Наследник

Нане снилось, что ее сжигают на костре, а вокруг полно людей, с бессердечной радостью и предвкушением наблюдающих за экзекуцией. Жар от огня становился нестерпимо жгучим. Она пыталась отклониться, но связанная по рукам и ногам, не могла этого сделать. Хворост у ее ног уже весь занялся пламенем, и скоро его языки коснутся нежной кожи, которой она так гордилась. Они сожгут ее прекрасное тело. Вся эта смуглая стройность обуглится и превратится в черную сажу. Как жаль! Не было никого, кто пожалел бы Нану Салливан, кроме нее самой. Только ветерок по доброте своей обдувал ее лицо. Это было странное, непередаваемое ощущение: ветер холодил ее лоб и щеки, а она горела… И внутри у нее все тоже было холодным, как лед. Сквозь едкий, удушливый дым Нана чувствовала привычные запахи окружающего ее мира: пыль, конский пот и… духи Филумены. Никогда раньше она не вдыхала такое сочетание запахов, которое казалось жутко неприятным. Нанауатцин попыталась отвернуть лицо в сторону, но была так крепко скручена грубой веревкой, что не могла двинуть даже головой. Путы крепко впились в ее плоть, но ее коже уже недолго оставалось быть нежной и шелковистой, поэтому красные рубцы не имели значения. Нана слышала, как кто-то из наблюдающих за казнью рассмеялся, когда она закашлялась. Другие принялись ходить вокруг костра, сверкая в отблесках пламени хищными белозубыми улыбками и ножами, торчащими из-за поясов. Сквозь жгущее пламя Нана чувствовала их сильнее огня обжигающие взгляды. Не каждый день они могли насладиться зрелищем казни молодой и красивой ведьмы, чье тело было так откровенно обнажено и трепетало, медленно поджариваясь. Ей было очень больно и больше всего хотелось, чтобы пламя как можно скорее погасло, но кто-то из толпы прокричал низким, злорадным голосом: — Подбросьте хвороста в огонь! Пламя, казалось, взлетело до неба, вызывая жгучую, стремительную агонию в теле Наны. И она закричала… *** — Проснись, да проснись же! — настойчиво проник Нане в уши тревожный голос Филумены. Девушка почувствовала, как руки бабушки вцепились ей в плечо и немилосердно трясут его. Она открыла глаза. В окружавшей ее темноте нечетко различались знакомые предметы обстановки жилья — дома Филумены Орилья, где Нана воспитывалась после смерти матери. Это место было ей более родным, чем гасиенда на юго-западе Техаса, где жили отец и братья. — Бабушка! Мне снился жуткий кошмар! Как будто… — начала Нана, оправдываясь, думая, что это ее крик заставил Филумену будить ее столь грубо. — Молчи! Быстро вставай и одевайся! Времени почти не осталось. Тревога в голосе бабушки мгновенно передалась и Нане. Девушка быстро вскочила и принялась в спешке надевать первые попавшиеся брюки и рубашку, а на ноги обула свои сапоги для верховой езды. Мимоходом она прислушивалась, пытаясь в окружающих тишине и спокойствии найти причины столь неожиданной паники. Филумена снова заглянула в комнату внучки. — Готова? — спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжила. — Быстро, иди за мной. — Что случилось, бабушка? Что за спешка? — Ни звука!.. От этого будет зависеть твоя жизнь, — прошептала Филумена. — Но мне такое присни… — Да знаю я, что тебе приснилось! — вспылила Филумена, чем окончательно повергла Нанауатцин в ужас. Подобная несдержанность и раздражительность не были свойственны всегда такой невозмутимой колдунье, как ее бабушка. Нана еле поспевала за женщиной. Та прекрасно ориентировалась в темноте и вела внучку куда-то в сторону небольшой рощи недалеко от дома. — Спрячься здесь, Нана, и не выходи, что бы ни произошло. И молчи, главное — молчи! — Не пугай меня, ба! Объясни, что должно произойти, — глаза Наны лихорадочно блестели. — Боюсь, они не успокоились… — проговорила Филумена, и девушка сразу поняла, о чем речь. Конфликт между Филуменой и некоторыми влиятельными жителями близлежащего городка ни для кого не был тайной. — Но ведь это глупости, бабушка! Мы не опасны, мы не причиняем вред, как утверждают эти приверженцы средневековых предрассудков. — Нана, дорогая, они даже не подозревают, что мы НАСТОЯЩИЕ ведьмы. Вся их ненависть основывается на том, что я общаюсь с навахо из резервации и лечу все болезни своими зельями. — Тем более они не правы. — Правы или не правы, но скоро они будут здесь. Умоляю, не вмешивайся, тем более с помощью магии. Если с ними будет шериф Аллан, то он во всем разберется, и мне ничего не грозит. Разве что штраф за незаконную медицинскую практику. — А если его не будет? — Тогда тюрьма, но мне это тоже не страшно. Я уже отослала письма твоим братьям, так что ты не останешься без… Чуткое ухо Филумены различило вдали звуки приближения гостей, и она требовательно посмотрела Нане в глаза: — Обещай, что не сдвинешься с места, чтобы ни случилось. — Обещаю, — ответила девушка. В душу к ней закралось подозрение, что опять Филумена знает больше, чем говорит, иначе, зачем было прятать Нану, если дело только в обвинении в знахарстве. Разве ей, выглядевшей в глазах всех обыкновенной девушкой, грозило что-нибудь, даже если бы ее и нашли в доме знахарки? Но если уж Филумена боялась, что с Наной поступят так же, как с ней, просто за компанию, и лучше девушке быть вне дома, что значат эти требования не издавать ни звука, словно ее могут искать? Для всех она была в гимназии, только ее родные знали, что Нана сдала все экзамены на семестр раньше остальных и собиралась вернуться туда только за дипломом. Она могла бы долго строить предположения, но шаги быстро удаляющейся Филумены заглушил топот всадников. Сколько их было, Нане не удалось разглядеть сразу, ей только показалось, что их было очень много. Спешились все, но в дом вошли только некоторые. Со своего места Нана видела бабушкино жилище, как на ладони. Одноэтажный дом с навесом и пристройкой, используемой, как конюшня, освещался ярким светом звезд и фонарями, которые держали в руках прибывшие. Приглушенный фонарный свет все же позволил девушке разглядеть лица мужчин, нагрянувших с неожиданным ночным визитом. Здесь собралась вся честная компания Эль-Пасо: Рим Кастлер, с белой гривой волос на голове, часто выполняющий обязанности судьи и проповедника, коих в поселении не было; Сэм Андерс, синий от татуировок; Тэннер Хиггинс, школьный учитель; Джек Бронсон, Чули Росс и другие, которых Нана знала только в лицо. Шерифа Гранта Аллана среди них не было. Нана не видела, что происходило в доме, но раздающийся оттуда шум крушимой мебели и бьющейся посуды красноречиво объяснял происходящее, а когда в распахнутую, чуть не сорванную с петель дверь вытолкнули Филумену со связанными за спиной руками, девушка мгновенно забыла все обещания, данные бабушке, особенно когда заметила, что волю своим волосатым лапам давал Педро Кинтано, самый важный и богатый человек в Эль-Пасо. Именно его интересы в резервации, пожалуй, ему одному и понятные, лежали в основе конфликта между Филуменой и жителями затерянного в прерии городка, которым было бы наплевать на дружбу навахо и Орилья, если бы не старания Кинтано. Рука Наны машинально потянулась к поясу. Девушка нащупала закрепленную у него волшебную палочку, чтобы оглушить врага, сейчас ее мало беспокоил численный перевес противника. Филумена Орилья словно почувствовала намерения внучки, потому что резко посмотрела в ее сторону. Глаза женщины безошибочно отыскали в темноте глаза девушки, и Нана почувствовала, что ноги ее налились свинцом, и она не в силах пошевелить ни рукой, ни языком, чтобы произнести заклинание, ей оставалось только молча наблюдать за происходящим. — Мое терпение лопнуло, Орилья! — заговорил Кинтано. — Я предупреждал, что твои колдовские штуки не пройдут даром. Ты доигралась… Нана мгновенно ощутила, как кровь прилила к щекам: именно этот голос во сне крикнул «Подбросьте хвороста…» С достаточно большого расстояния девушка рассматривала лицо мужчины — суровое, обрамленное волосами цвета воронова крыла, в скачущем свете фонарей оно казалось лицом старика, хотя по рассказам Филумены Нана знала, что ему не больше сорока. Особенно странно, если не сказать — подозрительно, смотрелась одежда Кинтано: темный плащ с капюшоном, в который он был укутан, резко выделялся на фоне типично ковбойской одежды остальных. По виду Педро было видно, что он собирался говорить еще долго, но кто-то из толпы гаркнул: — Пора кончать с ней! Мы должны успеть до восхода солнца. И до возвращения шерифа. — Пусть скажет последнее слово, — прозвучал еще один голос. — Нельзя вздернуть ведьму без последнего слова — ее дух потом семь лет будет гоняться за тобой и вякать по семь раз на день! — Ерунда! — проорал Кастлер, стараясь перекричать шум. — Ясное дело, каждый человек перед казнью имеет право на последнее слово, но не ведьма! — Действительно, — проговорил Хиггинс. — Мы же уже все выяснили. — И все же я хотела бы знать, в чем меня обвиняют, — раздался спокойный голос Филумены, негромкий, но перекрывший голоса всех остальных. — Ты обвиняешься в убийстве, ведьма. Своими дьявольскими зельями ты отравила Рамона Родригеса — доказано медицинской экспертизой. Что ты скажешь на это? — Я его не травила, — ответила Филумена. — Я вообще не имею к этому никакого отношения. — А кто же это сделал? — спросил Рим Кастлер и смачно сплюнул в пыль. — Откуда же я знаю, — сказала Филумена. — Может, ты — Джек? Всем известно, что Рамон ухаживал за твоей девушкой. Джек Бронсон изменился в лице так, что даже при свете фонарей это было заметно. Он протянул руку к чьему-то седлу и протянул Кастлеру веревку с уже готовой петлей. — Хватит слушать ведьму! Разве вы не понимаете, что она собирается задурить вам головы? Мы только тратим время. Солнце вот-вот взойдет, — процедил он сквозь зубы. — Ладно, — проговорил Кастлер, — Дай сюда веревку, Джек. Бронсон бросил веревку Риму, но Кинтано перехватил ее и собственноручно перекинул один конец через ветку высокого дерева, единственного росшего у дома, а другой — с петлей — одел на шею Филумене. Свободный конец он приторочил к седлу своей лошади. — Молись своему богу, Филумена, если он у тебя есть. Через пару минут ты будешь повешена, а затем сожжена — все знают, что это единственный способ убить колдовское отродье. Если бы Нана могла пошевелиться, она, наверное, вздрогнула так же, как и стоящие перед ее глазами мужчины. В ответ на предложение помолиться Филумена захохотала так дерзко и презрительно, что даже Кинтано отшатнулся. Некоторые перекрестились. — Что ты смеешься, ведьма? — спросил стоявший ближе всех к Филумене Росс. — Ты насмехаешься над огнем, который навсегда уничтожит тебя? — Неужели ты думаешь, Педро, что этим ты решишь свои проблемы? — воскликнула женщина, ярость в ее глазах была видна даже Нане. — О каких проблемах она говорит, Педро? — поинтересовался Андерс. — Черт возьми! — взревел Кинтано и сильно ударил по лошадиному крупу. Конь рванул вперед и потянул за собой веревку, неумолимо затянувшуюся на шее Филумены. Тело ее подскочило до самой ветки, остановив жеребца на скаку. Он встал на дыбы и громко заржал. Нане показалось, что от беззвучного вопля, раздавшегося у нее внутри, лопнут барабанные перепонки. Глаза ее мгновенно наполнились слезами, единственная реакция, которую девушка могла себе позволить стараниями бабушки, она не могла сморгнуть соленые капли, поэтому сцену снятия тела не смогла разглядеть в деталях. Нанауатцин всерьез испугалась, что стук ее сердца выдаст убийцам ее присутствие, невероятными усилиями она вернула сердечный ритм в нормальное состояние и с немыслимым, внезапным спокойствием смотрела, как Росс и Бронсон грубо затащили труп Филумены в дом. После того, как они вышли, в окнах замелькали языки пламени. — Стоит выпустить лошадей? — поинтересовался чей-то голос, услышавший тревожное ржание из пристройки. — Пусть все ведьминское добро горит синим пламенем, — ответил Кинтано. — Ну, уж нет! На старую клячу ведьмы мне наплевать, а молодая кобылка хороша. На родео с ней гарантирован первый приз, — проговорил Андерс, направляясь к пристройке. Через минуту Нана услышала тихое ржание и цокот копыт своей Опунции, выводимой из денника. Кобыла испуганно дичилась, почуяв огонь, и ни в какую не хотела следовать за Сэмом. Тому стоило больших усилий подвести лошадь к своему коню, взобраться в седло и пришпорить его, ведя Опунцию в поводу. Все участники разыгравшейся перед Наной драмы, последовав примеру Сэма, вскочили на коней и ждали только Педро. Тот оставался неподвижным до тех пор, пока все жилище Филумены не охватил огонь, только после этого он вскочил в седло и пришпорил коня. Всадники резвым галопом устремились навстречу восходящему солнцу. Когда кавалькада скрылась из виду, Нана почувствовала, что ноги ее уже не столь неподвижны, как пустившие корни стволы, и она может передвигаться. Руки вновь подчиняются приказам. Язык больше не приклеен намертво к небу, и рот способен издавать звуки. Девушка нервно огляделась. Поистине, только ночь и сверхинтересные для присутствовавших события не дали им обнаружить ее в чахлых кустах, практически лишенных листьев. Медленно, словно босыми ногами по стеклам и иголкам, приближалась Нана к обгорелым остаткам своего родного дома. Щеки ее все еще были мокры от пролитых в безмолвии слез. Она пребывала в гордом одиночестве, но перед глазами ее стояли все, кто приложил свою руку к свершившейся трагедии. Окруженная призрачными лицами, девушка старалась запомнить их в мельчайших подробностях, чтобы в любой момент вспомнить тех, кто обрек ее на страшные муки — видеть смерть близкого человека и не сметь оказать ему помощь. Лица ухмылялись, ожидая дальнейших действий Наны. Но она не будет кричать, не станет стенать и рыдать в голос. Будь она проклята, если Нанауатцин Салливан доставит им такое удовольствие! *** — Так вот почему любое упоминание о тетушке Филумене вызывало в тебе такую реакцию? — спросил Риддл у Наны тихим голосом. Он обнял девушку и чувствовал, как напряжено все ее тело. Нана доверчиво прижалась к Тому и сказала: — Не понимаю, почему она позволила сделать с собой такое и не сопротивлялась. Ей достаточно было пошевелить пальцем и всех этих… магглов просто разорвало бы на кусочки. И этот Педро Кинтано… — А что Кинтано? — переспросил Том, но Нана не расслышала или не захотела услышать его вопрос. Девушка продолжала рассуждать, отвечая своим мыслям: — Похоже, это и был тот самый случай, когда ведьма знает о своем будущем и не имеет права идти ему наперекор. Только так я могу объяснить поведение Филумены. — И спасла тебя она для того, чтобы ты за нее отомстила. Так? Нана кивнула. — Это было «круцио» или «авада кедавра»? — уточнил Том с видом знатока. — Ни то, ни другое. Это было бы слишком просто для тех уродов. — Ты еще не передумала продолжать рассказ? — Нет смысла останавливаться на половине дороги, тем более что дальше начинается самое интересное…