***
Завтрашний день наступил очень скоро. Скара кое-как собрал свои вещи в рюкзак, еле как застегнул молнию, и после заскочил в палату Кадзухи, который так же мучился из-за одной рабочей руки. Первокурсник, сидя на кровати и наклонившись вперёд, пытался завязать шнурки, и Скара втихомолку наблюдал за этой комедией, пока не засмеялся. — Ой, — не услышав прихода друга, испугался Каэдэхара, а после поддержал звонкий смех своим. — Бля, а ты куда? — Вместе пойдём в общагу. Меня выписали. Сюрприз! — Ага-а, то есть ты скрытничал, да? Хитрец, чёрт тебя дери. Короче, я не знаю, как это ещё сделать, пойду так! — парень встал, с настороженностью вперил взор на ботинки и неуверенно пошагал к двери. — Да подожди ты, — остановил его Скара, который тут же опустился на корточки перед другом и быстренько спрятал его шнурки внутрь ботинок; поднявшись, заключил: — Всё, погнали. Они прощались с этим местом раз и навсегда, вряд ли станут скучать по времени, проведённом здесь, ведь для каждого были своеобразные ежедневные пытки. И тем не менее именно встреча в больнице сблизила их, и Скара поверил в дружбу, поверил, что не все люди ждут его провала, что кое-кто верит в него. Пусть жизнь продолжает кидаться в него камнями, Кадзуха его может прикрыть. Только вот пока что придётся заслонять Скаре своего новообретённого друга от бед. Студенты вышли на улицу, вдохнули морозный воздух полной грудью, и в одну ногу пошагали в общежитие. Интересно, какие там новости, что изменилось? А может, перемен ни у кого не произошло? — Я предлагаю отпраздновать нашу свободу, — будто бы невзначай обронил Каэдэхара. — Бухнём? — предложил Скара, серьёзно посмотрев на друга. — У тебя же эти… Таблетки, вот, — усомнился в правильности употребления алкоголя во время приёма антидепрессантов. — Я их сегодня не буду принимать. Ну чё ты опять ломаешься? Давай, я больше предлагать не буду. — Точно нормально всё будет? — Зуб даю. — Только один раз, понял? Один!***
В общежитие все студенты встречали Скару косыми взглядами, особенно на пятом этаже. Видимо, слухи разлетаются донельзя шустро в этом небольшом здании и мнение у всех сложилось одно о второкурснике: вернулся больной на всю голову. Кадзуха словно замечал все эти взоры и мстил таким же выражением лица мимопроходцам. Какая этим людям разница? Они ни черта не знают о произошедшем. — Брата-а-ан! — кричит Хэйдзо с другого конца коридора и бежит к другу; будучи ближе, он обнял товарища, шёпотом произнеся: — Прости, что не встретил, мне тут дело одно поручили сделать. Как ты? Всё нормально? — Не парься, у меня была компания, — обняв в ответ, успокоил Каэдэхара и после, отойдя в сторону, мотнул головой в сторону тихони-второкурсника. — Познакомишься? — Э-э… — Сиканоин нахмурил брови; он знал о соседе столь мало, но этого хватило напрочь отбить желание знакомиться. И всё же рискнул, и под пристальным наблюдением Кадзухи подошёл к темноволосому юноше, протянул руку. — Привет, я Хэйдзо. — Скара, — с необоснованным опасением сжал чужую ладонь и кивнул. — А ты кто? Ну, тоже психолог? — отчего-то первокурснику показалось, что Каэдэхара станет тесно общаться и вынуждать творить подвиги исключительно ради студента-психолога. — Не-а, юрист, — кратко дал ответ и покосился на Кадзуху. — Ой, как здорово, я тоже! — дружелюбно улыбаясь, парень повернулся к своему сожителю и сорвался на наигранный крик: — И ты молчал? Кадзуха, а раньше сказать нельзя было! Я тебе этого не прощу! — вновь повернувшись к новому знакомому и успокоившись, Хэйдзо объяснился: — У меня до этого момента не было в общаге знакомых юристов, избегают меня, что ли. А теперь есть. Можно ведь к тебе обращаться за помощью, да? — Вряд ли я… — Коне-е-ечно, Хэйдзо, что за дурацкий вопрос? — перебив немногословного Скару и подмигнув ему, ответил беловолосый. — Мы собираемся гульнуть в честь выписки, ты с нами? — Не, сорян, мне на завтра готовить реферат. Но если я быстренько управлюсь с ним, то сразу пулей к вам!***
Скара был удивлён. Он только что обзавёлся ещё одним знакомым, который ещё и хочет, чтобы второкурсник помог ему. Для юноши это вкрай непривычно, и он думал, что больше ничего так сильно не поразит его. Ошибся. Юркнув в свою комнатушку, первым делом его повергли в шок разбросанные вещи: матрас небрежно и криво валяется на кровати, одеяло и подушка кинуты на другую кровать, ноутбук открыт, тетради на полке не стоят в ряд, а лежат, шкаф открыт. «Полиция», — догадался сразу, но не поддался панике. Однако больше всего его шокировали въевшиеся в деревянный пол капли крови, которые никак стереть-то и нельзя. Ему предстоит обращать внимание на эту нелепую кровавую дорожку каждое утро, и от этого становилось и дурно, и противно. Неясно было ему лишь одно: это напоминание о самой глупой своей ошибке или как стимул двигаться то ли вперёд, то ли назад. Путь назад есть, и он практически был заказан в тот роковой день — куда сложнее ступать по лестнице вверх и достичь вершин, доказать себе что-то. Пару минут назад он будто был безгранично счастлив, а сейчас пал духом и в очах сверкают слёзы. Скоро ему, наверное, станет наяривать Тарталья и говорить выходить на больной, ничего не стоящий разговор, и Скара, конечно, будет повиноваться. Парень снял рюкзак, расстегнул молнию, вынул выданные врачом медикаменты, с нехарактерным для него перфекционизмом поставил в ровный ряд на кухонном столе, и положил рядом напоминание о приёме таблеток. Он сомневался в действенности лечения, чего греха таить. Особенно сомневался в своей выдержке. Как его убедить, что на данный момент это единственный спасательный круг, за который ему попросту необходимо цепляться, невзирая ни на что? Скара снял с себя куртку и небрежно кинул поверх открытого рюкзака, затем как зачарованный прошёл к своей кровати и с тяжестью сел на твёрдый матрас. Вперив очи на ноутбук, который был на столе, парень невообразимо долго ожидал звонка от Тартальи. Готов ли он был к их ужасному разговору? Нет. И тем не менее ждал сродни приговору о смертной казни. Он приблизительно понимает, как будет развиваться их диалог. Тарталья обязательно приплетёт чужих людей, которых, возможно, даже не существует, будет запугивать слежкой, слухами, а при встрече проделает то же самое и вдобавок изобьёт, если Скара перейдёт в защитную позицию и начнёт огрызаться. Как такому человеку можно противостоять, как при нём отстаивать себя и перестать играть роль жертвы, загнанной в тупик? Никак, потому что Скара бессилен и беспомощен, здесь и поддержка Кадзухи бесполезна. — Терпеть, терпеть, ещё раз терпеть, да? — он сквозь слёзы улыбнулся; неужели всё по-новой?***
— А ему пить-то можно? Он же немного того, — Хэйдзо покрутил пальцем у виска и присвистнул, наблюдая на кровати за Каэдэхарой, который охотно выкладывал вещи из своего рюкзака. — Кстати, а что у него вообще? — Сказал, что астено-депрессивный синдром. Хотя, знаешь, пока мы были в больнице, я ничего такого не заметил, — делая два дела одновременно, ответил как можно тише беловолосый. — Так ты и не врач, чтоб такое замечать, — закатил глаза, подобрав ноги под себя и выпрямив спину. — Не, я догадывался. Но по нему вообще этого не видно, вот, что я имею в виду. — Может, он наедине с собой только такой… больной? Кадзуху словно током ударило. А ведь Хэйдзо истину поведал. Какими бы хорошими друзьями Каэдэхара и Скара не стали, второй всё равно в одиночку совсем другой. Быть может, не так агрессивен и зол, не так улыбчив и разговорчив — совершенно другой, настоящий и прячущийся. — У меня появилась идея, только тебе она не понравится, — наконец сев на стул, воодушевлённо заглянув другу в глаза и лукаво улыбнувшись, Кадзуха ждал реакции. — Какая? — недоумённо поинтересовался, и спустя миг по улыбке всё понял. — Нет… Бля, Кадзуха, не надо, а я чё тут делать буду? — Если всё сегодня покажется очень и очень подозрительным… Мне придётся это сделать. Если не сегодня, так завтра, — его голос похолодел, и это начало волновать Сиканоина больше реферата. — Блин, не надо, Кадзуха, реально, я тебя очень прошу, — взмолился, будто выпрашивая у Всевышнего счастья для себя и для родных, и отчаянно заглянул в рубиновые очи, выискивая помилование. — Посмотрим. Это я на всякий случай предупредил тебя. Не нравилось Хэйдзо вовсе то, что удумал Каэдэхара, ой не нравилось. В черепной коробке этого юного проказника скрывается истинный гений, где-то приник и не показывается. Да, верно, Сиканоин считал идею дурацкой, столь необдуманной и непростительной, что хотелось толкнуть беловолосого в бок и кричать о предательстве. Однако тот упёртый малый, и оспаривать его возможные планы тоже можно расценить как отступничество.***
В тесном кругу, да не в обиде — так можно было назвать вечернюю посиделку Скары и Кадзухи. На рабочем столе красовалась полуторалитровая бутылка водки, темноволосый откуда-то откопал рюмки и в целом, видимо, успел прибраться в своей комнате. Каэдэхара, конечно, не стал уж упорно сверлить взглядом те самые тускло-красные пятна, раскиданные по полу, и постарался забыть о кошмаре, который пережил друг в тот самый день. Прозрачная жидкость изначально достаточно аккуратно была разлита по трезвости, и парни, собираясь чокаться, одновременно застыли с поднятыми правыми руками. — А за чё нам пить-то? — забавно и малость неловко произнёс Скара, неопределённо кивнул, и нахмурил брови. — Для начала — за выписку! — на радостях объявил Кадзуха, и юноши синхронно столкнули рюмки. Удивительно, что первокурсник в принципе начал без омерзения принимать приглашения выпить. Он думал, что пока что наилучшим способом узнать о друге будет незамысловатая беседа с каким-нибудь крепким напитком, а позже и язык развяжется. Не так уж он и хорош, получается. Смело вливает в себя спиртное, смеётся до неузнаваемости громко, шутит неприлично, истории рассказывает завораживающие. И Скаре мерещится, что быстро опьянённый Кадзуха не скоро научится пить и рукой тянуться хотя бы к дольке лимона, который им любезно нарезал перед встречей Хэйдзо. Каэдэхара выступает совсем в другом ключе, и второкурсник лишь в этот день дал себе отчёт о том, что этот парниша и маты кроет похлеще него после пары рюмок, и повод посмеяться всегда отыщет, и боевой дух поднимет, и подарит надежду на лучшее. Скара либо под воздействием лёгкого опьянения верит, либо врёт себе и верит в слова друга будучи трезвым. Его тёмные синие глаза метаются, начиная с Кадзухи и оканчивая пустыми рюмками: нет, он не пьян сейчас, это точно. Он воистину воспринимает разговоры беловолосого за истину о будущем, в котором обязательно будет вычеркнуто имя Тартальи и Фатуи. — Ну и нахуй Хэйдзо лимон нарезал, скажи мне? — сквозь заливной смех выдавил из себя Скара. — Так это он не мне, это он тебе! — растерянно цепляясь взором за тарелку с аккуратно нарезанными дольками, парень подвинул её ближе к другу. — Я собирался напиться, я напиваюсь. — Когда-нибудь я научу тебя бухать правильно, — спешно разливая водку по рюмкам, второкурсник шумно поставил бутылку на стол и возвёл руку, резко заявляя: — За тебя, хули. Без тебя я бы сдох. — За тебя, ты охуенный дружбан. Кадзуха вёл себя этим вечером как-то по-особенному. Ему и ранее не было равных в честных речах и в словесной поддержке, а сегодня он какой-то… странный, пока непонятый до конца Скарой, наверное. Темноволосый украдкой заглядывает в пьяненькие полуприкрытые очи, и его посетила дикая мысль: «Если бы мы пили красное вино, его глаза стали бы прекраснее или прекраснее некуда?.. Бля, чё?» Это намёк на сон? Или это просто нелепая шутка, или интересная загадка? Скорее всего, данная мысль, сотканная абсолютно беспричинно, не требовала анализа; теперь он точно пьян. Но валиться на кровать он не собирался, впереди ещё многое можно и услышать, и увидеть, и узнать. За Каэдэхарой смешно наблюдать, и никакие сновидения, сладкие иль горькие, не заменят выступление одного актёра. Первокурсник и мимо рюмок льёт, ругаясь и хихикая, затем извиняясь и за пролитую водку, и за брань, а спустя секунду снова вылетает брань. Скара готов пожертвовать лишним часом сна, лишь бы слышать «ебать я кривой, ой, блять, извиняюсь». Почему ему это так нравится, почему голос Кадзухи приятен слуху? Нет, дело не в голосе, а в самих словах, и это взаправду вызывает улыбку. Представить только, второкурсник, полноценно расслабившись, гуляет на полную; не думает о том, что большинству соседей завтра на пары; забыл о своих трудностях, о звонке Тартальи; перестал гадать о том, что будет завтра, и это чертовски лестно воспринимать за правду. Он открыл для себя поразительную новость: пить с кем-то особенно приятно, нежели в одиночку, ведь в компании с кем-то все тяготы исчезают, в то время как наедине с собой они навязчиво преследуют бедолагу и жаждут кольнуть больнее. Ему нравится слышать хохот Кадзухи лишь потому, что Скара словно учится по-новому смеяться искренне; нравится наблюдать за нелепыми движениями Каэдэхары, потому что тот не чувствует себя нелепым и в стельку пьяным; нравится утопать в невероятных алых глазах первокурсника, потому что в них, кажется, что-то симпатичное спрятано, но темноволосый точно определиться не может с причиной такового странного и мутного соображения. Наверное, нефальшивые эти очи, не более, или же ему необъяснимо любо и увлекательно вглядываться в них из-за того, что ранее не придавал столь огромного значения какому-либо взгляду. И всё же что-то цепляет, а что именно — непонятно. Скара, подперев щеку ладонью, тихо вздыхает, обводя полным энергии взором опустошённую бутылку водки, и неожиданно для самого себя говорит: — Клёвый ты пацан, Кадзуха. А с виду такой тихий. — Конечно, а кто не тихий, когда напьётся? Хотя… Хотя… — Каэдэхара невнятно промычал, потом махнул рукой. — Бля, я, короче, забыл, чё сказать хотел. Пиздец, а в башке-то чё-то крутится, прикинь, типа, я помню, что хотел сказать, только обрывками. — Помнишь, мы говорили о витраже? — вдруг вспомнил Скара и усмехнулся; не дожидаясь ответа, сказал: — Он у меня чёрный, так я подумал. — Ваще чёрный? — Да. — То есть полностью чернушный, да? — Ага. — Ничё, Скара, — подавшись немного вперёд, первокурсник грубо похлопал друга по плечу. — Ничё, разукрасим, не парься. — В каком смысле «разукрасим»? — не понял темноволосый и вопросительно посмотрел. Ответ долго не вылетал из уст Кадзухи и как будто не собирался. Может, повторить вопрос? — Пиздо-о-ос, — мучительно взвыл Каэдэхара и потёр полузакрытые глаза кулаком. — Мне, походу, пора валить спать, иначе отрублюсь прямо здесь, — он поднялся, пошатнулся, и будто бы некрасиво убежал от простенького вопроса. — Комнату-то свою помнишь? — малость обиженно покосился на него Скара. — Она там, — уверенно ткнул пальцем в стену и хихикнул. — Всё, спасибо за балдёжный вечер, завтра точно разукрасим друг другу гипс. А сейчас — сладких снов! — Давай, до завтра. Скаре не понравился игнор ужас как. Возможно, Кадзуха что-то по пьяне перепутал и подумал, что Скара просил разрисовать яркими фломастерами белоснежный гипс? Догадка неправдоподобная, но вдруг это так и есть, учитывая нынешнее состояние Каэдэхары, который перед серьёзным признанием говорил полный бред о том, как бы летали самолёты, если бы у них были стрекозиные крылья. И что-то в слове «разукрасить» действительно волновало второкурсника, какие бы итоги он не подводил. Завтра Скара обязательно нарисует на руке друга корявое изображение мужского полового органа, ибо нечего молвить загадками и в трезвом состоянии, и в алкогольном опьянении. Пусть беловолосому будет стыдно ходить по улице и особенно неудобно появляться на парах с таким незамысловатым «творением» друга, потому что нечего вгонять Скару в минуты неопределённости и дикой умственной нагрузки. Однако он далеко не злился, не ненавидел, и от этого не стал конструировать в своём уме плохой образ Каэдэхары, чего не происходило ранее. Он незаметно для себя перевоплотился, что ли, или же та добрая сторона, по которой он скучал, начала приходить к нему почаще и искать компромисс в ничтожном теле мученика. Слышно, что Кадзуха уже открыл дверь в свою комнату. Хэйдзо кричит, и это отчётливо катилось волной в комнату второкурсника. — Блять, я же говорил тебе не нажираться вот так, ну Кадзуха, мы же договаривались поговорить потом! Прошло от силы два часа, я даже не успел к вам прийти! — Это было та-а-ак охуенно! Между прочим, меня щас даже не мутит, ну, почти, так что можем поговорить. — Господи, дай мне сил… — Ну чё ты сразу нагнетаешь обстановку. Начали за здравие, закончили за упокой. Скара усмехнулся, поджав губы, и подумал: «На этого человека невозможно злиться».