Витраж расколотой судьбы

Кадзуха каждый раз ходит по острому лезвию, ступая осторожно, дабы не подорвать к себе доверие окончательно, и у него это получается неуклюже, однако Скара будто не видит — или не желает видеть — того, какой же спектакль друг разыгрывает, прячась за занавесом. Сей занавес словно железный и непробиваем, да и кажется, что он разделяет две совершенно разные сцены: на одной, где в зрительном зале сидит Куникудзуши, разыгрываются крики, поводы для ссор, разногласия, дикий плач, изнеможение — и всё это успешно демонстрирует Каэдэхара; другая сцена куда хуже первой, поскольку там ругань, ненависть, призрение, малейший луч веры, — и вновь в главной роли несчастный первокурсник. К счастью или к сожалению, темноволосый без понятия, что соседний зрительный зал наполнен Фатуи и что Кадзуха играет ушедшего в отставку товарища-закладчика. До чего горячо желание Скары заглянуть за кулисы и понять, что же делает его друг, когда убегает после отыгрыша очередной сцены. Думается ему, что Кадзуха отдыхает. А на самом деле пляшет перед другой публикой, кланяется, пытаясь ей угодить, да так, чтобы она аплодировала стоя и хвалила одним лишь словом — «верю!». Трудно быть в одном месте трогательным, нездоровым и эмоциональным, а в другом — грубым, податливым и преданным. В этом и заключается кризис Кадзухи, он лишился самого драгоценного — настоящего себя. Боясь, что его живьём закопают агенты, парень не заметил, как собственноручно взялся за лопату, чтобы вырыть яму как можно глубже. И Скара сего беспредела не видит, он напрочь ослеп, потерял всякий смысл пытать вопросами, ибо интуиция непристойно шептала о вранье друга, что его слова переиграны не один раз и что сценарий одинаков и запущен. По этой причине второкурсник поверил в первую очередь не душераздирающим речам, а увиденным порезам. Толку-то? Куникудзуши не знает, что с этим делать и как таковое вообще могло произойти. В голове не укладывалось: неужели работа у родственника и учёба может давить на человека с такой мощью, что бедолага отыщет спасение в дурацком ноже? Может. Однако почему Кадзуха, который сиял от любви к жизни, из-за этого вдруг померк? Либо Скара упустил нечто важное, что могло бы предотвратить катастрофу, либо от него, как и от друга, ровным счётом ничего не зависело. «Ну и как мне с ним разговаривать? Издалека, что ли, мало-помалу приводить к сути? — голова разболелась от метели вопросов, с которыми второкурсник никогда не сталкивался и решения которых прежде не искал. — Пустая трата времени! Сколько бы я ни пытался, всегда получаю один ответ. Ходить вокруг да около бесполезно. Кадзуха, Кадзуха, — он озадаченно пробежал взглядом по пустой комнате, боясь ненароком зацепиться за лежащий на полу нож, — что же ты наделал, дурак…» Скара безучастно посмотрел на окно, за которым красовалась весенняя пора, вот только радости это не приносило. Никакое палящее солнце и никакие распустившиеся цветы не скроют преступления Кадзухи, совершённого против себя. Его уход оправдывается нехотением говорить, и Куникудзуши это понимает. Студент-юрист хмурится, вспоминая, как изувечено запястье друга тремя ровными алыми линиями. Он словно конструирует в воображении это зрелище, отчего-то детальная картина порезов вызывала смешанные со страхом сомнения. Раны были не очень глубокими, из них немного сочилась светло-красная кровь, да и в целом результат не похож на импульсивное действие. Но на ноже были следы именно засохшей крови, никак не свежей, и Скара предположил, что на другой руке имеются тоже раны, только давние. Каким предметом он мог навредить себе утром, если второкурсник точно видел, как сосед спит, а потом уходит в душ? «Возможно, прихватил с собой что-нибудь…» Предположения ничего не изменят. Куникудзуши разблокировал телефон, чтобы проследить за деяниями Фатуи. После своего дня рождения он не рассказал Кадзухе о требовании Тартальи вернуть сим-карту, втихомолку изредка посещал чаты будто бы по привычке. А сегодня его аккаунт требует повторный ввод данных. Юноша ввёл всё необходимое, виновником делая ежемесячное обновление приложения, которое в какие-то моменты не запоминает ни имя, ни пароль пользователя. Однако высветившееся окно «пароль неверный» винило кого-то другого. Внёс пароль повторно, проверяя каждую буковку да циферку, перечитывая и не сомневаясь в правильности напечатанного. И всё равно неверно. Уйма неприятных сюрпризов сулила испорченное настроение на целый день, и Скара откинул телефон, насмехаясь: «Думает, у него руки развязались после этого… Да уж, Тарталья, выпускай своих беззубых шавок, пусть попробуют перехватить меня». Перед самим собой Куникудзуши предстаёт непобедимым, бесстрашным и доблестным, и вводит себя в тёмную коробку обмана. У парня затряслись руки, и он обнял себя за плечи, возобновил резкую ходьбу вперёд-назад, спустя полминуты не выдержал и начал кусать ногти. Ему невыносимо страшно заглядывать в будущее, например, завтра иль послезавтра — вновь ведомо, что будет потом, и одновременно заблуждение. Скаре конец, Фатуи не уступят, они любители погонь, они фанаты причинять боль и портить жизнь тем, кто и так находится за бортом их богатого океанского лайнера. А ведь во время выздоровления хранилась вера в спокойную, размеренную жизнь. Невозможно таковое испытывать человеку, покинувшему ряды, покой и счастье строго запрещены, потому что это ведёт к утрате мотивации работать в криминальном мире. — Хочешь меня убить, — юноша хватается за голову, неожиданно для себя смеясь. — Ты старательно шёл к своей давней мечте уничтожить меня, расправиться так, как ты любишь. Я не отделаюсь ножевым ранением, правда? По-моему, тебе до жути нравится обезглавливание, или я ошибаюсь? И знаешь же, что у меня нет ни одного шанса тебе противостоять, — ему больно в груди от переживаний, и крики, направленные в пустоту, отчасти спасают, молча принимая на себя все удары, которые должны были прилететь в лицо Тарталье. — Сука, какая же ты сука! Последний толчок — и Скара погружается в подавленное состояние, от которого отрекался более месяца с помощью антидепрессантов, психиатра и психолога. Всё насмарку, все старания стёрты ластиком, и никакое самовнушение не способно оборвать чувство подходящей опасности. Куникудзуши впервые за долгое время вкусил лакомый кусок беспечной жизни, впервые испытал себя частью всего мира, и взлом социальной сети напомнил ему о том, что бывшие участники Фатуи не могут существовать без страха, колесить по району и забыть о возмездии. Таковы порядки криминального мира, где всякий оступившийся — предатель, заслуживающий чудовищную смерть. Путь исправления, несмотря на свою краткость, поменял отношение Скары к жизни, и это видно. Если раньше он был готов умереть и почти столкнулся с гибелью, стоя перед Тартальей, держащим нож за спиной, то теперь второкурсник против прощаться с миром, который оказался добр и открыт ему. Он вышел из ржавой клетки Фатуи разбитым, сломленным, агрессивным, закрытым, подозрительным и до сих внеплановых перемен старался держать баланс, следить за собой. Отныне снова нет смысла баловать себя осколками радостного существования, и нужно что-то срочно предпринять. Парень достал чемодан из шкафа и разом с вешалками кинул несколько вещей, пока не понял, что деваться ему взаправду некуда. Куда ехать? Мать выгонит из дома, гостиница и съёмная квартира непрактичны, а главная проблема по итогу касалась сбережений, заработанных во время работы закладчиком, и социальной помощи от государства по причине потери кормильца в семье. Скару отыщут, за ним всё время следят, о его местоположении небось знает каждый агент Фатуи и ждёт приказа от Тартальи или другого «старшего брата» или «старшей сестры». Он разъярённо пнул чемодан, дверцу шкафа, поднял и кинул стул. Выхода нет. Витраж, чьи яркие цвета боролись с чёрным, в этот роковой день помрачнел, и истошный вопль человека, который против несправедливости по отношению к себе и к своей жизни, силой голоса разбил едва склеенные осколки, повторно терзая их ломаными линиями. Его нервы натянуты как струны и тело напряжено, и нет более варианта, кроме как встретиться с Тартальей и уговорить оставить в покое. Настал час унижений, финального рывка, и Скара второпях запамятовал о чувстве собственного достоинства, однако опыт, полученный за месяц, не отобрал у него человечности. Спуск по ступеням, неуверенный стук в дверь, и её отворяет рыжий юноша, ухмыляясь, словно предугадывая приход второкурсника, во взгляде которого читается мрак. — О, хочешь к нам присоединиться, Скара? — он осмеивает положение пришедшего и, к удивлению, противится приглашать в комнату для тихой болтовни. — Я всё видел, я о взломе. Скажи честно, хотя бы постарайся подобрать слова, близкие к истине. Я тебе не нужен, правда? Моя жизнь тебя, наших «братьев» и «сестёр» больше не интересует, да? — ему страшен ответ, и он сдерживает слёзы, которые вот-вот градом покатятся по щекам. — Она настолько нас не интересует, что нам известно твоё будущее, Скара. Одни хорошие парни, — кашлянув в кулак и выглянув ненадолго в коридор, шёпотом сказал: — Ну, наши агенты в предвкушении, ведь я им такие истории о тебе рассказал, что им не терпится с тобой познакомиться. А теперь проваливай отсюда. Куникудзуши бессильно упал на колени перед Тартальей и слёзно обронил, не имея повода держать себя в руках: — Оставь меня в покое, ты же знаешь, я никому не расскажу. Умоляю, — в горле пересохло от жалкого зрелища, однако темноволосый не знал, как облегчить свою участь, кроме сохранённого аккаунта с чатами Фатуи, и на коленях подползает ближе к ногам четверокурсника, рукой цепляясь за дверной косяк. — Тебе ничего не стоит найти замену и работать в своём ритме. Я прошу тебя! — Думаешь, твоё тёплое местечко пустует? Нет, дружище, отыскался работник, превосходящий тебя в сотню раз! Советую ждать «братьев», они по тебе сильно соскучились. Голубые очи столь холодны, что этому человеку отнюдь не известно о сострадании и о его хотя бы крошечном проявлении. И Скара тонул в этом взгляде, который пугал, отбирал мечту, смотрел свысока и довольствовался своим положением в Фатуи. — Я никому не расскажу, хочешь, поклянусь? Хочешь? Я изменился, Тарталья, люди меняются, как ты этого не понимаешь? — глас с каждым словом утихал, но ему важно было достучаться и пробить толстую корку льда, который обжигает больнее огня. — Аякс, нам пора выходить, ты долго разглагольствовать собираешься? Скара окаменел, опустив руку. С Тартальей раньше никто не жил: «работа» не позволяла, а теперь всё круто изменилось. Наверное, сожитель тоже из Фатуи, раз рыжий решил разделить комнату с кем-то. И этим «кем-то» оказался Хэйдзо, пересекаясь со стеклянным взором второкурсника. — Ого, это у вас игры такие? — косясь на Тарталью, спросил Сиканоин. — Из всего размыто сказанного я подумал, что на работёнку к нам вернуться хочет, — сквозь смех ответил «старший брат», давая выйти в коридор сожителю, который кинул незначительный взгляд на стоящего на коленях Скару. — Не трать на это наше время, — тотчас высказался довольно резко первокурсник. — Не обижайся, Скара, но свою работу ты реально выполнял херово, после тебя только бардак и убытки… Не мне тебе это объяснять. Чао, на улице подожду, — помахал Тарталье и двинулся прочь. — Я же говорил, превосходит тебя в сотню раз, — улыбка расплылась на лице четверокурсника, и он, не попрощавшись, не договорившись, не войдя в положение и даже его не приняв, закрыл перед носом Скары дверь. Карточный дом рушится с такой же скоростью, как здоровое состояние Куникудзуши, который словно оглушённый сидит неподвижно в пустом коридоре и шмыгает носом, опустив голову. Ему вспоминается, что в данной позе казнят предателей, которые обязаны каяться перед судьями криминального мира, перед собственными боссами или же перед «старшими братьями и «старшими сёстрами». Он поднялся, не чувствуя ног, и опёрся плечом о стену, роняя слёзы. Ему не хочется ни идти, ни сидеть, ни стоять — раствориться здесь и сейчас, без боли, без горечи, без воспоминаний, быть всего лишь пылью и не иметь связей ни с кем и ни с чем. Скара не претендует переродиться в ослепительную звезду — хочется попросту исчезнуть, превратиться в ничто, без души и без тела. «Всё кончено…»

***

Кадзуха вернулся в общежитие ближе к вечеру и увидел друга в таком состоянии, которого попросту не могло быть. Теперь он чувствует себя виноватым. «Всё из-за меня, бля…» — подумал, беря во внимания опрокинутый на пол стул то ли по случайности, то ли по причине глубокой обиды друга. — Куникудзуши, извини, я… — Сколько раз тебе повторять? Всегда закрывай дверь на замок! — он лежит на боку, уставившись лицом к стенке, и по тону был сильно огорчён. — Сейчас, извини, — за секунду повернул замок вправо на два оборота, затем бесшумно подошёл к своей кровати и сел. — Прости, я не хотел тебя расстраивать и обижать, само как-то вырвалось, — смотрит исподлобья, стыдится, ища более подходящие слова. — Меня сегодня взломали, — данная новость из его уст прозвучала так, как будто он тоскует по умершему родственнику. — Знаешь, что это значит? — Значит, Фатуи от тебя ничего не нужно? — безрадостно задал вопрос. — Больше ничего… Что ты спросил, повтори? — поднявшись, Скара сел и повернулся к другу, не скрывая покрасневших от рыданий глаз и безобразно растрёпанных во все стороны волос. — Ну, Фатуи после взлома ты неинтересен, правильно? Они не станут тебя беспокоить. — Я тебе никогда не говорил о переписках с ними… Какая ты сука, ты с ними заодно… Не может быть! — поднявшись, юноша прикрыл рот рукой, пряча издевательскую улыбку над самим собой. — Давай, Кадзуха, бери нож в руки, расправься со мной по приказу нашего «старшего братца», ну же! Такой тихоня, а уже кого-то зарезал. Конечно, вы же, агенты, твари неприметные, вас хуй раскусишь! Актёр, какой же ты блядский актёр! — за долю секунды в его голове сложился паззл, и он выложил всю подноготную. — Я хотел помочь тебе, хотел, чтобы ты выздоровел и жил полноценной жизнью. Я пляшу под его дудку, заменяя тебя, но всё должно было не так произойти, Куникудзуши! — вскакивая с места, Каэдэхара размахивает руками, чтобы направить мысли друга в правильное русло. — Я не думал, что это повлечёт столько бед. Блять, я, когда вступил, охуел с их организованности, охуел с их иерархии, и я в душе не ебу, как с ними справляться! — Никак, Кадзуха, какой же ты долбоёб, я говорил тебе не лезть ко мне ещё давно! Герой, сука. Какой нахуй великий подвиг, пойти прятать закладки! — о неразглашении громких и провокационных терминов отменно помнил, поэтому сбавлял моментами тон, дабы соседи не особо увлекались их ссорой. — Я не верю, что ты сам додумался вступить. Пиздец, Кадзуха, я тебе не верю! Он надавил на тебя, он тобой воспользовался, чтобы потом расправиться со мной окончательно! Я не вернусь в то время, когда мне было хуёво, ты понял? — Я знаю, знаю, Куникудзуши, мы вместе всё исправим, у меня есть пара идей! — Ха-ха, пара идей. Против твоей пары идей у него послушное стадо, которое по свисту меня зароет! Как тебе такая идея? Я не буду это терпеть, этот урод вернул меня к действительности и не собирается останавливаться. Меня это заебало! — тёмные очи Скары налились невероятной силы гневом, который несравним ни с одним всемогущим богом, способным на жестокость, и это чувство остро передавалось через манеру общения. — Что ты делаешь? — Кадзуху охватил неподконтрольный ужас. — У него не выйдет налюбоваться моими страданиями, он за всё ответит, и только попробуй сунуться или подойти ближе, — подбежав к кухонному столу, юноша взял в руки первый попавшийся нож и собрался открыть дверь, предварительно шустро расправившись с замком. — Эй, эй, нет, бля, остынь. Эй! — с таковой решимостью нельзя шутить, и первокурсник мигом сократил дистанцию, пока его не остановило остриё, почти коснувшееся плеча. — Ненавижу тебя, его и всю вашу ёбаную «семейку». Я убью его, убью! — он, испугавшись, опустил руку с оружием, ослабил хватку, и нож звонко упал на пол; парень, закрыв лицо ладонями, сполз, скользя по двери, громко плача, с тихим воем, с животным страхом. Невмоготу созерцать горе Скары, это болезненно отражается на свидетелях, и Кадзуха падает на колени, не замечая своих слёз, обнимает друга за плечи и едва выговаривает слова: — Я не хотел, правда не хотел, прости, я всё исправлю, я с ним поговорю, мы всё решим. — Не нужно было за меня заступаться, не нужно было мне на что-то надеяться! — Обещаю тебе, всё наладится. — Я не верю, Кадзуха, это конец! С этого дня даже дневные прогулки с компанией небезопасны, и кто знает, с каким рвением и с какими обновлёнными правилами поимки Тарталья прикажет покончить с бывшим участником раз и навсегда. Куникудзуши вёл себя осторожно, порой забывая о Фатуи и утверждая, что они чудом пренебрегли его существованием, сосредоточились на работе и выполнении важных поручений. И скоро им дадут полную свободу действий, просвистев в знак о том, что Скару позволено устранить любыми изощрёнными методами. Аккаунт был его единственным спасением, являлся доказательством о функционировании активной наркоторговли, выступал как гарантия безопасности: он помалкивает о закрытых чатах, а взамен живёт как все обычные люди. Глупо, наивно, безрассудно. — Мы справимся, поверь мне в последний раз! Справимся, — Каэдэхара сам перестал принимать сие за истину, и его тон транслировал сомнение. Чувство вины охватило их обоих, связало, да так, что они сидели, уцепившись друг за друга. Если павшие ангелы и горюют по небесам, лишившись великолепия и величия белоснежных крыльев, то они горько страдают, разбиваясь всецело об острые камни тоски. Скара, единожды коснувшись рукою облаков, по воле могущественного владыки утратил густое оперение, падая со скоростью света обратно на землю. Кадзуха, доселе будучи парнем, неспособным распространять зло и действовать против добра, примкнул к тьме, которая наградила его белые крылья насыщенным, жутким чёрным окрасом, затмив всю светлость его натуры, и, даровав шанс взлететь, тотчас выкинула вниз. Их сокрушительное падение, их несчастье и бремя — причина треснувших витражей, которые при малейшем постороннем давлении навеки и безвозвратно расколются на части, разбивая обе судьбы вдрызг.