***
Когда Кадзуха проснулся, камень с души упал: Хэйдзо мирно спал на своей кровати. Даже во время сна его выражение лица будто кричало: «Ты, Кадзуха, сделал кое-что не так. Может, объяснишься?» И беловолосый бы поставил все точки над «і», он только за, однако в чём именно успел провиниться — не понял. Возможно, парни планировали что-то вчера сделать вместе, а Каэдэхара позабыл об этом? Нет же, точно нет, к тому же большинство идей исходит от Сиканоина и причём спонтанно, планы же — настоящая редкость. Впрочем, Хэйдзо проснётся не скоро, поэтому поговорить удастся стопроцентно не утром. К тому же у Кадзухи дела, и он, дабы не терять прежний настрой, взял себя в руки и позвонил дяде. — Кадзуха, это ты? — голос грубый, однако за ним завсегда кроется тот самый добрый и щедрый на подарки родственник. — Доброе утро, дядь, — улыбнулся самому себе. — Можешь подсобить? Хочу к тебе устроиться, найдётся для меня местечко? — Хо-хо-хо... Выбор небольшой, раз у тебя опыта нет. То есть выбора совсем уж нет, одно место. Могу предложить работу на складе. Потянешь? — Да! — веря в скорое выздоровление, заявил Кадзуха. — В общем, я могу рассчитывать на работу? Прилечу пулей сразу же, когда перелом срастётся. — Какой ещё перелом? Что у тебя случилось? — А... — выкинув сплошную глупость, юноша стал кусать губу, ища оправдание, и не нашёл. — Только родителям не говори, ладно? Дядя был подобен старшему брату, который умел хранить секреты. Однако даже ему он не раскрыл всей правды и увильнул по-своему, успокоив тем, что неудачно упал на руку, когда бегал с другом на стадионе. Вполне правдоподобно прозвучало, поэтому родственник не стал устраивать суровый допрос или поучать уму-разуму. Дядя дал слово беловолосому, что родители ничего не узнают ни о работе, ни о травмированной руке. Договорились, немного разговорились о делах, затем попрощались на тёплом слове. Впереди ещё много пунктов, которые необходимо выполнить, и чем дальше — тем тяжелее. Разговор с каждым нужным человеком должен помочь Кадзухе, ведь лишь так он сможет помочь Скаре. Он воображал неисчисляемое количество сюжетных поворотов, постарался заполнить пробелы, если его мольбы покажутся неубедительными. Отчего-то парень бойко рвётся быть героем, и, наверное, это происходит из-за навязчивого чувства, что знакомство со Скарой — не случайное событие, а необычайно важная и значимая миссия в его жизни. Храбрость и милосердие могут погубить, и беловолосый знал об этом, однако подкосить его отныне ни черта не сможет.***
— Доброе утро, — улыбаясь, молвил Кадзуха проснувшемуся. — Поздно пришёл? — Типа того, — он закрылся телефоном, однако от Каэдэхары так просто не уйти; беловолосый сел на кровать Сиканоина и поджал губы. — Чего? — Что случилось? — Ничего, — откладывая телефон, Хэйдзо серьёзно посмотрел на товарища. — Что ты сегодня будешь делать? — Домашку сделаю, к Скаре схожу. — Понятно. Новый удар сыпался градом на парня-юриста, и он, вновь подавляя в себе обиду, улыбнулся, произнеся: — Хорошо, удачи. Их разговоры утратили ценность, не несли в себе прежней заинтересованности. Между ними словно образовалась непреодолимая пропасть, а Кадзуха её запросто игнорирует, упускает из виду её присутствие. Оба кинули ситуацию на самотёк, потому что, во-первых, Каэдэхара не видит проблемы, а во-вторых, Сиканоин не намерен грязнуть в тёмных водах одиночества. Причём у парней есть друзья, разница лишь в разной степени привязке к ним. Когда беловолосый ушёл в университет, Хэйдзо вновь остался один. Он не ожидал, что способен к ревности, которая сейчас разрушает его, превращая в ходящего страдальца. Возможно, Сиканоин перегибает палку, раз не может свыкнуться с мыслью, что, имея лучшего друга, можно так же крепко дружить с кем-то ещё. Но нет же, Кадзуха приходит в комнату в настолько хорошем настроении, что у него остаётся эмоций делиться чем-нибудь с Хэйдзо. Студент-юрист стал свидетелем перевоплощения Каэдэхары из тихого, часто замкнутого паренька в человека, который обрёл интерес к себе похожему. Скорее всего, это и привлекало беловолосого больше прочего: Скара, похожий чем-то на него, требует много внимания к себе, требует исправления, такого же перевоплощения. «А как же я, Кадзуха?» — вопрос, который останется без ответа, полон безнадёжности. Как можно быть преданным другу, который, не осознавая, в открытую предаёт? Досада обременяет и безжалостно бьёт по самолюбию, и лучше избежать этой казни сейчас, нежели переживать подобные пытки. Однако бежать некуда, можно лишь на секунду запамятовать трагедию несчастливой, украденной Скарой дружбы, и поэтому юноша звонит, прослушивает гудки, а затем говорит: — Аякс! Привет. Давай сегодня встретимся?***
Следующим по плану был Тарталья, который существует будто в парке и нигде более. Встретиться с ним было бы плёвым делом, если бы Скара рассказал, где его комната, — нельзя, узнает, начнёт протестовать, наделает шуму, и вся система пошатнётся, если не рухнет. Изо дня в день, кроме выходных, Кадзуха выискивал рыжую макушку среди прочих в университете, на улице, в общежитие. Где концентрировать внимание максимально — неясно, а кое-где внимательность теряла свою прочность из-за природных условий по типу буйной метели, танцующей вальс, или ледяного порыва ветра, невыносимо сушащего глаза, что они слезятся поневоле. Каэдэхара боялся поздней встречи с рыжим парнем: вдруг опередит, приклеится опять к Скаре — и тогда Кадзуха лишится всех, хоть и небольших, изменений, которые переживает сейчас темноволосый. Это нечестно. Общество, разузнав о деяниях Каэдэхары, словно нарочно прячет поганца-юриста. А может, он тоже всё время сидит в своей комнате да так же тревожится о своей жизни, как Скара? Верилось с трудом. Как бы отчаянно это не прозвучало, но Тарталью поймать не получилось, и Кадзуха вновь доверился своей удаче и судьбе, как в больнице. Он полагался больше на случайности, нежели на свои старания, и не знает, считать ли это за сплошную глупость. Даже если и глупость, то временами очень рабочая. Прихватив флешку, юноша пошёл к так называемому учёному этажа, к аль-Хайтаму. Постучался — открыли, прошёл и удивился пёстрым коврам, которые украшали комнату повсюду: на обоих стенах, на полу. — Это твой первый визит, правда? — надменно спросил и затем объяснился, уловив вопросительный взгляд беловолосого: — Всегда так смотрят, когда впервые сюда приходят. Лингвист сел за рабочий стол и разблокировал ноутбук мудрёным паролем, взял у Каэдэхары флешку и подключил к устройству, параллельно включив принтер. Беловолосый сказал, какой файл нужно распечатать, и аль-Хайтам за пару кликов привёл принтер к печати, а сам, повернувшись к студенту, спросил: — Тут разные слухи ходили, а мои источники хоть и достоверны, но любят внести толику собственных фантазий. Так что с рукой, Кадзуха? Этот человек обладал проницательным взглядом, и по этой причине складывалось впечатление, что если солгать, то задумка обрушится моментально. — Что-что… Сломали. — Гигант мысли, — улыбнулся. — Известно, когда гипс снимут? — Через две недели в больницу, тогда и снимут, наверное. Очередной студент постучал в дверь, и после громкого «заходи» в комнату вошёл некто, кто очень обрадовал своим присутствием хозяина этой комнаты. — Сто лет тебя не видел. Неужели юристов запирают в аудиториях на недели? — смеясь, спросил аль-Хайтам. — Подожди секунду, пареньку печатаю. Знакомый, видимо, раз смог обрадовать лингвиста. И Кадзуха не мог после этого не обернуться и не посмотреть на пришедшего. «Рыжий…» Внутри всё сжалось в комок, просыпался инстинкт выжить и бежать со всех ног. «Спокойно, сейчас он безобиден, всё пройдёт удачно». Вдох-выдох — и тело расслаблялось, но застывшее в воздухе напряжение бросало в спину клинки. — Я не тороплюсь, — вкратце сказал и сел на стул возле кровати, закинув ногу на ногу, и чихнул, прикрыв рукой лицо. — Давно тебе говорил, сними ты эти ковры. — Ради иллюзии домашнего уюта можно потерпеть, — уверяет лингвист и отдаёт кипу бумаг первокурснику. — Бесплатно, прошу. — Теперь ясно, отчего ты бедняк. Твоей добротой по-прежнему можно пользоваться, — навеселе молвит Тарталья, вновь чихая, кидая хозяину комнаты флешку. — Господи, давай быстрее. — Спасибо, до встречи. Кадзуха вышел, вслепую веря в качество хорошей печати, и стал топтаться возле двери в коридоре. Он заметно нервничал. Он не боялся Тартальи, нет — дело скорее в словах, которые придётся ему сказать, и в ответе, который на данный момент кажется непредугаданным. Ему запросто могут отказать, послав на три буквы, а могут и послушать, и даже договориться. Этот шанс нельзя упускать — либо сейчас, либо никогда. Рука тряслась, и юноша при выходе рыжего спрятал её за спину с бумагами, подбежал к обидчику, окликнув: — Эй! Каэдэхара во второй раз встретился с ужасной чистотой голубых глаз, в которых таилась чудовищная жестокость, ненависть и презрение. — А, ты, — он уничтожал малейшие осколки самоуважения своим высокомерием, однако продолжать развлекаться таким способом не собирался, а потому двинулся прочь. — Мне некогда. — Я хочу поговорить, — первокурсник наступал чуть ли не на пятки этому мерзавцу. — Тарталья! Лишь это чудное прозвище вынудило его остановиться, резко изменить своё направление. Рыжий схватил Кадзуху под локоть и поволок второпях к окну в конце коридора; заглянул на секунду ради осторожности в курилку — никого, и опёрся на подоконник поясницей. — Растрепал-таки тебе обо всём. Ему это аукнется. — Нет, послушай, оставь его уже в покое! — он размахивает перед подлой физиономией никчёмными бумажками и едва верит в свой успех. — Ты рано или поздно бы пристал к нему, правильно? — Тебе-то что? — Я хочу заменить его. Только после выписки. До этого момента давай договоримся, что ты его не напрягаешь и он ни о чём не узнает, словно тебе на него плевать. — Думаешь, мне так выгодно? — кинув язвительный смешок, удивился Тарталья. — Разговор окончен. «Боже, что ему ещё нужно? Что придумать, что он, сука, хочет?» — Выгодно, потому что... — беловолосому отчасти боязливо закапывать себя живьём в эту проклятую яму наркоторговли, и его не покидает тяжёлая дума, что, несмотря на всю моральную подготовку к данному разговору, он по-прежнему не готов. — Потому что я буду работать без оплаты и вдвое больше, чем Скара. — Ого. А ты кажешься крепче него, — оценивающе окинув взглядом юношу, ответил Тарталья. — Посвящаю в наши ряды. Главное правило ты уяснил с первой стычки. Медлить никто не будет. Правда, мороки от тебя... Показывать, объяснять и так далее... — Я всё схватываю на лету! — Ты мне уже нравишься! — смеясь, он дружелюбно похлопал Каэдэхару по плечу. — Через неделю в десять вечера в парке.***
На занятиях в университете невозможно было находиться с ясной головой. Мысли далеки от учёбы, и обыденные пары стали как привычка — Кадзуха их посещает, но не уделяет должного внимания. Его не тяготит присутствие для галочки — уж лучше так, чем никак. Все дни кажутся сплошной прописанной историей недалёкого автора, который только вчера научился держать перо в руках и использовать чернила. Когда-нибудь в его истории будет клякса, и этого Кадзуха опасался больше всего, ведь это дурной знак, выброшенная страница. Он делал всё возможное, чтобы Скара чувствовал себя живым, и тот даже начал принимать лекарства, иногда лишь упоминая о Тарталье, который решил так просто кинуть темноволосого. Благо намерения Каэдэхары не известны другу, иначе наступил бы сущий кошмар. Впрочем, кошмар этот всё-таки наступил. Сидя в комнате друга, Кадзуха двигался к цели всё ближе и ближе, словно к краю пропасти, и бутылка алкоголя, которую он держал в здоровой руке, не скрашивала его настроение. «Какой же мрак, блять... Неделя пролетела, завтра в десять... Идти с ним как ни в чём не бывало, базарить, как друзья какие-то, притворяться, что наша связь не так уж и плоха... Пиздец, какой всё же мрак...» — крутилась по кругу подавляющая его волю и мораль мысль. — Чё с тобой? — заволновался Скара, забирая бутыль и делая пару глотков из горла. — Да так… Скоро Новый год, — уклончиво отозвался, тяжело, словно под давлением, улыбаясь. — Поедешь к родителям на праздники? — в тёмных синих глазах читалась ожидаемая тревога. — Нет, — вздохнув, выронил. — У меня здесь работа скоро будет, помнишь? — Помню, поэтому и думаю, что тебе нужно отдохнуть. С тобой что-то не так. Чё случилось? — Скара, — начал он, пока не наткнулся на иную проблему, которую заметил чуть ли не на пороге ещё пару дней назад. Кадзуха ещё успевал отличаться наблюдательностью, и неспроста друг после каждой трапезы отправлялся в уборную, возвращался, продолжал есть, как голодный зверь, и снова уходил. — Ты ведь не пьёшь антидепрессанты, верно? Зачем ты мне врёшь? — Зато я хожу к психологу, выполняю все его рекомендации, — возразил темноволосый, протягивая бутылку другу. — Как ты не понимаешь, что таблетки тебе помогут? Хватит убегать от этой реальности, посмотри на неё так же, как я! — забирая полувыпитую бутылку с белым вином, Каэдэхара отставил её подальше и почти что на противоположный край стола. — Ты можешь быть счастливым. Но вместо этого обманываешь и меня, и себя. Не держи меня за дурака, ты страдаешь ещё и булимией, ты болен, чёрт тебя дери. Возьми себя в руки и помоги мне помочь тебе, — он высказывался тихо, но Скара был готов поспорить, что, если бы не тонкие стены, Кадзуха бы кричал. — Я… — Что тебе мешает, блять, восстановиться? Опять Тарталья? Скара, его нет уже сколько? Достаточно, чтобы расслабиться. Тебе кажется, что ты ему нужен, но на самом деле ты нужен мне! — От тебя ничего скрыть нельзя, — несмотря на всю правду сказанного, парень не поддался грусти. — Да пошёл ты, — поднявшись, прихватил с собой вино и, на ходу выпивая, язвительно сказал напоследок: — Я переезжаю. Жди гостей. — Что… Нет, не нужно, — вскочил Скара, веря в правдоподобность сказанного. — Извини, в этом случае я прислушиваться к твоему мнению не собираюсь. Спокойной ночи! Хлопнув дверью, Кадзухе, к счастью, далеко идти не пришлось. Он дёрнул ручку и, только-только закрыв дверь, собрался рассказать свежую новость Хэйдзо, но сожитель начал первый: — Я переезжаю. Пока Каэдэхара обрабатывал информацию, ввиду алкогольного опьянения не сразу понял, кто это успел сказать: Сиканоин или всё-таки он. Беловолосый не заметил краха их дружбы, и лишь уважительно кивнул, энергично ответив: — Мысли читаешь! Вот всё и разрулили, — парень беззаботно плюхнулся на кровать, поднося бутылку ко рту. — Помнишь, я говорил, что ты не умеешь обижать? — ни с того ни с сего спросил Хэйдзо, и Кадзуха не успел составить логическую цепочку этих слов. — Я ошибался. Ты умело создаёшь раны, которые хуже смертельных. — Так после смертельных же умирают, — беспечность слов наводила страх. — Да, ты прав, — с укоренившейся обидой он согласился, молчаливо скорбя внутри. — Лучше уж умереть, чем терпеть твоё безучастное поведение. Поскольку ты пьян, то вряд ли вспомнишь об этом, но это не мои проблемы. Завтра меня здесь не будет, спокойной ночи.