***
Две огромные коробки с пиццей спешили остывать. Разом с ними и стол — не кухонный, а для удобства рабочий — стал краше: жестяные банки с газировкой, разные вкусности по типу батончиков, но главным блюдом на сегодня была, конечно же, пицца. Кадзухе пришлось убрать свои личные приблуды со стола, чтобы ничего гадкого не произошло во время тихой посиделки с другом. Хэйдзо всё-таки закончил со своими вещами, поэтому ему, как никому другому, хотелось скорее усесться и наесться досыта. — Точно не хочешь открыть? — как-то гнусно замешкался Сиканоин, что светлыми зелёными глазами косился то на газировку, то на холодильник, и для этого специально сел боком. — Что? — не сообразил изначально сути вопроса. — Я же сказал, что нет. Хватит меня толкать на выпивку. — Какие мы серьёзные, — лучезарно заулыбался парень и шутливо толкнул локтем Кадзуху в плечо. — Да не дрейфь. Давай наконец-то поедим. «Зачем мне это вино вообще сдалось? Вернуть его, что ли…» — беловолосого без чёткого повода волновал этот напиток. Когда-то он притронулся к алкоголю, прильнул к стакану губами и сделал пару глотков, однако ни вкуса, ни ясных воспоминаний не мог после построить: подозревает, что после выпитого что-то пошло не так, что он показался другим человеком, что его разум обволок густой туман, да так быстро, что страшно представить. «Большинство сверстников приняли бы меня за идиота, разузнав, что пьяные вечеринки — худшее для меня развлечение», — усмехнулся своим мыслям. — Я отдам вино этим, — не спеша уминая смачный кусок пиццы, Каэдэхара мотнул головой в сторону своей стены, — соседям верну. — Твоё право, — без радости поддержал его идею Хэйдзо. — Только странно выходит: взял, а теперь возвращаешь. Думаешь, нормально поймут? — А чего тут понимать… Захотел вернуть — вот и вернул. Их разговор наконец коснулся более важных дел: завтрашнего дня. Кадзуха не был опечален столкновением с новым коллективом и новыми заботами, что нельзя сказать о друге. Поступая на юриста, видя себя носителем права и заглядывая на четыре года вперёд, Сиканоин был более чем доволен и в какой-то мере счастлив. Однако его хорошенько пошатнула смена обстановки и неизвестность в ближайшем будущем: как всё будет проходить, сможет ли в его голове закрепиться всё, чтобы потом стать тем, кем он жаждал стать всем сердцем. Он уверен, что призвание изредка может выступить против человеческих желаний и наоборот — сладко-горячие грёзы способны пойти другой стороной, подальше от истинного предназначения. Как ни крути, всё скрывает головоломка времени, сквозь которую невозможно прошмыгнуть и заранее узнать, что будет при том или ином раскладе. Разделение догадок и размышлений привели к полусъеденным треугольникам пиццы, опустошённым до последней капли банкам газировки и сплошной темноте за окном. Кадзуха встал со своего места и сразу же подошёл к холодильнику, отворил дверцу и достал холодную бутылку. — Погнали со мной, что ли, — предложил Каэдэхара. — Познакомлюсь хотя бы. Ну, ради приличия. Парни вышли из комнаты, и беловолосый тихо постучал в соседнюю дверь. Поступи не слышно, никто открывать не подходит, а голоса перекликаются меж собой. Кадзуха повторно постучал, и тут же получил: — Аль-Хайтам захотел показаться приличным или он прикалывается? Тебе нас не обмануть, мы тебя четыре года знаем, хренов ты клоун! Каэдэхара и Хэйдзо обменялись непонимающими взглядами и еле сдержали смех. Стало интересно, что произойдёт, если попросту стоять да стучать, осмелится ли открыть вопящий, как показалось Кадзухе, Кэйа? — Реально клоун, а не однокурсник, — заливаясь хохотом, выпалил отворивший дверь юноша с синими волосами, и крайне удивился, на лице повзрослел и заговорил подобно человеку на высокой должности. — Кто такие? Незваные гости хотели было представиться, но Кэйа отступил влево и глянул через плечо, хладнокровно интересуясь: — Это кто? Мельком выглянула рыжая макушка, затем вновь спряталась, затаившись, словно разбрасываясь безразличием. — Сегодня я тебе рассказывал, вспоминай, — наконец подсказал Дилюк. — Как будто я внимательно слушал. Проехали, — повернулся к незнакомцам и грозно продолжил: — Хорошо, я понял, вас послал аль-Хайтам подшутить надо мной. На этот раз точно ничего не получится, так что… Вино? Так вы наши новые соседи! — он за мгновение изменился, заулыбался во все тридцать два зуба и разрешил пройти. — Меня зовут Кэйа, четвёртый круг ада. — Умеешь же ты новичков пугать перед первым днём учёбы, — сдержанно улыбнулся рыжий. — Дилюк, — дружелюбно глянул на Сиканоина, кивнув. — Хэйдзо, а это Кадзуха. — Пришли к нам отметить скорое начало? Вы по адресу! О, это же моё вино, на нём маркером написаны мои инициалы! Откуда оно у вас? — юноша с неуклюжей повязкой на глазу вырвал из рук Каэдэхары бутылку и со стуком поставил на стол возле окна, принялся что-то искать, ворошить всё подряд. — А впрочем, не столь важно, у меня целый багаж этого бухла, поэтому присаживайтесь, вы здесь с моими припрятанными сокровищами надолго. — Мы пришли вернуть и уйти, у нас планы, — Кадзуха высказался ломано, криво, не умея вовсе лгать. — Уйти? Из этой комнаты выходят не на двух ногах, а на четвереньках или ползком, — Кэйа мигом справился со штопором и пробкой, присвистнул и достал пластиковые стаканы. — Чё стоите? Располагайтесь, все как дома! — Дверь не закрыта, мы можем просто улизнуть отсюда, — близко приблизившись к Хэйдзо, прошептал беловолосый. — Нет, мы останемся. Ничего страшного не произойдёт, если пропустим по стаканчику. Ответ друга не оставил никаких вариантов, кроме одного-единственного: остаться и общаться. Сиканоин умостился на краю кровати Кэйи, который любезно подал полный до краёв мягкий стакан с напитком. Кадзуха же сел подле Дилюка, также принял угощение — только с опасением — и боязливо поглядывал на напротив сидящих. Такое незначительное расстояние разделяло кровати этих двоих, как они уживаются вместе? Одному хочется веселья, буйства, праздника, а второй, кажется, далёк от этого. Несмотря на внешность Кэйи, его смуглую кожу, видимый холодный глаз и одежду тёмных оттенков, он поражал наповал своей энергией, харизмой, нелепыми шутками и неуместными вставками в разговор. Если бы Кадзуха узнал его лучше, то, наверное, назвал бы хаотичным человеком, которого тревожит круговорот одних и тех же действий, не пересекающихся с его истинными намерениями. И вопреки всему, сей человек не по зубам и не по душе Каэдэхаре, который сейчас сидит подобно покинутому котёнку под проливным дождём. Странным далеко не это было для него, а то, что Хэйдзо нашёл общий язык с Кэйей и уже успел влить в себя полстакана. Коридор разрывает неясная Кадзухе песня на максимальной громкости. Кто-то не спеша шагает, оставляет позади себя множество комнат, из которых пока никто не выскочил и не сказал: «Совсем сдурели, люди пытаются уснуть!» «Здесь любят веселиться вдоволь», — заметил беловолосый юноша и словил на себе строгий взгляд Кэйи, который пытался толкнуть его на путь нехорошего мальчика, дабы тот, наконец, не отставал от них и расслабился, пробуя виноградный напиток. И всё же он постыдно проиграл, залпом осушил, чтобы более не подвергаться немой казни чужого мнения и внимания. До вкуса ему никакого дела не было, но вино дало о себе знать растёкшейся по горлу и катящейся по нему вниз лаве, в висок будто колоколом ударили, слуха лишился на пару секунд, затем всё пришло в прежнее русло. Кадзуха захлопал ресницами и усмехнулся: то ли ту самую музыку стал слышать громче после выпитого, то ли прямиком за этой дверью кто-то стоял и отчего-то не шёл дальше. — Но я тысячу раз обрывал провода, сам себе кричал: «Ухожу навсегда». Непонятно, как доживал до утра, — пел посторонний голос за пределами комнаты, вторил исполнителю. — Твою мать, он сейчас меня опозорит, — Кэйа хлопнул себя по лбу. — Салют, Кэйа! — дверь наглым образом отворилась ударом ноги, шумно столкнулась со стенкой и сподвигла все взоры обратить на нового гостя. Этот паренёк упёрся рукою в бок, деловито и пронзительно прожигая синеволосого своими загадочными бирюзовыми очами, то и дело резко взмахивал головой, убирая пряди, прикрывающие левый глаз. Недлинные свинцовые волосы наполовину спрятаны под накинутым капюшоном кислотно-зелёной спортивной куртки. — Выруби эту попсу, аль-Хайтам. Аж тошно, — взмолился Кэйа. — Эту попсу ты вчера без остановки выл, а теперь, видите ли, пожалуйста, выруби, тошно, — передразнил писклявым голосом, изображая плаксивого Кэйю, но всё же выключил портативную колонку и положил её на захламленный бумажками и чашками кухонный стол. — Уважай старосту этажа, через год я увольняюсь! Это перваки? — подняв стул и перенеся его в центр комнаты, юноша легко на него приземлился и закинул ногу на ногу. — Зовите меня аль-Хайтам, староста, учёный — как угодно. — Из него учёный никакой, нулевой, — пытался переубедить всю компанию Кэйа. — Возможно. Но если сравнивать с тобой, лингвист из меня определённо отменнее. К тому же немецкий у тебя до сих пор до дрожи корявый, невозможно даже понять. — Зато английский намного лучше. В рот я ебал этот твой немецкий, если уж на то пошло. — Не твоё это ремесло, так сказать. Вообще-то я заскочил выпить и поболтать, ты же не просто так позвал. К тому же пар у нас завтра нет, можно гульнуть дважды по-крупному. Узкий круг обзавёлся ещё одним стаканом, который мигом был наполнен вином. Кадзуха замотал головой, когда Кэйа протягивал ему бутылку, и на этот раз всё обошлось: никто не настаивал. Сиканоин оживился, поддерживал разговоры между обретёнными знакомыми и выражал свои мысли по существу. Сколько эти посиделки могут продолжаться? Более нет сил терпеть, с каждой последующей минутой становилось и душно, и нехорошо Каэдэхаре. «Нужно было либо не пить вообще, либо быть честным с собой с самого начала и пить медленнее, — понял он заглавную ошибку, поставив стакан на стол и проследив за сим действием. — Действительно не по себе…» Алыми глазами он не мог остро метаться по комнате в поисках интересного и чётко видеть собеседников; не мог спокойно дышать и усмирить бушующее сердце в груди; не мог свыкнуться со слабым головокружением и нарастающим жаром. Не умеет Кадзуха пить спиртное. Нет, он не хотел изначально выпивать, даже если это являлось серьёзным поводом для закрепления родившихся знакомств. — Тебе нехорошо? — Дилюк позволил услышать этот вопрос только бледному Каэдэхаре и, не дождавшись ответа, поднялся, обращаясь к смеющимся парням: — Мы выйдем ненадолго. — А чё случилось? — Кэйа будто бы был расстроен потерей нескольких бойцов. — Кадзуха хотел поделиться со мной своей библиотекой. — О-о, всё понятно с вами, книжными червями, — отмахнулся синеволосый. — Да тебе завидовать им надо! — аль-Хайтам, чуть не поперхнувшись, покрутил пальцем у виска. — Последний раз сказку какую-нибудь в детстве прочёл, расстроился концу — и всё, позабыл о чтении. Дураком вырос. Каэдэхара медленно поднялся и поплёлся к выходу. Он чувствовал поддержку четверокурсника, который курировал, легко расположив ладонь на его плече. Поскольку москитных сеток не было на окнах, Дилюк посчитал плохим решением вести первокурсника в его пустующую комнату и открывать в ней окно: ночи прохладные, однако комары не дадут потом спать спокойно. Хорошим вариантом в данный момент считалось устроиться на невзрачной лавочке на курилке, что расположена по правую сторону в конце коридора.***
— Зря ты так, не хотел же пить, — сообщил напрямую рыжий и открыл окно, после чего сел рядом с Кадзухой. — Сознание, надеюсь, не потеряешь? — Нет, нет, — бормоча ответил, — такого ещё не было. — Ну, смотри мне. Каэдэхару словно поместили в тесную и тёмную будку, но по ней хотя бы блуждал холодок, дразнящий кожу. Ни черта не видно, кроме фонарей, расположенных далеко внизу и отдающих малый жёлто-оранжевый цвет, пытаясь дотянуться своим светом до пятого этажа. Запах сигаретного дыма быстро исчез и не так сильно резал нос. В этом месте Кадзуха совсем потерялся, не понимая, что именно видит и видит ли вообще, и если последнее было неопровержимо подтвердить, то как именно он всё воспринимает: как относительно трезвый или как быстро опьянённый? Дверь закрыта, однако пропускала линию ослепительного света внизу, который заливал весь коридор, — Кадзуха, уловив её совершенно случайно, ориентировался по её простому контуру. Она становилась то толще, то сужалась, и эта череда начинала дурманить не хуже выпитого вина. — Я этих двоих знаю достаточно, чтобы сказать тебе, что с ними пить нельзя. Ну, сам понял, подталкивать Кэйа умеет. — Разве ты не пил со всеми? — первокурсник прикрыл очи, более не в состоянии следить за изменяющейся яркой полосой. — В принципе не пью и не собираюсь. — Как же ты тогда уживаешься с Кэйей? — Беруши, маска для сна — и всё прекрасно. Каэдэхаре послышалось, что Дилюк настолько привык к таким вещам, что потерял какой-либо смысл в договорённости о соблюдении некоторых правил совместного проживания. — Я запросто справляюсь с шумом, а он… Ну, ему это нужно, понимаешь? Я вхожу в его положение и принимаю спокойно тот факт, что у него другой темперамент, характер, манеры. Веселье скоро кончится, — юноша плавно поднялся и, подойдя к окну, спиной привалился к подоконнику. — Он любитель оторваться в последние дни, точнее — вчера, сегодня, в пятницу, а если уж совсем погано не будет, то и в субботу. Если прям сильно будет мешать, постучи в стенку, он поймёт. Ну, а если не поймёт, я помогу до него достучаться. Договорились? — Да, — улыбнулся, открыв наконец глаза, Кадзуха, — спасибо. — Может, тебе лечь, в комнату отвести? Не тошнит? — Всё уже нормально, я только здесь посижу немного и двину потом к себе. — Лады, если что приходи. Оставшись наедине с собой, Каэдэхара обнял себя за плечи и неспешно поводил головой из стороны в сторону, сосредоточенно глядя на более-менее чёткую линию света, и думал: не его это дом, не его компания. Всему виною другие увлечения, другое воспитание, другой взгляд на мир и на жизнь в целом. Держать ухо востро ему не по нраву, гулять ему нравится с кем-то одним, максимум с двумя — с ордой не совладает, слова, на ветер выпущенные из уст, развеются где-то меж чужими перепалками об учёбе, об отношениях и обо всём другом. Но, может, стоит всего-то попробовать сказать о чём-то громче, при этом не сорвав голос? Или надёжнее будет довериться звёздам судьбы и молчаливо дожидаться, когда какой-нибудь студент, оторвавшись от толпы и идя позади всех, будет готов раскрыться и заговорить с одним человеком, с Кадзухой, который на самом деле тихий только на первый взгляд и в зависимости от настроения? Чаша весов равна и даже не колышется, предоставляет выбор Каэдэхаре, а он страшится поставить гирю на какую-либо сторону, боится сделать выбор. Этой ночью он выбрал лишь один путь: воротиться в комнату и лечь спать, утонув в сладостном сне настолько, чтоб заглавный выбор тянулся жвачкой. Юноша осторожно встал и вышел в коридор, по-змеиному смешно бродил и вдруг рефлекторно прикрыл нос рукавом рубашки. Едкий запах дыма просачивался в черепную коробку и пропитывал мозг мерзким запахом, не говоря уже о вдыхаемом воздухе, — ужасно подумать, что бы происходило, будь сигарета у выпившего Кадзухи во рту. Его чуть занесло в сторону и он столкнулся безболезненно со стеной, застыл и обернулся. — Хоть бы окно открыл. И так нечем дышать, — без толики злобы в открытую сказал Кадзуха незнакомому парню, забравшемуся на широкий подоконник с ногами и безотрывно глядящему в окно. — И вообще… В метре от тебя курилка, лень, что ли, там сигарету сосать? А тот всё сидел и помалкивал, губами сжимая фильтр и тихо выдыхая. Этот парень был в мешковатой одежде, лицо сбоку выглядело чересчур уж худым и бледным — последнее Каэдэхара назвал бы болезненным и неестественным. Голову незнакомец вскинул, и первокурсник рассмотрел короткие тёмно-синие волосы; стеклянные, пропитанные темнотой и равнодушием синие глаза, которые могли напугать ребёнка, если бы не отводящая корыстные подозрения ярко-красная подводка поверх линии ресниц. — Ты что, оглох? — А ты чё, возомнил себя ангелом порядка? Нехуй было сидеть в курилке так долго, — на его лице заметно нахмурились брови, но смотреть недовольному Кадзухе в очи он не собирался, отчего-то сжимая и разжимая кулак втихомолку. — Так окно хотя бы открой, в чём проблема? — беловолосый повторился, нелепо засмеялся, хрипя; наверное, чтобы парень не подумал, что он совсем наглец. — Блять, ты наглухо отбитый? Отъебись от меня, — быстро потушил сигарету, бросил валяться на подоконнике в уголке, а сам прыгнул на пол. — Ебаные перваки, — бесцеремонно плюнул прямиком перед Каэдэхарой и побрёл прочь. «Что? — не мог оправиться после случившегося Кадзуха, по его телу пробежал мороз, и он бы обвинил в этом чёрную ауру агрессивного юноши, а не открытое окно в курилке. — Я был не прав, сказал что-то не то?» Страшнее всего для Каэдэхары было обидеть человека. Он старался всегда бросаться словами, которые не затронут ни чужую гордость, ни чужое мнение, ни чужую душу. А теперь стоит как дурак и воспроизводит диалог с незнакомцем, чтобы понять, за что стоит просить прощения, а за что — нет. Однако никакие старания не приводили к точной картине, все фразы спутаны и смешаны в колоде карт, а какую кто сказал — выбирай и вытягивай, вдруг повезёт угадать в горячке. Кадзуха вынес себе приговор: в жизни больше не пить и следить за своим языком.