***
Пока темноволосый парень брёл по изученной дороге, рассуждал, как наилучше попросить выручить или прикрыть. Сказать прямо, использовав заезженную фразу типа «Я ввязался в дурную компанию, где мутят наркотики»? Вдруг Аратаки не из тех, кто примет это признание сдержанно? А остаться хотелось бы со всеми зубами и костями. Внутренний голос говорит и о правде поведать, и красиво солгать — только как можно выкрутиться? Тело дрожит от волнения, и Скара как на пружине, но что-нибудь придумает. — Итто! — ребята из банды разбрелись по небольшим группам, и это позволило второкурснику шустро маневрировать и никого случайно не зацепить. — Итто, это срочно! — кажется, гам вокруг куда громче одного юношеского голоса, который напрашивается на внимание. — Йо, привет. Что такое? — появившись словно из ниоткуда, высокий глава Аратаки, оперевшись на стену спиной, в хорошем расположении духа ждал ответа. — Я… Не знаю, как тебе, бля, сказать нормально. Короче, Итто, надо об этом перетереть в месте без лишних ушей. — Чё ты уже натворил, а-а? — он рассердился как отец, но шутовства у этого человека не отнять — злоба едва граничит с весельем, которое по обыкновению является неотъемлемой частью его жизни. — Ладно, отойдём во-от туда, — ни показал, ни объяснил, зато отвёл. Поблизости площадки для скейтбордистов находилось решётчатое ограждение, невысокое, ненадёжное, для красоты как будто либо для иллюзии порядка — естественно, люди с адреналином и с поводом и без готовы на раз-два перелезть через сию преграду. Здесь парни и остановились, изолировавшись от участников банды. — Если удумал пранкануть, то не надейся, что после я не отвечу таким же приёмчиком, — предупредил заранее Итто и скрестил руки на груди. — Всё очень, блять, серьёзно, Итто… Мне очень нужна твоя помощь, мне грозит опасность, — парень жалко заглянул в глаза Аратаки, выискивая хоть крупицу сожаления и понимания без подробностей, которые не хотелось бы предоставлять. — Тебя кто-то преследует? — Да, да, это… Знаешь, я отвратительно себя чувствую сейчас. Я шёл с каким-то планом, хотел тебя обмануть, чтобы ты точно мне помог. Но я не хочу тебе врать и переворачивать факты, — даже глас противится изъявлять истину, которую никому нельзя слышать, кроме осведомлённых. — Выдохни, брат, — подошёл ближе и приобнял за плечо, с сочувствием созерцая состояние юного парня, который, похоже, правда борется с самим собой. — Помнишь, что я сказал? Что бы ни случилось, я и мои ребята тебе помогут. Не в этом ли прелесть огромного сообщества — выручать своих людей? — Я боюсь быть отвергнутым тобой щас, Итто, — проскулил Скара. — Я совершал непростительные поступки и по сей день расплачиваюсь. — Я вижу, как тебе трудно. Ты ранимый и добрый мальчишка, поэтому разрешил тебе стать частью банды. Если ты когда-то был ужасен, то теперь нет, я в этом ни капли не сомневаюсь. — Моё исправление ещё в процессе, но к прошлой жизни я не вернусь. Пожалуйста, Итто, помоги мне оборвать навсегда связь с людьми, которые хотят меня убить. Да, да, ты щас ляпнешь что-то типа «А полиция для чего?», «Ты что, кого-то убил?», «Куки пригласила в банду преступника?». Блять, Итто, и ты не промахнёшься хотя бы в одном вопросе! — второкурсник вдруг оборвал тактильный контакт и сорвался с цепи как пёс с пеной у рта и дичайшей болью, которая сразила его не физически, а морально; он отошёл и повернулся к Аратаки спиной, чтобы тот не видел слёз. — Я был преступником, прятал наркотики. Вот какой я добрый! — Ты-ы… завязал с этим? — полушёпотом спросил глава. — Да. Но меня преследуют, мне угрожают, они буквально планируют моё убийство. Будь я прежним, не побоялся бы убить. Блять, Итто, я без понятия, что мне делать, — его ноги подкашивались, и он присел на корточки, ухватился за свои волосы, чуть ли их не вырывая. — Всё было прекрасно, я наконец-то полюбил свою жизнь, а эти суки всё портят! Я начинаю ненавидеть себя сильнее, и умереть, спрыгнув с крыши, кажется привлекательнее их пыток! Куникудзуши в полувое-полуплаче был неконтролируемым, и Аратаки не знакомы подобные ситуации, но оказать помощь всё же попытался — неприятно молчаливо наблюдать, как человек, признавшись в своих грехах и оголивши душу, терзает себя. Этой сценой продемонстрирована настоящая ненависть Куникудзуши к самому себе. Четверокурсник опустился подле плачущего и утешающе погладил по спине. — Зачем ты так о себе говоришь? — оставшись без ответа и слыша лишь усиливающийся плач и вой, Итто напрягся, схватил товарища за запястья, чтобы тот не рвал и так короткие волосы; тот вырывается, бессвязно что-то кричит, касается земли коленями, извивается — истерика. — Куникудзуши, ты слышишь меня? Я помогу тебе, только скажи, что делать. В рамках разумного только, господи, — едва удерживает студента, а тот всё равно не успокаивается, кричит как не в себя, и некоторые из банды, услыхав крики, которые никого не оставят равнодушным, прибежали, столпились, переговариваются с главой. — «Скорую помощь», может? — Здесь как будто кого-то убивают. Что случилось? — Звоните медикам, у него срыв, нам его не успокоить, — обратился к группе Итто, сдерживая Куникудзуши за талию — для надёжности, чтобы не убежал. — Я не хочу! Отпусти меня! Блять, почему мне опять мешают умереть? Я вас всех ненавижу, вы такие же, как они, бережёте меня для своих кровавых утех. Я не хочу мучиться, я хочу со всем покончить!***
Чтобы не быть жертвой садиста, нужно самому стать садистом. Психология садистов в этом и заключается: я не жертва — я преступник. Подобное мышление помогает выжить в нечеловеческих, зверских условиях, где борьба и авторитет — то, что закрепит за человеком престижное место или как минимум оставит в живых. Показать себя сильным, могущественным, недоступным и своевольным — важнее всего, если закладчику иль агенту хочется более-менее справедливого отношения к себе как к личности, работающей на Фатуи. Поэтому Кадзуха приспосабливается. В нём пробудились иные черты характера, дремавшие в глубине его запретной натуры, которой с рождения не был от слова совсем. В роли агента он груб, жесток, свободен в выражениях и представляется юношей, сломить которого невозможно из-за внутреннего стержня. Странника воспитал «старший брат» Тарталья, он и родитель, и друг, и единомышленник, и все его поведенческие привычки были переданы благополучно Каэдэхаре, возможному будущему преемнику. Другая, тёмная сторона беловолосого парня — это своего рода металлическое оружие, выкованное Тартальей, и он намерен этим пользоваться ради «семьи». Рыжий четверокурсник ковал фразами, поручениями и угрозами — и что в итоге? Лезвие «творения» режет потенциальных врагов Фатуи, разом и душу Кадзухи. Естественно, он по-старой закалке против и «братца», и насилия, однако это по ту сторону жизни, это его выбор дневной сущности, которая блуждает меж одногруппников, друзей и преподавателей. Под покровом ночи он волен идти не против Тартальи — против общественного порядка и закона, с высокой колокольни плюнув на самое ценное, что есть у государства, — конституцию. Поручение для Странника ужесточилось в сотню раз, потому что сегодня ему предстоит пригрозить человеку физически. — Понятно? — переспросил «старший брат», и все взоры агентов устремились на новенького первокурсника, который в ответ преспокойно кивнул. — Не перестарайся, только напугай, руку сломай, палец — как угодно, лишь бы очухался, послушался и вышел «работать». — Я всё понял, — ответил Кадзуха. — Хотя подожди… Нет, я не отправлю тебя одного. Мне кажется, ты пока неопытен и едва контролируешь свои удары да нападки. Кто из вас ещё без задания? — обратился Тарталья к остальным агентам, и руки подняли Сова и Гепард. — Отлично! Гепард, присмотри за нашим мальчиком, к тому же ты знаком со своим предыдущим «клиентом» и знаешь его укромные места. — Принято, — без задержки ответил юноша по имени Гепард. — Идите, развлекайтесь, но, Странник, не заигрывайся. Обходя стороной Дилюка, Каэдэхаре показалось, что он проследил за ним тяжёлым сострадающим взором. Был бы выбор, беловолосый бы избрал себе Сову по нескольким ясным поводам: знакомы, общаются, имеют договорённости, да и смекалка рыжего студента-психолога пригодилась бы, уж явно он не дал бы в обиду человека, который ослушался Фатуи. Судя по отношениям Гепарда и Тартальи, первый преуспел заслужить доверие и, наверное, славу средь других агентов, потому как он даёт «старшему брату» отчёт моментально, не оспаривает приказы и строго и ответственно относится к выполнению заданий. Так показалось Кадзухе, который не обменялся с ним доселе ни словцом. — Я отведу тебя к нему, — наконец-то заговорил с первокурсником Гепард, скрывавший свой истинный лик, как и все другие, под маской агента. — Этот парень настолько предсказуем, что не меняет место? — Да, другого и нельзя ожидать. Он довольно прост в своём поведении и манерах, стратегию не меняет, потому что не знает о нас, которые за ним следят. — А… Что он сделал? — Половину закладок присваивает себе и, по всей видимости, перепродаёт. Работает якобы на себя. «Семья» никогда не должна переживать убытки. — Твоя правда…***
— Видишь его? Возле деревца стоит. — Да, — оба после взглядами упёрлись в «брата», скрывавшегося в полутьме-полусвете, и Кадзуха, поняв, что помощи ждать стоит точно не от Гепарда, скомканно молвил: — Ну, я пошёл. — Зайди со стороны. Я присмотрю. В случае чего гони в тупик, там приструним. Сама идея угрозы жизни была безрассудной и немыслимой для Каэдэхары, однако за ним и «клиентом» следят, от него ожидают смелых действий, а Тарталье важен точный результат без прикрас. Выхода нет, придётся подкрадываться, поправляя попутно маску агента на лице, дабы хотя бы как-то отстранить себя от скорой ситуации и оправдать себя фразой «Это не я, это был другой». Странник прислушался к совету и зашёл со стороны, стоит да глядит, обнимая столб, на чудака, который, кажись, чересчур уж долго рассматривает пакетики с наркотическим веществом в руках, подносит ближе к лицу и словно хочет выявить то ли изъян, брак, то ли различить средь белоснежного порошка горошину случайно упакованного золота. — Молодой и уважаемый, ты отлыниваешь от «работы»? — выйдя из-за дерева, начал агент, вальяжной походкой приближаясь к бедолаге. — Поверь мне, я не хочу причинить вреда, но ты непослушный, и я пытаюсь словами донести до тебя важность твоего активного участия в «семье». — Ты агент? Наслышан от «старшего братика». Я «работаю», вот! — показал наркотики, да с такой опаской и осторожностью, будто Кадзуха их сейчас украдёт. — Ты держишь меня за идиота? — из уст вырвался властный смешок — терпеть не может, когда его обманывают, и сегодня не тот день, чтобы проверять терпеливость. — Я не собираюсь тебя учить, ты так жалок. Только посмотри на себя! — он как хищник кружит вокруг «брата», вырисовывая невидимый круг-клетку, откуда выбраться невозможно. — Я презираю таких, как ты. Ты вступил в «семью» осознанно, будь примером для подражания, стань идеалом! Что ты делаешь? Пф, сука, ты воруешь наш же товар, прячешься здесь и думаешь, что никто не заметит. — Я не ворую, чё ты вообще городишь? — Слушай сюда, — Странник мёртвой хваткой сжал горло юноши, равного с ним по росту, и прижал к столбу дерева, грубо и с яростью шипя: — Через минуту я тебя задушу как тупого щенка, или через минуту ты идёшь по назначенным точкам прятать товар. Каэдэхара сжал шею «брата» сильнее, при этом особо не чувствуя напряжения от применённой силы, направленной на это действие, — полный контроль над ситуацией и чужой жизнью. Когда закладчик стал пинаться ногами и протягивать руки, первокурсник вынул из кармана складной нож, непринуждённым взмахом кисти оголил лезвие и коснулся им щеки жертвы. — Не советую рыпаться, я ведь не шучу. Зря тратишь время, у тебя осталось сорок секунд. — Я буду прятать… прям щас, — с хрипотцой, задыхаясь от нехватки воздуха произнёс, и сразу же студент-психолог отпустил. — Славно, — спрятал холодное оружие обратно в карман и взял руку «брата», чтобы посмотреть на количество имеющихся пакетиков. — Три? Чтобы все были доставлены куда положено, лично проверю. Кстати, чуть не забыл, — резким движением надавил на палец к тыльной стороне ладони — хруст, краткий крик, тихий скулёж. — Привет от Тартальи. В следующий раз будь аккуратнее и не ломай пальцы, — на прощание похлопал по спине сгорбленного парня и поплёлся как ни в чём не бывало своей дорогой. Будет ли Кадзуха об этом жалеть? Возможно, но только не сейчас, когда действовал в моменте и жил в сим моменте. Он насладился собой: будучи слабым в противостоянии с Тартальей, он всемогущий средь простаков. Он способен сеять хаос, он способен нарушать мирное существование себе подобных, он способен остро излагать свои мысли и донести правду, которую можно навязать беспомощным, — он образцовый. Таким Странник становится с каждым выходом на «работу». Грань морали стёрта, однако днём вырисовывается снова. Каэдэхара — идеальный кандидат для должности «старшего брата», потому что он не будет зависеть от приказов свыше, он из раба, слуги и дворецкого перевоплотится в повелителя, в главнокомандующего собственной армией, в бога, в которого будет верить каждый в Фатуи и страшиться кары. И всё же безумно приятно, когда люди, ненавидя и боясь, покорно слушаются — в этом и есть очарование власти.