The most remarkable thing about you standing in the doorway is that it’s you

Леви редко обсуждает свой родной город или детство. В большинстве интервью он отшучивается и не отвечает на личные вопросы. В самом культовом – метко названном номере "Rolling Stone" за 98-ый год «Когда прорывается дамба Леви» – он становится чуть более откровенным. По его же словам, его история ничем особым не отличается от тысячи других ребят – неполная семья, проблемы с наркотиками, "трейлерная крыса", как и одноименный трек с его первого альбома. Но теперь, сидя напротив меня, в разгар худшего писательского кризиса в своей карьере, он признается: - Я боюсь, что больше никогда не напишу ни одной песни. - Оу? - Ага, - он протягивает руку и прижимает ладонь к окну звукозаписывающей кабины. На его лице отражается поразительная тоска. Внезапно я чувствую себя вуайеристом. Эдди говорит мне: - Может быть, я это заслужил. Не знаю. Иногда я задаюсь вопросом, наказывают ли меня. - Наказывают? - «Chrissy’s Song», – отвечает он. - Люди постоянно спрашивают меня, о чем она в действительности. Как будто того, что на поверхности, им недостаточно. Девушка в беде, девушка, нуждающаяся в помощи, но не получающая ее. В итоге судьба подарила ей меня, и иногда я задаюсь вопросом, наказан ли я за то, что подвел ее. Я не.. я не говорю об этом обычно. О ней и той ночи. И не просто так. Ты знаешь, что есть целый город, который думает, что именно я убил ее. Хочешь услышать историю о привидениях? — Отрывок из ««Когда страдание начинает цвести, подожги его», Fader, март 2001 г. Самым ярким воспоминанием Стива о своем отце было следующее: он читал газету за обеденным столом, спрашивал его о том, как прошел день, а затем не слушал ответа. А ему было всего десять, и даже тогда какая-то его часть осознавала, что человек перед ним, его отец, но он при этом был ему совсем чужим. Как и со многими другими вещами, пока он не подрос, у него не было достаточно слов, чтобы сформулировать, как назвать это чувство, но это была своего рода печаль, которая сосала под ложечкой, одиночество, которого не должен знать ни один десятилетний ребенок. Самым ярким воспоминанием Стива о Хоппере было следующее: семнадцатилетний Стив, избитый в мясо, на диване Джойс Байерс, Хоппер прижал к его носу пластырь-бабочку и спросил: - Парень, ты уверен, что не дашь мне отвезти тебя в больницу? — и Стив покачал головой, хотя от этого ему хотелось блевать и плакать одновременно. - Я в порядке, - ответил он мужчине. Хоппер скептически изогнул бровь и сказал: - А я королева Англии. С другой стороны дивана, где лежал Стив, маленькая девочка с темными глазами и суперспособностями прислонилась к его боку и хихикнула. Хоппер продолжил: - Если я не могу отвезти тебя в больницу и ты не собираешься выдвигать обвинения, я отвезу тебя домой, чтобы мог убедиться сам, что ты не впадешь в ху…до-бедную кому во сне, хорошо? - Хорошо, - ответил Стив. - Договорились, - Хоппер поднялся, вытирая руки о штаны, и показал пальцем на девчушку. - Оди, тыкай в него каждые пять минут, когда сядем в машину. Жестко. - Без проблем, - отреагировала она. Хоппер коснулся рукой волос Стива, не взъерошивая, очевидно, помня о том, что у него сотрясение мозга. Он пристально смотрел на него, и, даже если перед Стивом висело два Хоппера в течение минуты, заставив беспокоиться о состоянии собственного мозга, он знал, что только что увидел в глазах мужчины. Это был первый раз в ту ночь, но не последний в их жизни: это был чужой мужчина, но также и отец. Или, может быть, нет, не это, было еще одно – его самое живое воспоминание о Хоппере: Стив — девятнадцать лет, со швами на животе и Y-образными отметинами на шее, пинта чужой крови в венах и капельница на запястье, сидящий рядом с больничной койкой Эдди Мансона и молящийся Богу, которого он не знал, если вообще в него верил, чтобы он и Макс очнулись, — его взгляд внезапно скользнул вверх, чтобы увидеть мертвого человека в дверях. Стив - усталый, окровавленный и грязный, который продержался большую часть года, сжимая кулаки до белых костяшек, и Хоппер - худой и мрачный, который улыбнулся ему и сказал: - Привет, малыш. Слышал, у тебя тоже была та еще неделя. Стив расплакался. Плач был не из приятных; нет, это были уродливые, задыхающиеся, сопливые всхлипы, Стив кусал себе губы до крови, чтобы сдержать ужасные звуки раненого животного. Он услышал, словно издалека, как кто-то сказал: «Ох, парень», - а затем почувствовал большие руки вокруг своих плеч. Стив рухнул в объятия, уткнувшись лицом в костлявое плечо Хоппера, все его тело тряслось. От мужчины пахло потом, лесом, арахисовым маслом и сигаретами. Он был теплым. Возможно, его тоже немного трясло. Хоппер был жив, Хоппер был здесь — Хоппер был жив, Хоппер был здесь... Положив одну руку на затылок парня, другой он водил у него по спине, успокаивая, и между задыхающимися рыданиями Стив прошептал: — Прости, прости, я пытался, Хоппер, я пытался…. — Я знаю, —ответил он. Его потрескавшиеся и шелушащиеся губы прижимались к виску Стива, он был таким настоящим и теплым, а парень не мог перестать трястись, как кленовый лист. Хоппер повторил: - Я знаю, сынок, я знаю, что ты старался. - Я не смог их защитить, - рыдал Стив. - Но ты сохранил им жизнь, - успокаивал его Хоппер. – Ты справился, мальчик мой. Я так тобой горжусь. - Я не могу, - задыхался Стив, - папа… - Я знаю, - повторял Хоппер снова и снова, - все хорошо. Я теперь здесь, сынок. Ты помог им выжить. Все будет хорошо. Ты не один теперь. Теперь ты сможешь отдохнуть, сынок. Я тут. JB: Я просто обязан спросить, ваша «An Unhaunted House» вызывает столько эмоций у слушателей, самая идея, выраженная в песне. Что вдохновило вас на задумку? ЭЛ: А что с ней? Что не бывает домов без привидений? JB: Ну да. ЭЛ: В этом и смысл, потому что не бывает. Не думаю, что я первый, у кого возникла эта идея. Смотри, как это работает: твое тело - это дом, твой дом, твой сосуд. Но ты живешь внутри него, а внутри него живут твои воспоминания, и это - призраки. Всегда есть призрак, метафорический или какой-то другой. Есть стихотворение "Эпитафия" Меррит Маллой, и я до сих пор пытаюсь его осознать. Я слышал ее несколько лет назад на похоронах, прямо перед совершением молитвы Кадиша. Итак, это звучит примерно так: «Я хочу оставить вам кое-что, что-то лучше слов или звуков. Ищите меня в людях, которых я знал или любил, и если вы не можете меня отпустить, то, по крайней мере, позвольте мне жить в ваших глазах, а не в ваших мыслях». У нее вышло намного лучше, чем у меня, но я думаю, что именно этого я и хотел добиться в «An Unhaunted House». Эти воспоминания там, внутри вас. Они следят за вами, хорошие и плохие. «Любовь не умирает, умирают люди». Нет такой вещи, как дом без привидений. Это просто вопрос того, как вы реагируете на этих призраков. — Отрывок из «Эд Леви хочет, чтобы вы накурились и слушали Кейт Буш», Mojo, июль 1997 г. Хоппера кремировали. Они не поместили его прах в банку из-под кофе, хотя сам Хоппер счел это забавным и даже толковым решением и дал Эдди свое благословение, сказав, что если они не будут хоронить его на заднем дворе, то это альтернативное решение ему подходит. Вместо этого они выбрали красивую деревянную шкатулку и развеяли половину его праха над могилой маленькой Сары на небольшой частной церемонии, а затем, через несколько дней, а другую половину отвезли в Хоукинс, чтобы бросить ее в карьер. Священник зачитал молитву, затем Джойс сказала траурную речь, не пролив и слезинки, ее руки крепко сжимали деревянный ящик, в котором покоился Хоппер, в то время как остальные плакали. Стив ничего из этого не помнил. Вместо этого в его память врезались, какой прямой, твердой и непоколебимой была Джойс. Он помнил тепло ладони Эдди, прижатой к его руке, пока они стояли там. Как он обнимал Макс одной рукой, а Эдди, с другой стороны, Дастина. Он помнил, как Робин плакала в плечо Мэдхен, и ее тихое опустошенное выражение лица, на которое он поглядывал в стекле заднего видения по пути. Он помнил, как мальчики Байерс держались за руки, и помнил, как Оди смотрела в карьер, словно могла видеть там что-то, чего никто из них больше не мог, как будто она была способна увидеть что-то за ним. Может быть, так оно и было. После возвращения они организовали поминки на ферме. Стив стоял слева от Джойс с Оди, а Уилл и Джонатан, Нэнси и их дети по правую сторону. Все, кроме Оди, пожимали руки и благодарили людей, которые приносили им свои соболезнования, она стояла, положив руки на свой живот, и кивала. Стива воспринимали как члена семьи: шеф Пауэлл, вышедший на пенсию некоторое время назад, даже сказал ему, что Хоп, когда они столкнулись друг с другом много лет спустя, рассказывал ему о своем сыне Стивене, который работает в Чикаго, и даже носил в бумажнике фотографию с его выпускного. Стиву пришлось всего на мгновение посмотреть в потолок, стиснув зубы, прежде чем поблагодарить его за то, что пришел на похороны. Он хотел, чтобы Эдди был рядом с ним сейчас, но у того была причина держаться в стороне. Правительственная легенда и вдохновенная ложь Лукаса о программе защиты свидетелей много сделали для имиджа Эдди, но люди из Хоукинса обладали хорошей памятью, а их было множество сегодня, входящих и выходящих из дома, чтобы засвидетельствовать свое почтение, а Эдди не хотел портить и без того трудный день. Стиву показалось, что он видел, как в какой-то момент он ускользнул в кабинет Хоппера с Дастином, обняв его за плечи, Робин и Мэдхен скрылись за ними. Играла пластинка T.Rex; это был один из немногих исполнителей, который нравился и Эдди, и Хопперу. Стив старался себя занять, между делом принося Джойс воду и еду, и стоял над ее душой, пока она не положила что-то себе в рот, закатывая глаза на его заботу. - Разве должно быть не наоборот? – она прошептала ему, убирая волосы с его лица. - На один день ты можешь взять выходной - сказал он ей, когда они с Джонатаном и Уиллом поменялись местами. - Только на один, - ответила она ему. - Это все, что я прошу. Через несколько часов он понял, что потерял Оди из виду. Мероприятие утратило тот ужасный оттенок торжественности, смех и шутки нарастали, когда люди обменивались воспоминаниями о Хоппере, T.Rex играл все громче, и часть людей побежала за алкоголем, потому что Хоппер не преминул бы вернуться с того света, чтобы надрать им задницы за то, что они устроили ему похороны в стиле сухого закона. Стив попытался вспомнить, когда в последний раз видел ее. Может быть, с Эдди, который пробрался на кухню, чтобы выпить пива с Макс и Уиллом, или с Майком, который возглавил отряд, чтобы купить еще алкоголя, с Дастином и Лукасом. Однако ее не было на кухне с Эдди и Уиллом, не было ее и с Джонатаном и Нэнси, стоящими рядом с Джойс, поэтому Стив тихонько выскользнул из дома через задний двор в старый, пустой сарай. Это было любимая курилка Хоппера, после того как Джойс запретила ему заниматься этим в доме из-за отказа бросить, Оди сейчас просто стояла посередине помещения, и, судя по ее взгляду, она была далеко. Стив сделал шаг вперед, аккуратно, не желая ее напугать. Оди повернулась, чтобы посмотреть на него. Одной рукой она заправила свои темные кудрявые волосы за ухо, и Стив увидел, что другой она прижимает к груди, прямо к сердцу, пачку старых сигарет Хоппа. Она явно плакала, но уже перестала, глаза красные, а лицо покрыто разводами от слез, но сухое. - Привет, - окликнул ее Стив. - Привет. Стив встал рядом с ней, Оди снова обратила свой взор куда-то далеко в темноту комнаты. Он спросил: - Тебе нужно что-нибудь? Оди покачала головой. Он засунул руки в карманы. Наконец она протянула ему сигареты. - У меня нет зажигалки, - вздохнул он. - Там есть в коробке, - она махнула пачкой в сторону. - Хорошо. Последнюю за старика, да? - Да. Он вытряхнул сигарету из пачки и закурил. Оди внимательно смотрела на него, и Стив выпустил дым в сторону от нее, даже почти делая шаг назад, но она закрыла глаза и осторожно принюхалась. И улыбнулась. - Я пока по нему не скучаю, - сказала она, - уже прошло несколько дней. Это не странно? - Нет, - ответил Стив, - это совсем не странно. Мне кажется, я скучал по нему задолго до того, как он умер. Она озадачено посмотрела на него. Стив пожал плечами. — Не знаю, смогу ли я это объяснить. — Тебе не обязательно, — сказала она. Он задумался на мгновение, сделал последнюю затяжку, а затем просто дал ей догореть между большим и указательным пальцами, облекая мысли в слова: — Горе у всех разное. Я думаю, что оплакивал его с тех пор, как он сказал мне, что не будет лечиться, хотя и продолжал строить какие-то наши общие планы. Мы должны были посмотреть бейсбольный матч на прошлой неделе. Не знаю. Я думаю, что скучал по нему, даже когда он был еще здесь, потому что то, что у нас есть сейчас, — не то, что у нас было раньше с ним, теперь все по-другому. Думаю, может быть, он знал это и пытался отдать нам всего себя, что у него осталось. — Но то, что у нас было, было хорошо, - сказала Оди. — Было лучшим, - ответил Стив, - и это нормально, если больно. — Я знаю. — Может быть, ты еще не скучаешь по нему, — медленно сказал Стив. — Может быть, ты никогда и не будешь скучать по нему — я имею в виду, не так, как ты думаешь. Потому что у тебя все еще есть его любовь. У всех нас все еще есть его любовь. С нами он или нет. Я имею в виду, я смотрю на тебя и вижу его, понимаешь? Она вытерла глаза и все лицо ладонью и сказала: — Он гордился мной, — прозвучало как вопрос. — Больше всего на свете, — улыбнулся Стив. Эл снова кивнула, а затем немного сморщилась, движение, которое Стив уловил краем глаза. Он никогда раньше не видел, чтобы она делала такое лицо, а он видел много лиц у Оди Хоппер, она стала дико экспрессивной, как только узнала, что ей это разрешено. Несколько секунд он смотрел на нее, понимая, что в нем срабатывает что-то вроде первобытного тревожного звоночка. — У тебя все хорошо? – спросил он медленно. Она снова сморщилась мимолетно. - Нормально. — Нет, — подозрительно спросил Стив. Он швырнул окурок на пол, растоптал его каблуком и подошел к ней так близко, что она оказалась перед ним, лицом к лицу. — Это не нормально. Что это? Что это было сейчас? Они смотрели друг на друга сверху вниз. Его мысли хаотично метались, обдумывая, как он всегда мечтал иметь братьев и сестер, когда был ребенком, как он всегда хотел большую семью. Домик на колесах и шестеро детей, подумал он, глядя на одного из них: выросшая и строящая свою собственную семью. Оди призналась: — Схватки. У меня отошли воды час назад. — Что за хрень, Одиннадцать, — сказал Стив, широко раскрыв глаза. Он посмотрел поверх ее головы на открытую дверь из сарая и увидел свою машину, припаркованную рядом с внедорожником какого-то гостя, а арендованный автомобиль Эдди был в стороне, туда легко было добраться. Он не бросил Оди через плечо только потому, что она была на тысячелетнем сроке беременности и уже явно рожала. — Я не хотела, чтобы кто-то беспокоился, — сказала Оди. — Как думаешь, ты мог бы отвезти меня в больницу, а потом позвонить всем, как только мы туда доберемся? - Могу ли я… прямо сейчас иди и садись в машину Эдди, - сказал он, удивительно спокойно и ясно мысля. Стив проводил ее до автомобиля и усадил на заднее сиденье, потом сказал, что вернется через минуту, и направился обратно в дом. Она крикнула ему вдогонку: - Не можешь ли еще захватить мою сумку для роддома? Эдди и Уилл все еще были на кухне, склонившись над старым руководством по DnD, ботаны одним словом, и оба инстинктивно выпрямились, увидев, несомненно, дикий взгляд на лице Стива. Сам он все равно чувствовал спокойствие, то самое хладнокровие, которое всегда находило на него во времена кризиса и демонов из альтернативных измерений. Его руки не дрожали, голос был спокоен, когда он спросил: — Где Джонатан и Нэнси? — Малыш? – обратился к нему Эдди. - Что такое? — Вот именно: малыш. Оди рожает, я везу ее в больницу. — Черт, - отреагировал Уилл. Его глаза расширились. Он тут же направился к лестнице. - Я за мамой. Она просто поднялась наверх на секунду. — Джонатан и Нэнси в гостиной вроде, — ответил Эдди. — Хорошо, — сказал он. — У Оди в комнате есть сумка, которая ей нужна, можешь взять ее и отвести Уилла и Джойс к машине? — Уже занимаюсь этим, — Эдди кивнул, поцеловал его в уголок рта и побежал вслед за Уиллом по лестнице, — встретимся на улице. Стив пробирался сквозь гостей, пока не нашел Джонатана и Нэнси, стоящих в углу гостиной, прижавшись к Робин и Мэдхен. Все они тоже насторожились, потому что, если эта семья и делала что-то хорошо, так это читала эмоции друг друга и немедленно готовилась к битве. Мэдхен смотрела на них всех, немного сбитая с толку, но Стив знал, что она привыкнет к этому так же, как привыкла к некоторым другим, менее забавным привычкам Стива, оставшимся от Изнанки; первый раз, когда в спортзале замигал свет во время их игры с козлом, ни одному из них не было весело. — У Оди начались роды, — сказал он без предисловий. – Я только что посадил ее в машину Эдди, она единственная, которая сейчас не заблокирована. Нам нужно ехать. — Через сколько секунд ее схватки? — спросила Нэнси. — Она не сообщила мне об этом, — сказал он, — только сказала, что у нее отошли воды час назад, что не хочет никого беспокоить, и очень вежливо спросила, могу ли я отвезти ее в больницу. — О мой Бог, — только и сказала Робин. — Ну и характер, — присвистнула Мэдхен. — Да, она нечто, — согласился Стив. — Уилл забирает Джойс. Эдди принесет сумку Оди. Они встретят меня снаружи. Что, черт возьми, мы будем делать со всеми этими людьми? — О, у меня есть идея! Что если я пойду постою голой на кухне с ножом, — сказала Робин с той маниакальной энергией, которая год за годом скрепляла их платонические отношения родственных душ. – Так они уйдут очень быстро. Быстро и легко. Я в деле! Она уверенно направилась в сторону кухни. Мэдхен немедленно последовала за ней, бросив через плечо: - Боже, я в восторге от нее. Я пойду прослежу, чтобы она этого не сделала. Джонатан закрыл лицо руками и тихо, но несколько истерически засмеялся. Нэнси закатила глаза и сказала: - Хорошо, Стив, ты можешь сейчас везти? Отлично. Итак, Эдди, Джойс и Уилл едут с тобой и Оди; Робин. Мэдхен, Джонатан и я вежливо и цивилизованно попросим всех уйти, а затем, когда мальчики и Макс вернутся, мы отправимся в больницу и встретим вас. Хорошо? - Хорошо, - ответил Стив. Они дали друг другу пять. – Мы сила! - Мы сила, - ответила она, закатив глаза. Снаружи Стив обнаружил, что Уилл и Джойс уже забрались на задние сидения автомобиля вместе с Оди, Джойс отбрасывала волосы с ее лица, а Уилл держал ее за руку, Эдди как раз закидывал сумку в багажник. Он обошел машину и, бросив Стиву ключи через крышу, забрался на пассажирское сиденье. Стив сел на водительское сиденье, даже не стал регулировать зеркала и сказал: - Все пристегнулись? Можем ехать? - У меня будет ребенок, — сказала Оди. Ее глаза были широко раскрыты. Стив задался вопросом, заставила ли их коллективная энергия в машине — решительная и, как у Робин, все более и более маниакальная — ее понять, что это действительно происходит. Она в любом случае, внезапно вспомнил он, рожает на несколько дней позже назначенного срока; но это затерялось в суматохе похорон и поминок, и Стив прикусил губу, чтобы не разразиться смехом. Только с ними могло такое произойти, подумал он. - У меня будет ребенок, — снова повторила Оди. - Так и есть, супердевочка, - сказал Эдди, разворачиваясь на своем сидении, пока Стив выезжал с проселочной дороги. – Только, пожалуйста, не роди на заднем сидении. Эта колымыга не моя. Оди захихикала. - Хорошо, буду держать ноги сомкнутыми на максимум только ради тебя. - Вот и умница, - подмигнул Эдди. Каким-то образом Стив добрался до больницы без происшествий, даже несмотря на то, что всю дорогу превышал скорость на твердую десятку. Он бросил машину на стоянке возле отделения неотложной помощи, и они все вывалились из машины, как в эксцентричной комедии пятидесятых. Санитар, куривший у дверей больницы, мельком взглянул на Оди — действительно комически беременную, окруженную оравой суетящихся сумасшедших — и нырнул внутрь только для того, чтобы немедленно вернуться с инвалидной коляской. Джойс усадила ее, Уилл вытащил ее сумку из багажника, а Оди протянула руку Стиву. — Стив, — только и сказала она. Через ее глаза прошли все виды эмоций за сегодняшний день: из пустых и скорбных в сарае в широко распахнутые от шока и головокружения в машине, а теперь в них сквозила мольба. Эдди выхватил ключи из кулака Стива и снова поцеловал его в уголок рта. - Я припаркую машину. Мы с Уиллом будем — блять, где-нибудь, кто знает. Мы подождем остальных, хорошо? Время будто превратилось в густой вязкий кисель, когда они наконец втолкнули Оди в инвалидной коляске в больницу, медсестра жестом вела их по коридору. Затем Стив и Джойс оказались по обе стороны от больничной койки роженицы, и каждый держал ее за руку, пока дежурный акушер-гинеколог просматривала карту, задавая вопросы: - Когда у вас отошли воды? - Два часа назад, - ответил Стив, - плюс-минус. Доктор посмотрела на него. - Вы отец? - Брат, - ответила Оди, не давая Стиву произнести и слова. Она сжала его ладонь. Он сжал ее в ответ. - Ее муж уже на пути сюда, - сказал Стив, - его не было дома. - Ее схватки в машине были довольно частыми, - подключилась Джойс, хмурив брови. – Они были уже вчера, но мы подумали, что это была ложная тревога… Доктор кивнула и положила карту обратно в изножье кровати. Она наклонилась и подняла платье Эл для физического осмотра, а через мгновение снова встала, улыбнувшись. - Ну, я не ваш акушер-гинеколог, мисс Хоппер-Байерс, и я знаю, что вы сказали, что у вас отошли воды два часа назад, но готова поспорить, что вчера была не ложная тревога. - Что? – спросила Оди. - Вы уже полностью раскрыты, дорогая, - ответила Доктор, - так что либо вчера это была не ложная тревога, либо сейчас у вас будут самые быстрые роды, что я видела. Время тужиться. Стив широко раскрытыми глазами посмотрел на Джойс, которая нахмурилась. - Можно ей сделать местную анестезию? Доктор покачала головой. - Даже если бы вы пришли сюда на час раньше, боюсь, мы бы оказались в том же положении. Как говорят космонавты: поехали. Брови Оди сошлись на переносице. - Без анестезии? - Без, - подтвердила доктор. Она перевела взгляд с Джойс на Стива и сказала: - Я могу это сделать. - Не то чтобы у тебя сейчас был выбор, - сказал Стив, - Только если ты не хочешь, чтобы я ударил тебя чем-нибудь тяжелым по голове. - Стив, - Джойс закатила глаза, а Оди снова хихикнула. Он предположил, что это эффект адреналина. Джойс сказала: - Хорошо, дорогая, значит, ты слышала доктора. Пришло время тужиться. Просто сожми наши руки так сильно, как тебе нужно, хорошо? Так сильно, как тебе нужно. Джейн "Одиннадцать" Хоппер никогда не сдавалась. И сейчас тоже она кивнула, стиснула зубы и принялась за дело. Как и предсказывал врач, все прошло быстро. Майк только успел появиться на пороге, он вбежал в комнату за считанные секунды до конца, а затем почти сразу же был вынужден сесть, потому что подумал, что упадет в обморок, еще тот придурок. Стив собирался всю жизнь напоминать ему об этом: как он чуть не потерял сознание во время рождения своего первого ребенка. И вот, со слезами, текущими по ее лицу, но с стиснутыми челюстями и силой ее хватки, вероятно, сломавшей несколько мелких костей в руке Стива, Оди произвела на свет маленького, всего в крови и пронзительно кричащего белокурого ребенка. - Это мальчик, - сказала Джойс, смотря как медсестра забирает малыша, чтобы помыть. Она убрала потные волосы со лба Оди и спросила: - Ребята, вы уже выбирали имя? Оди посмотрела на Майка, сидевшего в другом конце комнаты. Он был бледным и трясущимся, но будто светился изнутри, она тоже улыбалась – мягко и едва видно. — Терри, — сказала она. «Терри Джеймс Уиллер». — Многие воспринимают «Girl with a Buzzcut» как гей-гимн, — говорю я. Леви ухмыляется. — Да? Знаешь, а мне нравится! Я имею в виду, что песня о человеке, который так долго искал любовь и свое место в этой мире, и, наконец, нашел их в объятиях семьи, которую создал для себя, о ком-то, кто больше не думает о себе как о монстре — так что да, я вижу логику. Я нахожу это очень милым. До слез! — Вы никогда не думали о ней в таком ключе? — Нет, она настоящая гетерозадира, убивающая монстров и заслуживающая любви, — серьезно говорит он. - Никаких гейских аллегорий. Просто охота на монстров и убийства. Но мне нравится, что народ, по-видимому, видит это именно так. Вот уж действительно никогда бы не подумал, но я в восторге. Люди продолжают меня удивлять! — добавляет он. — Я давно открылся своим друзьям. И я не думал … не думаю, что я собирался скрывать это в своей музыке. Типа прятать свою ориентацию. Мне бы тонкости не хватило на такое. Все мои друзья подтвердят, что, когда Бог раздавал такие качества, как чуткость и гибкость, я стоял в другой очереди, понимаешь? Но ведь я и не выпячивал свою ориентацию. Это просто было. Это кто я есть. А я скрытный. Наверное, это ужасно, да? Вы же не слушаете песню, даже не знаю, «Sweet Child O’ Mine», и думаете: «О, черт, какие местоимения, это песня о гетеросексуальной любви!». Стоп, может быть, это плохой пример. Как насчет «I Wanna Be Your Lover». Там вообще не понятно, кому посвящена песня, но это песня о любви, и вы не компостируете себе мозги, она гетеро или гейская, верно? Это просто песня о любви. Я написал: «We’ll Never Have Sex» и «ONE MORE EROTIC NIGHTMARE ABOUT YOU», и люди такие: «Ну, это точно песня о любви!». Так это она и есть! Никто же не сказал, что это гейская песня о любви, хотя я действительно думаю, что «EROTIC NIGHTMARE» очень гейская, если разобраться, хех, но это были просто песни о любви — песни о тоске, нужде, желании и неимении и тихом отчаянии. Это всем спутывало карты. Но вот стоило мне поставить подряд «Live to See You In That Dress (Live to See Undress)» и «I Wore His Jacket» и люди потеряли голову. - Отрывок из «Такой гранжевый и гейский: музыкант Эд Леви из The Shotguns о том, как открыться и гордиться этим», The Advocate, июль 1995 г. Оди пролежала в больнице несколько дней, вся Партия почти поселилась в ее палате. Они по очереди составляли компанию Оди и наблюдали за ребенком через окна родильного отделения. Половину времени Майк бродил по коридорам с ошеломленным выражением лица, а Дастин, Лукас и Уилл постоянно подтрунивали над ним. Макс практически потребовала отдельную койку рядом с кроватью подруги, решив не оставлять ее ни на миг, пока она не покинет больницу. В конце концов, Одди вернулась на ферму с маленьким Терри на руках, глядя на него с изумлением и восторгом, Майк нерешительно топтался позади нее, а вот остальных настигла реальность и внешний мир. Прошло почти шесть недель с тех пор, как Джонатан позвонил; пришло время вернуться в свои дома. Нэнси, Джонатан и дети отправились назад первыми; Нэнси сошел с рук неожиданно длительный (по меркам обычного журналиста) отпуск только потому, что, во-первых, она была главным редактором, а во-вторых, ей удавалось отвечать на электронные письма в течение часа, при этом находясь на расстоянии двух часовых поясов. И все равно, через день после выписки Оди, эта ветвь семьи Байерсов засобиралась домой, запланировав отпраздновать вместе День благодарения. На следующий день Робин и Мэдхен уехали в Чикаго. Робин достаточно долго откладывала дату старта своей новой работы, и ей нужно было приступить к ней, прежде чем ее уволят, а Мэдхен уже было пора писать планы уроков. Стив обнял каждую на прощание на лужайке перед домом, и Робин сказала: - Поужинаем, когда вернешься, хорошо? Мы так и не разложили по полочкам, как тебе удалось разложить на кровати Эдди. - Боже, а я думал меня уже пронесло, - Стив застонал. Мэдхен фыркнула. Робин подмигнула. - И не надейся, детка. С тебя огромная презентация в PowerPoint со всеми грязными подробностями. Вы наконец-то вдвоем разобрались во всем! Фух, по ощущениям, будто посмотрела первенство США по бейсболу, и выиграла моя любимая команда. Через неделю Дастин, Лукас и Макс полетели обратно в Лос-Анджелес. Дастину нужно было быть на съемочной площадке в конце месяца, Лукас должен был лично подписать контракт с Nike, а у Макс, как всегда, были пациенты. Они собрались вместе приехать к Майку и Оди в Нью Йорк в конце августа, пока у Лукаса не начался новый сезон, и по отдельности к Стиву в Чикаго. Лукас и Макс приедут по расписанию матчей, а Дастин нагрянет в декабре, чтобы сходить на «Две башни». Уилл, Эдди и Стив остались на ферме. Уилл мог и писал откуда угодно; его бойфренд прилетел на похороны, а затем сразу же улетел обратно из-за репетиций какого-то шоу. Сам младший Байерс планировал остаться, пока Майк и Оди не будут готовы вернуться в Нью-Йорк на машине. Третья пара рук не бывает лишней, и они планировали меняться за рулем, чтобы новоявленные родители не утомились за те несколько ночей, что они будут ехать обратно. Стиву не нужно было возвращаться в школу до середины августа, а Эдди — ну, Эдди просто пожал плечами, когда он спросил его, когда ему нужно вернуться на студию, чтобы писать песни. Стив, который за последний месяц несколько раз просыпался в пустой постели и то видел свет то в сарае, то слышал тихие звуки гитары из гостевой ванной в два часа ночи, подозревал, что писательский кризис закончился некоторое время назад и что Эдди просто не хотел спугнуть музу. Поэтому они остались на ферме, помогая ухаживать за ребенком и упаковывать вещи Хоппера, чтобы Джойс не пришлось этого делать самой. Хоппер потребовал, чтобы все члены семьи взяли себе то, что хотели на память, а все остальное раздали на благотворительность, не желая, чтобы его призрак задерживался в доме дольше, чем положено. Стив выбрал несколько рубашек и книг, а Эдди взял пластинки. Стив проводил много времени с Джойс поздно ночью за кухонным столом, попивая чай или, как в одной, ставшей легендарной, истории, глотая виски из одной из недопитых бутылок Хоппера. Стив рассказывал ей истории о том, как Хоппер разгонял его подростковые вечеринки, как он нашел его, пятнадцатилетнего, пьяным с застрявшей головой в дорожном конусе. Хоппер так сильно смеялся, что ему пришлось сесть прямо на землю. А Джойс рассказывала ему истории о том, когда они учились в старшей школе, и Хоппер участвовал в куче выходок, ничуть не уступавшим приключениям Стива. Они разбудили Уилла своим смехом, он спустился вниз, закатил глаза, но все равно остался с ними, выпивая бокал за бокалом, пока они не оказались буквально под столом. Эдди, засидевшийся с гитарой до утра, обнаружил их на кухне и был вынужден всех доводить до их постелей. В итоге Уилл свернулся калачиком со своей мамой, слишком пьяный, чтобы пройти еще один лестничный пролет, а Эдди пришлось нести Стива на себе до самого чердака. Однако они сделали остановку прямо перед дверью, ведущей на их чердак, чтобы развязно и неспеша поцеловаться, Стив прижимал тело Эдди к стене, не желая на самом деле ничего, кроме близости. Он чувствовал себя в безопасности, опираясь об тело Эдди, как корабль во время шторма, и, если быть честным с самим собой, никто и никогда прежде не заставлял его ощущать себя так. В конце концов, Эдди отстранился первым, провел руками по волосам Стива, обхватил ладонями его щеки и сказал нежно: — Давай, малыш, давай уложим тебя в постель — тебе и так уже обеспечено адское похмелье с утра. Потом он лег на бок, чтобы Стив мог обнять его со спины, уткнувшись лицом между лопатками, и что-то тихо запел, пока Стив не заснул. Оди, Майк и ребенок проспали все веселье, а утром дразнили их за похмелье. Оди бросила на Стива всего один взгляд, посадила Терри к нему на колени и объявила, что собирается прогуляться. Стив был не против. Ему всегда нравились дети, и Терри был не первым новорождённым, с которым ему приходилось возиться. Он провел целый месяц в комнате для гостей Нэнси и Джонатана, когда родилась Барби, он и Робин, отвечая за ночные кормления и смену подгузников. Терри тоже не доставлял хлопот: он был тихим и спокойным, наблюдал за всем своими огромными темными глазами — глазами своей мамы — и лишь изредка дергал Стива за волосы. Однажды ночью, через три недели после того, как они в течение нескольких часов успели попрощаться с Хоппером и поприветствовать Терри в этом мире, Майк и Уилл стояли у плиты, споря о том, какой твердости должны быть спагетти, которые они готовили. Джойс сидела за столом, смотрела на них и улыбалась, немного грустно, но все же улыбалась, пока Оди ушла в спальню, чтобы уложить Терри вздремнуть. Она научилась спать вместе с ребенком. Эдди нигде не было видно; Стив искал его, хотел спросить, не согласится ли он поехать с ним за продуктами, так как ссора Майка и Уилла обретала такие крупные масштабы, что появился риск лишиться всех запасов макарон в доме. Но его не было ни в сарае, ни на чердаке, ни в гостевой ванне. Стив проходил мимо кухни, чтобы проверить кабинет Хоппера, когда увидел радионяню у локтя Джойс. Играла слабая музыка. — Оди включила музыку для Терри? — спросил он. — Это играет твой мужчина, — Джойс покачала головой. — Клянусь, — сказал Майк, прервав себя на середине объяснения метода приготовления аль денте Уиллу, который в этот момент закатывал глаза, — мне придется попросить его записать целый детский альбом, потому что Тер ни черта не заснет без его музыки. Стив указал большим пальцем в сторону детской. — Хотите, чтобы я сделал официальный запрос? — Пожалуйста, — сказал Майк, — и помните, что мы можем все слышать через радионяню, так что ведите себя там прилично. — Я иду в детскую, придурок, думаю, что смогу не распускать руки десять минут, —сказал он, теперь тоже поворачиваясь только в сторону детской и закатывая глаза. Майк даже ничего не слышал такого пикантного и даже не натыкался на них, в отличие от других членов семьи — Дастин и Лукас сказали, что их психике был нанесен неизлечимый урон — но он все отходил от шутки про гостевую ванну. Стив поднялся по лестнице и тихонько подошел к комнате, в которой обычно спали Барби и Скотт. После того, как они уехали, ее быстро превратили в детскую, пока Оди и Майк оставались на ферме. Когда Стив толкнул потихоньку дверь, он увидел, как Эдди, скрестив ноги, сидел на полу перед колыбелью и тихо бренчал что-то на старом-добром Ворлоке, который спас их жизни много лет назад. Эдди уже не играл на своей любимой гитаре на концертах, а возил ее с собой только в такие поездки, утверждая, что на ней лучше всего сочиняется. Стив какое-то время наблюдал за ним из дверного проема, прислушиваясь к мягкому, нежному шепоту его голоса, вытягивая голову, чтобы увидеть, как пальцы Эдди двигаются по струнам, и только через минуту он смог разобрать слова колыбельной. И он понял, что это была не колыбельная, а… Look at the way we gotta hide what we’re doin’ Напевал Эдди не в полную силу своим голосом с легкой хрипотцой, несмотря на высокие ноты, которые он брал тихо и мягко, без усилия. “cause what would they say if they ever knew, and so we’re runnin’ just as fast as we can, holdin’ on to one another’s hands — ” Это была чертова Тиффани. Стив закусил губу, пытаясь скрыть улыбку. Черт, подумал он, смаргивая слезы, как же он любил этого отмороженного чудика. Как он мог ждать так долго, чтобы сказать ему? Он прижал руку к щеке, наблюдая, как Эдди поет ребенку в кроватке, слыша, как сердце гулко бьется в груди, и думая о Джойс и Хоппере: идущих к лестнице, его рука на ее плечах, и планирующих последнее свидание, на которое они никогда не пойдут. Да и неважно, что Стив ждал. Ему было все равно, но в этот раз по-другому: он прошел бы весь этот путь снова, все то же самое, потому что это означало, что они будут вместе сейчас и неважно как долго. Слеза скатилась по щеке Стива, и он смахнул ее, продолжая улыбаться, а Эдди продолжал: “I think we’re alone now, there doesn’t seem to be anyone a-ro-ound. I think we’re alone now, the beating of our hearts is the only s-ah-ound — hmmmm, hmm, hmmmm — ” — А ты можешь потерять членство в клубе металлистов, если они обнаружат, что ты знаешь наизусть слова I Think We’re Alone Now, или, — сказал Стив. Пальцы Эдди споткнулись о струны, звук вышел диссонансным, и он тут же обхватил рукой лады, чтобы заглушить шум. Они оба уставились на кроватку, проверяя ребенка, а потом Эдди резко повернулся, шипя: — Какого хрена, Стиви. Это заставило улыбку Стива стать еще шире. — Никаких ругательств, Эд. — Я тебя умоляю, — усмехнулся он, — у ребенка Уиллера нет ни единого шанса – его первыми слова будут матерными. Ты же сам говорил, Майку и десяти не было, а он уже посылал всех на хрен. — Да, но ты как бы сжульничаешь, если научишь его слову хрен. Я, кстати, поставил, что его первым словом будут вафли. Эдди фыркнул. Он протянул руку и сказал: — Что ты стоишь в дверях, как дальний родственник. Иди сюда, у меня чуть сердце в пятки не чебурекнуло. — Чебурекнуло? — спросил он, тихо войдя в комнату и усевшись перед кроваткой рядом с Эдди. — Ну да, слово такое, — сказал он и продолжил рассеянно играть на струнах Ворлока. Стив толкнул его коленом. — Ты не ответил на мой вопрос. — О Тиффани? - он фыркнул. — Мне разрешено любить вещи, которые не относятся к гранжу или металлу, и, в любом случае, ни одна из моих собственных песен ему по возрасту не подходит. На самом деле, большинство из них — тонко завуалированное изъявление желания залезть к тебе в штаны. — Как мило, — хмыкнул Стив. — Для тебя это не новость, — сказал Эдди. - Может, я мог бы превратить «Girl with a Buzzcut» в колыбельную, думаю, Оди сможет это понять? — О, определенно, — ответил он ему, и Эдди в ответ мягко улыбнулся, что, казалось, воспламенило все нервные окончания Стива; он не думал, что когда-нибудь перестанет чувствовать трепет рядом с этим человеком. Эдди снова заиграл на гитаре, на этот раз более прицельно, и Стив узнал вступительные ноты его первого большого хита. Стив немного подвинулся, мягко наклонившись к нему, наблюдая, как он перебирает струны. — Это странно, — через мгновение сказал Эдди, все еще сосредоточенно хмуря брови. — Хм? — Находиться здесь, — ответил он, — А Хоппера уже нет, и некому зайти сюда и наорать на меня по какому-нибудь дурацкому поводу. — Я знаю, — сказал Стив. Он посмотрел на кроватку, потом снова на руки Эдди, на его лицо и сказал: — Я продолжаю обдумывать то, что хочу ему сказать, потом иду искать Хоппа, а его уже нет. Но в каждой комнате кажется, что он только что был там, понимаешь? — Помню, как ушел дядя Уэйн, — сказал Эдди. Он взглянул на Стива, который кивнул. Он тоже отчетливо помнил. Эдди был прав в ту ночь: после того, как Уэйн скончался во сне от сердечного приступа в 95-м, Стив и Джойс организовали все для его службы, Эдди еще не успел отойти от шока. Стив позвонил в чикагскую синагогу, и тамошний раввин рассказал ему все, что ему нужно было знать, прежде чем он забрал Джойс и поехал с ней в Питтсбург, чтобы все подготовить. — Мне казалось это нереальным поначалу, — рассказывал Эдди. — В конце концов, я мало его видел в последнее время, потому что я всегда гастролировал, записывал новый альбом или что-то в этом роде. Но мы все время разговаривали по телефону, знаешь? И даже сейчас я, типа, забываю. Я звоню на его старый домашний телефон и в какой-то момент меня шокирует, когда трубку берет кто-то другой, а я не узнаю голос, понимаешь? Черт, я сделал это снова буквально на днях. — На днях? — Ага, — он повернулся, чтобы посмотреть на Стива, — я хотел рассказать ему о тебе. О нас. Совсем вылетело из головы, что я не могу. И черт возьми, ты не представляешь, как меня это выбесило. Я все еще хочу с ним поговорить о куче вещей, получить его совет, но не могу. И в то же время я знаю, что он рад за меня, как бы между нами все ни закончилось. Потому что он так гордился мной. Как мы выбрались из того дерьма, как я выбрался и стал тем, кто сейчас, и я думаю: он знает, он тут, он все еще тут. Эдди коснулся гитары, взял несколько нот. — Иногда, когда я пою, я пою ему и ему одному, понимаешь? Я думаю, именно поэтому мне нравится записывать в одиночестве. Как будто разговариваю с кем-то, с кем я больше не могу разговаривать. С ним. С Крисси. С тобой, был и такой период в моей жизни. Теперь вот Хоппер. Я говорю себе: они рядом, они слушают, и в конце концов мне уже не так больно. — Со мной? – спросил Стив. — Я же говорил тебе, — сказал Эдди. Он подвинулся, осторожно положил гитару и полностью повернулся лицом к Стиву. — Я написал их все для тебя, малыш, слушал ты их или нет. — Конечно, слушал, — ответил Стив, — я все их прослушал, я просто… — Все нормально. - Я теперь с тобой, - продолжил Стив, - Я никуда не уйду. Ты же знаешь это, правда? Эдди взял его за руку. - Да, я знаю, я тоже. - Это мой любимый бар в Чикаго, — говорит мне Эд Леви, сгорбившись на диване кабинки. Вне сцены он становится проще и ничем особым не выделяется. Он выглядит как какой-то парень, которого вы знаете. На нем потрепанная бейсболка «Royals» — кепка его партнера, как он говорит, сам он не следит за спортом, — поверх копны торчащих волос, собранных в хвост, на нем потрепанные кроссовки «Reebok» и рваные черные джинсы. На его футболке принт с названием одной из книг Уильяма Байерса, прорези для рук почти до талии, поверх фланелевая рубашка. Он пьет пиво Peroni и трижды спрашивает меня, не хочу ли я попробовать брецель, потому что они свежайшие и «просто хороши, чувак!». Я поражаюсь: это один из самых влиятельных музыкантов моего поколения, металлист, ставший пионером гранж-сцены, а он светится, как маленький ребенок, когда видит первую часть «Властелина колец», вывалившуюся из моей сумки. Леви веселый, почти игривый, чрезмерно драматичный и харизматичный в равной степени; он поприветствовал бармена по имени, когда вошел, дал ему пять, и теперь проводит первые пятнадцать минут нашего интервью, спрашивая меня о книге, узнав, что я читаю ее впервые. В конце концов, я подвожу его к причине нашей встречи в чикагском баре. Через неделю после нашего интервью выходит его долгожданный шестой студийный альбом «Boy with a Bat». Ранее в этом месяце меня пригласили на студию в Сиэтле, чтобы послушать оригинал; я будто был посвящен в государственную тайну, стажер звукозаписывающей компании проверил мою сумку на входе и выходе на наличие записывающих устройств. Я почти ожидал, что меня обыщут в поисках провода. Но было понятно почему. «Boy with a Bat» имеет много общего с альбомом, который сделал карьеру Леви, и не только из-за похожих названий. И «Girl with a Buzzcut», и «Boy with a Bat» повествуют о горе и гневе, но если первый альбом больше показывает нам подростковое горе из-за разбитого сердца и гнев из-за несправедливости системы, то последний говорит о печали, связанной с тем, что все в этой жизни заканчивается, и о гневе, что нет больше возможности сказать что-то или сделать. И парень это принимает, тогда как девочка еще гневается. Альбом наполнен потрясающими звуковыми перепадами, поразительно красивым повествованием и тщательно продуманными текстами, замысловатыми мелодиями и необузданной эмоциональной напряженностью, которая кажется невероятно уязвимой: как будто вы смотрите в бьющееся сердце самого Леви. — Умирал отец моего партнера, — сказал Леви, — он долго умирал. Рак. И мы все поехали домой, чтобы побыть с ним, и я так долго боролся с самим собой, чтобы написать хоть что-нибудь, а потом это просто произошло, не знаю, будто что-то открылось. Я написал весь альбом, пока мы были там — на самом деле я успел сыграть большую часть песен Джиму, что для меня было очень важно — иметь возможность поделиться этим с ним до того, как он уйдет. Вы знаете, еще до встречи с моим партнером, его отец был для меня почти единственным положительным мужским образцом для подражания, и, черт возьми, это точно не то, чего он добивался. Он смеется. — Пока я писал этот альбом, он умер — а потом у сестры моего партнера начались схватки прямо на похоронах и — да, ни хрена себе, верно? Просто самый дерьмовый сюжет ром-кома, который можно себе представить, произошел с нами в прошлом июне. Для меня это очень личный альбом, возможно, самый личный на данный момент, даже больше, чем «Quarry». Честно говоря, я записал что-то около трех четвертей всех песен в гостевой ванной. Он потягивает свой Peroni, кусая кончик большого пальца, и продолжает: — Поэтому вы реально можете услышать их всех, всю мою семью в песнях. Потому что никто из них не знал, чем я занимаюсь — только Джим, отец моего партнера. Думаю, Стив тоже знал, просто никогда не говорил. — Стив – это имя твоего партнера? — спрашиваю я, и, если мне показалось, что лицо Леви загорелось при упоминании «Властелина колец», это ничто по сравнению с тем, когда я назвал имя его партнера. — Да, — ответил он, — на самом деле, ты не поверишь, ему и посвящено название альбома. — Он и есть «The boy with the bat»? Подождите, он и есть парень? Который на обложке? — Ага! — Леви снова смеется. — О, чувак, он будет так смущен, что люди узнают! Он такой застенчивый по сравнению со мной. Но да. Он и есть этот самый мальчик с битой. Был моей музой с двадцати лет, с тех пор как я увидел, как он размахивал этим дерьмом. Что мне больше всего нравится в альбоме? Ну, вы должны сначала послушать его, не так ли? Имей в виду, по секрету, я не хочу подсказывать, что это в песне «Memphis, Indiana», но ближе к концу, вы услышите, есть… — Смех, — сказал я в полном шоке. Леви улыбается. — Это Стив. — Отрывок из «Эд Леви о горе, росте и том мальчике с бейсбольной битой», Stereogum, июль 2003 г.