Наследник

Обосновавшись в Хогвартсе, можно так сказать, на законных правах и получив возможность беспрепятственно по нему перемещаться и общаться с его обитателями, Нана очень быстро сформировала о них свое мнение, тем более точное, что она могла видеть истинное лицо каждого, изредка позволяя себе читать их мысли. Разумеется, студенты в расчет не принимались, в центре внимания Нана держала только зрелых обитателей: преподавателей, постоянных посетителей, других школьных служителей. То, что началось как своего рода развлечение, призванное скрасить некоторую монотонность в существовании профессора Салливан в школе, даже при условии выполнения довольно частых поручений директора Дамблдора и кое-каких обязанностей, возложенных себе на плечи самою Наной, позволило Нанауатцин поделить всех обитателей Хогвартса на три группы. К первой она отнесла всех тех, кто относился к ней доброжелательно. Главное место здесь, конечно же, отводилось профессору Дамблдору, и дело тут было не только в их давнем знакомстве. Просто его благодушие и доброжелательный характер являлись той основой, которая поддерживала спокойствие и равновесие в небольшом замкнутом обществе Хогвартса. Конечно, бывали случаи, когда Нана замечала, что профессор думает о ней с сомнением, но он сразу же отгонял эти мысли, как неподобающие. Однако, несмотря на естественную благожелательность, Дамблдор был весьма требователен, а местами и суров. Он без сомнения заслуживал уважения, как личность, сплотившая вокруг себя преподавательский коллектив школы, весьма разнохарактерный, но ценящий своего директора и охотно ему подчиняющийся. Не менее доброжелательно к Нане относился и Хагрид, несмотря на весьма двусмысленное положение, в котором она оказалась в ночь убийства единорога. Очень сильно в глазах лесничего женщина выросла самим фактом того, что обосновалась не в школьном здании, а в Запретном лесу. С каждой новой встречей на изгибах лесных тропинок, петляющих под кронами дубов и каштанов, взор полувеликана становился все более и более радостным при виде Наны. А уж когда однажды, зайдя в хижину Хагрида, чтобы спросить кое-какую мелочь, Нана не испугалась неожиданно выскочившего ей навстречу дракла, она окончательно стала для нескладного здоровяка своей. Среди представителей преподавательского коллектива особое расположение к Нанауатцин почувствовал профессор Флитвик, учитель Колдовства, невзрачный и настолько маленький, что в классе он всегда взбирался на стопку книг, чтобы всех видеть. Это было целиком и полностью уважение к одаренному коллеге. Впечатление на него произвели изящные движения руки, которыми Нана зажигала и гасила свечи в библиотеке, по видимому это была его слабость, поскольку он посвящал много времени оттачиванию подобных движений и с учениками. Беспалочная магия Наны просто приводила его в восторг, а несколько мелких незначительных неизвестных ему заклинаний, которыми профессор Салливан поделилась с Флитвиком в порядке обмена опытом, потрясли его окончательно. Мадам Помфри, медиковедьма, тоже отнеслась к профессору Салливан с симпатией на профессиональной почве, после того, как Нана продемонстрировала ей записи лечебных снадобий, оставшиеся от Филумены. Теперь женщине было куда отправиться, если ей хотелось просто поболтать. Были и другие, кто не внушал Нане ни малейших опасений. В их число попадали хлопотливые и общительные домовые эльфы, получающие искреннее удовольствие от собственного трудолюбия, и безукоризненно сдержанные привидения Хогвартса, которым было в принципе все равно, кто живет с ними рядом, лишь бы их не обижали. Вторая, самая многочисленная группа, включала тех, кто ежедневно или же от случая к случаю встречался с Наной в коридорах Хогвартса, выполнял свою работу, не прибегая лишний раз к помощи профессора Салливан, разве только по распоряжению Дамблдора, и придерживался в отношении ее вежливой благожелательности, корректной обходительности или же полной индифферентности. Это была большая часть как преподавательского состава, так и периодически посещающих школу членов правления. Под эту категорию попадала и профессор Минерва МакГонагалл. Она держалась так, словно Нана только что приехала сюда или же собирается вскоре уезжать. Строгая и безукоризненная, она, если ей приходилось сотрудничать с Наной, общалась с ней мимоходом, точно случайно. Ее нельзя было упрекнуть в надменности или излишней сдержанности, если женщинам приходилось работать вместе. Она тщательно выполняла свою часть работы, но по ее завершении профессор МакГонагалл шла в одну сторону, а профессор Салливан — в другую. С Сибиллой Трелони дела обстояли немного хуже. Вероятно, она владела предметом Прорицания несколько лучше, чем можно было уяснить со слов профессора Дамблдора. Нана поняла, что эта женщина весьма странного вида, вечно мерзнувшая, в очках, увеличивающих ее глаза до невероятных размеров, и увешанная всевозможными бусами, браслетами, кольцами и цепочками, как новогодняя елка, знает о том, что могла найти в ее лице конкурентку. А вот о том, что Нана решительно отказалась от предложенной чести, не знает. Отсюда и отсутствующий, чуть презрительный, прохладно-вежливый взгляд, призванный задеть возможную соперницу, сопровождаемый иногда несколькими словами по поводу погоды, что было проявлением величайшей общительности. Но эта игра не могла обмануть Нану и скрыть плохо спрятанную неуверенность профессора Трелони. Определенно, та испытывала к ней почтение, смешанное с долей внутреннего трепета и страха, который обычно испытывают к тому, кто в чем-то тебя превосходит. Что же касается мистера Филча, которого про себя Нана иначе как дворником не величала, потому что только и видела, что с метлой да в сопровождении кошки миссис Норрис (с которой, кстати, у нее сложились прекрасные взаимоотношения после пары тайных прогулок Наны в кошачьем обличии анимага), то тут все было проще некуда. К нему вообще невозможно было подступиться. И, наконец, третья группа включала в себя по стечению обстоятельств всего троих персонажей. Отношения с ними выходили за рамки доброжелательности или равнодушия, спокойствием тут и не пахло. Чувства кипели, как в котле для приготовления зелий. Первым из этой тройки был профессор Квиррелл. Он очень сильно интересовал Нану по вполне понятной причине, но не так уж сильно нарушал ее покой, потому что попросту избегал. Всегда страшно нервничающий, и не только по поводу интереса, проявляемого к нему Наной, он был весьма сговорчив и чувствителен, а временами, когда его выделяли в чем-то или же ненавязчиво тешили его тщеславие, даже проявлял себя услужливым, добрым парнем. Разумеется, эти выводы были сделаны Нанауатцин заочно, поскольку она не хотела спугнуть профессора раньше времени, ведь только он мог дать ответ на мучающий ее вопрос, и даже вполне могло такое быть, что профессор Квиррелл собственной персоной и был воплощением ответа. Немудрено, что Нане безумно хотелось войти к нему в доверие, стать чем-то вроде друга, но добиться этого от такого чудного молодого человека можно было только при условии, что он сам захочет общения с ней. Так что теперь Нане приходилось «не обращать» на Квиррелла внимания, и в то же время неосторожно не дать себе взаправду забыть о его присутствии. Нана прекрасно понимала, что однажды увиденные красные глаза не делают профессора Квиррелла Волдемортом, поэтому до выяснения кое-каких обстоятельств она решила оставить его в покое, не лезть к нему с разговорами и обходиться с ним уважительно, на всякий случай… Вторым был профессор Снейп. Когда профессор Салливан впервые увидела его худощавую фигуру, облаченную в черные одежды, восковой бледности кожу, сальные черные волосы, крючковатый нос и пронзительные черные глаза, то с трудом сдержала дрожь. Такое обилие черного цвета она видела лишь однажды, и ничего приятного в воспоминаниях о том колдуне женщина не находила. Внешне ничем на него не похожий, Северус Снейп все же напомнил Нанауатцин мексиканца Педро Кинтано и все, связанное с этим именем. Потом это чувство прошло, но иногда Снейп казался Нане опасным не только своим надменным запальчивым характером, но и внезапно возникшей манией преследования, как и у Сибиллы Трелони. Все началось с того самого момента, когда профессор Дамблдор попросил Нану помочь Снейпу с одним особо сложным зельем, требующимся лично директору Хогвартса. Хочется надеяться, что это не было проявлением наивности, но Дамблдор не нашел ничего лучше, чем, представляя Нану, упомянуть о ее учебе у профессора Слизхорна и достигнутых успехах. Директор ушел, посчитав свою миссию выполненной, а двое обладателей острых черных глаз внимательно посмотрели друг на друга и сразу же друг другу не понравились. А уж после того, как Нана воочию продемонстрировала свои ничем не уступающие снейповским способности, тот не мог пережить и простить подобного, и потому тихо ее возненавидел. Тихо, не значит — тайком. Испытываемые профессором Снейпом чувства всегда были написаны на его лице. И не только. При каждом удобном случае, и в присутствии посторонних тоже, профессор Снейп взял за правило язвить цинично, но безукоризненно вежливо, с тайным желанием оскорбить женщину. Поначалу она молча терпела, по большей части из уважения к Дамблдору, но однажды терпению пришел конец, горячая мексиканская кровь взяла верх, и Нана заставила профессора замолчать. То крепкое словцо, позаимствованное из самого изощренного жаргона ранчеро и произнесенное самым, что ни на есть елейным тоном, в переводе на английский потеряло часть своего глубокого смысла, но и оставшегося хватило, чтобы заставить Снейпа застыть с приоткрытым ртом. С минуту они стояли друг напротив друга: он — еще более бледный, она — с румянцем возмущения на щеках, — и смотрели друг на друга так, словно впервые увидели. Во всяком случае, Нана, чисто машинально заглянув в мысли ошарашенного профессора, вдруг осознала, что на самом деле Снейп совсем не такой плохой, каким хотел бы казаться, ей даже стало стыдно за свою резкость. Не сказать, чтобы с того момента их отношения изменились в лучшую сторону, но теперь в ее присутствии Северус Снейп предпочитал молчать. Третьим же был один из членов правления школы, влиятельный и высокомерный Люциус Малфой. Если в случае с профессором Снейпом тот ненавидел Нану, то на этот раз Нана терпеть не могла Малфоя. Типичный донжуан, отличающийся своеобразной красотой, отчаянным эгоизмом и страшной самоуверенностью, он принадлежал к числу тех мужчин, которые настолько убеждены в собственной неотразимости, что не доставляют себе труда поинтересоваться чувствами увлекшей их дамы. Надо было такому произойти, чтобы Нана попалась Люциусу на дороге именно тогда, когда место такой «дамы» было вакантно. В день их первой встречи Нана только что вышла из библиотеки и направлялась к кабинету Дамблдора, который просил ее зайти. Малфой же, наоборот, едва вышел от директора и направлялся к выходу из Хогвартса. Он сразу же заметил женскую фигуру, одетую не в обычную колдовскую мантию. Так уж получилось, что именно в этот теплый осенний день Нана предпочла традиционной мантии одежду в национальном стиле: белую блузу с присобранными на шнурках рукавами и лифом, с синей вышивкой на кокетке, широкую длинную юбку из ситца с бело-синим узором, широкий шелковый лазоревый шарф вместо пояса и темно-синюю шерстяную накидку. Едва вывернув из-за угла, Нана сначала почувствовала жадный оценивающий взгляд, и только потом увидела его обладателя. Высокий длинноволосый блондин со слегка вытянутым лицом был красив, и женщина не могла не признать этого, однако его серьезно портило то, что он знал, что красив, и держал себя соответственно. Нана не могла говорить за других женщин, но в ее глазах Малфой сразу же потерял половину своей привлекательности, когда она разглядела его надменный взгляд, презрительно изогнутые губы и высоко вздернутый подбородок. Вторую половину привлекательности он утратил, когда, поравнявшись с Наной, бесцеремонно преградил ей путь своей тростью с серебряным набалдашником в форме змеиной головы. Яростный взор, брошенный Нанауатцин на мужчину, не произвел на того никакого впечатления, в ответ он улыбнулся краешками губ, но в его глазах, напоминающих две льдинки, улыбка не отразилась. Они оставались холодными и надменными. — Вы говорите по-английски? — спросил он женщину, столь экзотически одетую на его взгляд. — Если бы я не говорила, то какой смысл обращаться ко мне на этом языке? — ответила Нана с истинно королевским произношением, стараясь вложить в ответ все доступное ей безразличие. — Взаимопонимание достигнуто, — криво усмехнувшись, парировал мужчина. — Я — Люциус Малфой, член правления Хогвартса. А вы, надо полагать, профессор Нанауатцин Салливан? — Да, это я, — ответила Нана, с удовлетворением отметив чуть слышную запинку Малфоя при произнесении ее имени. — Профессор Дамблдор упоминал о вас, когда представлял мне отчет о делах школы. Бровь Наны удивленно приподнялась. — Директор отчитывается лично перед вами? В глазах Малфоя промелькнула легкая тень недовольства. — Нет, — с прохладцей ответил он. — Отчет представляется всему правлению. Он неторопливо окинул Нану бесцеремонным взглядом. — Знаете, что Дамблдор о вас рассказал? — Обязательно узнаю. Директор ждет меня у себя в кабинете через минуту, — с этими словами Нана движением плеча сбросила накидку, перекинула ее через левую руку, а правой категорично оттолкнула трость Малфоя, все еще преграждающую ей путь. Она уже собиралась не менее решительно продолжить свою дорогу, тем более время, назначенное профессором Дамблдором, действительно наступило, но обрывок мысли, подхваченный мимоходом, заставил ее замешкаться. — «Королева! — думал Люциус. — Ей не место там, в дебрях Запретного леса, где она сейчас живет. Ее надо вырвать оттуда… В любой обстановке она затмила бы всех, даже Нарциссу! Вот только ее деревенский костюм… Первое, что я сделаю, так это куплю ей нормальное платье. И белье…» Глаза Наны сузились. Она резко развернулась и процедила сквозь зубы: — Я не ношу нормальных платьев, тем более купленных посторонними. И белье себе я тоже покупаю сама! Да, Малфой удивился, но не смутился ни на секунду. Очередная его нахальная улыбка, наконец-то, растопила льдинки в глазах. — В этой жизни все когда-то бывает впервые. Вам это понравится, вот увидите… — Не думаю, — отрезала Нана и поспешила отойти, слыша негромкий смешок Малфоя за своей спиной. Раздраженная, она почти бежала. Несмотря на то, что именно Нана прекратила неприятный ей разговор, у нее складывалось ощущение, что последнее слово осталось не за ней, а значит, продолжение последует. Надо же такому случиться, чтобы все произошло именно тогда, когда у нее совсем нет ни сил, ни времени разбираться с новоиспеченной проблемой, когда все ее внимание должно быть сконцентрировано на поисках ответа на уже заданный вопрос. Кто, как не она сама, могла утверждать, что все старания Малфоя окажутся напрасными, но утомительного противостояния избежать не удастся. И все же она была полна решимости добиться успеха, какие бы препятствия не возникали на ее пути.