Плата за наши грехи

Солнечные лучи робко струились сквозь решетку; в узких полосках золотого света кружилась пыль. — Я думал, вы больше не придете, — тихо сказал Окделл. Невинность, с которой были произнесены эти слова, пробуждала внутри нечто темное и хищное. Окделла хотелось наказать — за давнее предательство, за нынешнее упрямство, за то, что он сумел снова — одной короткой фразой достал из Рокэ отблеск прежних чувств и желаний. Мертвенный покой стал привычен и удобен, и не Окделлу его нарушать. От него требовались лишь честные ответы на вопросы, и ничего больше. Правда, Рокэ не сомневался, заполнит пустоты в памяти и позволит спокойно дожить эту жизнь, а после… После ничего не будет, его не заставят жить снова, в этом он был почему-то убежден. Однако была и другая сторона: та, которой нравилась эта жадная и живая злость. Та, что верила, будто некоторые из ошибок еще можно исправить. Эта двойственность пульсировала в голове, подобно боли. — Можете радоваться: вам наконец-то удалось меня заинтересовать, — Рокэ едко усмехнулся. — Разве не этого вы всегда добивались? Окделл дернулся, будто его ударили. Некоторая чувствительность к словам в нем все же сохранилась. Это наблюдение горячило кровь, и хотелось найти больше жестоких фраз. Чего-чего, а милосердия и жалости Окделл не заслужил. Не раз и не два Рокэ задавался вопросом: как же так вышло, что Окделл посмел предать и выбрать не его? Как Рокэ мог настолько ошибиться? Иногда казалось, что именно из-за этой ошибки все неостановимо покатилось в пропасть. «Лучше бы никто из нас не вернулся, ни я, ни ты». — Вы снились мне, — проговорил Окделл — Неужели? — протянул Рокэ, внутренне собравшись. Похоже, он слишком поспешил с выводом, что его сон — лишь игра изможденного разума. — И что же я с вами делал в этом сне? Рокэ уже знал, что услышит в ответ. — Вы меня судили. Вы и… другие, я их не помню. Но, — Окделл явно смутился, — не думаю, что это был вещий сон. Желтые лучи расчерчивали пол тонкими линиями. Рокэ подумал, что не желает вновь распутывать клубок неизведанного и пытаться переиграть силы, что гораздо древнее и сильнее любого смертного. Это была забава для живых. Вот только выбора у него снова не имелось. Окделл молчал и смотрел перед собой, точно забыв о том, что не один. Против воли Рокэ засмотрелся на него. Щетина на подбородке постепенно превращалась в бороду; еще бы волосы остричь — и станет похожим на истинного Человека Чести. На своего отца, который был столь же упертым в своей глупости. Неспособность видеть дальше собственного носа стоила Эгмонту жизни и его сыну обошлась столь же дорого. С той лишь разницей, что сын сумел воскреснуть. Длинные волосы, надо сказать, были Окделлу к лицу. Рокэ бы не стал их состригать. — Вижу, вы снова не настроены на разговор, — произнес он, скорее чтобы отвлечь себя от фантазий, которым не следовало потакать. Однажды бесстрашный Рокэ Алва струсил и не получил свое, когда имел возможность, когда ему не отказали бы; теперь время ушло, и этого было не отменить и не исправить. — Я сказал все, что знал, — ответил Окделл, не обернувшись. Это дерзкое, показное равнодушие взбесило. Рокэ словно бы искал повод не сдерживаться — и вот наконец получил его. Он сделал шаг, затем другой; Окделл взглянул снизу вверх безо всякого выражения и снова уставился в стену. В ушах гулко зашумело. — Не думаю, что все, — склонившись, Рокэ схватил Окделла за подбородок и заставил смотреть на себя. — От вас смердит ложью. Давайте расскажу, как все было на самом деле. Вы вовсе и не умирали, так? Вам повезло выжить, такое случается. Возможно, нашелся добрый человек из ближайшей деревни, вылечивший ваши раны. А дальше вы прятались, как последний трус, пока подобная жалкая жизнь окончательно не стала для вас невыносимой. Тогда вы решили сдаться в надежде на милосердие. Или, — он ухмыльнулся, — вы изрядно надоели тем, кто помогал вам. Признайтесь, вы бы ни за что не выжили один, вы абсолютно никчемны. Однако вечно прикрывать вам спину — задача не самая увлекательная, уж поверьте, я знаю. Ваши благодеятели прогнали вас, и вы, естественно, тут же попались. Я угадал? — Неправда! — выкрикнул Окделл, дернувшись в сторону. Цепи мерзко звякнули. — Все было не так! — Так как же тогда было? — прошипел Рокэ ему в лицо. Окделл тяжело выдохнул. Его глаза нервно бегали, и было ясно: он торопится выдумать новую ложь. — Не трудитесь врать, — Рокэ брезгливым жестом отпустил подбородок Окделла и отступил назад. — Просто признайте, что я угадал верно. С чего бы вам воскресать? Вы не представляете никакой ценности, — он сделал паузу и прибавил тише: — Вы никому не нужны. Разумеется, он не верил ни одному своему слову: Повелитель Скал являлся фигурой ценной, да и обвинить Окделла в трусости мог лишь человек, что вовсе его не знал. Однако иного способа вывести мальчишку из равновесия и заставить говорить Рокэ пока не видел. У Окделла задрожали губы, а взгляд стал раненым и злым, точно у загнанного зверя. — Может, и так, — произнес он. — Может, я не нужен. Но тогда почему я еще жив? Почему меня не казнили без суда, почему просто не убили? Рокэ решил, что в этом случае может дать прямой и честный ответ: — Потому что я так захотел. Неожиданно Окделл ухмыльнулся, довольно, словно поймал собеседника на чем-то почти неприличным. — Выходит, я вам нужен? — невинно поинтересовался он. Неужели там, где Окделл пропадал все это время, его научили язвить? Это было сюрпризом и, пожалуй, приятным. — Нет, — Рокэ покачал головой. — Мне просто было скучно, а вы неизменно забавляете меня. Гораздо меньше, чем в прежние времена, но забавляете. Пока что. В момент, когда перестанете, я от вас избавлюсь, тем или иным образом. Об этом можете не беспокоиться. Окделл ничего не ответил. Он посмотрел на Рокэ так, словно видел впервые, и сказал: — А вы сильно изменились. — Вы тоже выглядите не лучшим образом, — парировал тот, несколько уязвленный этим замечанием. — Нет, я не про внешнее, — Окделл опять уставился в стену. — Вы говорите о скуке, а на самом деле… На самом деле вы даже настоящей скуки не чувствуете. Рокэ не сразу нашелся с ответом. Непостижимым образом Окделл умудрился попасть в цель. Как ни крути, стрелком он всегда был неплохим. — Очаровательно, что вы стали так обеспокоены моими чувствами. Но разговор, как вы могли заметить, вовсе не о них. Солнце спряталось за тучами, и в камере стало темнее. Совсем как в Лабиринте, там никогда не бывало по-настоящему светло. Пришлось научиться ориентироваться в разных оттенках сумерек. Не стоило об этом вспоминать, не сейчас. — Я не знаю, почему вернулся, — проговорил Окделл. — Помню только, как в детстве няня рассказывала, что Скалы дают силы праведникам из нашего рода. Могут даже воскресить. Но вы же понимаете, — он невесело улыбнулся, — я никакой не праведник. — Вы сказали, что не знаете, почему вернулись, — отозвался Рокэ. — Однако вы не сказали, что не знаете как. Повисло молчание. Взгляд у Окделла стал неожиданно холодным и темным. Рокэ не отводил глаз, пока виски не прострелило резкой болью. Мир вокруг почернел и закружился, и потребовалась вся сила духа, чтобы устоять на ногах. Глаза, впрочем, пришлось отвести. — Некоторые вещи нам не следует знать, — сказал Окделл, и в его голосе звучала печаль. — Понимаете? Окружающая обстановка обрела устойчивость, точно миг назад не распадалась на части, за окном снова просветлело. Рокэ больше не казалось, что он падает в пропасть. — Не уверен, что вы понимаете, — процедил Рокэ, справившись с дурнотой. — Понимаете до конца свое положение. Мы вернемся к этому разговору, и он уже не будет таким милым и приятным. Хорошо, что идти до двери было совсем недолго. Колени все еще тряслись. — Я не хотел убить вас тогда, с ядом, — проговорил Окделл. — Я хотел умереть вместе с вами. Вы ведь знали это. Рокэ не обернулся. — И что же это меняет? Послышался звук, с которым цепь медленно тянется по полу. Рокэ вообразил совсем уж невозможное: будто ее длины хватит Окделлу, чтобы подойти ближе и напасть. Хуже всего было то, что Рокэ будто бы ждал этого. — Теперь уже ничего, — сказал Окделл, не двинувшись с места.

***

Как и всегда, темно-лиловое вино пахло морем и солнцем. Рокэ наполнил бокал до краев, осушил одним глотком и поморщился от приторной сладости. Сегодня у него не было времени смаковать состав и наслаждаться тем, как один вкус перетекает в другой. Желание поскорее оказаться не здесь гнало вперед и застило собой все — обязательства, связи, привязанности. Кажется, Рокэ обещал Марселю сегодня вечером, но что? Смешно, если быть трезвым и заботливым. Неправильно, неправильно и недальновидно отталкивать от себя единственного, кто пока что на твоей стороне. Или и этот уже переметнулся? Рокэ не стал бы его винить, он бы и сам себя бросил. Под босыми ногами шуршал золотистый песок. Рокэ поднял голову и увидел спокойное бескрайнее море. Таким, ярко-бирюзовым и чистым, оно бывало лишь в Кэналлоа. Глядя на то, как солнечные блики играют на белых гребнях волн, Рокэ подумал, что непозволительно долго не посещал родные места. Нужно обязательно поехать, когда все закончится и… Вот только что должно закончиться? Рокэ не помнил, и это ему не нравилось. Тучи на небе медленно сгущались, ветер усиливался. Следовало поскорее отыскать нужную дверь, иначе путешествие не продлится долго. «Вода и есть дверь», — мгновенно осознал Рокэ. Не раздеваясь, он шагнул в теплое море, прошел с десяток шагов — и нырнул с головой. В плотной черноте вокруг вспыхивали лиловые искры; невидимая сила тянула вниз, и Рокэ, крепко зажмурившись, поддался ей. Открыв глаза, он обнаружил, что сидит за столом, накрытым к завтраку. Малый обеденный зал в особняке на улице Мимоз всегда был солнечным, но сейчас он показался полностью сотканным из света — как и Окделл, что сидел напротив. Некоторое время тот сосредоточенно смотрел в свою тарелку, а затем с решительным видом вскинул подбородок и… улыбнулся. «Так уже было», — вспомнил Рокэ. Совместный завтрак и то, как Окделл несмело улыбнулся ему, кровному врагу, убийце и мерзавцу. Рокэ подумал тогда, что нужно сказать нечто приятное и располагающее, без обычной язвительности, и больше никогда не отталкивать от себя. Окончательно получить доверие запутавшегося мальчишки, дать ему такое желанное одобрение, украсть его сердце и оставить не у дел всех, кто пытался пудрить мозги с разной степенью умелости. Рокэ тогда ничего не сказал. Он — стыдно сказать! — испугался слишком приблизить Окделла, не захотел вешать на себя еще одну обузу, пусть и потенциально крайне полезную. Да и момент показался не лучшим, будут и другие. Мальчишка уже получил больше, чем мог себе вообразить. Да, так всегда казалось — что моменты будут еще, что их нескончаемо много, и среди них найдется куда более подходящий. Подходящий так и не настал, но в то утро Рокэ не знал этого. Он отвернулся, чтобы не видеть, как на губах Окделла померкнет улыбка, и ничего не сказал. Некоторое время Рокэ чувствовал смутное раздражение от мысли, что смалодушничал и ошибся, а потом забыл, увлекшись вихрем дневных забот. Рокэ посмотрел через стол на солнечного сияющего Окделла — и улыбнулся в ответ. Тот немедленно смутился и опустил глаза, словно не ждал такого. Выглядел он, кажется, вполне довольным. «Так просто, — подумал Рокэ с горечью. — Даже слова не понадобились». Света вдруг стало слишком много, и Рокэ пришлось зажмуриться, чтобы не ослепнуть. Его тянуло вверх, воздух вокруг пах морем и сиренью, и возвращаться отчаянно не хотелось. Рокэ заставил себя замереть, распахнул глаза и увидел перед собой бесконечный коридор с сотнями дверей. За каждой из них скрывалось нечто важное, и выбрать было невозможно. Рокэ толкнул первую попавшуюся наугад — и обнаружил себя в трактире. Вокруг было шумно и весело, звонко смеялся Эмиль, а Окделл взахлеб рассказывал о Лаик и глупостях, что они с однокорытниками творили. Выходило у него, как ни странно, по-настоящему забавно. Этот вечер Рокэ тоже отлично помнил — они возвращались из Варасты с победой, и на душе впервые за долгое время было спокойно и легко. «Талигойская звезда», так назывался этот трактир. Помнил Рокэ и то, чего хотел, кидая взгляды на разгоряченного Окделла, — и, разумеется, не сделал, хоть и не было способа привязать к себе крепче. Вместо этого Рокэ наговорил много лишнего и слишком сложного, чем снова, в который уже раз, сбил с толку и запутал. Оживленные звуки голосов доносились будто издалека. Если достаточно забыться, можно было увидеть, как из-под светлых деревянных стен проступает темный камень Лабиринта. И тогда, и теперь Рокэ отчего-то был уверен: никто не заметит, если они с Окделлом сбегут. Разве что Эмиль, но тот болтать не станет. Ухмыльнувшись своим мыслям, Рокэ посмотрел на Окделла, и тот ответил ему неожиданно дерзким и прямым взглядом. Пожалуй, вызов можно было счесть принятым. Рокэ встал из-за стола первым и пошел наверх, в свои комнаты. Если Окделл достаточно сообразителен, то поднимется следом. Если нет… Что ж, значит, снова не здесь и не сейчас. Осторожный стук в дверь раздался, когда Рокэ почти перестал ждать. — Вы что-то хотели, юноша? — протянул он, стоя на пороге. Окделл ничего не ответил. Он облизнул губы и посмотрел на Рокэ восторженным взглядом, что говорил громче любых слов. Поддавшись этой абсолютной ясности момента, Рокэ втащил его в комнату, прижал к захлопнувшейся двери и поцеловал так, как давно хотел — грубо и страстно, не давая ни отстраниться, ни даже перевести дыхание. В пьяных, мутных от желания мыслях пронеслось — не напугай, не отврати от себя, — но эти опасения растаяли в том жаре, с которым Окделл ответил на поцелуй. Умения ему не хватало, но это не имело никакого значения. Никакие продуманные ласки не могли сравниться с этим восхитительным напором. Рокэ не собирался заходить слишком далеко — по крайней мере, не в первый раз, но сдержаться не вышло: руки сами стаскивали с Окделла одежду, и это казалось самым правильным, самым нужным. От прикосновения к горячей коже, от того, как Окделл… нет, теперь Дикон доверчиво цеплялся за плечи, в голове вспыхивали искры. «Этот мир проживет столько, сколько проживешь ты, — шепнул тот, ткнувшись горячими губами в ухо. — Береги себя и не сбивайся с прямого пути». Возбуждение исчезло, точно морок. Рокэ открыл глаза и вернулся в свой мир, полный неисправленных ошибок. В этот раз тошнило сильно, и пришлось отпаивать себя водой, чтобы прийти в чувство. Зато лихорадочные порывы деятельности вопреки обыкновению не терзали. Все силы остались в винных иллюзиях. В Лабиринте. Сидя на полу кабинета, привалившись к прохладной стене, Рокэ как никогда отчетливо понимал: в своем поиске утраченной памяти он упустил что-то очевидное. То, чего предпочитал не видеть.