Петля скорбящего

Чонин был более чем растерян, наблюдая за тем, как загребущие лапы Сынмина тянулись к его фишкам. - Поэтому, все дома на этой улице отходят мне, - невозмутимо "объяснил" парень. - Ну да, конечно, - насмешливо возразил Бан Чан, треснув друга по рукам и вернув фишки подростка на место - не давай слабину, малыш. Эти гиены сожрут тебя. В центре рассевшихся кругом подростков развернула потрёпанные края видавшие виды карта Монополии с подозрительными пятнами неизвестного происхождения и скабрезными рисунками - полотно для Лувра, двинься Джоконда. Банки энергетиков с блевотно-приторными и въедливо-горькими вкусами торчали отовсюду - цистерны счастья и гипергликемии. Плошки рамëна с острым бульоном, напоминали круглые лодки в мире-наоборот, а треснувшие палочки - бесполезные весла. Вокруг Феликса дождливыми каплями белоснежных облачков рассыпались маршмеллоу. С Джисоном та же история - треть чипсов он проносил мимо рта, будучи слишком занятым жульничеством. Кстати об этом. - Помни о правилах, - заметив растерянность Чонина, с улыбкой сказал Крис - не позволяй им себя обмануть. Подросток сидел рядом с лидером скрестив ноги по-турецки. Его колено упиралось в бедро парня - робкая попытка близости, шаткий мостик доверия. - Да какие правила?! - не выдержал наконец Чонин, всплеснув руками - Хан два хода назад разменял карту UNO на пятьсот монополий! Минхо перекидывает кубики до тех пор, пока его не устраивает результат! Феликс тащит из банка! Хëнджин отдаёт ему предприятия и очередь ходить! Ты сажаешь в тюрьму кого и когда захочешь! Чанбин и Сынмин вообще имущество отжимают! Обличительная речь, посыпавшаяся на головы парней ломкой штукатуркой, сбила их с толку. Они молчали, озадаченно моргая, пока Чонин хмуро оглядывал их из-под чёлки, прикидывая разобьют ли ему за сказанное нос. Атмосфера - у ног Хëнджина холодными лепестками лизали глаза ножи - лёгкого - Чанбин задумчиво потирал разбитые костяшки - недоумения - Сынмин как-то слишком внимательно переводил взгляд с пальцев подростка на кривую железяку - вполне располагала. Сначала Чонин понял, что нервничает. Сразу за первым откровением последовало второе - он подсознательно подался ближе к Бан Чану и положил ему руку на бедро, чуть сжимая ткань свободных штанов. Было ещё третье, гласившее-голосившее торжественное: "ты дебил". Однако прежде чем подросток успел убрать руку, на неё неестественно мягкой могильной плитой опустилась ладонь Криса. - Малыш прав, - вздохнул лидер и, обведя товарищей долгим взглядом, повернулся к Джисону, строго сведя брови к переносице - Хан, объяснись. Парень богато надулся и с видом оскорбленной киноафиши полез в банк, уже на две трети присвоенный Ëнбоком. Достав синюю карточку UNO, он демонстративно показал её всем присутствующим. Те с преисполненной непонятно откуда взявшейся серьёзность, ждали ответа. Цех подглядывал за ними из-за развешанных пёстрых покрывал и вспоминающих былую работу, а ныне бесполезных машин. Ему никак не удавалось переварить панцири подростков. Сперва это злило, теперь он привык. Симбиоз, получается. - На карте пятёрка, - невозмутимо сказал Джисон, объясняя очевидное - значит пятьсот монополий. Понятнее не стало. Очевидно только Чонину, потому что остальные парни закивали, выдохнули и вернулись к игре. Загремели в бессовестных руках Минхо кубики. Подросток в надежде перевёл взгляд на Бан Чана. Тупик. Судя по всему, к действиям остальных претензий не было. - Слышь, жучьи потроха, - Минхо заметил метания Чонина и с видом не больно довольного своей ролью благодетеля, ввёл его в курс дела - тебе бы поменьше горлопанить и повнимательнее смотреть по сторонам. С этими словами он кивнул подбородком в сторону паучьих поползновений Хана к нажитому добру подростка. Джисон поймал взгляд Чонина и раскис в улыбке. Тот не выдержал и свободной рукой швырнул пустую банку из-под бананового энергетика в лоб парню. Хан будто только этого и ждал. Тут же с видом сраженного античного героя завалился в ноги Минхо, незаметно начав подгребать его и чанбиновы фишки. Разумеется, от них это не укрылось и карта Монополии превратилась в прозекторский стол. Чонин искренне не понимал, как эта игра работает и работает ли в целом. Чанбин и Минхо месили Джисона, Сынмин, конечно же, им помогал. Феликс методично обносил банк, занимаясь оригами. Судя по контурам бумажных фигур - кто-то из древнейших гостей страниц Некрономикона безумного араба Абдул Альхазреда. А Хëнджин... Хëнджин вертел в пальцах нож и злобно пялился на подростка, недовольный либо разразившейся потасовкой, либо самим существованием Чонина. Второе, в связи с последними событиями, более вероятно. - Бесишь, - одними губами произнёс парень. Подросток вздрогнул и поëжился. След от его зубов остался на шее Ëнбока крохотными нежно-розовыми язвочками. Но не для Хëнджина. Парень запомнил обезумевшую от кислорода кровь, карминовой кислотой жгущей кожу Феликса, его пальцы и шапку. Чонин видел, как прямо сейчас вместо радужки в тёмных глазах Хëнджина крутилась на патефоне памяти грампластинка, записавшая истошный крик Феликса. Ëнбок - забывчивое детство. Для него всё, что было, осталось в том дне, так что даже чешущиеся ранки не пробуждали в нëм ненависти. Для этого у Феликса был Хëнджин. - Не корчи рожи Йени, - сказал Ëнбок, не отрывая глаз от цветастого рукотворного порождения хаоса. Хван вспыхнул, переводя растерянно-влюбленный взгляд на парня, а ладонь Чонина сжали. Не крепко, приободряюще. Подросток перевёл взгляд на Криса, спокойного, как атомный ледокол, расцелованный морозом и больным, но ярким арктическим солнцем. - Не волнуйся, Ликс не даст ему тебя зарезать, - улыбнувшись, пообещал лидер; слишком тёплый, для того, кто погружён в бессмертные снега - и я тоже.

* * *

Есть время суток, которому непосвященные люди не смотрят в глаза. Момент, когда смеркается и небо покрывается едва заметными, белыми петехиями. Его легко пропустить, но Чонин, кажется, замечал каждую из загоравшихся булавочных головок на темнеющем небосводе. Подросток скованно дышал, позволяя самобытной тьме второго этажа цеха жевать холодеющее тело. Оконные стекла чесались от пыли, неохотно пропуская взгляд Чонина. Вдалеке, по демаркационной линии, отделяющей немую часть города от огненной, медленно шагал исполиноподобный сгусток тьмы и нестройного хора беззвучных воплей. Его называют Мëбиус, прародитель Теней. Клубящееся туловище колосса выделялось противоестественным уродством в тончайшей блекло-оранжевой полосе заката. Мимо головы Мëбиуса пролетал косяк птиц, едва различимых в пропитывающейся чёрной кровью ткани сумерек. - Будет Жатва, - Бан Чан подошёл к окну, остановившись неподалёку; горно-каменные глаза оставались спокойными, будто не видели предстоящих смертей. Мëбиус ворует образы из снов, партеногенетически являя миру Теней. Кто породил его самого? Наверное, люди. Воплощение извращенного бессмертия, дарующее жизнь душам мертвецов против их же воли. Иначе никак, ведь права выбора у умерших нет, только неутолимый голод. Смерть естественна, хоть и безобразна, желание её обмануть - грех. Люди грешат памятью о близких, которых не смогли отпустить, чьи души замуровали под рëбрами, пустили за гематоэнцефалический барьер. Говорят, Мёбиус исчезнет, когда пропадут сожаления, но всем известно, что люди слишком крепко любят, чтобы отпускать из рук или мыслей. Лишь бессмертие прародителя естественно, потому что природа любит наказывать своих чад. - Я слышу его голос, - неожиданно для себя сказал Чонин; посыпался, опустил голову. Крис медленно обернулся, долго смотрел на подростка. Ночь стекала с неба на крыши, наступало время тайн и откровений. - Чей? - уточняет парень; знает ответ, тянет время. - Мëбиуса. Чонин понимает причину вопроса, досадует на себя сильнее. Не надо было заикаться об этом. Слишком открыто. Границы стирались рядом с Бан Чаном. Это пугало. Но недостаточно сильно, чтобы остановиться. Поэтому страх пополз по зубам кровью из прокушенной щеки. У подростка они все в лоскутах. - Он говорит с тобой? Чонин поднимает голову, неуверенно смотрит на Криса. Его любит местная тьма и злые бродяги. Неудивительно. Бан Чан выглядит как бессонница и тысячеглазый ангел смерти. Он построен из известняка, спокойствия, сухого тепла, уверенности и могильной земли. - Нет, - подросток отводит взгляд, косится на прародителя - я скорее подслушиваю. - И что ты узнал? Ночь вьётся у коленей, лезет в карманы, расширяет зрачки. Её любопытство неутолимо, шкатулка всегда недостаточно полна. Чонин молчит, растирает кровоточащую щеку о зубы. Дурная привычка. - Не говори, - наконец вздыхает Крис, прикрывает на миг глаза; его спокойствие бактерицидной лампой убивает тревогу. Подросток чувствует, как начинают расслабляться мышцы. Оказывается, он нервничал. - На самом деле я пришёл тебе кое-что вернуть, - парень достаёт руки из кармана чёрной толстовки; на ладони грузом двести смотрит на владельца револьвер. Чонин почему-то медлит. Недоверчиво разглядывает холодный металл. - Ты знаешь сколько там патронов? - наобум спрашивает подросток. Бан Чан кивает, интересуется в ответ: - Сказать? - Нет, - качает головой Чонин и забирает револьвер с тёплой ладони; снова задаёт вопрос - ты перестал бояться, что я застрелю кого-то из парней? - Я переживал, что ты убьёшь себя, - поправил Крис, размазывая по лицу подростка задумчивый взгляд. Чонин безрадостно улыбнулся. Даже Бан Чан может ошибаться. Мама с любовью вытравила из сына мысли о суициде. К чему стараться самому, если мир и так прекрасно справится с твоим убийством?