***
Мортис поговорил еще немного, иногда нескрываемо улыбаясь, обнажая слегка более заостренные, чем обычно, зубы в клыках, при этом щуря взгляд янтарных, сияющих глаз, на которые изредка падал солнечный свет, подсвечивая их неестественный блеск еще сильнее. Биби старалась внимать каждому его слову, чтобы ненароком не пропустить мимо ушей важную информацию, которая ей понадобится в двойном размере, потому что она совсем новенькая, целеустремленно глядя на режиссера, словно наблюдение за его образом как-то повлияло на усидчивость девушки. После еще парочки слов об различных аспектов, что, да как, в которых Биби заметила, как Мортис на некоторых вещах акцентирует внимание специально для нее, режиссер поднимается со стула, медленно потягивается, разминая уставшую спину, вскидывая руки в замке вверх. Окинув всех поочередно медленным, ленивым взглядом, Мортис сложил руки крест-накрест на груди и звучно потопал несколько раз ногой по паркету. — Ну что? Сегодня репетиция в зале, — режиссер загадочно улыбнулся. Кажется, репетиции здесь были не всегда, как могла догадываться Биби, но ее интерес вспыхнул еще ярче, как ослепляет вспышкой пламя, в которое только что плеснули горючего. Она же никогда не была в самой главной части театра — на сцене! Ее сердечко приятно, трепетно забилось, по-детски наивно в ожидании чего-то нового. Биби молча последовала за всеми, не привлекая к себе внимания, так и не решив, нужно ли показывать свой энтузиазм.***
Реквизит, декор, красный, велюровый занавес — все это было настолько преисполненно тем самым, немного клишированным театральным духом, что казалось, словно ты опять перенесся в беззаботное детство, когда небо казалось чуть более голубым, а новогодняя елка сверкала огнями гирлянды слегка ярче, и была, соотвественно, намного выше. Внимательно осмотрев механизм кулис, Биби задрала голову наверх, оглядывая причудливые рычажки и балки, которые так тщательно скрывались от посторонних глаз. А, все-таки, к слову, сколько же всего было спрятано от зрителей зала! Они видят, по сути говоря, лишь малую долю того, что видят и о чем знают актеры. Это как вершина айсберга, и то, что скрывается в глубине синих-синих, непроглядных вод океана. Даже здесь можно было провести сравнение с актерским мастерством: зрители видят только наружность, а то, что скрывается внутри, то есть, душа и обычная жизнь играющего вне театра, им знать необязательно. Было достаточно темно, только тусклый, желтоватый свет маячил где-то в зрительном зале. Утерев носик от пыли, Биби выскочила из-за огромного, увесистого, кажущегося со стороны не таким внушительным, занавеса, и ее виду предстал весь партер, балконы и бельэтаж. Все было выполнено в очень будоражащем обличии, колонны, позолота, велюровые обивки каждого из удобных сидений. Множество выбивающихся из какой-то викторианской колеи прожекторов одиноко смотрели на труппу одним, сейчас потухшим глазом, устало и сонливо блистая. Биби остановилась у края сцены, чтобы без посторонних предметов в поле бокового зрения оглядеть все величие театра Мортиса. Безусловно, что-то у режиссера и его обители было общее: вроде бы, напыщенная роскошь, при этом манящая вовсе не своим блеском золота. Зал уже выглядел так, словно был наполнен зрителями, в ушах девушки зазвенела та тишина, которая, обычно, бывает на спектаклях: каждый из присутствующих внимательно слушает актеров, вдумывается и размышляет о каждой реплике, забывает о том, что его ждёт после того, как он покинет свое место, увидев, как плотный занавес закрылся в последний раз, поглощая собой счастливые лица актеров, подсвеченные ярким, слепящим светом прожекторов, которые только и делают, что заставляют обратить поклонников свое внимание на играющих. Пока все рассаживались, кто-то устроился прямо на полу, кто-то приютился на маленьких деревянных табуретках, Мортис настраивал свет и ковырялся в закулисье, а Хельвин уселся за большой, черный, глянцевый рояль, уже деловито устраиваясь на стуле и открывая крышку инструмента, Биби разрывалась между тем, что ей начать делать, но в целом чувствовала себя приемлемо и, что самое главное, в своей тарелке. Обернувшись обратно на труппу, оставляя за спиной все величие зрительного зала, Биби подошла к роялю и деловито оперлась на инструмент, смахивая тонкий слой накопившейся пыли, которую было отчетливо видно в рассеянном, тусклом свете. Тайтор подул на клавиши, с такой себе эффективностью очистив их, и начал играть, но из-за того, что рояль, видимо, был слегка расстроен, звук получился слегка фальшивым и вытянутым, даже скрипящим. Биби свела брови к переносице, но так, чтобы этого никто не увидел, особенно Хельвин, пытаясь скрыться от не самых приятных слуху нот, но не сдвинулась с места, так как сейчас она, хотя бы, делала вид, что была заинтересована в игре своего нового рыжего коллеги. Девушке не нравилось стоять где-то в стороне, без вовлеченности в жизнь коллектива, не хотела показаться третьей лишней, белой вороной, старалась не выдавать своего стеснения и некой скованности. Заняв свои мысли вместо таких мрачных раздумий занятным наблюдением за тем, как Мортис что-то делает с механизмами, закатывая и без того несильно длинные рукава и убирая с лица мешающие волосы, иногда потягивается, разминая уставшие мышцы. Биби было скучно, поэтому она следила за каждым движением его слегка подернутого ленью бледного лица, за каждым взглядом, небрежно метнувшимся в сторону. Девочке показалось, что Мортис был словно пропитан чем-то, пока доселе неизвестным, но, оставляющим после себя приятное послевкусие, странным шармом, который скрывал в себе что-либо более глубокое и неразгаданное, чем режиссер выдает напоказ. Несмотря на то, что каждый присутствующий в любом временном промежутке есть и будет уникальным, Биби странно показалось, что парень был нечто большим, чем просто уникальность, чем обычное обаяние, присущее не такому маленькому количеству первых встречных. К слову, пока девочка разглагольствовала в пучине своих небрежных мыслей, режиссер успел закончить со своими непосильными делами и, потирая переносицу, медленно, но широко прошагал через всю сцену, заставляя звук своих шагов громким эхом раздаваться даже через гудяще-скрипящие звуки расстроенного рояля. — Тайтор, я тебя умоляю, — парень едва ли успел убрать руки от клавиш, как Мортис захлопнул крышку, — Я настрою тебе рояль, и ты продемонстрируешь свою многогранность, но у меня чуть уши в трубочку не свернулись. Хельвин недовольно вскинул одну бровь и закинул ногу на ногу, прищуриваясь, но Мортис уже не обращал на него никакого внимания, показывая, что он все сказал, и оперся на рояль рядом с Биби. Парень был здорово выше девушки, почти на две головы, Биби еле-еле дотягивалась носом до его плеч, но Мортис всегда, обращаясь к ней, немного склонялся, совсем несильно, но весьма ощутимо, а девушка, наоборот, старалась вытянуться, вскидывая голову и ерзая на месте. Разминая тонкие пальцы между собой, Мортис стучал носком ботинка по паркету. Биби отвернулась, стараясь не пересекаться взглядом с режиссером, задумчиво стала рассматривать зал. Через несколько мгновений, Мортис отошел от рояля и прошагал несколько метров по сцене, не обратив внимания на свою труппу, члены которой с интересом общались друг с другом, разливая свои голоса и искристый смех по помещению. Парень сложил руки за спиной, а после обернулся, тотчас в один миг поймав глаза девушки, которые она так старалась спрятать, и кивнул, чтобы та шла за ним. Биби разогнулась, и неуверенно посеменила за режиссером. Мортис остановился на краю сцены, доселе не проронив ни слова, утыкаясь глазами в свои ботинки, а после резко оглядел зрительный зал таким взглядом, как властитель рассматривает свои владения. Мортис снова поглядел на Биби, затянул пыльный воздух носом и, активно жестикулируя, начал говорить, совсем тихо, словно не слышал то, сколько громкого звука издавал как минимум один рыжий хореограф: — Ну смотри... — девушка не знала, к чему режиссер клонит, поэтому вскинула брови, и поспешила обратить внимание туда, куда указывал режиссер, — Представь зал, полный зрителей. Сейчас тут светло, но когда прожекторы перестают светить, ты почти не видишь их лиц. Лишь смутные, подернутые темнотой образы. Каждый из них смотрит на тебя. Ты не видишь их лиц, лишь блеск биноклей вдалеке, а они, наоборот, видят только тебя. Сейчас ты для них актер, и больше никто. Как и они для тебя лишь зрители, пришедшие обогатить духовностью свою душу, и то если не по принуждению. Ты больше не та, кем ты зашла в театр, сейчас от тебя остаётся лишь твой персонаж. Им неинтересно кто ты, чем ты занимаешься, плачешь ли ты над мелодрамами по выходным, сидя под пледом, как и тебе неинтересно кто они. Больше не нужно представлять о том, что происходит вовне — кто-то сладко спит, в чьих-то окнах еще горит свет в трепетном ожидании, кто-то считает падающие звезды, надеясь поймать заветное желание, по-детски веря, что оно действительно исполнится только из-за мелькнувшего в небе на долю секунды блестящего хвостика. Ну а кто-то любит. Сейчас это все уходит на второй план. Нужно забыть обо всем, что осталось до сцены, оно и будет ждать тебя там, возвращения тебя, а не твоей роли. Важно наиграть маску, на пару мгновений стать тем, кого ты пытаешься изобразить, иначе ничего не получится. Возможно, театр — это одно из единственных мест, где нужно перестать быть собой... — Мортис немного помолчал, — Но самое главное, что я хочу, чтобы это понимали все и всегда, кто переступает порог дверцы в мой коллектив, что маску нужно после не забыть снять. Иначе, кто-то после так и останется в ней ходить, пытаясь наиграть, но уже ничего не получится, так как для этого нужно уникальное место в жизни — театр, а не она сама, — через пару секунд после того, как режиссер монотонно разглядывал появившиеся эмоции на лице у своей собеседницы, его губы подернулись в улыбке, а затем тот и вовсе бархатно рассмеялся, — Поняла? Биби похлопала синими глазками и неуверенно вытянула губки в ответной кривенькой улыбке. Сводя бровки к переносице, та зачарованно смотрела, как застыли губы ее собеседника в ожидании ответа, нещадно покусанные. Девушка, качая головой и не отрывая взгляд, без единой нотки смущения, горделиво выдала: — Не-а, вообще ни черта не поняла. Мортис сощурился и склонил голову вбок, внимательно глядя на Биби, словно пытаясь понять, соврали ли та или нет, но в конечно итоге потянулся, вскидывая руки вверх и разминая спину, и дружелюбно бросил, не оставляя в своем юном голосе ни одной нотки недовольства. — Ну, это временно, — режиссер покивал, подтверждая свои слова, а после отвернулся на труппу, уже не обращая на девушку никакого внимания, — Ну что сидим? Кого ждём? Я может до ночи тут болтать собрался, в чем проблема... Биби уже не слушала того, покачавшись с носка на пятку на месте, стараясь не занимать себя глубокими размышлениями над заумными словами парня. На вряд ли они несли в себе что-то важное, лишь странная попытка завязать не менее странный диалог, ну или же лишь изречение своих не дающих покоя мыслей, которые нужно было услышать кому-то новому, ведь каждый участник коллектива уже затер ими свою голову до дыр. Кроме Хельвина, конечно, ему такое не надо. Прошла только пара секунд, как Мортис отошел, поэтому в воздухе еще витал запах карамели, вроде напыщенный, показывающий своего обладателя как аристократа с высоко вздернутой головой, приторный, не самым приятным образом щекочущий нос, но одновременно с этим с нотками той теплоты, даже слегка домашний. От режиссера пахло карамелью, легкими нотками черного, крепкого чая, кажется, даже без щепотки сахара, поздним декабрем, когда город молчит, но сердечко уже трепетно бьется, зная и помня, как этот год не станет исключением перед праздничными днями, наполняющими даже самое темное сердце легкой вспышкой своих огней от мерцающих в темноте ночных сумерек гирлянд. — Не вижу света, не вижу декораций… — Мортис продолжал революционную деятельность, активно расхаживая по сцене и подгоняя зазевавшихся актеров, — Зато я вижу, как Тайтор расселся. А ну марш к фуркам. Больше нет времени лоботрясничать. Биби поспешила присоединиться, хотя бы стараясь делать вид, что принимает участие во всеобщей деятельности. К тому времени, Мортис скрылся в одном из партеров, девушка больше не видела его в темноте. Хельвин чуть не уронил на нее массивный кусок декорации, после того, как Биби укоризненно посмотрела на него, злобно сводя бровки к переносице, тот виновато почесал затылок, спрыгивая со стремянки. Девушка вздрогнула, когда режиссер, незаметно подкравшийся сзади, позвал ее, та резко обернулся, ошеломлено глядя на парня. — На, нашел еще одну копию сценария. Слегка старенький, но изменений, в принципе, не претерпел, — кажется, Мортис не заметил ее легкого конфуза и невозмутимо протянул бумаги, — Но, пожалуйста, подготовься до завтра. Я уже за сегодня всем уши до дыр протер, что некогда уже раскачиваться, не-ког-да.... Какими-то скачками Мортис удалился обратно к своей труппе, словно Биби была не ее частью, а лишь каким-то левым человеком, который для развлечения пришел один раз попробовать себя в актерском мастерстве. Девушка фыркнула, уныло поплетясь в основную массу, некрепко сжимая в руках листы, которые отдал режиссер, надеясь, что Мортис все-таки сменит гордыню на милость и будет относиться более терпимее. Хотя, зачем ей это надо...***
К слову, все прошло слегка лучше, чем могло показаться. Несмотря на небольшие запинки в словах и легкую тряску в голосе из-за слабого волнения, Мортис все же помогал новоиспеченной актрисе правильно передать эмоции своей роли, пусть та и не была главной, верно показать все телодвижения, которые были также немаловажными, да и в принципе относился более лояльно, чем мог бы. Биби казалось, что никто и никогда не будет с ней сюсюкаться и помогать даже для дебюта, разжигая лишь холодное желание выложиться по полной. Но весьма добросовестное и справедливое отношение Мортиса, пусть и не без косячин девочки, на которые он указывал строго и холодно, чтобы у той не появилось малейшего желания пропустить мимо ушей, распалило только стремление доказать, что даже первый спектакль бывает хорошим. Даже больше, чем просто хорошим. Почему-то Биби захотелось утереть нос кому-то, в том числе режиссеру, чтобы он не посмел думать, что она неопытная глупая студенточка и к ней можно относиться более мягко, чем к остальным. Даже, если к этому было желание. — Главное не переиграть, — Мортис кивнул, выходя вслед за Биби с территории театра, — А то тоже ничего хорошего. К концу дня снова повалил снег. Биби фыркнула что-то про себя, мол, к завтрашнему дню снова будет слякоть под ногами, но одновременно с этим податливо вскинула голову навстречу снегу, заинтересованно рассматривая совсем чёрное небо, с которого падали белые ледяные крупицы. Бархатный голос позади себя и скрипящий звук тихих шагов заставил девушку обернуться. Та насупилась, сводя брови. — Ты перестанешь так подкрадываться сзади и пугать меня? Я так в могилу слягу, — Биби вытянула уголки губ, рассчитывая на то, что сейчас она уже за пределами здания театра, и сейчас они просто далекие приятели, а не режиссер и актер. Мортис натянуто улыбнулся, полагая, что грозное высказывание было шуткой, и отвернулся, при этом убирая руки в карманы и оставаясь на месте, выпуская пар изо рта. — У меня завтра пары, так что я приду к вечеру, — голос девушки разрезал слегка морозный воздух, парень покивал. — Без проблем, — Мортис медленно моргнул пару раз, глядя прямиком на Биби, — Тебе далеко до дома? Темно уже. Хочешь, такси закажу? Режиссер все также медленно моргал и неотрывно смотрел на девушку, ни один мускул на его худощавом лице с выраженными скулами и вытянутым острым носом не дрогнул, лишь на длинные темные ресницы падал и тут же таял белесый снежок, пряча янтарный блеск необычных глаз. Биби отрицательно покачала головой, даже если она очень-очень хотела согласиться сейчас с комфортом доехать за пять минут вместо пятнадцати до дома и не морозить голову, минимум ее финансовое положение и элементарное воспитание не позволили ей согласиться. Правда, если бы режиссер настоял... — Ну, не хочешь как хочешь, мое дело предложить, — Мортис вскинул одну бровь и все еще без единой доли эмоций на уставшем лице буркнул, словно сам разочаровался в том, что девушка не проявила благодарность за его доброту и открытость, — Осторожнее, пожалуйста, и до завтра. Только после этого режиссер улыбнулся, вытягивая слегка красноватые, покусанные губы в стороны и слегка щурясь. Одарив девочку такой очаровательной миной, тот поправил шарф, тряхнул головой, смахивая с фиалковых волос налипший снег, и медленным, размеренным шагом, словно тому было некуда спешить, и Мортис совсем не устал от целого рабочего дня, поспешил прочь по еловому парку. Биби фыркнула. Если бы режиссер деликатно предложил свою помощь еще раз, она бы подумала над этим, вообще-то. Перемявшись с ноги на ногу, девочка, несмотря на жгучий, вечерний, даже ночной холод, осталась стоять на месте ровно до того, как Мортис совсем не скрылся в темноте, не оставляя после себя даже тихий, скрипящий звук шагов по редкому снежному насту, который к утру исчезнет. Все-таки, такси бы не помешало.