Наследник

Свечи давно погасли. Первые лучи солнца несмело проникали в сумрак комнаты, освещая обычную обстановку спальни. Привычно скользили они по поверхностям блестящим и матовым, гладким и неровным — все было как всегда. Но вот один, самый быстрый и игривый, скользнул по красному шелку, небрежно оброненному на пол, заиграл на стразах и, заинтересовавшись неожиданным беспорядком, заметался по другим хаотично разбросанным предметам одежды. Вдруг, словно догадавшись о произошедшем здесь ночью, любопытный луч бесстыдно заскользил к кровати, чтобы торжествующе осветить два обнаженных тела, полуприкрытых покрывалом. Однако этого ему показалось мало, и луч с завидным упорством медленно скользнул по женской спине, мужской груди, переплетенным рукам. Еще чуть-чуть, и он выхватит из задержавшихся возле ложа сумерек лицо безмятежно спящей на плече своего избранника женщины. Последнее усилие, но на пути любознательного солнечного света внезапно возникает непроницаемая стена из плотной ткани полога, опущенного заботливой мужской рукой. Сон дремлющей не потревожен. Том Риддл так и не заснул в эту ночь, в отличие от Наны, безмятежно посапывающей в его объятиях. Она заснула почти мгновенно, но Том не обиделся на нее за то, что несколько часов бодрствовал в одиночестве. Он не очень разбирался в обычаях ацтеков, но что-то ему подсказывало, что сегодняшняя ночь для Наны — это как новое рождение, а после него нужен отдых. Том даже был благодарен ей за то, что сейчас она спит, давая ему возможность спокойно подумать. Его по-прежнему беспокоил заданный Наной вчера вопрос. В поисках точного ответа Том снова и снова мысленно прокручивал всю свою жизнь, все воспоминания, оставшиеся от семнадцати прожитых лет. Получалось так, что рядом с ним сейчас находилось единственное светлое воспоминание всей жизни. Только то, что касалось Наны, способно было растопить лед в его душе. Все остальные его деяния были спровоцированы совершенно противоположными чувствами: обидой, злостью на себя или других, чувством мести. Ему не повезло в начале жизни, и за это теперь он возьмет от нее все возможное. Нет, он не гордился тем, что сделал. Гордиться можно подвигами, спонтанными и безрассудными. Том же считал, что поступил так, как должен был, просто обязан был поступить. Внезапно ему в голову пришла идея, что сейчас, во сне, Нана наверняка не защищает от него свои мысли. Риддлу ужасно захотелось узнать, что же на самом деле известно девушке о его свершениях, и как она относится к ним и к нему самому, совершившему столько всего необычного и не всегда законного. Том сосредоточился, проникая в воспоминания спящей, но не увидел ничего, кроме событий прошедшей ночи. — Не кажется ли тебе нечестным разыскивать тайком в памяти то, что можно просто спросить? — услышал он спокойный, чуть хрипловатый со сна голос Наны. — Не сердись, — произнес Том примирительно. — Я не сержусь, — ответила Нана и дотронулась до щеки Риддла. — Гордость не позволяет тебе спросить меня открыто, потому что ты боишься услышать что-то неприятное или обидное. Я права? Том кивнул так незаметно, что Нана скорее догадалась, чем увидела его ответ. — Но у каждого должен быть друг, способный сказать правду, какой бы горькой она не была. Может быть, тебе не будет так обидно услышать ее от человека, который тебя любит? — Который меня что? — Том удивленно посмотрел прямо в глаза Нане, и утонул в темных завораживающих очах юной ацтекской красавицы. — Любит, Том, любит. Вчера я не сказала ни слова лжи — мои мысли, мое сердце, моя любовь принадлежат только тебе, — улыбнувшись, проговорила она, не отводя взгляда. Тому в голову пришел только один адекватный ответ на столь лестное его сердцу признание, высказанное таким заурядным тоном, что смысл сказанного не сразу дошел до молодого человека. Он успел о нем только подумать, а Нана уже закинула ему на шею руки, подняла разрумянившееся лицо, готовая принять уготовленный ей поцелуй. Когда их пылающие губы разомкнулись, Риддл не отказал себе в удовольствии уточнить: — И все же почему ты выбрала меня? — Еще до моего первого приезда в Хогвартс звезды известили бабушку о твоем появлении в моей жизни, только она держала это в тайне до самого возвращения в Мексику. А позже я и сама видела тебя в дымном зеркале. Хоть ни одно из предсказаний не обещало, что мы всегда будем вместе, ты — моя судьба, Том, даже если тебе это не нравится. Сверкнув черными очами, Нана приникла к нему стройным телом. — Мне это нравится, — проговорил Том с уверенностью в голосе, хозяйским жестом притягивая к себе соблазнительный стан. — Я готов быть с тобой столько времени, сколько ты пожелаешь быть моей. — Сколько судьбе будет угодно, чтобы я была с тобой. Мои предки — ацтеки — страшные фаталисты. Как твой приход был предсказан звездами, так и наше будущее уже предрешено, хотя еще мне и неизвестно. Как говорила моя бабушка, беря сегодня от жизни ее маленькие радости, ведьмы нашего рода прекрасно знают, что готовит им будущее — и это одно из самых страшных наказаний. — Почему «говорила»? Она что, изменила свое мнение? — поинтересовался Том. — Нет, — ответила Нана и вздохнула. — Просто теперь она уже не может поучать меня, как раньше… — «Наверное, поссорились, а может, Филумена поняла, что Нана выросла и больше не нуждается в ее советах», — подумал Том, а вслух добавил. — И ты не заглянула до сих пор в свое будущее? Неужели тебе не интересно? — Мне страшно. Видимо, это мой крест — из-за боязни узнать грядущее всегда смотреть в минувшее: свое, твое, других. — Пожалуй, теперь, когда тебе известно МОЕ прошлое, ты и тетушка Филумена уже не пригласите меня к себе в гасиенду? — спросил Риддл, накручивая на палец длинные шелковистые волосы своей подруги. — Можешь приехать к нам в любое время, как только пожелаешь. Только ты лучше меня знаешь, что ТЕПЕРЬ никуда отсюда не уедешь, — лицо Наны снова омрачилось, и Том не знал, чем это вызвано: очередным упоминанием Филумены или тем, что он действительно не собирается ехать на другой конец света даже на время. — Ты и вправду знаешь обо мне так много, что я даже захотел сделать чистосердечное признание, — Том выпустил Нану из объятий и сел, прислонившись к изголовью кровати. Нанауатцин смотрела на Риддла снизу вверх. Она видела, что он настроен серьезно и обстоятельно поведать ей о событиях прошедших лет, но решительности ему все же не хватает. — А давай сделаем так: я сама расскажу о том, что ты сделал и почему, а ты поправишь меня, если я буду не права? — предложила Нана, перевернувшись на живот и подмяв под себя подушку. Она подперла подбородок сцепленными руками и ждала ответа, пристально глядя в лицо Тому. Тот на удивление смиренно развел руками, предоставляя тем самым девушке свободу действий. Нана потянула край, казалось, безразмерного покрывала и завернулась в него на манер римской тоги, что придало ей вид судьи. Лицо ее стало серьезным и сосредоточенным. Девушка села, подогнув ноги под себя, и, глядя в лицо Риддлу, приступила к рассказу: — Все началось с того, что твоя мать умерла, и Том Риддл оказался в маггловском приюте, не зная, кто он и откуда. Впрочем, нет. Кое-что ты знал. Мать назвала тебя Том Марволо Риддл: имя твоего отца, имя твоего деда, фамилия отца. Первым твоим сознательным чувством была ненависть к матери, которая оставила тебя одного. Потом, когда от Дамблдора ты узнал, что являешься волшебником, и твоя мать тоже была колдуньей, ты возненавидел ее еще больше, потому что она выбрала смерть, обыкновенную смерть, несмотря на рождение сына, который нуждался в ней, хотя могла с помощью магии избежать столь печального конца — смерти в нищете и одиночестве. Тебе даже не пришло в голову, что даже самые сильные колдуны не в состоянии жить вечно, особенно если жить не хочется… Я опущу пробы твоих сил на детишках из приюта, это можно объяснить детским любопытством и невежеством. Ты еще не знал, что являешься колдуном. Однако, оказавшись в Хогвартсе, ты вспомнил о происхождении матери и стал искать следы отца, но не нашел ничего. А потом появилась я. Ты узнал, что являешься змееустом. Пока я была рядом, ты не испытывал никаких особых чувств, кроме торжества. Ты был доволен своим превосходством надо мной, и поэтому осознание твоего сходства со Слизерином окончательно пришло уже после моего отъезда. Здесь в твоих мыслях было много тумана, и я не могу точно сказать, как ты узнал, что являешься потомком Слизерина, возможно по книгам ты проследил всех его внуков, правнуков и прочих родственников, пока не наткнулся на имя Марволо Гонта. Марволо — довольно редкое имя, даже в волшебном мире. Тебе не потребовалось значительных усилий, чтобы установить родство между Томом Марволо Риддлом и Марволо Гонтом. Ты возгордился своим происхождением от одного из великих основателей Хогвартса и открыл его Тайную Комнату. Зачем тебе это было нужно, я тоже точно не знаю, но зато имею достоверную информацию, что выпущенный тобой на свободу монстр убил девочку, и что обвинили в этом не тебя. Конечно, ты не был столь глуп, чтобы попасться, поэтому и столкнул в яму другого… Затем ты решил упрочить свои позиции, самоутвердиться, чтобы достойно соответствовать имени своего знаменитого предка. Обзавелся друзьями, согласившимися признать твое превосходство, беспрекословное лидерство. Вот тут-то ты и узнал, что твой отец — маггл. Какой удар по самолюбию… Мне продолжать? Девушка сменила свой констатирующий факты тон на озабоченный, заметив, как изменилось выражение лица слушающего. Лоб Тома пересекли две вертикальные морщины. Казалось, еще немного и Риддл взорвется от сдерживаемых эмоций. Однако в ответ на слова Наны он довольно спокойно произнес: — Ты опускаешь много подробностей, но довольно верно передаешь мои эмоции. Продолжай. Мне и самому интересно, что же, по твоему мнению, я чувствовал дальше. Или это все-таки не твое мнение? Уж не от самого ли Дамблдора ты узнала мою историю? — Надеюсь, ты и сам понимаешь, какую глупость только что сморозил? Сам факт того, что профессор пишет письма какой-то девчонке из заграничной глухомани, уже абсурден, а если учесть, что половину из рассказанного мной он вообще не знает… — многозначительно усмехнулась Нана. — Я понял. Хорошо. Итак, а дальше… — А дальше ты начал убивать. Не нечаянно, как в случае с девочкой, а предумышленно. Ты все узнал про семью своей матери — Гонтов — и отправился туда. В том, что случилось дальше, я виновата не меньше, чем ты. Признайся, это рассказ о моей прабабке натолкнул тебя на оригинальный способ убийства: употребить палочку другого колдуна для использования запрещенного заклинания и разделаться с семейкой своего маггловского папаши? Тут-то тебе под руку подвернулся дядя с расшатанной пребыванием в… Как там называется ваша магическая тюрьма? — Азкабан. — Да. С расшатанной пребыванием в Азкабане психикой, а потому легко поддающейся модификации памятью и врожденным буйным нравом — идеальная кандидатура на роль убийцы. Палочка Морфина, твое заклинание, похищенная семейная реликвия, как трофей, и три трупа магглов, одним из которых был Том Риддл, твой отец… — Он бросил мою мать, и я отомстил, — мрачно проговорил Том. Нана отрицательно покачала головой. Она потянулась и крепко обхватила пальцами руку Тома, на среднем пальце которой как влитое сидело золотое кольцо с черным камнем. — Во-первых, никто, кроме Тома и Мероуп, твоих родителей, не знает, что произошло на самом деле. Во-вторых, даже если сейчас ты действительно поверил в благородство своей миссии, то тогда ты думал совершенно иначе. Вспомни, ведь ты мстил своему отцу не за то, что он бросил твою мать, не за то, что его не было с тобой рядом, а за то, что он — маггл. Ты, потомок Слизерина, высокомерный и самолюбивый — сын маггла. Факт родства с Салазаром Слизерином, тешащий твое честолюбие, оказался под угрозой, уступая место комплексу по поводу маггловского происхождения. Это очень сильно роняло тебя в собственных глазах, и ты решил проблему по-своему. Вернувшись в Хогвартс, ты подумал как следует, и понял, что единственный способ избавиться от клейма магглорожденного, это во что бы то ни стало достичь в жизни высочайшего положения. Любой ценой. Твоя гордость — первооснова твоих амбиций — должна получить полнейшее удовлетворение… — Хватит, — резкий окрик Риддла заставил Нану замолчать. — Хочешь сказать, что, зная все это, ты не осуждаешь меня? Девушка, сидевшая до этого с безукоризненно прямой спиной и гордо поднятой головой, вдруг сникла и проговорила после продолжительной паузы: — Я не имею права судить тебя, Том. Чтобы осмелиться порицать кого-либо за совершенные поступки, нужно самому быть непогрешимым. — Разве ты не столь непогрешима, чтобы позволить себе осуждать меня? — За оговор сокурсника и похищение кольца — возможно. Но я не могу осуждать тебя за убийство. Более того, я близка к тому, чтобы полностью оправдать тебя, потому что сама — убийца. Нана посмотрела на Тома, как громом пораженного ее признанием. — Да-да, ты не ослышался, — хмуро произнесла Нанауатцин, и глаза ее стали мертвыми. — Я тоже убивала, поэтому так же виновна, как и ты. Она сделала плавное движение рукой, и полог сам собой вновь закрепился в изголовье кровати, позволяя солнечному свету ярко осветить всю комнату, в том числе и лицо Тома со всей гаммой переживаемых им сейчас чувств. — Ты убивала? — больше утвердительно, чем вопросительно сказал Риддл, с интересом вглядываясь в лицо Наны. -Да, я у-би-ва-ла, — проговорила Нанауатцин, четко проговаривая это страшное слово, будто бы пробуя его на вкус. — Мы убивали: я, Лан и Аль. — Про это ты писала мне в письме? — Про это, и теперь ты понимаешь, почему твое вмешательство больше не нужно. Том накрыл ладонью руку Наны, все еще сжимающую его пальцы. — Расскажи мне все. — Я плохой рассказчик. — Ты только что поведала мою историю, и я не заметил даже намека на косноязычие. — Говорить о других всегда легче, чем о себе. Мне трудно будет найти слова, чтобы передать свои чувства, но я вряд ли смогу их забыть, даже если очень захочу. Ты действительно хочешь все узнать? — Да. — Тогда я впущу тебя в мои воспоминания, и ты увидишь все моими глазами. Знаю, что уроки окклюменции не забыты, так что тебе это не будет сложно сделать. Нана придвинулась к Тому и так же, как он, облокотилась на спинку кровати. — Тебе это тоже может быть интересно, Том, потому что касается Филумены, — девушка посмотрела на молодого человека и спросила. — Готов? В ответ на утвердительный кивок Тома Нанауатцин положила голову ему на плечо и тихо проговорила: — Моя память к твоим услугам, входи…