***
Намджун, глядя на взвинченного мужчину, вылетевшего пулей из отделения, понял, что дела плохи. Он старался опять не зацикливаться, что Чимин — змей. Это сейчас не главное, об этом можно было подумать позже, хотя хотелось думать сейчас и громко и сильно обижаться, но в такой ситуации нельзя было поддаваться чувствам. — И что это было? — хмуро спросил Чонгук, в упор глядевший на дверь, через которую секунду назад скрылся мужчина. — Наверное, побежал бумаги оформлять на освобождение Чимина, — саркастично сказал Юнги, тоже задумчиво смотря на дверь. — Ого, правда? — уши Чонгука радостно дернулись и он с надеждой оглядел всех сидевших. — Малой, тебе не говорили, что ты туповат? — честно спросил Юнги и недовольно зашипел, когда Джин ударил его по руке. — Я думаю, дело — дрянь, Чонгук, — объяснил Джин покрасневшему зайцу. Увидев опущенные уши младшего, Джин лишь вздохнул и успокаивающе погладил Чонгука по волосам. Единственный свободный змей их странной компании пришел позже, он учился в корпусе рептилий и все шоу пропустил. Чонгук уже в такси кричал ему в трубку, что Чимина раскрыли и теперь его увезли в участок, и чуть ли не плакал в трубку: "Что делать хен? А вдруг там камеры холодные, и Чимин-хен замерзнет, он же привередливый змей!" Вот тогда Намджун всё и понял, он быстро взглянул в зеркало и увидел, что Юнги тоже смотрит на него. Они переглянулись напряженными взглядами и молча отвернулись. Все было понятно без слов. Обсуждать сейчас это не хотелось. Но у Намджуна после этого появилась тоска, снедающая его изнутри, превращаясь то в медленно тлеющий гнев, то в обиду, которую он старался подавить. Чувства только мешали ему это сделать. Но толку от их компании было мало, Чимин влип серьезно: его долг равнялся неплохой такой квартире в центре Сеула. Единственное, что они смогли сделать — позвонить матери Чимина. Удалось поставить ее в известность только потому, что у Чонгука оказался ее номер. Как выяснилось, в начале семестра Чимин с Чонгуком обменялись номерами родителей на всякий пожарный случай. Однако мама Чимина, как оказалось, помочь ничем не могла. Когда Чонгук сообщил ей о том, что с непутевого Пака требуют несколько миллионов вон, она в ужасе всхлипнула и сказала, что таких денег у нее нет. Было понятно, что дело — полная труба. Мама Чимина сказала, что сейчас же выезжает и все решит. Намджуну в это верилось слабо. Когда мужчина скрылся, то где-то в его душе погас последний лучик надежды. К ним подошел полицейский. — Ребят, сейчас мы вас допросим, а потом уже можете ехать домой, — слегка дернув плечом, сказал он, и Чонгук попытался возмутиться, но полицейский лишь поднял руку чтобы он замолчал. — Давайте не будем затягивать. Процедура заняла много времени: сам допрос был длинным, да и их было четверо, что еще больше затянуло процесс, ведь делом Чимина занимался один следователь. Когда они закончились, все порядком устали, отпустили непутевую команду по спасению Чимина уже вечером. Для экономии они снова впихнулись в одно такси. Правда, его им пришлось ждать долго — первые два, вызванные Юнги, отказались их везти. Первый водитель молча вытаращил глаза на Джина и сказал, что не может взять заказ, второй оказался посмелее и громко бросил: "Ядовитых не вожу". Чонгук почти побежал следом за уезжающим такси, чтобы ему наподдать напоследок, но Джин вовремя схватил его за руку. Намджун не мог понять, откуда взялась мысль о том, что в такой шумной компании Джин мог бы теоретически попытаться убить водителя. Он глянул на змея: тот стоял с опущенной головой и тихо держал воинствующего Чонгука за руку. Юнги пришел к решению достаточно быстро: в комментариях заказа указал, что они едут с ядовитой рептилией. Так в третий раз к ним приехал уже человек, который змей не боялся. Джин смущенно уточнил, точно ли его повезут, и у Намджуна внутри что-то щелкнуло. В конце концов, все закончилось хорошо. Юнги отвоевал себе место спереди, а Намджун оказался зажат в левую дверь — посередине оказался Чонгук, который все еще ревновал Джина к Киму. Намджуну в такой ситуации казалось это поведение зайца полным бредом, но Чонгук закинул руку на колено Джина и суетливо засопел. Видно, инстинкты свои он контролировал совсем плохо. Намджун глянул в окно: участок с Чимином остался далеко позади. Сейчас он даже немного обрадовался, что ему посчастливилось родиться человеком, наверное, Чимину пришлось очень тяжело, раз он пытался скрыть свое происхождение. Сумма долга его поразила: он не был из богатой семьи, но даже если бы был, он не мог представить, почему быть рептилией — такое дорогое удовольствие. Всё это немного не вписывалось в его понимание о социальной справедливости. Намджун прижался лбом к стеклу. В машине стояла гробовая тишина: никому не хотелось разговаривать. Когда такси остановилось около кампуса, они быстро оплатили счет (Юнги пихнул мужчине купюру), тихо кивнули друг другу и разошлись. Намджун и Юнги молчали всю дорогу до комнаты. Только уже у себя Юнги неуклюже потрепал его по плечу со словами "Все будет хорошо, Джун-а". Но Намджун был реалистом и, сравнив уже все за и против, понял, что хорошо не будет. Должно случиться чудо, чтобы все так и было. Все настолько быстро стало плохо, что от этого кружилась голова.***
Джин, как вор, ползком выходил из комнаты. На дворе была глубокая ночь. Вызвав такси, он, как и всегда, долго ждал машины: в его профиле был отмечен его вид, поэтому не каждый соглашался с ним на долгую поездку. К такому отношению Джин, в целом, привык, такое случалось постоянно с тех пор, как он приехал в университет. Вчера перед остальными за поведение водителей было немного неловко. Он даже хотел предложить доехать самостоятельно, чтобы остальные тогда не ждали, но Чонгук вцепился в Джина изо всех сил, поэтому он лишь виновато смотрел на Юнги, который, кажется, злился совсем не на него. Когда машина подъехала, он сел в такси и сказал адрес. Поездка обещала быть долгой, и сумма тоже явно была немаленькой... Для него, похоже, тарифы всегда были повышены — Джин отметил, что вчера на обратном пути они заплатили куда меньше, чем заплатил он, когда ехал в участок от университета. Но, несмотря на большие траты, Джин не мог остаться в стороне. Он подождал, когда Чонгук заснет в тревожном сне: заяц не мог найти себе места, он то вскакивал, то пытался посмотреть, сколько стоит продажа почки. Джин лишь молча за ним наблюдал, он не хотел, чтобы Чонгук разбирал себя на части, но младший даже под конец уже заплакал от безысходности и гнева и на самого себя, что не смог подумать об этом раньше, и на Чимина, что придумал такой тупой план. Поэтому Джин напоил его успокоительными и обнял покрепче, пока заяц не засопел. И потом начал осуществлять свой план. Когда он прибыл в место назначения, было еще темно. Он выждал еще час — пока просто ходил по небольшому городу, смотря по сторонам и просто напоминая прохожим нервного заблудившегося туриста, прежде чем позвонил. Он надеялся, что план сработает. Джин в волнении зашел в назначенное место, огляделся по сторонам и увидел ее. На секунду сердце как будто замерло, а потом забилось быстрее. Он не видел мать всю свою жизнь, единственные воспоминания были совсем мутными и, казалось, неправдоподобными, а сейчас женщина спокойно махала ему из-за столика, как будто бы они и не расставались. — Я здесь, малыш, — насмешливо проворковала она, и Джин подошел на негнущихся ногах. Оба с интересом смотрели друг на друга, Джин невольно стушевался под взглядом ее абсолютно черных глаз. Несмотря на то, что стрелки часов едва ли достигли полудня, мама уверенно пила из стакана виски. Джин признавал: они были похожи, даже очень. Если бы кто-то увидел их со стороны, то подумал бы, что это две отпечатанные копии, как будто по насмешке природа решила создать одну мужскую версию и одну женскую. Пухлые губы, черные густые волосы, ниспадающие на плечи, бледная кожа, которую на шее оттеняла чешуя. Когда она встала, Джин с удивлением отметил, что мама оказалась выше его, правда, возможно, дело было в высокой шпильке, делающей ее ноги длиннее и стройнее. Она протянула ему руку с такими же искривленными пальцами, как у него. Джин, как в трансе, пожал сухую ладонь, все еще не сводя с нее взгляд. Как будто пытался запомнить ее образ на долгие годы. — Садись, малыш, обниматься не будем, — произнесла она все также насмешливо, возвращаясь на свое место. Джин покорно сел напротив. Нельзя сказать, что он был бы рад обнять женщину, которую видел почти впервые. — Ну рассказывай, зачем старая сука мне звонила насчет тебя? — спросила она, с интересом глядя на него, как будто пыталась сама выведать ответ в его душе. Джина слегка дернуло от ее слов. — Бабуля? — недоверчиво спросил Джин. Ему было странно слышать, что любимую бабулю называют именно так. В конце концов, бабушка не сделала ему ничего плохого за все годы, проведенные вместе. — Она, она, — в подтверждение кивнула женщина, отпивая из стакана. — Так что тебе надо? К ним подошел официант с меню, но Джин лишь покачал головой, и официант без лишних слов, поклонившись, ретировался. — Зря, алкоголь здесь хороший, — произнесла женщина и задумчиво уставилась на него, ожидая ответа. Джин сглотнул. Он чувствовал себя ребенком под взглядом этой женщины, поэтому, поёрзав, начал: — Мне нужна ваша помощь, чтобы помочь другу. — Любовнику? — переспросила она, оперевшись о стол. Ее глаза смотрели на него совсем насмешливо, будто бы она находила забавным, что он не может сказать слово "любовник" вслух. — Другу, — уже тверже произнес Джин. — Друзей не бывает, дорогой, особенно у змей, запомни это, – расслабленно произнесла женщина, откинувшись на стул. Ее пальцы водили по краю стакана, медленно проходя круг за кругом, и Джин невольно следил за ее движениями, впадая в какой-то транс. Слова матери были ему совсем неприятны, в конце концов, с Чимином они были друзьями. Самыми близкими за всю его жизнь. Время от времени, когда Чонгук убегал на занятия, а они лениво завтракали едой для рептилий, им достаточно было переглянуться, чтобы понять друг друга без слов. Он не мог назвать Юнги или Намджуна другом, но он абсолютно точно был уверен в том, что это подходящее слово для Чимина. — Так вы поможете? — немного раздраженно уточнил он. Сейчас он чувствовал, что загнан в угол. Во рту капнул горький яд, и он немного поморщился. Он начинал вырабатываться всякий раз, когда Джин чувствовал опасность и агрессию. Наверное, Намджун подобрал бы этому научное определение, но сейчас было совсем не до этого. Джин провел языком по железе, выделявшей жидкость, и слегка надавил. Напротив раздался смешок. Джин удивленно посмотрел на мать, она, улыбаясь, пила виски. — А что я получу взамен? Малыш, миром правит капитал, ты должен понимать это, — решив не комментировать выделение яда, она сразу перешла к сути. Джин был благодарен матери, что она не стала его публично унижать, но все же дернулся назад, когда она опять придвинулась ближе, с интересом наклонив голову. Он вжался в стул, пока женщина рассматривала его, как экспонат на выставке. — А что бы вы хотели? — Джин и правда не знал, что он мог предложить. Она задумчиво вернулась назад, ударяя длинным наманикюренным пальчиком по подбородку. — Ну у меня есть одно желание. Ты уйдешь из клана? Мир Джина покачнулся. Да, он думал об этом и давно, время от времени эти мысли посещали его, когда он лежал без сна на кровати, слушая тихое сопение зайца. Однако из раза в раз он видел себя победителем в этой ситуации, словно это он покажет всем на их место, приняв решение больше не возвращаться домой. Но тут ситуация была совсем иной: он не выходил победителем, он проиграл своей матери. Особенно обидно было слышать это напрямую от человека, от которого он втайне всегда надеялся получить одобрение. Получается, она даже не пыталась увидеть его каких-то достижений, а ждала удобного случая, чтобы от него избавиться. Осознать это после стольких лет изоляции в обществе было больно. Он держался за свой клан из последних сил, пытаясь не обращать внимание на то, как к нему относились другие гибриды. Всё было напрасно, абсолютно всё. Глаза защипали, он постарался подавить слезы. Ему не хотелось, чтобы его мать видела его слабость. Он сможет пережить это позже, когда рядом не будет таких внимательных глаз. Джин не нашел в себе сил, чтобы произнести это вслух, поэтому лишь кивнул. Этого оказалось достаточно. — Хорошо, — довольно повторила она его кивок и хлопнула в ладоши. — Оформим это на бумаге, и я сделаю всё, что в моих силах, пока могу. Рассказывай. Пару секунд он молчал, пытаясь подобрать слова. Но всё же начал с того, что было самым важным — с того, что его друг-анаконда задержан. Джин рассказал про Чимина всё, что имело какое-то отношение к делу. Хотя он вроде бы и не хотел, чтобы она вошла в его положение, он невольно все же рассказал о мотивации Чимина. Вместо неодобрения женщина весело рассмеялась и сказала, что этот малец далеко пойдет. Внутри что-то обидно щелкнуло. Почему она похвалила Чимина? Он делал всегда всё так, как она хотела, но не добился ни разу ее доброго слова, хотя бы сообщения с большим пальцем вверх. А теперь она, ни разу не видев его, хвалит Чимина, доставившего своему клану и самому себе большие проблемы? Внутри разгорался маленький огонек зависти и ревности, и Джин сам испугался этого чувства: он не мог потерять своего друга из-за нее. Он попытался объяснить себе поведение матери, чтобы подавить зависть, но не смог придумать ни единого оправдания, почему в этой ситуации она нашла поведение Чимина приемлемым. Интересно, что бы сказала бабуля? — А его отец случаем не Чвон? Джин кивнул, она хлопнула в ладоши и опять весело засмеялась: — Нет, это просто прелестно! Боже, какая новость. Этот ублюдок славится тем, что боится трахаться с анакондами, — пояснила она причину для смеха и отхлебнула еще виски. Джин с недоверием смотрел на нее. Понятнее не стало. Словно заметив его непонимание, мать решила поведать ему подробности: — Понимаешь, у этих дам есть небольшая особенность. В пылу страсти они могут откусить от тебя кусок. У них даже есть специальные кляпы, чтобы они не кусались. Но они иногда даже их умудряются прокусывать, агрессивные твари, твоя бабушка рядом с ними сущий ангел. Вот Чвон и увиливал, как мог. Конечно, ни для кого это не тайна, поэтому свои начали поговаривать "неуловим как Чвон". Спит с людьми, а к анакондам подходить боится. Но от людей чистокровные рождаются редко, твой Чимин — большое исключение, видать, где-то в родне затесались свои. Но Чвон — тот еще ублюдок, все вожди такие, поэтому друга ему своего не отдавай. Он его пережует и выплюнет, от парня останется одна оболочка. Будет такой же тварью, как и все вожди, — последнее она произнесла с горечью. Джин непонимающе смотрел на нее, казалось, он видел не бездушного монстра, который бросил его в детстве, а настоящего индивида с чувствами и сопереживанием. — Слушай, малыш, я его сейчас вытащу, но на этом все. Тебе и ему придется платить налоги. Я скоро составлю компанию этой старой стерве и вряд ли чем-то вам смогу помочь, — сказала она слишком беззаботно, отпивая из стакана, как будто пытаясь запить горечь. — Тебя отправляют в резервацию? — удивленно переспросил Джин, его мать не выглядела старой, ее кожа была, как у юной девушки. Он сам не понял, как сорвался на "ты", но женщина, кажется, и бровью не поняла. — Знаешь, Джинни, — от этого прозвища его сердце екнуло. — Когда ты не можешь родить вождю наследника с отметкой Бога, то становишься бесполезной, и кто-то другой, помоложе, занимает твое место. — Она залпом осушила стакан и налила еще. — Будешь? — Джин отрицательно покачал головой. — Но вы же были с ним столько лет, разве он может так легко избавиться от вас? — удивленно спросил Джин, выправивши свое обращение. Все же обращаться к ней на ты было бы совсем неприличным. Женщина на это лишь рассмеялась, а потом опять наклонилась к нему. — Малыш, наш клан — гадюшник. А мы, — она указала на него и себя, — и та старая сука, — усмехнувшись добавила и бабушку. Джин поморщился, его такое обращение к бабушке уже порядком напрягало, — вообще отбросы жизни. Удивительный парадокс, мы спим с вождями, но можем иметь только одного ребенка, — она весело рассмеялась и опять хлопнула в ладоши. — Знаешь, что забавно? Сейчас расскажу. — глаза ее горели, губы кривились в усмешке, — твой отец — предыдущий вождь. А отметки у тебя нет. Эта старая стерва подложила меня под старого вождя, а отметки у тебя так и не было! — И она опять расхохоталась, словно рассказала очень веселую историю. Брови Джина взметнулись вверх. — Она понесла от какого-то рядового соклановца, а хотелось родить вождя, — ее рот скривился в презрении. — А раз дети уже не рождаются, почему бы не подложить дочь? Эта старая сука… Я ей восхищаюсь! — произнесла она и опять рассмеялась. — Она бы и тебя подложила, ты бы, конечно, не понес, но дал бы ей власти, после того как меня списали. А потом уже дождалась бы твоих детишек, и тебя в утиль. Эта старая сука одержима. Ты не представляешь, чего мне стоило загнать ее в резервацию. Сопротивлялась всеми конечностями! У Джина кружилась голова. Что происходит? Это точно про бабушку? Он не мог поверить словам матери. Всё описанное разительно отличалось от того, что он сам испытывал после общения с бабушкой. Она никогда не была резкой с ним, но теперь Джину начинало казаться, что, возможно, он придумал себе хорошую версию бабушки. — Но раз она такая, зачем ты отдала ей меня? — неуверенно спросил он, и женщина резко глянула на него. Он снова сорвался на ты и сам того не заметил. — Наш нынешний вождь не без грешка, он любит красивых мальчиков и помоложе, если ты понимаешь, о чем я. Так что лучше с сумасшедшей бабкой. — И она заговорщически ему подмигнула и опять засмеялась. Боже, она говорит такие ужасные вещи и так легко к этому относится! Джин был в ужасе. Она откинулась на стуле, чуть не падая, и задумчиво посмотрела в потолок — Наконец-то я сбегу из этого гадюшника, может, мне покажется курортом нахождение с этой старой сукой, неплохо так отдохнуть и закончить наш род на нас. А ты, — она ткнула на него длинным красным наманикюренным ногтем, — не смей сюда даже возвращаться. — А потом провела по его лицу рукой, неожиданно для Джина этот жест был нежным, а ее лицо стало по-настоящему грустным. — Это тебе подарок милый от твоей блудной мамочки. — Но бабушка мне говорила про мою красоту. Она сказала, что ты завидуешь, — затараторил он, пытаясь сложить этот образ. Его мир рушился. Всё больше казалось, что все его детство было сплошным враньем. — Ого, так эта сука еще и сказки пишет, у нее полно талантов. Мне будет с ней не скучно, — ответила она и опять ему подмигнула. — Уже, наверно, завидуешь мне? Да, я по жизни счастливица. — Но почему ты даже ни разу не появилась? — из Джина вырвалось это само, он не хотел драматизировать. Он чувствовал, как жалко звучат его слова. Она с грустью посмотрела на него, отбросив ложное веселье. — Не люблю драму, малыш, ты бы только страдал. Я могла появляться редко, быть любовницей вождя, накладывать свои ограничения. Да и образ суки лучше подходил, ты бы только бросился в клан спасать меня. Или нет? Джин лишь кивнул. Она была права. Он действительно попытался бы спасти маму. Несмотря на все усилия бабушки, он не мог ненавидеть ее. Сейчас он впервые понял, что перед ним была глубоко несчастная женщина, ставшая заложницей клановых игр. Ему хотелось что-нибудь сказать, как-нибудь ее утешить, унизиться, попросить бросить клан, как и он, не возвращаться в резервацию, а поселиться в свободной части страны, соседствуя с гибридами. Он вспомнил о налогах, но сейчас казалось, что втроем — он, мама и Чимин — они смогут решить все проблемы. Он обдумывал, как убедить ее, ему нужно было только заронить в ее голову эту мысль… Но пока он подбирал слова, к женщине подошел статный мужчина, уважительно поклонился и протянул бумаги. Джин лишь хлопнул глазами, как мать быстро взяла их и толкнула сыну. — Подписывай! — Джин кивнул и не глядя подписал, лишь на секунду его рука дрогнула, а глаза предательски защипало. Внезапно для него женщина вдруг улыбнулась и коснулась кривоватыми пальцами волос. — Ну что ты, малыш? Не плачь. Давай хотя бы напоследок обнимемся. Хотя, наверное, ему не стоило сейчас поддаваться эмоциям, он почему-то не смог сдержаться и рванул в ее объятия, стоило матери только подняться и открыть руки. Было глупо испытывать хоть что-то к человеку, не принимавшему участия в его воспитании, но сейчас, когда его спину массировали мамины тонкие пальцы, Джину казалось, будто бы на самом деле женщина теплокровная: настолько сильным было тепло ее тела, согревающее его вечно мерзнущую душу. Ему словно было пять лет. Прижав ее крепко, он не смог сдержаться: слезы рекой потекли из его глаз. Впервые за несколько лет он осознал, что втайне он ждал именно этого — физической ласки от матери. — Ну-ну, малыш, тише-тише, — прошептала она, и ее голос показался таким родным, что слезы полились еще сильнее. Совсем незаметно для других она успокаивающе покачивалась, как будто баюкая его в объятиях. Наверное, по ее просьбе кроме них в ресторане не было ни души, так они смогли стоять настолько долго, насколько нужно было обоим. Было глупо надеяться возместить всё потерянное время, но пока у них было еще немного, чтобы попытаться. — Ну все, малыш, тебе пора, — так же тихо произнесла она и начала отстраняться первой, предварительно похлопав его по спине. Для Джина было сложно удержаться от того, чтобы схватить ее за одежду и вновь притянуть к себе, но он, взяв себя в руки, все же отступил шаг назад. Джин видел, как у женщины блестят глаза, но ей хватило всего нескольких секунд, чтобы быстро вытереть мокрые дорожки слез, и она лучезарно улыбнулась. — Если будет совсем сложно, звони, — она засунула ему в руку бумажку. Ему хотелось что-то сказать в ответ, подобрать какое-то важное слово, которое бы стало причиной не расходиться. Но его мама не искала в нем поддержки. С полной решимостью она убрала прядь волос за ухо и все же продолжила: — Мой номер. Помогу все же с налогом на первое время, я припрятала некоторые сбережения, до выпуска тебе хватит. Джин лишь кивнул, несмотря на сотни мыслей, говорить он не мог. Ком в горле мешал выдавить ему даже слова благодарности. Он беспомощно вглядывался в ее лицо, гадая, сможет ли он хоть раз увидеть ее снова. Внезапно где-то глубоко внутри ему захотелось, чтобы они сфотографировались. Небольшая надежда прояснила его лицо. — Можно с тобой сфотографироваться? На память, — слова дались так трудно, что мать с трудом понимала, что он хочет сказать. Самому Джину этот поступок казался малодушным, но сердце болело, когда он думал о том, что им больше не увидеться. Почему-то ему казалось, что она откажет. Он добавил: — Раз мы больше никогда не увидимся. — Конечно, милый. — И Джин поднял глаза, полные слез, на нее. Она жестом подозвала официанта, и змей протянул мужчине телефон. Официант послушно сделал несколько снимков и вернул телефон. — Дай посмотреть, как получилось. Боже, ну мы оба опухшие. Не выкладывай это никуда, а то аж стыдно от моего вида. Из дрожащих губ вырвался смешок, и Джин неожиданно для себя искренне рассмеялся. Пускай, ее не было рядом всю жизнь, но он не мог на нее злиться. — Иди и живи своей жизнью, — тепло произнесла мама, опять потрепала его по голове и поцеловала в лоб. Он больше не мог смотреть ей в глаза, чувствуя, что еще чуть-чуть, и он снова расплачется. Поэтому он лишь вяло махнул рукой и, не оборачиваясь на нее, вышел из ресторана. Когда он оказался на улице, выдержка его подвела: слезы снова предательски брызнули из глаз. Погода совсем не разделяла его страданий: солнце уже приятно припекало, и он неловко вытер слезы, оглядываясь по сторонам. Джин поднял лицо к весенним лучам. Казалось, что его глаза распухли от слез, и он даже хуже видел, негнущимися пальцами он набрал номер бабушки. Джин все же хотел с ней поговорить. Какая-то его часть все еще не верила словам матери, женщина говорила уверенно, даже показала какие-то эмоции, но что-то в этом всем не сходилось. Его собственные воспоминания не могли его настолько обмануть. Бабушка никогда не была манипулятором, и Джин не мог поверить в то, что она стала причиной высокого положения матери. Еще раз посмотрев на полученное фото, он невольно улыбнулся. Качнув головой, Джин нахмурил брови и закрыл его. На телефоне была куча пропущенных от Чонгука и сообщений, но змею хотелось сначала все окончательно решить. — Алло, бабуль, это Джинни, — Джин постарался сделать свой голос как можно более беззаботным, когда бабушка сняла трубку. — Джинни, ну что? Ты поговорил? Когда сможешь вернуться в клан? — родной голос на том конце провода, как всегда, приятно защебетал. Нет, не могла она быть сутенером в юбке, это была его родная и добрая бабушка. Но вернуть ничего назад уже было нельзя, он поставил свою подпись под контрактом. Об этом ему стоило сообщить. — Бабуля, я не вернусь. Я ушел из клана. Насовсем, — тихо сказал он. Вопреки ожиданиям, его голос звучал очень неуверенно и слабо. Однако реакция бабушки его удивила. Началось такое, чего он даже представить не мог. Впервые за долгие годы бабушка орала в трубку, что его мать — самая настоящая тварь, заставила Джина уйти, что никакая она не тайпан, а самая настоящая гадюка, и надо было придушить эту гадюку еще в младенчестве. — Бабуль, подожди, подожди, — вклинился в этот поток оскорблений и криков Джин, надеясь, что это ее остановит. — Я сам хотел. Я встретил гибрида и влюбился в него. — Него? — раздался холодный вопрос после нескольких секунд тишины. — У нас прогрессивный клан. Но я надеюсь, он змей? — Нет, заяц. Но… — настороженно ответил Джин, собираясь рассказать, что Чонгук — хороший малый, и вообще он не собирается пока заводить детей. Но прежде чем он успел продолжить, шквал ругани вновь посыпался из бабушки. На этот раз получили все: бабушка признала свою вину, что зря она вообще согласилась отпускать его в университет к непонятно кому. Эта сука получила за то, что на самом деле все с самого начала знала и продумала. Джин же заигрался в еду, сбился в этом содоме с пути истинного, поэтому он срочно должен бросить этот никчемный университет, где ему изначально не следовало даже учиться, забыть этого извращугу теплокровного… В общем, ему следовало сейчас же бить челом в клане, а уж бабушка позаботится о том, чтобы аннулировать все бумаги. Всё это звучало складно и правильно для бабушки, но совсем неправильно для него. Он не мог бросить Чонгука и вернуться в клан. Об этом не могло идти речи. Чимин был все еще взаперти. Поэтому Джин бросил трубку. Пока он пытался вызвать такси, бабушка позвонила еще пару раз, но он не ответил. Один раз это снова был Чонгук, но и его звонок Джин сбросил. Как только машина остановилась на углу около ресторана, он, наконец, влез внутрь и выключил телефон. Ему не хотелось ни с кем разговаривать. Внутри впервые было пусто. Всю свою жизнь он жил во лжи, изысканно сотканной то ли бабушкой, то ли кланом, то ли им самим. Его привычный мир рухнул, и теперь ему придется как-то смириться с тем, что он стал изгоем. Не только для всего общества, но и для своих же сородичей. Сапожник без сапог. Тайпан без клана.