Твой самый преданный фанат

По утрам Мидория всегда делал растяжку в своей комнате. Тренировок в течение дня, не считая вечерних пробежек время от времени, хватало в качестве серьёзной физической нагрузки; как-то раз, после проповеди Исцеляющей девочки, в палату, где он восстанавливался после очередного сражения, зашёл Всемогущий, обстоятельно подвинул к постели стул и от всей души попросил Мидорию беречь себя. Исходя из того, что Изуку смог покинуть палату только через три недели, он скрепя сердце согласился – к радости своей мамы, когда приехал к ней и отдыхал ещё целую неделю на заслуженном больничном. Поэтому Мидория делал выбор в пользу здорового сна и с утра делал только лёгкую растяжку, сонно хлопая глазами, привставая на цыпочки и вытягивая руки над головой, словно хотел достать до потолка. А недавно он нашёл в пинтересте доски Урараки, зашёл на ту, с которой она с неохотой сняла "замочек", и изучал упражнения для красивой и ровной осанки. Их оказалось на удивление много, больше, чем он думал. Сегодня утром Мидория тоже начал зарядку с упражнений на спину. Он сцепил руки в замок за спиной, поднял их вверх так, что почувствовал, как натянулись мышцы на лопатках, и, расставив ноги на ширину плеч, наклонился вперёд, словно нырнул туманной головой обратно в сон. Спина и шея неприятно заныли, и он поморщился, потихонечку пробираясь к реальности. Уже третий день с патруля. Бакуго больше не заговаривал с ним. Не назначил-таки новый спарринг, несмотря на то, что Мидория прямо упоминал об этом. Буркал приветствия, неловко кивал, встречался с ним взглядом – и отворачивался, смазывал, так, что Мидория не успевал даже смущённо улыбнуться, показать, что ему не всё равно, что он всё ещё здесь. Но, видимо, всё так же невидим – несмотря на все усилия, которые он прилагал с помощью Урараки. Он расцепил руки, уставившись в стену перед собой. Между грудью и горлом надавило бетонной плитой, и Мидория судорожно вздохнул сквозь стиснутые зубы, пытаясь наполнить лёгкие до конца. После нескольких вдохов голова закружилась, и он наклонился вперёд, упираясь руками в колени. Дышать по-прежнему было слишком тяжело, и он закусил губу. Так всё хорошо шло. Какой фортель ему выкинуть теперь? Появиться в тех шортиках прямо в классе? Чтобы Бакуго снова подошёл к нему завести разговор? Нервно улыбнувшись, Мидория закрыл глаза, пытаясь вернуть ритм, но дыхание снова и снова спотыкалось где-то в груди. Может, он недостаточно старается? Нужно ещё больше? Нужно начать обманывать его? Чтобы обмануть Бакуго, для начала ему придётся обмануть себя. Мидория опустил глаза в пол, буквально увидев себя же, то, как он давит ступнёй себе на горло. Придётся переступить. Или... Что ему важнее? Собственное "я" или Каччан? Сейчас, спустя столько времени, эти вещи казались ему неотделимыми. Сколько Мидория себя помнил, в голове звучал громкий, командный голос Бакуго, с годами становившийся всё более низким и хриплым, таким, что в глазах каждый раз вспыхивало что-то светлое, как отчаянная надежда. Представить свою жизнь без его сверкающей причуды, разрывающей воздух на миллиарды мелких пылинок, теперь было просто невозможно – в макушке заволакивало молочным туманом, и Мидория тяжело вздохнул, опустив ресницы. Конечно, первый вариант был правильным. Он понимал это. А сердце упрямо твердило обратное, царапалось в груди, так, что в уголках глаз собирались слёзы, и Мидория сердито сморгнул их, сцепив руки перед собой и наклоняясь вперёд как можно ниже. Дыхание по-прежнему прыгало мимо привычного ритма, и он снова до боли закусил губу. Он всё делал правильно. Всё получалось, и очень хорошо; они разговаривали, – нормально разговаривали! – и всё было почти как в мечтах Мидории. А потом что-то пошло не так. Невидимый острый колышек впился в висок по самое основание, и Изуку, встав коленями на коврик, потянул спину, ложась грудью перед собой. Сонные мышцы привычно растягивались, кровь побежала по венам, а в голове снова перемешался привычный тревожный беспорядок. Мидория не был бы собой, если бы не принялся разбирать ситуацию на составные детали, настолько маленькие, что могли безвозвратно укатиться под кровать. Что он делал не так? После какого момента Бакуго решил больше не разговаривать с ним? Если его действия были правильными, и поначалу всё шло хорошо, дело было в нём? Выходит, где-то он поспешил... Может, не нужно было на патруле говорить о своём детстве? Или он переборщил с дерзостью? Мидория снова потянулся вперёд, обхватывая ладонями носочки, и замер в такой же позе, чувствуя, как болезненно растягиваются связки под коленями. Может, не нужно было просить его с ним тренироваться. Он так ничего и не ответил ему тогда, когда Мидория спросил, достоин ли он теперь упражняться вместе с ним. Выходит, именно здесь и был прокол. Сердце ударило грудную клетку изнутри, так сильно, что Изуку стиснул челюсти, наконец выпрямившись. Он всё ещё недостоин. Он позволил чувствам захлестнуть его с головой и совершенно потерял ориентир. Ему придётся стать героем отдельно от Каччана. Мидория спрятал лицо в ладонях прежде, чем успел сообразить, что из глаз брызнули слёзы. Отчаяние обожгло горло, как слишком горячий чай, и он нервно сглотнул, всхлипывая куда-то в шрамы на ладонях. Всё верно. Бакуго разозлился тогда, когда Каминари спросил об их дружбе. И так и не назначил следующий спарринг. Поразмыслил, похоже, и понял, что с Мидорией им всё-таки не по пути. Каччан – это восходящая звезда геройского мира, он растёт и меняется к лучшему день ото дня, оттачивает навыки, работает над собой, даже характер его становится мягче – за попытки Мидории проявлять отвагу в общении он ни разу его не взорвал, в конце концов. Ему не место рядом с таким, как Бакуго. Может, он смог бы любоваться им издалека, учиться у него на расстоянии – как в детстве, всё-таки, ему не привыкать... Из груди Мидории вырвался глухой стон, и он окончательно подтянул к груди колени, сжимаясь в комочек. Бакуго был таким чудесным. Он не хотел уходить, подобравшись так близко. Не хотел. Как же не хотел! Увидеть его ухмылку, узнать о нём что-то ещё, что-то, что он рассказал бы сам, оказаться близко, как тогда после тренировки, почувстовать его дыхание на своих губах... В животе оборвалось щекочущим светлячком, и Мидория позорно захныкал, стараясь утешить сам себя, поглаживая по плечам под футболкой для сна. Что ж, завтрак можно и пропустить. Он так не хотел оставлять Бакуго, что остался в полнейшей растерянности. Так что Мидория остался в комнате, свернувшись на коврике для занятий, и проплакал так всё оставшееся время своей разминки. *** Не было ничего удивительного в том, что ребята сразу заметили его состояние. – Мидория, – строго позвал его Иида, буквально излучая беспокойство. – Ты опять занимался всю ночь? – Нет, – он покачал головой, незаметно вздохнув: похоже, его открытость с близкими всегда играла против него. – Правда, я продрых до самого утра. Ему не поверили ни на грамм, и лёгкое усталое раздражение заставило Мидорию поморщиться. – Приглядись, это свежие следы, – безошибочно определила Урарака, нахмурившись. – Деку-кун, ты плакал? Что случилось? Может, она тоже слишком часто замазывала синяки под глазами всеми возможными способами. Может, она тоже утирала глаза перед выходом, пытаясь заплескать саму себя холодной водой. Мидория до боли закусил губу; ему пора перестать копаться в своих собственных переживаниях и внимательнее, наконец, относиться к друзьям. А не только к Бакуго. Иначе какой из него вообще герой? И есть ли у него после всего этого шанс, если он вообще выбирал между самим собой и вниманием Бакуго? Он всегда выделял его среди остальных. До стыда, кусающего за горло, понимал, что кого-то другого вряд ли побежал бы спасать с переломанными в крошку руками и рёбрами, а вот маму или Бакуго – да. Всемогущий бы так не делал. – Это из-за Бакуго? – Урарака понизила голос, осторожно заглядывая ему в лицо. – Если не хочешь говорить подробности, не нужно. Но хотя бы скажи, как мы можем тебе помочь. – Ребята, – прошептал Мидория, отвернувшись к окну. Похоже, дурацкая нервная система, как и слабое тело, дала очередной сбой. Щёки болезненно опалило. – Спасибо, правда, но не нужно... – Мы твои друзья, – без всякой задней мысли решил добить его Иида. – Мы просто хотим помочь. Даже он стал говорить тише, и Мидория, стиснув зубы, сделал рваный вдох. – Мне просто... – Он снова вдохнул, стараясь говорить ровнее. Если голос сорвётся, будет нехорошо. – Мне просто очень стыдно, я... Я в последнее время всё время думаю только о себе... Урарака и Иида переглянулись. – Думать о себе, особенно для тебя, нормально, – сказала Урарака, скрестив руки на груди. Зашуршала ткань её пиджака. – Ты имеешь на это полное право. Помнишь, когда мы с тобой обсуждали пункты? Я говорила об этом. – Угу, – сипло выдавил Мидория. Воздух вокруг показался ему слишком холодным или слишком жарким, как от причуды Тодороки. – Я скажу вам, только если вы скажете, как у вас дела, – почти взмолился он, вскинув наконец щиплющие глаза. – Я чувствую себя плохим другом, но мне правда интересно. Ребята улыбнулись. И от этого следующий вдох дался уже чуточку легче. – У нас всё в порядке, – сказала Урарака. – Честно-пречестно. – Честно-пречестно, – эхом откликнулся Иида. – Если бы у нас что-то стряслось, мы бы об этом сказали. А вот ты – нет! Мидория невольно рассмеялся. Горло тоже помаленьку начало отпускать, разве что следы зубов на нём ещё едва заметно зудели. – Я... Я пока не могу сказать, что именно, просто... Чувствую себя плохо. Морально. Очень устал. Не от тренировок, а вообще... – Ты сильно загрузился этими пунктами, – обеспокоенно вздохнула Урарака, и Мидория замахал руками: – Нет-нет! Они мне и правда помогают. И это оказалось очень весело... Мне даже шорты эти правда нравятся, просто особо надевать некуда... – Ну смотри, – хмыкнула Урарака. И тут же посерьёзнела: – Тебе стоит отдохнуть. Я тебе советую после тренировок спать и смотреть аниме или типа того. Мидория задумчиво закусил губу. Представил, как рыдает от какой-нибудь излишне романтической сцены, потому что в его мечтах Бакуго целует его усеянные шрамами пальцы, а в реальности даже не смотрит в его сторону. – Не вариант, – вздохнул Мидория. – Может, заняться каким-нибудь новым хобби? – предложил с энтузиазмом Иида. – Проводить время с кем-то, кроме Бакуго! Урарака незамедлительно толкнула его локтём в ребро, и Иида виновато вспыхнул. Мидория слабо улыбнулся. Это было слишком, слишком очевидно. А может, его друзья просто оказались слишком внимательны. – Да всё в порядке, я понимаю... Я... Я думаю, я просто буду заниматься тем, что мне нравится. И что мне нужно. – Тренироваться, – хором сказали Иида и Урарака. Изуку залился румянцем. – Ну, да... – Только, пожалуйста, береги себя, – Урарака сложила ладони в умоляющем жесте. – Ставь будильники, тренируйся ни минутой больше! – заявил Иида, наставив на него указательный палец. Мидория растерянно улыбнулся, и дышать становилось всё свободнее и свободнее. Пока он не мог рассказать им всего. Тренировки для него были единственным ключом к силе, к исполнению своего долга, к становлению настоящим героем. Героем, достойным наследия Всемогущего, его веры в него. Героем, достойным Каччана. Может, если он забудется в них – конечно, прислушиваясь к советам друзей, чтобы не закончить снова под нотациями учителей в больничном крыле, – ему будет легче... Он не будет докучать Бакуго, если он не хочет с ним дружить. И вообще находиться рядом. Может, со временем он заставит себя смириться с этим расстоянием, несмотря на то, что каждый отделяющий их метр самому Мидории напоминал отравленный шип под кожей. Даже если он не будет тренироваться с Бакуго, это его единственный способ стать героем. Это не совсем та жизнь, которую он хочет прожить, но сейчас другого выхода у него не остаётся. До боли стиснув зубы, Мидория изо всех сил попытался не искать в кафетерии светловолосую макушку. И, подняв голову, почти искренне широко улыбнулся. Сейчас его наполнила уже знакомая решимость, и каждый мускул в ожидании тренировки звенел, как задетая струна. *** Удар. Блок. Ещё удар. Ногой. Справа. Снизу. На резком выдохе – прямой, быстрый настолько, что случайно потянул запястье. Он остановился, пытаясь перевести дух, и поставил руки на талию, чувствуя, как расслабляются пережатые мышцы рук. – Хорош! – одобряюще крикнул Киришима, сидя на полу и максимально раскинув ноги в стороны. Свою тренировку он всегда заканчивал растяжкой, которая ему давалась ну очень тяжело; смущённо ругаясь, он рассказывал, что вследствие причуды его мускулы от тренировок невероятно окрепли, а сам он стал почти деревянным. Даже наклон вперёд заставлял его морщиться и кряхтеть. Сделав очередной очень длинный выдох, такой, что сдавило грудь, Бакуго тоже решил заканчивать тренировку. Разгорячённую кожу не холодил поднявшийся ветер, ставший по-настоящему осенним; он принёс с собой картофельный запах опавших листьев, и живот Бакуго устало заурчал. После хорошей выматывающей тренировки всегда зверски хотелось есть, и он тоже потянул мышцы правого плеча, согнув левую руку в локте. Теперь дышалось гораздо легче, складка меж бровей разгладилась, и Бакуго едва заметно улыбнулся уголками губ, задирая голову. Облачное небо над ними уже потемнело. Бакуго ни за что в жизни не назвал бы себя нерешительным. Он всегда рубил с плеча и от слов не отказывался – разве что в отношении Деку, – и каждый шаг своей жизни подкреплял несгибаемой волей. Так делал Всемогущий; так стал делать Бакуго, когда в самый первый раз увидел его по телевизору. Потому что герой просто не может быть другим, и сам Бакуго тоже. Иначе чем он лучше Деку? Так и оказалось. Его как будто выдернули из сырого, тёмного и грязного колодца, где он просидел так давно, что ноги затекли. Бакуго уже несколько дней смотрел на всё вокруг совсем по-другому и даже не обматерил Цую, когда она случайно врезалась в него в кабинете. Пожалуй, её глаза тогда стали ещё раз в пять больше. Решение перестать гнаться за Мидорией было абсолютно правильным, и в груди Бакуго торчали теперь тёплые цветы. Он и сейчас глубоко дышал, почти слыша, как шуршат их лепестки, и смотрел в нависшие над академией облака, зная, что сегодняшняя тренировка тоже прошла на ура – и так будет всегда, пока он не будет тренироваться с Деку. Наконец-то он был первым на своей дороге, и никого не приходилось с неё сталкивать. Бакуго закусил губу и немного нахмурился. Единственное, что отравляло всю радость – это чувство он испытал впервые на вечеринке у Яойрозу, когда подсел к Мидории и начал с ним разговор. Когда они оказались вместе в патруле, и вместо того, чтобы тут же осадить наглеца мощным взрывом в веснушчатое лицо, он дал волю своему любопытству. И Бакуго всеми силами пытался отпинывать противные сомнения как можно дальше от себя; в его сознании они шевелились мерзкими полевыми змеями, гладкими и скользкими, и он никак не мог попасть по ним ногой. Но он был рад – всё равно. – Пойдём, пора возвращаться, – окликнул его Киришима, тяжело дыша и смешно дёргая перетруженными ногами. – А то Иида опять ворчать будет. Кивнув, Бакуго зашагал обратно на яркий свет, льющийся из окон жилого крыла. Он подсвечивал на площадке ровные квадратные пятна. Киришима, видимо, решил оставить дела Бакуго и Мидории им самим, за что он ему был благодарен. В воздухе не прозвучал ни один вопрос о Деку, и сейчас Бакуго потёр затылок; самому бы разобраться, что с ним сейчас происходит. На подростковые гормоны такое вряд ли спишешь. Он чувствовал себя так, словно наконец взобрался на вершину, к которой стремился. Оказавшись предоставленным самому себе, Бакуго понял, что ноги больше не соскальзывают, сталкивая песчинки в зияющую пропасть, куски камней не уезжают из-под ладоней, заставляя панически взмахивать руками и ощущать, как в животе что-то остро обрывается; он продолжил взбираться ловко, сильно, отталкиваясь, прыгая, так, словно сбросил со спины тяжеленный рюкзак, из-за которого его вечно клонило туда-сюда. С верхушки открывался потрясающий вид. Прищурившись на восходящее солнце, Бакуго приложил ладонь козырьком ко лбу, рассматривая турмалиновые долины с рыжеющим золотым блеском осени, и пытался перевести дыхание; горный ветер трепал волосы и одежду, заставляя задыхаться, набиваясь в лёгкие резко и сильно. Впервые за долгое время, отказавшись от тренировок с Мидорией и этого бесконечного преследования, Бакуго чувствовал себя так спокойно. Улыбка снова угрожала выползти на лицо, когда они заходили в общежитие. Сонно зевающие ученики расходились туда-сюда, шлёпая по плитке домашними тапочками, ворковали у автоматов с кофе, разнося резкие запахи дешёвого капучино, а Бакуго шёл рядом с мирно молчавшим Киришимой и улыбался самому себе. Он сильный. Он действительно силён, и чтобы понять это, ему не нужно было вечно сравнивать себя с идиотским Деку. Как вообще можно было раньше так поступать? Проходя мимо больших стеклянных дверей, ведущих на лестницу, Бакуго мельком взглянул на свои удивлённые глаза и косую широкую ухмылку. Они ведь такие... Разные. – Отлично сегодня позанимались, – сказал вдруг Киришима, шлёпнув его по плечу. Бакуго кивнул, повернувшись к нему, и увидел ответную острозубую ухмылку от уха до уха. – Если понадоблюсь, я у себя! Махнув ему рукой, Бакуго пошёл в сторону своей комнаты. Выжигающей кровь терпким ядом злости не было, и он вздохнул почти удивлённо, проворачивая ключ в замке. Комната встретила его тишиной, идеально заправленной кроватью и забытыми на тумбочке наушниками. Бакуго сбросил тапочки и плюхнулся на постель спиной, раскинув руки и тут же смяв одеяло. Разные. У Мидории были большие и очень грустные последние несколько дней глаза. Серьёзно, когда он удивлялся, распахивал их ещё больше, хлопал длинными ресницами, такими, что на веснушки как будто сразу звёзды падали, и Бакуго с трудом удавалось отвести от его дурацкого лица взгляд. И нередко хотелось хлопнуть по круглым щёчкам, стиснуть ладонями, так, чтобы его идиотские искусанные губы смешно надулись, чтобы он заворчал на него, как тогда, когда он назвал его "мелочью". Бакуго хмыкнул, уставившись в тёмное пятнышко на потолке. От собственного взрыва, кажется. Дурацкий Деку не замечал, что Бакуго смотрел на него. Грустно утыкался глазами в свои бесконечные тетрадки. Он скрипнул зубами, чувствуя снова поступающую к глотке злобу. Так и не узнал ещё, что он там написывает у себя о нём. Почему Мидория расстроен? Тем, что Бакуго с ним больше не тренируется? Вот так ему и надо, пусть помучается, будет знать, что над ним нельзя издеваться, разбрасываться своими лживыми льстивыми комплиментами... Бакуго повернулся на бок, сунул руку, подгребая под голову подушку. Взгляд упал на расстёгнутый рюкзак у двери. Срань. Несмотря на то, что он действительно так думал, вид потерянного Мидории больше точно не вызывал у него желания вмонтировать взрывом в стену, так, чтобы задротские стенания остались в бетоне. Что бы ему понравилось, кроме совместных тренировок и спаррингов? Что вообще любит Мидория? Всемогущего? Ну, он бы точно обрадовался, подари ему какую-нибудь фигурку или этакую безделушку. Носки, там, толстовку. Он ещё упоминал, что смотрит "Магическую битву". В детстве Деку обожал кацудон... И всё время исполнял маленький танец, когда в садике на полдник давали конфеты... Бакуго длинно выдохнул, надув щёки. Что за срань. Он был просто уверен, что, если начнёт полностью игнорировать существование Изуку и свои чувства к нему, оковы спадут окончательно, и Бакуго наконец-то спокойно займётся своей собственной жизнью, разлюбит его, всё вернётся на круги своя, но... Такие мысли не вызывали в нём ничего. Ничего, что сжигало бы или разъедало, как кислота. Напротив, Бакуго всерьёз задумался, представил себе снова засиявшего от радости Мидорию, и комок в горле растворился, как приятная мятная таблетка, а лицу стало слишком горячо. Он снова рывком перевернулся на спину, закинув руки за голову. Несмотря ни на что, он по нему страшно скучает. А что с этим делать, надо будет подумать. *** Всё пошло по-старому. Мидория делил почти каждую трапезу с друзьями, неловко улыбаясь на порой слишком прямые вопросы Тодороки, и изо всех сил старался соблюдать режим тренировок, чтобы не валиться без сознания от усталости, как бывало несколько месяцев назад. На душе было неспокойно, тревожно шумели листья в потемневшем штормовом лесу. Он по-прежнему не знал, как стоит себя вести с Бакуго. Может, всё же переборщил с искренностью и оттолкнул его этим? Выходит, пункты, несмотря на их невероятную помощь, не были панацеей? Может, с кем-то другим всё получилось бы до конца. Не с Бакуго. Полистав картинки в приложении ещё раз, провалявшись в кровати всё воскресное утро, Мидория начал дышать немного глубже, так, что в голове прояснилось, как после хорошего крепкого сна, а потом, выходя из комнаты на пробежку, снова вспомнил про осанку. На самом деле, смотреть вперёд, а не на носки своих кроссовок, действительно было лучше – в любом настроении. Расправив плечи, он не становился лучше, сильнее, красивее, но ощущал себя немножко другим, может, самую чуточку больше похожим на рослого и широкоплечего Всемогущего – и эта мысль заставляла легонько улыбаться, пока он глядел по сторонам, а не в асфальт перед собой. От мыслей о Бакуго, который по-прежнему сидел перед ним почти на каждом занятии, даже не думая пересаживаться, нужно было как-то отвлекаться. Каждый раз, вскидывая несмелый взгляд на его светлую макушку, Мидория чувствовал, как сердце пускают по тёрке, такой, на которой мелко-мелко натирают сыр; становилось гадко от самого себя и больно, так, что губы кусал он почти сердито, отворачиваясь от Бакуго, чтобы с удвоенной энергией вчитаться в конспект лекции. Может, он годится только на то, чтобы быть ботаником. За такие размышления Урарака точно по головке бы его не погладила, но, пока он что-то делал, пробовал, изучал, в голове звенело не так громко, и Мидория чувствовал себя лучше – а не просто смятым фантиком из-под конфеты. Он только сейчас начал понимать, какого мужества ему стоило оставить попытки добиться внимания Бакуго. Какое-то время Изуку смотрел на себя в зеркало, распаренный и покрасневший после горячего душа, изучая каждую чёрточку лица по отдельности. Он даже не пытался понять, в чём конкретно было дело, но сейчас ему даже нравилось на себя смотреть – и он на пробу улыбнулся несмело, растягивая уголки губ, и на щеках тут же выпрыгнули крошечные ямочки. Означает ли всё это, что Мидория сдался? Не добился цели, прекратил попытки, а значит, сдался? Он замер, чувствуя, как улыбка сползает с лица, как краска. Можно ли Бакуго вообще рассматривать, как цель? Или даже его внимание? После вечеринки и всего остального, что произошло потом, Мидория знал, что не сможет вот так запросто вернуться к тому, что было "до". Когда он получал в ответ просто рычание или сухо брошенное "задрот", и тут же забывал про Бакуго, стоило ему только отвернуться. Результат всё же был, пусть и абсолютно сейчас для него неутешительный, значит, он по-прежнему хороший герой? Старательный герой? Упорный, смелый? Судорожно вздохнув, Мидория включил кран и, намочив руки, приложил их к лицу, стирая холодные капли о кожу. Мысли, похожие на терзающий оторванные вывески ураган, снова начинали брать верх, а значит, ему пора было отвлечься. Поговорить с Ураракой, мамой или даже Всемогущим казалось неплохой идеей, но Изуку каждый раз находил себе оправдание и задвигал мысль в самый задний ящик, буквально чувствуя на спине её взгляд. Возможно, когда-то она его всё-таки и нагонит, но не сейчас. Выплёскивая свою бессильную злость и глухую досаду, Мидория чаще ходил на пробежки, слушал новую давно сохранённую музыку, до которой долго не доходили руки, и, в общем-то, даже последовал примеру Урараки и пригласил её вечером к себе в комнату для просмотра сопливой дорамы. Сначала он скептически морщился, глядя на абсолютно банальные взаимодействия главных героев, а потом брал бумажный платок из протянутой руки подруги; что-то отозвалось внутри сладкой болью, и он досматривал крайние серии, обмениваясь всхлипами и возгласами с Ураракой, представляя на месте персонажей себя и Бакуго. Блокноты, посвящённые Каччану, он не трогал из принципа. Ещё через два дня Мидория понял, насколько, на удивление, круто изменилась его жизнь, когда он перестал следить за каждым движением Бакуго до рези в глазах. Исчезло постоянное беспокойное покалывание под грудью, заставлявшее плечи подпрыгивать до самых ушей, а сердце пускаться в такой пляс, что Изуку начинал задыхаться, если удавалось хотя бы поговорить с Бакуго, даже если разговор был, в общем-то, ни о чём. Потому что однажды утром, когда Мидория размышлял, чем бы ему заняться сегодня, глядя на новенькое окошечко в ежедневнике, его окликнули. – Привет, задрот, – бросил Бакуго, проходя мимо его парты. Он сдёрнул с плеча рюкзак, кинув его сбоку от собственного рабочего места, и повернулся к удивлённому Мидории. – Привет, – кивнул тот, быстро проморгавшись. И тут же прислушался к себе. Ему не хотелось ни согнуться пополам, ни спрятать лицо, разве что... Вскочить и отвесить Бакуго сочную оплеуху. Он попытался представить себе шокированный красный взгляд и едва не хихикнул; вот была бы умора! Сердце судорожно вздохнуло, но не более того. И Мидория с вполне искренним спокойствием посмотрел на Бакуго. Какой же он всё-таки красивый. Бакуго открыл было рот, чтобы что-то спросить, и Мидория вскинул брови, но он вдруг замолчал и резко отвернулся к доске. Лопатки под пиджаком заметно напряглись, и Изуку задумчиво закусил губу. Но всё же Бакуго с ним поздоровался. И он легонько улыбнулся себе под нос, чувствуя, как внутри разливается умиротворённое тепло. Сегодня, подумал Мидория, щёлкнув ручкой, он позанимается в зале, а потом, уже в комнате, вернётся к чтению манги. И всё будет в полном порядке. По крайней мере, сейчас, когда он смотрел в напряжённую широкую спину перед ним, на стоявшие торчком светлые волосы, напоминавшие мягкую собачью шерсть, ему хотелось только улыбаться, а внутри гулял по просыпающемуся весеннему полю ветерок. *** Примерно в середине второй недели список занятий, скрупулёзно составленный Мидорией в ярком душевном порыве, уже не вызывал такого восторга. Он всё чаще мрачнел, глядя на себя в зеркало, придирчиво ощупывал круглые щёки и думал, что, возможно, отступил от всего этого слишком рано, послушно отвязался от Бакуго, а значит, совсем не изменился, такой же, как в детстве... Резко стукнувшая мысль разозлила его настолько, что Мидория решил потренироваться больше обычного, до треска костей и звона в голове, как всегда занимался раньше. Энергия заканчивалась, как и хорошее настроение, а Бакуго по-прежнему не разговаривал с ним. Глазунья, подмигнувшая ему с завтрака, показалась абсолютно пресной. Что же было не так? Мидория попытался проанализировать ситуацию сразу же, как началось занятие, и Айзава-сенсей раскрыл дидактический материал, выискивая нужную главу. Изуку занёс карандаш над страницей, но так и не поставил кончик на бумагу – в голове было пусто. И ощущал он только бессильную злобу. Как будто притворялся? Мидория встряхнул кудряшками. Нет, нет. Радость от всех этих дел была неподдельной. В кои-то веки Изуку почувствовал себя героем, существующим отдельно от Бакуго – он тренировался в одиночку, упрямо избегая подсмотренных упражнений и приёмов, и понял, что хорошо оттачивает собственные навыки. Но этот энтузиазм, с которым Мидория разделил месяц вперёд на разные занятия каждый день, помимо учёбы и тренировок, напоминал эйфорию от алкогольного опьянения. Поначалу просто кружилась голова, и Изуку не чувствовал грусти, постоянно забивая мысли всем подряд, но запал потихонечку угасал, растворялся на сильном ветру, от которого не спасали никакие ставни. Этот ветер вышибал новые деревянные щепки, когда Бакуго снова отчего-то начал с ним здороваться, и Мидория провожал его задумчивым взглядом, чувствуя, как сильно ему хочется подойти и завести разговор. Так что сегодня он был полон решимости "встряхнуть" себя изнурительной тренировкой. Старательно вытолкав из головы укоряющий образ Всемогущего, Мидория заёрзал на стуле, с трудом дожидаясь окончания занятий. Чтобы после рвануть в спортзал что есть мочи, провожаемый удивлёнными взглядами, среди которых был и алый, посверкивающий в неприятном самому владельцу смятении. Список Мидории наконец пополнился новыми пунктами, и вот здесь "опьянение" не играло совсем никакой роли; он был искренне доволен своему прогрессу согласно пунктам Урараки. Ему нравилось держать спину ровно, улыбаться, когда хотелось улыбаться, и пытаться всё чаще замечать в себе что-то хорошее. Но всё это сегодня заволокло облаками проснувшейся в Мидории злобы, и он, движимый ей, быстро переоделся в спортивную форму. Пожалуй, это было похоже на помешательство. Между висками билась всего лишь одна мысль – "Как же это несправедливо!". Мидория думал о красивом, низком голосе Бакуго, когда он здоровался с ним каждое утро, а потом оставлял лишь пялиться на свою спину, как ни в чём не бывало, будто он был всего лишь-навсего пустышкой, никчёмным Деку, и он скалился, после упражнений на пресс без передышки переходя к отжиманиям на кулаках. Он не слабый, думал Мидория, крепко стискивая зубы и не замечая красных кругов в глазах. Он сильный, он упорный, он смелый, он трудолюбивый, он отзывчивый! Он всё это записал! И пока он фиксировал другие новости о себе, открывшиеся ему совсем недавно, сердце мурлыкало пушистой кошкой, и Мидория со спокойной уверенностью улыбался себе, зная, что всё это – чистая правда. И он в это по-настоящему поверил! Он не заслужил такого отношения к себе! Когда его тронули за плечо, Мидория резко вдохнул, обернувшись, и сбился с ритма приседаний, позабыв о счёте. В уголках глаз скопились слёзы, и он удивлённо сморгнул их, уставившись на Тодороки. Он словно проснулся, и тело вдруг пробила уставшая дрожь. – Деку-кун, – тихо позвала Урарака, появившаяся рядом. – Ты в порядке? – Ты плохо выглядишь, – не поведя бровью, заявил Тодороки. Мидория выпрямился, с трудом переводя дыхание. Сердце заходилось, как бешеное, и он потёр слезящиеся глаза – что это вообще с ним такое было? Неужели его настолько охватила злость? В его голове даже не шевельнулась мысль о том, что это обыкновенное нервное перенапряжение. Впрочем, он не собирался идти к Исцеляющей девочке в любом случае. – Я просто... – выдавил Мидория, тут же оборвав себя. Он быстро прочистил горло, всё ещё стараясь выровнять дыхание. – Просто увлёкся. – Деку-кун, отдыхать тоже нужно, – покачала головой Урарака. – Пойдём. Он не сразу сообразил, что его решительно отвели на скамейку; подруга села рядом, а Тодороки застыл рядом с ними на своих двоих, очень внимательно оглядывая Мидорию с ног до головы с таким видом, будто он в любую секунду мог взорваться. Сглотнув, Изуку уставился на тут же расслабившиеся ноющие от усталости бёдра. – Я предлагаю тебе кое-какое другое занятие, – сказала Урарака, переглянувшись с Тодороки. – Мы можем сходить в торговый центр за новой одеждой. Самое главное отличие – мы проведём время вместе! Последние несколько дней ты всё время где-то пропадаешь, а сейчас выглядел так, будто... – Она вздохнула, но всё же закончила фразу. – Будто хочешь довести себя до обморока. – Не-ет, не хочу, – слабо улыбнувшись, покачал головой Мидория. – Не беспокойся. – Тебе нужно на воздух, – решительно кивнула Урарака. – И как-то себя порадовать. Всё то, что ты успел перепробовать – ты хотя бы отдохнул за это время? Он сконфуженно отвернулся, поднимаясь со скамейки. Тодороки вдруг с силой сжал его плечо, заставив подпрыгнуть на месте. – Тебе нужна моя помощь? – Н-нет, спасибо, – выдавил Мидория, дёрнув рукой; отчего-то железная хватка была ему сейчас неприятна, словно все нервы раздражились до предела и подскочили совсем близко к коже, а Тодороки потревожил больше половины из них. Стиснув зубы, он подождал, пока друг отпустит его плечо, и незаметно выдохнул. – Можешь пойти с нами, – тут же предложил он. – Если хочешь, конечно. – Отличная идея! – кивнула Урарака. Она подошла чуть ближе, но не трогала Мидорию, окинув его внимательным взглядом, чего он не заметил. – Завтра выходной, так что можем прогуляться сразу после завтрака. Что скажешь? Мидория посмотрел в её тёплые шоколадно-карие глаза и искренне улыбнулся. Грудь перестало болезненно сжимать, и он понял, что действительно хочет прогуляться и поболтать с ребятами – а не просто потому, что благодаря этому перестанет думать о Бакуго и чувствовать себя самым несчастным человеком на планете. По крайней мере, сейчас у него не проскальзывали мысли о том, что все вокруг стремятся его как-то обидеть. – Я только за! *** На следующий день на улице немного прояснилось, и Мидория, проводя утренние упражнения для спины, с задумчивой улыбкой посмотрел в окно. Осеннее солнышко уже не грело, но всё ещё махало рукой городу сквозь пепельные облака, будто проталкивалось сквозь толпу на концерте; деревья вокруг академии оделись в яркие золотые и рубиновые украшения, но благодаря климату погода стояла тёплая. Это и стало окончательным камушком на чаше весов, и Мидория, выдвинув ящик комода, вытащил купленные с Ураракой короткие шорты. В кои-то веки его день не был распланирован до последней капли – разве что на вечер, не удержавшись, он записал в планер пункт о пробежке, – и ощущение удушья ослабевало. Он хихикнул, чувствуя себя невероятно глупым, когда крутился перед зеркалом и рассматривал свои обнажённые ноги. И ведь выглядел он действительно неплохо! Повернувшись боком, Мидория выпрямил спину, потянувшись и вскинув руки над головой, и подумал, что вполне доволен собой. Думать ни о чём не хотелось. Если бы ему не предстояла встреча с друзьями, Мидория предпочёл бы закрыться в комнате до самой пробежки, перелопачивая все учебные материалы и свои блокноты о героях, чтобы хоть как-то заполнить вялую пустоту; слова Урараки об отдыхе он благополучно пропустил мимо ушей. Он ведь полностью забивает своё время и голову, чтобы не грустить. Почему это перестало действовать? – Мидория! Наконец-то! – встретил его у ворот громкий голос Ииды. – Ты задержался. – Извини, – улыбнулся Мидория. И сейчас это было действительно дежурное "извини", а не целая россыпь, как раньше, и от этого сердце тоже довольно мурлыкнуло. – Ты отлично выглядишь! На Ииде была белая рубашка поло и чёрные джинсы. Он смущённо поправил очки. – Спасибо... Ну, вообще, сегодня вот впервые их надел. Думал, не пойдёт. – Зря думал! – воскликнул Мидория. – Всем привет, – крикнула Урарака, подбегая к ним и яростно маша рукой; за ней торопливо прибавил шагу Тодороки. – Наконец-то все в сборе! Я тоже не могла выбрать, какие серёжки надеть, – виновато хихикнула она. – Можем выдвигаться! До торгового центра, того же, в котором были они с Ураракой, когда искали его первый "уверенный" образ, друзья добрались на общественном транспорте. Мидория и не думал глазеть на людей вокруг, поэтому и не заметил, как к нему хотел подойти какой-то парень, но выходящая толпа отделила его прежде, чем он успел что-то сделать. – Наша остановка, – окликнул ребят Мидория, нырнув под поручень. Урарака, прекрасно заметившая и того парня, и неуверенную надежду в его лице, поспешила за ним; вокруг её колен развевалась лёгкая коралловая юбочка. Иида и Тодороки наблюдали, как девушка схватила Мидорию под локоть и начала увлечённо щебетать. – Что-то происходит? – спросил Тодороки, когда они двинулись следом к главному входу. – Мидория очень напряжён. – Он не говорит, почему, – обеспокоенно вздохнул Иида, глядя другу в спину. – Это странно. Мне казалось, с нами он довольно открыт. Может, он всё же не до конца нам доверяет. – Или это что-то слишком личное, – пожал плечом Тодороки, чуть нахмурившись. – Например, связано с семьёй. Они помолчали, проходя через высокие стеклянные двери. Несмотря на обилие народа в здании в тёплый погожий выходной, Мидория чувствовал себя на удивление спокойно. Его не оставляло чувство странной острой усталости, похожей на колючий массажёр, проходившийся по коже, от чего хотелось передёрнуть плечами; сейчас, в центре, полном шума, цветов и красок, Мидории показалось, что любая мелочь заставит его задохнуться от этого напряжения, что он не выдержит и расползётся по швам, как старая кукла. Вздохнув, он мысленно взял себя в руки – по крайней мере, он был тут с любимыми друзьями, и от этого на сердце было немного потише. И ему очень нравилось, как он выглядит. В этом Мидория убедился, несмело улыбнувшись себе, когда они проходили мимо больших витрин. – Тоже хочу такие ноги, как у тебя, – вздохнула вдруг Урарака, заставив его вспыхнуть. – Поразительно, блин! Тебе стоит подсказать мне свою тренировочную рутину. – Рутину? – переспросил Мидория, поморщившись; обмен упражнениями заставил его снова вспомнить о неудачной попытке сблизиться с Бакуго. – Ну, то, что ты делаешь каждый день... О, пойдём! Мы обязаны сюда зайти! До самого обеда они шатались по торговому центру, позабыв о том, что они – герои, будущее страны и прочая, и прочая. Казалось, ни один бутик или отдел не остался без их внимания. Урарака перемерила просто уйму миленькой и необычной одежды, велев всем троим парням быть её судьями, но, когда Тодороки сказал, что платье, на его взгляд, совершенно безвкусное, догонять девушку пришлось ему одному. Мидория увлёкся. Он никогда не был любителем таскаться по столь людным местам в поисках одежды, к которой всегда был абсолютно непридирчив, но сейчас процесс полностью завладел его вниманием. Он примерял рубашки и футболки, рассматривая каждую из них, получая кивки Тодороки и вздёрнутые большие пальцы от Ииды, и в какой-то момент начало казаться, что череда подсвеченных диодами витрин никогда не закончится. Они обменивались шутками и мнениями, смеялись, обсуждали учёбу и героев про; Урарака зависла в своём любимом бутике на добрых сорок минут. Каждый раз, стоило ей снова появиться из примерочной, Мидория улыбался с искренним восхищением, замечая всё новые детали (например, то, что Урараке категорически не шёл красный цвет). Чаще всего ему удавалось проскользнуть мимо вещей – он просто представлял себя в этой одежде, проходя мимо, – но иногда это замечала Урарака, снимала её с вешалки и запихивала в соседнюю примерочную. Впрочем, это тоже было весело; впервые за последнее время Мидория не задумывался о том, сколько дел успевает переделать, сколько сделал за сегодня для того, чтобы стать хорошим героем; это было глупо, он не привык ходить по магазинам, но сейчас, меряя коридоры торгового центра в своей компании, плечи расправлялись сами собой, хоть в голове и было по-прежнему пусто, теперь он улыбался широко и ярко, так, что болели щёки. Кроме одежды они успели посмотреть книги, блокноты, канцелярские принадлежности и сладости, даже заглянули в магазин с товарами для животных и на какое-то время залипли у клеток с попугайчиками. Тодороки неловко мялся за их спинами, во все глаза рассматривая аквариумы с рыбами. – Я так проголодалась! – в какой-то момент пожаловалась Урарака, когда они спускались на второй этаж. – Только хотел сказать, – кивнул Иида. Урарака тоже похвалила его внешний вид, и он всё ещё немного краснел от удовольствия. – Предлагаю перекусить. Ребята, не сговариваясь, повернули головы в сторону таблички со значком фудкорта. Хорошая интуиция не раз подсказывала Мидории нужное решение – как в жизни, в учёбе, так и в напряжённом бою. Когда они свернули к огромному участку центра, покрытому оранжевыми столиками, как лесная опушка – ягодами, противная щекотка под кожей ожесточилась, и он стиснул кулаки, впиваясь ногтями в кожу, чтобы хоть как-то успокоиться. Ему отчего-то показалось, что сейчас произойдёт что-то, что тараном выбьет его из только воцарившегося равновесия. И чутьё снова оказалось право. Мидория едва не замер на месте, увидев за столиком знакомые лица и, что хуже всего, светловолосую растрёпанную макушку. – Эй! Это же Киришима и остальные! – воскликнула Урарака, вскинув руку в воздух, чтобы их увидели. – Ребята! Иида присоединился в активном приветствии, едва не зарядив Мидории по голове, а Тодороки неловко помахал, неожиданно смутившись. Это выдернуло у Мидории смешок; похоже, Тодороки было полностью комфортно только в их маленькой компании. Может, это очередное испытание для него сейчас? Мидория всё-таки поднял взгляд, когда они подошли ближе, и рассеянно улыбнулся ребятам за столиком. Мина в ярко-малиновом топе, Киришима в чёрной футболке с логотипом известной рок-группы, Серо в ярко-синей толстовке... И Бакуго. Он сидел, облокотившись локтями на стол и чуть сгорбившись, и глядел на Мидорию во все глаза. Этот взгляд стальной ловушкой схватил заколотившееся сердце, и Изуку взволнованно закусил губу. Досада снова зацарапала по коже, вызвав град крупных мурашек по спине; он судорожно набрал воздуха в лёгкие и помахал ему. На губах снова засияла улыбка; наверное, от переполнявших его сейчас самых разных чувств Мидория мог лопнуть, от того и представлял себя испачканной всеми цветами радуги детской палитрой. Мина и Урарака, как единственные девочки в компании, начали восторженно обмениваться вскриками, Мина подорвалась открывать пакеты с новой одеждой; Серо быстро подвинулся, хлопая по свободному столу. – Садитесь! Мы как раз только думали, что будем брать. – Каминари приболел, – грустно хмыкнул Киришима на вопрос присевшего напротив Ииды. – Так что мы решили взять ему чего-нибудь с собой. Уговаривать Бакуго на новую одежду слишком выматывающе... – Потому что она мне не нужна, придурок, – огрызнулся Бакуго, подпирая подбородок рукой. Мидория повернулся к ребятам, делая вид, что не замечает прожигающего пристального взгляда, хотя на самом деле от мурашек на бёдрах хотелось заёрзать на стуле. – Вы давно приехали? Мы тут с самого утра. – Часа... Два, наверное, – кивнул Серо, вскинув запястье с наручными часами. – Нифига как время пролетело! Урарака кинула на Мидорию выразительный взгляд. Он вопросительно вскинул брови, не понимая её лихорадочных кивков в сторону Бакуго, и снова отвернулся. – Хочу бургеры, – заявила Мина, застучав ладонями по краю стола. – Я тоже! – воскликнул Киришима, вскакивая с своего места. – Пойдёмте уже закажем! – Кому-то нужно остаться и присмотреть за вещами, – тут же отметил Иида, и Мидория поспешно вскочил следом. – Давайте я! Просто скажу вам, что хочу, и подожду здесь. Часть его надеялась, что Бакуго тоже останется, другая часть молилась, чтобы он ушёл, и прожигающий красный прицел наконец смазался с кожи. Иида кивнул, тут же принимаясь за пересчёт ребят – чтобы подтащить нужное количество стульев. В двух словах обсудив, что они будут брать, ребята оставили пакеты и рюкзаки и решительно двинулись в сторону стоек заказов. Мидория, чувствуя слабую дрожь в коленях, повернулся к оставшемуся за столом. – Ты не пойдёшь? – окликнул его Киришима. – Просто возьми мне то же, что и себе, – пожал плечом Бакуго, постукивая пальцами по щеке. Его свинцовый взгляд снова обжёг Мидорию, который едва не вцепился в край стола пальцами. – Чё застыл? – поинтересовался Бакуго. Сглотнув, Изуку заставил ноги согнуться, чтобы опуститься обратно на стул. Как оказалось, они сидели почти напротив друг друга. А на Бакуго была белая рубашка с коротким рукавом поверх чёрной футболки, и он выглядел просто удивительно хорошо, и, к сожалению Мидории, ему не хотелось отводить взгляд. Только сейчас он почувствовал, насколько соскучился. – Ну, – вдруг сказал Бакуго, облизнув губы, – чё скажешь? – Чего? Он дёрнул плечом, отводя взгляд. Его кроссовок очевидно громко застучал под столом. Мидория рассеянно улыбнулся. Царапинки под кожей перестали чесаться. – Каччан, я не понимаю, о чём ты. Бакуго вздохнул с таким видом, будто ему пришлось в десятый раз объяснять какую-то элементарщину. Он даже закатил глаза – весьма артистично, как подумалось Мидории с лёгким смешком, – и снова принялся шоркать ногами, сунув руки в карманы джинсов. – Ты в последнее время ещё задротнее обычного, – сказал Бакуго. – Тебе что, сенсей опять что-то не то сказал? Отчитал твою покалеченную задницу? Мидория удивлённо моргнул. Потом ещё раз. И ещё. Сердце как-то уж слишком взволнованно вернулось к жизни. Он что, пытается завязать разговор? Он заметил, что с Мидорией что-то не так? – Я с тобой разговариваю! – рявкнул Бакуго, и Изуку тут же вскинул ладони. – Извини, я задумался! – Он дождался, пока тот согласно буркнет, и поджал губы. – Ну... Я недавно смотрел одну классную дораму с Ураракой-чан. Над столиком ненадолго повисло молчание. Бакуго вскинул брови. – Ты что, смотришь такую хрень? – Решил попробовать, – оправдывающимся тоном сказал Мидория. – Я тоже поначалу отнёсся... Скептически! А потом понравилось... Друзья вернулись к столику как-то совершенно непозволительно быстро. Стоило раздаться рядом громкому голосу Киришимы, как их словно током опалило, и они неловко замолчали, стараясь смотреть на всё, что угодно, кроме друг друга. А потом на стол поставили забитые подносы с вредной, но потрясающе вкусной и ароматной едой, от чего животы заурчали ещё громче, чем разговоры, и ребята расселись обедать. Только закидывая в рот картошку фри за картошкой, Мидория осознал, что только что произошло. Они снова разговаривали, и в этот раз ему даже не пришлось думать, чем впечатлить Бакуго, или как показать ему своё восхищение, или как показать себя, как крутого героя – он просто расслабился, а пустая до этого голова, полная усталости и досады, почему-то сама подкидывала какие-то мелочи, из которых в итоге сложился разговор, как законченная картинка. Бакуго даже не опрокинул стол, когда Мидория признался, что "всплакнул" над любовной линией (конечно, "всплакнул" было мягко сказано, но об этом он умолчал). Они просто... Смотрели друг на друга. Слушали. И говорили. И всё это время не попытались подраться или подорвать друг друга. Мидория улыбнулся бы сейчас, не удержавшись, если бы не забитый вкусностями рот. В груди теплело, как в его уютной комнате, когда он возвращался с пробежки зимой, и от приятного жара щипало покрасневшие щёки; Мидория снова подумал о бумажке, лежавшей сейчас в его жёлтом рюкзачке. Если бы не уверенность, воспитанная в нём всеми этими усилиями, он бы сейчас не смог так спокойно, не заикаясь, разговаривать с Бакуго, и вообще... Он всё время шоркал кроссовками, прочищал горло и поправлял волосы, зарываясь в них всей пятернёй, и всё это вызывало у Мидории тёплый смешок. Таким Бакуго казался ему милым и каким-то... Очень-очень близким. Как в детстве. А может, даже ещё ближе. Слушая болтовню друзей, Мидория размышлял. Он всё ещё избегал смотреть на Бакуго, ёрзая на стуле, и закидывал в себя нагеттсы, внезапно почувствовав сильный голод, словно его кто-то резко разбудил; принятое решение отзывалось теперь не смутной ноющей болью, а чем-то острым и неумолимым, как ветер в зимнюю стужу. Они ни разу не поговорили о тренировках или геройстве. Ни разу. И разговор вышел плавным и... Таким, каким и должен быть. Он всё же вскинул взгляд на Бакуго и увидел, что в этот же миг он посмотрел на него в ответ. Покраснев до самой шеи, они оба закашлялись, отчаянно щурясь и стуча себя по груди; друзья с удивлением переглянулись и разразились хохотом. – Вы чего! – завопил Серо, шлёпая лающего Бакуго по спине. – Ну даёте! – с возмущённой улыбкой добавил Иида, хлопнув Мидорию так, что из него едва не вылетело всё, что он до этого съел. Щёки у обоих горели ещё слишком долго.