Наследник

Черное небо над Хогвартсом постепенно приобретало лилово-розовые и жемчужно-сиреневые оттенки — приближалось утро. Оно застало Нану в кресле у камина, где она провела остаток ночи в окружении левитирующих свечей. Женщина смотрела на языки огня, лишенные очередным заклинанием своего обжигающего тепла, совершенно ненужного в эту раннеосеннюю пору. Созерцание пламени как никогда соответствовало умиротворению, воцарившемуся в ее душе после возвращения с торжественного школьного ужина. Именно для того, чтобы сохранить ощущение нахлынувшего спокойствия, Нана наполнила комнату парящими свечами, похожими на те, что витали под потолком Большого Зала. Свою нежданную радость она держала в себе, сколько могла, пока, в конце концов, не почувствовала, как той тесно внутри нее. Тогда Нанауатцин встала и, пройдя в свою комнату, улыбнулась собственному отражению в зеркале. — Утомительное путешествие таракана вокруг стакана, наконец, окончено, — устало проговорила она. — Однако ты не выглядишь полностью довольной, — констатировало отражение после минутного молчания, во время которого оно внимательно разглядывало лицо Наны. — Мне просто не верится, что я убила целый год на то, чтобы удостовериться, что Том жив. Не знаю, где он был раньше, но сейчас он в Квиррелле. Профессор отчетливо мне это продемонстрировал. Конечно, чего ему было бояться, когда взоры всех были прикованы к этому герою дня — Гарри Поттеру. Я чуть по стенке не сползла, когда он так открыто и совершенно безбоязненно посмотрел на меня в упор красным взглядом Тома. Тем не менее, теперь мне страшно подумать, сколько же времени тогда потребуется, чтобы вернуть его к жизни. — Возможно, меньше чем ты думаешь, — ответило отражение и предложило, прищурившись, — Ты в любой момент можешь узнать это. Просто загляни в будущее и успокойся. — Нет! — буквально прокричала Нана, затем добавила спокойнее, — Ты знаешь, что даже такая большая удача не заставит меня нарушить принцип — не заглядывать в свое будущее. — Это не принцип — это трусость! Нана пропустила мимо ушей обидное, но как всегда правдивое заявление своего отражения. Было бы глупо отрицать, что с момента первого расставания с Томом, когда она узнала, что он — ее судьба, и что он может сделать неверный выбор, Нана избегала заглядывать в будущее. Двигало ей обыкновенное стремление избежать преждевременного знания об ожидающих ее разочарованиях и неприятностях. Но сейчас женщине было не до обсуждения того, что она боялась увидеть в дымном зеркале на этот раз. Нанауатцин погрузилась в раздумья, бессознательно вычерчивая пальцем абстрактные узоры на матовой поверхности стола. — Все же сидеть, сложа руки, мы не будем. Теперь я направлю все усилия на поиски Философского Камня, — сказала она, наконец. — А как же Гарри Поттер? — отрывисто бросило отражение. — А что Поттер? — удивленно спросила Нана. — Ты позволишь спокойно жить мальчишке, который олицетворяет собой причину нынешнего неустойчивого положения Тома и твоей жизни, переполненной проблемами по его спасению? — Позволю. А знаешь почему? Прежде всего, лично мне Поттер ничего не сделал, ну не маньяк-убийца же я, в конце концов. И у меня на это есть еще целых две причины: Дамблдор и Том. — Ну, Дамблдор понятно. Если он даже подозревает, что Волдеморт жив, то не спустит с мальчика глаз. — Да. А если он знает это точно, то и меня к нему не подпустит, поскольку мы имеем много доказательств того, что он мне не доверяет. — Тоже верно. Но Том здесь причем? — Что касается Тома, то я просто не хочу его обижать. Гарри Поттер — враг Тома Риддла, и я не собираюсь лишать его удовольствия лично расправиться с ним. Единственное, что я могу себе позволить, это просто наблюдать за Поттером, не терять его из поля зрения. Можешь быть уверена, я поселюсь в его голове, ни одно его воспоминание, ни одна его мысль не пройдет мимо меня. К тому времени, как Том вернется, он будет знать о своем враге все. — Думаешь, у тебя получится совмещать? — Обязательно получится. Тем более что на этот раз я знаю с чего начать: мне нужно узнать, где Дамблдор спрятал Философский Камень после того, как забрал его у Николаса Фламеля. — Есть предположения? — Больше, чем когда-либо. Я уверена, что основными критериями, которые Дамблдор предъявлял к месту хранения Камня, были: секретность и надежность, чтобы сделать Камень недоступным для других, и, как не странно, досягаемость, чтобы в любой момент иметь возможность забрать его самому. Лучшего места, отвечающего всем этим требованиям, чем Хогвартс, трудно представить. Кстати, я не удивлюсь, если для хранения Камня Дамблдор создаст специальное, защищенное всеми мыслимыми и немыслимыми заклинаниями, хранилище, а на время его создания определит Философский Камень на перевалочную базу. Жаль, что я плохо знаю Англию, чтобы предположить, где может быть такая база. С одной стороны, чем плохо, например, Министерство? Там у Дамблдора много знакомых. С другой стороны, существуют специальные учреждения, где есть с умыслом оборудованные места для хранения, такие, как банки — известные, особо надежные, и непопулярные, остающиеся вне подозрений. Но я считаю, чем размениваться на поиски промежуточного места, лучше подождать, когда Философский Камень переместят в Хогвартс. Вот уж чего нам не привыкать делать, так это ждать. В жизни Наны не было ничего проще, как подсоединиться к воспоминаниям Поттера. Сообразно ее ожиданиям, мальчик, воспитанный магглами, не имел даже малейшего представления о защите. Конечно, это ни о чем не говорило, ведь и Том в его возрасте не умел ставить щит на свои мысли. Однако чем дальше она проникала, тем больше понимала, что феноменальность Гарри Поттера заключается исключительно в том, что он выжил. Да, это, действительно, было необычно, даже уникально, но тем удивительнее было для Наны полное отсутствие у мальчика каких-либо редкостных способностей, если не считать нескольких странностей, произошедших с ним, вроде выросших за одну ночь волос или сжавшегося до невероятно малых размеров нелюбимого свитера (но подобные странности происходили со всеми детьми колдунов). Он был в большей степени маггл, чем даже его магглорожденная подружка — Гермиона Грейнджер. При всем своем инстинктивном предвзятом отношении к Гарри, как к виновнику всего, произошедшего с Томом, Нана не раз отмечала, что мальчика впору пожалеть. Единственное крупное везение на заре его жизни было весьма жестоко уравновешено одиннадцатью годами несчастливого существования в семье родственников матери. Там к нему относились, как к чему-то мерзкому, вроде слизняка, не имеющего права существовать рядом с таким добропорядочным семейством. Сейчас, в школе, ему тоже было тяжело. Он страдал от излишнего внимания к своей персоне и от преподавателей, и от других студентов, причем как от выражения восхищения, благоговения и любопытства, так и от прямо противоположных открытой антипатии и насмешничества. Плюс к этому и учеба давалась ему нелегко. И все же в Хогвартсе с посторонними людьми он чувствовал себя счастливее, чем в маггловском мире с родственниками. Было среди всей этой круговерти чувств и эмоций и кое-что, способное заинтересовать Нану, лежащее в сфере ее интересов. Это было воспоминание о моменте ее внутреннего триумфа, но только глазами Гарри Поттера. Тот оглядывал преподавательский стол со своего места за столом Гриффиндора. Видел счастливого Хагрида, Дамблдора, смотрящего лукаво-ласковым взором, отвернувшегося Квиррелла… Но задержался его взгляд на черной фигуре профессора Снейпа с его недовольным, но, непонятно почему, несколько растерянным взглядом. В ту же секунду острая боль пронзила шрам на лбу мальчика. Она прошла очень быстро, но впечатление оставила не из лучших. Гарри не понравилась эта боль, и преподаватель Зельеделия ему тоже не понравился, инстинктивно мальчик почувствовал, что и у педагога он тоже вызвал исключительно неприязнь. С уверенностью, доступной в данной ситуации ей одной, Нана могла сказать, что Гарри обвинил Снейпа в том, в чем на самом деле был виноват Квиррелл. Именно засевший в профессоре перисприт Темного Лорда отозвался болью в зигзагообразной отметине у Гарри на лбу. В этот момент в Нанауатцин проснулся ученый, она ощутила профессиональную гордость: никому до сих пор не известные проявления двусторонней связи начали раскрываться перед ней во всей красе. Еще же один вывод, сделанный Наной, утверждал, что последний отпрыск из рода Малфоев стоит Люциуса. Его надменность, язвительность и беспринципность почти ничем не уступали отцовским. И друзей он выбрал соответствующих, чего стоили только два этих безмозглых толстых увальня — Краббе и Гойл. Откровенная неприязнь Малфоя-младшего к Гарри Поттеру грозила, в конце концов, перерасти в затяжную войну. Однако не совсем честное противостояние со стороны сына Люциуса слегка возмущало Нану. Именно слегка, потому что женщина каждый раз одергивала себя при подобных мыслях: можно подумать, что она сама всегда и везде «дралась» по честному. И все же Нана заставляла себя не думать о Гарри Поттере с симпатией, равно как и с неприязнью. Ей хотелось сохранить на происходящее взгляд, лишенный пристрастности. Она старалась не жалеть мальчика, даже когда очень хотелось. Избранная женщиной роль стороннего наблюдателя не предполагала вмешательства в его жизнь, и Нана не вмешивалась ни во что. Разумеется, за одним маленьким исключением… Газета попалась Нане на глаза, когда она выходила из библиотеки. По-видимому, ведьма-библиотекарь как раз читала ее, прежде чем отвлеклась на очередного студента. Текст заинтересовавшей Нану статьи гласил: «Попытка взлома в банке „Гринготтс“ Продолжается расследование попытки взлома в банке „Гринготтс“, предпринятой тридцать первого июля, как полагают, неизвестными черными колдунами или ведьмами. Гоблины, работники банка, утверждают, что ничего не было похищено. Взломщики пытались проникнуть в ячейку, которая была освобождена в установленном порядке немногим ранее в тот же день…» Пробежав глазами статью без особого интереса, Нана покинула Хогвартс. Никаких особых предчувствий или предположений ее не посетило. О том, что случившееся может иметь отношение к интересующему ее вопросу, Нана сообразила только когда увидела Поттера и его рыжеволосого приятеля, выходящих из хижины Хагрида. Нана никогда не жаловалась на плохую память сама, а сейчас она к тому же могла в том удостовериться, подсмотрев, как в кинотеатре повторного фильма, то воспоминание, на которое изначально не обратила должного внимания. Этот день, тридцать первое июля, Гарри помнил очень отчетливо. Прежде всего, это был день его рождения. А, кроме того, в тот раз Хагрид повел его в новый Лондон, где мальчик никогда раньше не бывал, в ту часть города, куда нет хода магглам. Первым местом, куда зашли Хагрид и Поттер, был именно банк «Гринготтс». — Здрасьте, — Хагрид буквально оглушил гоблина своим громовым голосом, — Мы тут за деньгами из сейфа мистера Гарри Поттера. Гарри польстило, что его назвали «мистером», и удивило, что гоблин ничуть не выглядел ошеломленным от громкого голоса Хагрида. Наверное, он просто привык к разнообразным клиентам, потому что всего лишь обыденно официально осведомился: — У вас есть ключ? Далее следовало несколько минут воспоминаний о тех вещах, которые извлекал Хагрид из своих вместительных карманов в поисках ключа, и груде огромных рубинов, которые Гарри принялся рассматривать, когда ему надоело следить за гигантом. Он снова переключился на «своего» гоблина, когда услышал: — Вот он, — Хагрид торжественно продемонстрировал маленький золотой ключ, а потом добавил, — У меня тут еще письмо от профессора Дамблдора относительно кой-чего из семьсот тринадцатой ячейки… Гоблин прочитал письмо, кивнул и отправил Хагрида и Гарри в сопровождении другого гоблина в хранилище. — А что это за кое-что из ячейки семьсот тринадцать? — спросил Гарри (и Нана была ему очень благодарна за этот вопрос). — Не могу сказать. Страшный секрет. Это дела Хогвартса и Дамблдора… Вслед за гоблином они забрались внутрь маленькой тележки, передвигающейся по рельсам, и отправились в путь по сложным лабиринтам подземных коридоров. Эта часть воспоминаний была настолько отчетливой, что даже Нана, наблюдающая сцену со стороны, почувствовала характерные спазмы в желудке. Поэтому она побыстрее прогнала мимо все, связанное с дорогой и сейфом Гарри, в котором не было ничего примечательного, кроме огромной кучи золотых галеонов. То же, что касалось семьсот тринадцатой ячейки, Нана с удовольствием просмотрела бы в замедленной съемке, если бы это, конечно, было возможно. Об особом содержимом ячейки говорила уже ее дверь без замочной скважины, которая просто растаяла после того, как гоблин слегка царапнул ее ногтем. На первый взгляд в ячейке не было ничего. Однако Хагрид наклонился и поднял что-то маленькое, завернутое в коричневую бумагу… В третий раз, когда Гарри рассказывал эту историю Рону, Нана не стала следить за ее ходом. Ей и так было ясно, что Дамблдор при определении временного хранилища сделал ставку на надежность известного учреждения, единственного в магическом мире банка «Гринготс»; что, если Нана решила не тратить время на поиски этого места, сберегая свои силы для поисков постоянного, то кто-то поступил наоборот. Этот кто-то явно действовал в интересах Волдеморта, а, следовательно, с наибольшей вероятностью, его звали профессор Квиррелл. Нане страшно захотелось немедленно найти профессора и… Что «и», Нанауатцин так и не определилась. С одной стороны, это был, пусть окончившийся неудачей, но смелый поступок, заслуживающий уважения. А с другой, крайне необдуманный, нерациональный: потратить столько сил и времени на поиски и взлом, когда можно было, уподобившись ей, терпеливо ждать. Но была и еще одна сторона. Благодаря произошедшей осечке Нана достоверно узнала, что Камень прибыл в Хогвартс. — Уверена, что Хагрид передал сверток Дамблдору, а тот поместил его в подготовленное хранилище. Существует вероятность, что Том не знает, что Философский Камень уже в Хогвартсе, — с кем же еще обсудить сложившуюся ситуацию, как не с отражением. -Полагаешь, ты одна такая сообразительная? — Нет. Просто беру за основу самый худший вариант. — Вариант чего? — Дальнейшего развития событий и направления нашей деятельности. Мы будем исходить из того, что я одна знаю о том, что Камень на месте. Есть ли у меня шанс узнать, где в Хогвартсе обустроено секретное хранилище? Причем размер его может быть от маленькой шкатулки до огромного зала. — Это знает только Дамблдор, — авторитетно заявило отражение. — Ну не спрашивать же у него! Я бы, конечно, могла попытаться прочитать его мысли, но, боюсь, он сразу же это почувствует, так что скорее начну шерстить воспоминания Хагрида. Помнишь, что он говорил Гарри? «Дамблдор мне доверяет. У меня работа вообще секретная». Хотя, возможно, он просто рисовался перед мальчишкой. — Тогда думай сама. Вспоминай все, что более-менее подозрительно. Вот, например, следя за Гарри и Квирреллом на сортировке, ты совершенно пропустила мимо ушей предостережение Дамблдора о запрете для студентов посещать коридор на третьем этаже. Может зря? — Хм, может и зря… Скорее всего, меня сбило с толку то, что на преподавателей этот запрет не распространяется. — Даже если запрет распространяется и на преподавателей, не думаю, что Дамблдор упомянул бы об этом при студентах. А вообще-то, он доверяет своим коллегам. Что мешает ему попросить помощи по установке защитных заклинаний? — Об этом я как-то не подумала… — нахмурилась Нанауатцин, — Моя ошибка. Дамблдор, конечно, сильный колдун, но даже с его стороны было бы весьма самоуверенно взяться за обеспечение охраны такого опасного и ценного предмета, как Философский Камень в одиночку. Кстати, где-то я уже сталкивалась с этим запретным коридором… Нана задумалась, но довольно скоро воскликнула: — Вспомнила! Опять Гарри Поттер. Ну, да, точно. Когда его обманул сын Люциуса, сначала затравив на дуэль, а потом наябедничав Филчу, мальчишка со своими друзьями спрятался за дверью, ведущей в этот самый коридор. Я тогда еще решила, что фантазия у ребенка разыгралась. Увиденные мной фрагменты скрывающегося там монстра, как он их вспоминал, искать долго будешь — не найдешь. Пойду-ка я сама посмотрю, что там за ужасы… С этими словами Нана смело шагнула за дверь в темноту.