльд. — Мы в свободных отношениях. Бэйдоу громко фыркнула и отвернулась. — Свободные или нет, это все еще отношения, — отрезала она. — Так что тебе придется либо выбирать, либо отвалить от Казухи куда подальше. — А то что? — поддел Чайльд — скорее из принципа, чем из желания ее разозлить. — А то я протащу тебя под килем. Звучало как угроза, хоть Чайльд и не понял, в чем она заключалась. Но разговор, похоже, был окончен, к тому же на довольно неприятной ноте. Вот и узнал, что хотел. Он устроился на носу, где его обычно поджидал Казуха, и сел на бак, согнув одно колено и оперевшись на него подбородком. Раз Бэйдоу в качестве информатора отпала, у кого ему узнать о предпочтениях Казухи? С матросами тот, хоть и был на короткой ноге, вряд ли делился самым сокровенным, да и не самым — тоже. Оставался один вариант, но был до ужаса дурацким. Потому что узнавать, что нравится Казухе, у самого Казухи, мог только полный идиот с отсутствием воображения. — Что значит «протащить под килем»? — поинтересовался Чайльд, когда проснувшийся, свежий и до неприличия бодрый Казуха устроился рядом. Тот удивленно вздернул бровь. — Это вид казни на флоте, — сообщил он. — Кто тебе это сказал? — Бэйдоу, — сдал капитаншу Чайльд. — Вот оно что… — пробормотал Казуха и поднял на него взгляд. — Она редко бросается такими словами. Чем ты ее прогневил? Вот он этот момент — наступил. — Я спросил у нее, что тебе нравится. Казуха словно бы непонимающе моргнул и враз севшим голосом уточнил: — И что она тебе ответила? — Ну, — протянул Чайльд, — Вот как раз про киль она и сказала после этого. Ему показалось, или на лице Казухи, до этого напряженном, явно обозначилось облегчение? Что это он — радовался, что Чайльда пообещали казнить? Ну да ладно, не в этом суть. — Поэтому, — с наигранной жизнерадостностью продолжил Чайльд, — я решил задать тот же вопрос тебе. Что тебе нравится, Казуха? И я очень надеюсь, что ты мне все-таки ответишь, а не пригрозишь этим вашим килем, как наша бравая Бэйдоу. Он шутил, но Казуха так и не рассмеялся. Вместо этого его задумчивый взгляд сфокусировался на какой-то точке далеко в море. Чайльд ради интереса посмотрел в ту же сторону, но не увидел ничего интересного — все те же море, волны, белые кудри пены. — Мне нравится твоя компания, — наконец негромко признался Казуха, так и не переведя взгляд. Чайльда так и тянуло уточнить, в каком смысле, но он не стал этого делать. — То есть мне быть самим собой? — А зачем тебе это вообще? Вот этого вопроса Чайльд и опасался. Ответишь правду — спугнешь; солжешь — не выкарабкаешься потом из дружбы, которая так и не перерастет в любовь. — Да так, — Чайльд с деланной небрежностью пожал плечами. — Просто интересно стало. Вдруг… тебе что-то не нравится в том, что я делаю. Комбинация из правды и лжи вышла довольно удачной: Казуха заметно расслабился и посмотрел на него. — Мне все нравится, — мягко признался он. Было в этих словах и в этом голосе что-то донельзя интимное, что можно было разделить лишь на них двоих. В другом случае — с другим человеком — это считалось бы почти что признанием если не в любви, то в симпатии уж точно; но он говорил с Казухой, а между ними все было слишком просто и слишком сложно одновременно. — Даже то, что я творил, напившись? — бросил пробный камень Чайльд. — Ты все-таки вспомнил? Соврать или сказать правду? Получится ли с помощью лжи наконец узнать, что же он делал? — Нет, — честно признался Чайльд и горячо добавил: — Но очень хочу вспомнить. Это не дает мне покоя. Аж спать не могу, по полночи ворочаюсь. Ворочался и не спал он, конечно же, совсем не из-за чувства вины, но кого волнуют такие мелочи? Казуха помолчал некоторое время, а затем едва заметно улыбнулся. — Не стоит. — Почему? — Ты был пьян, не ведал, что творил, не контролировал себя и к тому же был эмоционально подавлен, — перечислил Казуха все с той же улыбкой. — Думаю, в таком случае можно считать, что твоей вины ни в чем нет. — Вины за что? Казуха передернул плечами: — Неудачная формулировка, прости. — И все-таки? — Меньше знаешь — крепче спишь, — Казуха склонил голову набок. Все-то из него приходилось выдирать как клещами. Ну, точнее, не все: Казуха охотно разговаривал о чем угодно, кроме пьяного инцидента. И, похоже, ничего добиться так и не удастся. Это злило и расстраивало. Чайльд скривил губы: разговор, начатый почти удачно, закончился полным крахом. И теперь, когда очередной план провалился, он понятия не имел, как дальше действовать. Придется снова продумывать каждый шаг с самого начала, но теперь — еще тщательнее. Он терял терпение — не медленно, капля за каплей, а угрожающе быстро. — До Инадзумы осталось всего ничего, если ветер все так же будет попутным, — произнес Казуха почти извиняющимся тоном, прерывая напряженное молчание. — Я думаю, тебе там понравится. — Да мне и тут неплохо, — с фальшивым весельем в голосе отозвался Чайльд и опрокинулся на спину, глядя в ярко-голубое небо. Бесконечно далекое и кажущееся таким близким — прямо как Казуха, сидевший совсем рядом, но так и остававшийся не более чем другом. Какая поэтика. От Казухи и нахватался, что ли? Чайльд представил, как будет подобным же образом сравнивать Моракса с грудой камней. Как бы это звучало? «Ты такой же твердолобый, как эта каменюка, и такой же неподъемный, раз вцепился в свой Лиюэ»? Подумав об этом, Чайльд не выдержал и расхохотался. Странно, но от этого смеха неловкость между ним и Казухой словно испарилась. Они снова могли болтать обо всем и ни о чем, не задевая, впрочем, ту самую запретную тему. — Острова защищены громовым барьером, — пояснил Казуха. — Когда мы к нему приблизимся, лучше оставаться в каюте — если смоет за борт, живым не останешься. Впрочем, бояться нечего: Бэйдоу хорошо знает эту дорогу. Она столько раз водила «Алькор» сквозь грозовой шторм, что может делать это с закрытыми глазами. — И ни разу не ошиблась? — удивился Чайльд. — На моей памяти — нет. — И давно ты с ней путешествуешь? — Давно, — чуть улыбнулся Казуха, и почему-то от этого у Чайльда внутри поднялась волна ревности. — «Алькор» стал мне домом. — А она — другом? — Да. Причем очень близким. Ревность взметнулась еще выше, и теперь Чайльд наконец-то понял, почему Бэйдоу так с ним разговаривала. Похоже, она тоже положила глаз на Казуху — и неудивительно, учитывая, каким тот был. — Насколько близким? — уточнил Чайльд, почти незаметно для себя подаваясь вперед. — Я ей доверяю, — задумчиво проговорил Казуха и поднял на него взгляд. — Или ты имеешь в виду… — Нет, — быстро ответил Чайльд. — То есть да. То есть… ладно, проехали. Казуха тихо рассмеялся. — Я не сплю с ней, если ты об этом, — просто ответил он. — И я не мешаю дружбу с сексом. Все равно что удар под дых. На, Чайльд. Получи, Чайльд. Можешь даже не расписываться, ты со своими чаяниями никогда не достигнешь того, что хочешь, пока Казуха считает тебя другом. А считает ли он? — Чисто теоретически, — Чайльд сцепил пальцы в замок, — а со мной бы ты переспал? Он быстро пожалел о том, что вообще заикнулся об этом: Казуха сразу поник и стал будто грустнее. Еще бы — когда тебя постоянно атакует подобными вопросами почти что в лоб один и тот же человек, поневоле устанешь и будешь чувствовать досаду. Казуха открыл было рот, чтобы ответить, но Чайльд уже догадывался, что он скажет, и слушать это не хотел. Лучше не знать и надеяться, чем похоронить свои мечты здесь и сейчас. Неопределенность, которую он так не любил, да; зато она давала возможность не опускать руки. — Забудь, — предложил он прежде, чем Казуха заговорил. — Неудачный вопрос. «И неудачное время», — про себя добавил Чайльд. — Как скажешь, — Казуха почти равнодушно пожал плечами и произнес это ровным тоном, но Чайльду отчего-то послышались в нем нотки разочарования. Впрочем, в последнее время он стал мастером по додумыванию за других того, что не случалось, поэтому ориентироваться на свои ощущения не стал. — Хочу разобраться с парусами, — Чайльд улыбнулся и расправил плечи. — Поможешь мне забраться на мачту? — Конечно, — кивнул Казуха, явно обрадовавшийся смене темы. — Но для начала я расскажу тебе о каждом. — С удовольствием послушаю, — Чайльд склонил голову к плечу и поднялся с бака. В Бездну все; он готов был слушать лекции про эти идиотские паруса, не понимать половину, а другую половину тут же забывать — лишь бы рассказывал Казуха. С тихим и мягким энтузиазмом и явной любовью к этому конкретному кораблю. Чайльд бы наврал сам себе, если бы сказал, что не хочет поменяться местами с «Алькором». Он понимал, что по сути ничем не заслужил ни любви Казухи, ни даже худо-бедного влечения. Но разве любовь должна быть рациональной? Почему он при всем своем прошлом и всех своих заслугах сумел влюбиться в диаметрально противоположного ему человека, а тот видел между ними потенциал лишь для дружбы? Видимо, до этого ему слишком везло, и в этот раз на костях судьбы выпали единицы. Но терять надежду Чайльд все равно не собирался — хоть и понимал, что от нее почти ничего и не осталось.