***
«Чудной какой, а вчера-то веселился и всё нормально было», — крутилась эта мысль на протяжении всей лекции в университете, и Каэдэхара увлечённо всматривался в окно. В его глазах читалась мечтательность, а ведь кто не станет мечтать, наблюдая за падающим наземь снегом, который облагораживает ранее дождливую землю своей белизной? Кадзуха надеялся поприветствовать Скару в добром расположении духа, но, видимо, вчерашний вечер никаких результатов не принёс. «Эх, а тебе, Кадзуха, всё бы по щелчку пальцев, да?» — улыбнулся наивной думе и, наконец, обратил внимание на преподавателя, который развлекает студентов интересными историями из своей психотерапевтической деятельности. Послушал пару минут, затем снова задумался, посмотрел на пустую зелёную доску, осмотрел все макушки, впереди находящиеся, и хмыкнул, тихо постукивая пальцами по парте. «Есть одна идея, но… я же ничего не знаю, да и опасно это, боже». Спустя время закралась ещё одна мысль, более гнетущая и мрачная. Он подумал: «Наверное, тот парень не отстанет от него, как и от меня. Нужно будет об этом поговорить». Всё предсказывало беду, что-то щемило в груди, и Кадзуха лишь потом заметил, что его дыхание участилось от переживания, и ребро, болевшее до сих пор, напоминало о несправедливом нападении. — Наконец-то ты пришёл! — мелодичный голос подкрался ближе, когда бóльшая часть студентов разбрелась кто куда; беловолосый едва ли повернул голову. — Я успел заскучать. Как ты? — Всё нормально, спасибо, — случайно вырвалось с хрипотцой и, прокашлявшись, Каэдэхара улыбнулся. — Надеюсь, хороших новостей у тебя полно. — Конечно, вот, дожидался тебя, записывал всё подряд, чтоб не забыть рассказать! Беловолосый подумал, что его одногруппник, Син Цю, пошутил, и уже хотел посмеяться, однако тот вынул из рюкзака тетрадь, в которой до невероятности красивым и размашистым почерком расписаны и даты, и время, и длинные тексты. Кадзуху искренне ждали в этом университете, ждали, когда он придёт в себя, сядет на скамью и вновь почувствует себя простецким студентом. Почему же Скара, отвергая всех до дружбы с Каэдэхарой, настолько глубоко погружался в собственное болото, что ему стало там комфортно вязнуть?***
Юноша-психолог своё слово умеет держать при любых обстоятельствах, и потому он, как и было сказано, вечером пришёл к Скаре в комнату, прихватив с собой ноутбук, мышку, зарядное устройство и набор — кажется, новый — фломастеров. Его ошеломило то, что друг с места не сдвинулся, словно в той же позе валялся на кровати и с тем же хладным выражением на лице. — Сейчас я тут наведу порядок немного, — молвил пришедший, поставив свои вещи на стул и принявшись влажной тряпкой вытирать стол, дурно пахнущий алкоголем. Кадзуха часто, будто случайно, глядел в сторону, где стояла пустая, свободная кровать. Она создавала впечатление неполноценности этой комнаты, она подсказывала всякому зашедшему человеку, что здесь живёт парень, который отгородил от себя абсолютно всех и, скорее всего, по собственной воле. Этой коморке не хватает оптимизма, яркости, жизни, и данная дума навеивала смуту — неудивительно, что Скара часто без настроения. — Я не умею рисовать если что, — вполголоса сказал хозяин комнаты, наблюдая за другом. — Я не говорю рисовать Джоконду, — улыбаясь, ответил первокурсник и, недолго рассуждая, продолжил: — Просто… мы почти одновременно получили травмы, оказались на одном крыле в больнице и смогли видеться. — Ты что, американских фильмов насмотрелся? — посмеиваясь, спросил темноволосый, прикрывая лицо рукавами. — А что, плохая идея, я не пойму? Я думаю, что это хороший повод запечатлеть в ярких образах всё, что мы пережили, — Каэдэхара выкинул тряпку в мусорное ведро и после перенёс рюмки с тарелкой на кухонный стол, поспешил поставить всё принесённое теперь на чистый стол и сесть за него. — Ну что, ты начинаешь. Скара нехотя поднялся, и первокурсник, удобно расположив загипсованную руку на столе, подал разноцветные фломастеры. Его искушало любопытство: к каким цветам темноволосый пристрастится — к тёмным или светлым; какую картину вообразил у себя в уме Скара, и сильно ли она будет отличаться от реальной; придаст ли он этому процессу какую-то особенную значимость и принесёт ли результат удовольствие. Всё это было важно понять, и потому Кадзуха наблюдал за действиями друга так, как бы детский психолог смотрел на ребёнка восьми лет, играющего с неуловимым воображением и креативностью. Алые глаза столь мягко глядели, и так незаметно, что он не волновался быть пойманным, потому что второкурсник всецело отдался делу буквально спустя минуту-вторую, выпускал краткий смешок, иногда ругался. Однако главным было то, что он склонял голову набок, словно оценивая свои нарисованные линии со стороны, подмечая ошибку и тут же стремясь её как-то исправить, он был внимателен к каждой детали — вероятно, так ведут себя художники перед холстом, на котором разбросан неясный эскиз. Кадзуха не мог сдержать восхищения — настолько его приятно удивило поведение Скары в данный момент. — Как-то так, — наконец произнёс темноволосый, усмехнувшись полной картине. На немного сероватом гипсе было изображено два зайчонка. Один из них был слабым, тёмно-серым, пушистым, с большими глазами и опущенными длинными ушами; зверёнок грыз морковку, которая была во много раз больше него. Другой заяц был, судя по размерам, сильнее, выше; он помогал предыдущему держать морковь и был увлечён в помощи нуждающемуся, и уши его были поднятыми, голова повёрнута в сторону, словно зверёк о чём-то волновался или чего-то боялся, опасался; его глаза-бусинки казались вблизи прищурены. — Ты — серый, а я — чёрный, — отложив фломастеры, Скара посмотрел на светящегося от счастья Каэдэхару. — Это очень круто! — на эмоциях сказал, рассматривая рисунок. — Они такие милые! — Конечно, зайцы всегда милые. Я хотел тебя белым так-то нарисовать, но белого фломастера нет. — Серый тоже прикольный. Второкурсника смутил сей прилив оптимизма и похвалы. Ещё сутки назад он молчаливо грозился нарисовать полнейшую чушь, но это могло бы обидеть Кадзуху, да и в университет ему ещё ходить, а опозорить его при всех даже в шутку — плохая мысль. Видимо, Скара всё-таки дорожит отношениями, и дружба для него — не пустой звук. Он начинает забывать о горьком опыте обретения семьи, опять-таки учится быть для кого-то хорошим товарищем. Несчастье сближает, здесь не поспоришь. — Слушай, я хочу у тебя кое-что спросить. Только ответь честно, — попросил беловолосый, и хозяин комнаты уловил перемну в его тоне и плавно опущенные уголки губ, однако взгляд сохранил прежнее удовольствие от увиденного. — Валяй, — смело заявил, будучи абсолютно готовым дать правдивый ответ. — Что тебя тревожит сейчас, вчера, да и вообще? Вопрос загнал Скару в тупик, и он отвёл взгляд в сторону, улыбнувшись. — Ничего. С чего ты взял? — Ты боишься его, рыжего? — он предположил подобное из-за чёрного зайца, который выглядел озабоченным и, верно, пугливым. — А чё мне его бояться? Они играли в игру, где на заданный вопрос правильнее было бы ответить встречным вопросом, однако Скара и это выговаривал как нелепую ложь. Он страшился заглянуть в красные очи, вёл себя как мальчишка, которого, если даст слабину, побьют и наградят всеми непристойными словами. Пытался держать дистанцию от интимных переживаний, и таким образом откровение вновь потерялось во тьме. — Я хочу поговорить начистоту, потому что меня волнует твоё настроение. Я ведь могу помочь тебе, и хочу помочь, — Кадзуха хладом руки вынудил дёрнуться второкурсника, когда аккуратно коснулся его изувеченного запястья с розово-красными, а кое-где и вовсе белыми шрамами. — Он не резал тебе руки, но стал причиной — или одной из причин — попытки покончить с собой. — Я просто жду звонка, поэтому без настроения, — вкратце ответил и самодовольно хмыкнул, обратив внимание на свою руку. — От этого рыжего? — Его зовут Тарталья. — Такое же гондонское имя, как его поведение и характер, — щёки Каэдэхары покраснели от злобы на этого монстра, притворяющегося образованным и гуманным человеком. — Тебе нужно не быть зависимым от него. Что вас так тесно связывает? Расскажи мне обо всём, мы вместе разберёмся, я тебе помогу. — Это всё из-за наркоты, блять, всё из-за ебаной наркоты. — У тебя есть идеи, как порвать со всем этим? — Нет, — тихо молвил. — Тогда как ты можешь выпутаться? Что бы ты сделал, что ты хочешь? — Я хочу… — его слова резко оборвались, и Кадзуха намеревался прочесть хотя бы по взгляду его намерения, однако в немерцающем ночном полотне не распознавалось ровно ничего, кроме решительности. — Я хочу убить его.