Дневники Семьи Малфой. Гермиона

Через день я пришла на тренировку в школу бокса, которую выбрала для себя. Пит приветливо улыбнулся мне, едва заметив меня в дверях. Я нерешительно подошла. — Привет, — добродушно поздоровался он. — Привет. — Пойдём, покажу тебе всё. Мы прошли по коридору прямо до главного тренировочного зала. Позавчера я была здесь же. Правда, сегодня в правом углу располагался небольшой ринг. В зале уже тренировалось человека четыре. — Здесь мы тренируемся и спарингуем, — сказал Пит, с гордостью на лице обводя зал. Мы прошли в правый угол зала, где я заметила открытую дверь. — Здесь, — мой кабинет. Если меня нет в зале, то, скорее всего, я там. Я заметила на стенах кабинета странные трёхцветные штуки, похожие на широкие пояса с металлическим кругом в центре. Затем Пит поманил меня жестом, и мы вернулись в коридор. Остановились напротив двери с литерой «Ж». — Здесь женская раздевалка, — сказал Пит. — Вход в душевую и туалетную комнаты прямо из раздевалки. И ещё один туалет есть в коридоре. — Ага. — Переодевайся и подходи в зал, — произнёс он. Я переоделась и вновь подошла а нему. Пит встретил меня с неизменной улыбкой. При этом в руках у него почему-то была скакалка. Это немного позабавило меня. — Ты говорила, что никогда не занималась раньше боксом, — начал Пит. — А другими видами спорта? — Ничем. Я вообще раньше была не особенно спортивным человеком. — Хорошо. Бокс, как и другие виды спорта, связан с управлением свои телом. Многие считают, что в силовых видах спорта главное — это физическая сила, но это не совсем так. Самое важное, что тебе понадобится — это выносливость и реакция. Потому сейчас я покажу тебе какие упражнения нужно делать для разминки, а затем, тебе стоит начать прыгать со скакалкой. Начни, пожалуй, с... — Пит задумался, — тридцати прыжков. — Ага, — только и сказала я. — Помимо всего прочего, — продолжал Пит. — Тебе стоит не только здесь, но и дома делать упражнения и прыгать со скакалкой. Я усмехнулась. — Понимаю, о чем ты подумала, — рассмеялся Пит в ответ на мой смешок. — Крутые парни на ринге и детская скакалка. Но это очень важное упражнение, оно как раз развивает выносливость и прыгучесть, которая, как ты понимаешь, тоже необходима боксёру. К слову, залог успеха в боксе покоится на четырех китах: выносливость, реакция, техника и быстрая работа мозга. Нужно уметь предугадывать движения соперника. Вес и сила, конечно, тоже играют свою роль, но всё же, меньше. Пит показал мне упражнения для разминки, и я выполнила их. Затем он показал силовые упражнения и вот они были сложнее. Мне стоило больших усилий отжаться два раза. На третий меня не хватило. Пит наблюдал за всем эти без тени иронии или сарказма. — Официально: я — самый неспособный к спорту человек, — едва отдышавшись, выдохнула я, когда Пит в который раз подошёл ко мне. — Почему? — Моё тело меня не слушается. — Управление своим телом — это навык. А навыки нарабатываются, а не с неба падают, — с улыбкой пояснил он. — Сначала, возможно, будет тяжело, но потом станет легче. На всё нужно время. В конце первого занятия Пит учил меня правильно бить, и я выяснила, что с правой руки мне это делать легче. Он также предупредил, что на утро, скорее всего, у меня будет всё болеть. Так и было. Болело всё! В течение последующих двух недель я продолжала заниматься боксом. И, несмотря на то, что для меня спорт был чем-то новым, мне всё равно нравилось. Я напрягала своё тело, пытаясь подружить его с мозгом; общалась с Питом — он оказался прекрасным собеседником. Он не только сам не высмеивал мои жалкие попытки научиться боксу, но и парочки других ребят не позволил. Это шло вразрез с моим представлением о том, каким должен быть спортивный тренер. Я думала, что у таких ребят в порядке вещей считается подойти и сказать что-нибудь едкое тому, у кого не получается правильно. Но за три недели, что я занималась, Пит ни разу ничего такого не выкинул. Если я делала что-то неправильно, он подходил, показывал как надо и спокойно объяснял, почему это надо делать именно так. В нашей школе было всего три девушки, что, возможно, объясняло повышенное внимание со стороны парней, отчего мне делалось некомфортно. Но после пары неудачных попыток подкатить ко мне, они больше не пытались. Я сделала вывод, что это Пит не давал им вести себя навязчиво. Да и вообще, Пит был таким человеком, с которым легко и спокойно. Но как тренер он был занудой. Он сказал, что мне нужна выносливость, дал задание каждое утро бегать и прыгать со скакалкой. Это странно, но именно это домашнее задание я делала плохо. У меня не получалось каждое утро встать рано, чтобы выйти на пробежку. А когда получалось, я не всегда выходила, ибо мое тело ныло и говорило, что напрягаться не хочет. Так что из трёх-четырёх попыток, только одна заканчивалась успехом. Если, конечно, считать успехом выпихивание неимоверным трудом своего сонного тела на улицу. Помимо этого, я делала дома не только зарядку, но и силовые упражнения, для чего были прикуплены две гантели, чтобы качать бицепсы и трицепсы. Понятное дело, что мои мышцы яростно заявляли протест против подобного, исходясь болью, но я старалась продолжать. На тренировках мы играли с Питом в «пятнашки». Эта детская игра, по его словам, должна была помочь мне с реакцией. И это было, чуть ли не единственным, что на тот момент у меня хорошо получалось. Силы и выносливости нет — так хоть реакция со мной. Приятно. Однако, не смотря на то, что реакция моя была относительно неплохой, Пит всё равно заставлял меня уделять этому значительное время. Так, в спортзале я тренировала выносливость, реакцию и училась правильно бить и держать стойку. Часто Пит подходил ко мне и говорил что-нибудь такое: «Плечо выше. Выше, Гермиона! А голову ниже, если не хочешь, чтобы в неё тебе прилетело». Или такое: «Кулак нужно сжимать вот так. Вот, правильно. Иначе руку себе сломаешь». Пит стремился к тому, чтобы я отточила каждое движение и делала всё правильно. А меня поразило, сколько же мелких деталей и нюансов существует в боксе. Казалось бы, грубый спорт, но нет. У боксера, выступающего на ринге, должна быть тактика, которая, должна оказаться более эффективной, чем тактика соперника. А ещё нужно успеть нанести удар быстрее, чем соперник догадается и поставит защитный блок. И самой, разумеется, не пропустить удар. Так что драка на ринге — это борьба ума, реакции и ловкости. Ну и техники, разумеется. Пит много говорил о важности защиты. Как-то раз, после дух недель занятий он поманил меня в свой кабинет, предложил присесть и поставил VHS. Перемотав плёнку, он сказал мне: — Сейчас смотри внимательно. Я приковала свой взгляд к экрану телевизора. Плёнка была старой и видно, что видео снято давно. На нём двое спортсменов дрались на ринге, и темнокожий паренёк мастерски уклонялся от ударов. — Это Мухаммед Али, один из известнейших боксеров, — пояснил Пит. — Ты понимаешь, что он делает? — Уходит от удара, — ответила я. — Именно! Он настолько быстро уходит от них, что его хрен достанешь. Противник здесь может быть хоть на пятьдесят кило тяжелее его, только ему это фиг поможет, потому что он всё равно не достанет Али. Понимаешь теперь, как важно уметь уклоняться от ударов? — Да я же не спорю. — У тебя хромает защита. Конечно, со временем всё придёт, но тебе надо думать не только об отработке ударов, но и о том, чтобы не открывать важные части тела. Получить по голове — сомнительное удовольствие. — Тебе приходилось терпеть такое? — Да, и это, по-моему, самое неприятное, что только может случиться на ринге. Так что береги голову, всегда поднимай плечо и прячь её за ним. — Наверное, тяжело переносить удары по голове? — Ну, ещё бы! — хмыкнул Пит. — Я, когда со мной такое случилось в последний раз, грохнулся в нокдаун. Кстати, зацени, какая гибкость у мужика, — сказал Пит, указав пультом на Али. — А что это за странные штуки? — я показала на трёхцветные вещи, похожие на пояса, которые висели на стене. — Этот награды за чемпионский титул. Я, выступал в версиях: WBO, WBA, WBC, IBF * и других поменьше. — Чемпионский титул? — изумилась я. — Так ты был чемпионом мира? — Да, — ответил Пит без тени хвастовства или смущения. — В разных версиях. Ещё один раз ездил на Олимпиаду. — Здорово, — только и ответила я. — И я поняла про защиту. — Офигенно, тогда идём в зал работать дальше? — Ага. Не могу сказать, что я была в восторге, но мне, определенно, нравился бокс. Часто я уходила тренировки с чувством отдалённо напоминающим спокойствие. Однако, к сожалению, не смотря на то, что мне нравилось заниматься спортом, мою проблему со страхом и тревогой это не решало. Я всё ещё боялась ходить по улицам и просыпалась от кошмаров. Я всё ещё чувствовала себя плохо.

* * *

Через три недели, после того, как приехала в Ливерпуль, я бродила по городу. У меня был выходной, и я решила прогуляться. Как правило, я не отказывала себе в том, чтобы зайти в книжный магазин или магазин периодики. Тогда я зашла в свой любимый магазин периодики и сразу заметила там местный журнал о стиле жизни. На обложке красовался анонс статьи про тревожность. Я сразу же заинтересовалась и купила его. Пошла в кафе и тут же прочитала ту статью. Мне понравилось, как автор говорила о тревоге и страхах. Автором была некая Мишель Бредбери, в краткой справке о ней было сказано, что она является практикующим психотерапевтом, живёт и работает в Ливерпуле. И тогда у меня в голове впервые появилась мысль об обращении к психотерапевту. Однако вначале я решила обдумать её как следует. Обращение за помощью — очень серьёзный шаг. Мне ведь придётся доверить этому человеку свою боль. А ещё нужно придумать подходящую легенду. Не могу же я прийти и сказать: «Я — волшебница. Недавно я принимала участие в войне в нашем волшебном мире и огребла там по самое немогу». Надо изобрести легенду, которая будет выглядеть правдоподобно . А ещё купила книгу того же автора, которая называлась «Любить и уважать себя. Что это значит?» Мне понравилось, как Бредбери говорила на тему тревожности и, будучи человеком, который не может пройти мимо книжного магазина, чтобы ни купить там какое-нибудь издание, я приобрела именно эту книгу. Я принесла её домой, положила на прикроватную тумбочку, но сразу читать не стала. Решила, что прочту потом. Я жила в Ливерпуле почти месяц и вроде как должна была уже давно написать Гарри и Рону. Вот только у меня не получалось сделать это. Каждый раз, когда я бралась писать письмо, внутри меня поднимался такой протест, что я не могла этого сделать. И я не совсем понимала, почему все именно так. Нет, с Роном всё понятно. Судя по тому, как он реагирует на всё, что я делаю, ничего кроме критики от него ждать не приходится. А мне это сейчас не нужно. Но вот почему мне не хотелось ничего рассказывать о себе Гарри, я недоумевала. Однако в один из вечеров я всё же решила еще раз попробовать написать краткое письмо для Гарри, сообщить ему, что со мной все хорошо. Я села за стол и принялась писать. В это раз письмо написалось. Вот что у меня получилось: «Дорогой Гарри! Здесь, в Ливерпуле у меня всё хорошо. Настолько, насколько это может быть в моей ситуации. Я жива и невредима. Я всё ещё полностью уверена, что решение уехать было правильным и советую тебе поступить также. Уехать. Смена обстановки пусть совсем немного, но помогает. Я работаю официанткой в кофейне «У Патрика». А кроме того, начала заниматься боксом. Мне нравится. Я не могу сейчас писать Рону, он снова будет критиковать меня, а я этого не желаю слышать. Критика сейчас, а тем более от него, не станет целительной. Не мог бы ты передать ему привет и информацию, что со мной всё хорошо. Береги себя. Твой друг Гермиона» Закончив письмо, я задумалась о том, бывает ли критика хоть когда-нибудь целительной и правильной? Человеку и так плохо, а его ещё добивают «блестящей» мыслью о том, что он неправ или что его идеи дурацкие. Почему некоторые люди не могут быть добрее к своим близким и друзьям?

* * *

Я была рада тому, что у меня есть работа. Она даже совсем чуть-чуть отвлекала меня от тревожных мыслей, но не могу сказать, что работа оказала радикальный целительный эффект. Я быстро выучила меню, не путала заказы, натянуто улыбалась, всегда была вежливой с посетителями и коллегами. Я даже пыталась общаться с другими сотрудниками кофейни, но выходило плохо, потому что я сидела глубоко в себе и в своих проблемах. Я была замкнута и необщительна. Однажды во время утренней смены я подошла к одному из столиков, чтобы принять заказ и с удивлением обнаружила там знакомую темно-русую макушку. — Привет, — улыбнулась я, поймав секундой позже ответную широкую улыбку. — Привет! — радостно поздоровался Пит. — Ты здесь работаешь? — Да, здесь я и работаю. Я бросила взгляд на красивую брюнетку, что сидела напротив Пита. Она приветливо улыбнулась мне. — Гермиона, это Нора — моя девушка. Нора — это Гермиона, она тренируется в моём зале. — Очень приятно, — сказали мы в один голос, пожимая друг другу руки с улыбкой. — Что будите заказывать? — спросила я. — Мне брауни, — ответила Нора. — А мне вишневый пирог, — вторил ей Пит. Нора хитро улыбнулась и кивнула мне. — Это он с вами, со своими учениками выпендривается на все лады, а на самом деле сам не дурак нарушить правильный режим питания. — Никогда не проповедывал никому из «своих» тотальную диету, ты меня с кем-то путаешь, — весело парировал Пит. — Ну-ну, — протянула Нора, но я заметила, как в её глазах зажглась искра задорной нежности. — Гермиона, слушай, а во сколько ты сегодня заканчиваешь? — В четыре пополудни, а что? — Мы с Питом сегодня в шесть идем на выставку рисунков. Тут, в одном из арт-пространств. Почти неизвестный и очень талантливый художник, мой старый знакомый. Ты не хочешь с нами? — Почему бы и нет. — Окей, тогда встречаемся полшестого у школы? — Да, хорошо.

* * *

Как и было запланировано, вечером мы встретились у школы бокса и отправились на мероприятие. По дороге мы мило болтали. Выставка, на которую мы попали, была необычной. Мне доводилось посещать пару раз подобные мероприятия в Лондоне. Но эта не была похожа на то, что я видела раньше. Арт-пространство, в котором она проходила, было очень лаконичным, я бы даже сказала хипстерским. Пришедшие гости не были похожи на высокомерных интеллектуалов. Они были обычными, некоторые из них одеты неформально. Художника, чьи работы выставлялись, звали Сэм, и он не был похож на творческого человека. Он был милым и простым, а не экзальтированным творцом, коих я встречала раньше. Он тепло поприветствовал нас и сказал, что рад тому, что мы добрались. Там же, в арт-пространстве был кофейный бар и я, взяв себе стакан капучино, стала рассматривать его работы. Они были необычны. Очень необычны. Они заставляли меня подолгу смотреть на них. Иногда я, Пит и Нора подходили друг к другу и говорили, указывая на какой-нибудь рисунок: «Вот классный». После Нора предложила посидеть где-нибудь, и мы отправились в одно из близлежащих мест. Это было уютное кафе. Мы разместились за столиком у стола. Сделали заказ. — Не знаю как вам выставка, а я считаю, что Сэм молодец, — сказала Нора, отодвигая от себя меню. — Как человек, не разбирающийся в искусстве, скажу, что согласен, — вторил Пит. — Гермиона, а тебе как мероприятие? — О! Ну, это было крайне необычно. Очень интересный стиль, всё очень символично. Я не видела такого раньше. — Сэм — настоящий талант и многого заслуживает, — улыбнулась Нора. — По крайней мере, в его рисунках чувствуется мысль, — поделилась я впечатлениями. — Не то чтобы я прям разбиралась в искусстве, но на его произведения хочется смотреть и думать о них. — А какое искусство тебе нравится? — спросила меня Нора. — Больше всего? Наверное, Нидерландское Возрождение. Оно особенное. Рембрандт, Ян Вермеер, Питер Брейгель Старший. — Да, голландцы молодцы, — согласилась Нора. — Но тебе не кажется, что их работы какие-то... мрачные? — Да нет. Я бы сказала, что они не мрачные, а, скорее, спокойные и сдержанные. Особенно, если учесть философскую почву, на которой расцветало Возрождение Нидерландов, то есть северный протестантизм. Может быть, именно он вкупе с социальными и политическими противоречиями тех лет даёт картинам голландских художников Возрождения ту напряжённость. Тот есть выкрученную донельзя драму и пессимизм. Но если уж говорить о настоящей мрачности, то именно голландцы той эпохи подарили нам натюрморт. Нидерландский натюрморт эпохи Возрождения именно такой, каким и должен быть: мрачный, пессимистичный. Это искусство смерти и увядания, мрачности и уродства, — я говорила, а Пит и Нора смотрели на меня в немом изумлении. — Ого! Как интересно! — восхищённо проговорил Пит. — Ты так хорошо разбираешься во всем этом, это здорово! — Да я просто читала об Итальянском и Нидерландском Возрождениях. А ещё видела репродукции, конечно же. — Много читаешь? — спросил Пит. — Да, я люблю знания, — ответила я, чуть смутившись. — Круто! — воодушевленно отозвался он. — Это так охрененно круто: знать много и любить читать. Ты — молодец. — Ну, я всегда была такой, — ответила я, все еще смущаясь. — Поздравляю! — сверкая широкой улыбкой, сказала Нора Питу. — Кажется, в твоей школе появился настоящий ботан. Не обижайся, — посмотрела на меня, — я обожаю ботанов, хотя, сама вообще не такая. — Да, я тоже, — поддакнул Пит. — Я редко читаю. И учиться не любил, но повторюсь — много знать и читать — это прям офигенно. Ты, наверное, отлично справляешься с учёбой? Мне было приятно от их похвал и тёплых слов. — Я, как бы... Это... В общем, вроде как лучшая на курсе. Нора и Пит синхронно заржали. — Ну, ты даёшь! — воскликнул Пит, чуть отсмеявшись. — Ты чемпион учёбы в своей школе и говоришь об этом с таким стеснением. Да этим же гордиться нужно. — Пит прав! — вторила Нора. — Я думаю, что каждым достижением стоит гордиться. Я вот старалась учиться хорошо. И у меня не всегда выходило. И я, черт возьми, даже не представляю, сколько сил, времени и воли нужно, чтобы быть первой. — Да! — поддакнул Пит. — Но я люблю учиться, — попыталась я оправдать свой успех. — Не скромничай, — сказала мне Нора. — Это большое достижение. И ты — большая молодец. — Абсолютно согласен с Норой, — сказал Пит. — Быть в каком-то деле первым — это большое достижение, даже если ты любишь это дело. Поверь мне. — Да, Гермиона, поверь ему. Пит, как неоднократный чемпион мира, знает, о чем говорит. — Конечно, знаю, — улыбнулся Пит. — Любое достижение — это колоссальные силы и время. Я улыбнулась. Мне стало так тепло от их слов. Было заметно, что они не особенно читающие люди, и мы не очень похожи, но я им нравлюсь такой, какая я есть. Это так удивительно! — Но со спортом и управлением своим телом у меня всё же не выходит, — со вздохом проговорила я, стараясь внести хоть какое-то несовершенство себя. Всё же так непривычно, когда тебя хвалят. — У тебя всё получится, — ответил Пит. — Физическая форма не приходит за пару недель занятий; нужно много сил и времени, чтобы научиться хоть чему-то. Но поверь, если ты будешь помогать своему телу, прислушиваться к нему и не игнорировать его, оно отплатит тебе во сто крат. Наше тело живое и оно нам никогда не врет. Позаботься о нём, и оно не подведёт тебя. — Гермиона, ты из наших мест? — спросила Нора, вдруг меняя тему. — Нет, я из Лондона, сюда приехала... — фраза повисла на моём языке, но, к счастью, Нора сама сгладила неловкость. — Прости. Мне просто любопытно. Пит вот тоже не из Ливерпуля. — Да, я из Манчестера, — расплывшись в широкой кошачьей улыбке, подтвердил Пит. — Правда? — мне стало интересно. — Да. — Юнайтед или Сити* ? — Юнайтед. Болею за них с детства. — Ого! Быть болельщиком Манчестер Юнайтед и жить в Ливерпуле? Это смело, — похвалила я. — Я болею за Ливерпуль! — вставила Нора. — А вот теперь мне совсем интересно. Как вы двое?.. — я уже почти задала вопрос, но вовремя опомнилась. — Извините. Но эта парочка снова засмеялась, сверкая ехидными взглядами. Затем Пит нежно взял Нору за руку и поцеловал её ладонь. Она мило улыбнулась. А меня кольнуло болью. — Валяй! — торжественно провозгласила Нора, очевидно угадав мои мысли. — Это так удивительно! Вы вместе, но вы ведь болеете за принципиальных соперников*, — я говорила прежним тоном, пытаясь игнорировать кровоточащую рану внутри меня. — Да, — улыбнулся Пит, и я увидела, как его губы тронула нежная улыбка. — И мы научились не ругаться по этому поводу, — добавила Нора. — Да, несколько раз мы посрались, но потом поняли, что нам оно не надо. Теперь развлекаемся, заключаем пари. — Вот это да. — Да, — с азартом рассказывала Нора, — мы бьёмся об заклад, чья команда победит, а проигравший покупает пиво. — Весело, — подытожила я. — Да, весело, — подтвердил Пит. Мы поговорили о других вещах, после чего Нора и Пит проводили меря до дома. Зайдя в квартиру, я отчётливо ощутила двоякое послевкусие от встречи. С одной стороны, мне сегодня было больно. Я видела, как они относятся друг к другу. В моей жизни не так. Последнее время мой парень по отношению ко мне проявляет критику, а не нежность. А эти двое были словно живой иллюстрацией моей заветной мечты о любви. Конечно же, они не знали, что вызвали во мне боль своим счастьем. Но всё же, мне очень понравилось общаться с Норой и Питом. Я чувствовала себя свободно и легко. Это тёплое чувство, что тебя принимают такой, какая ты есть и восхищаются тобой, грело изнутри. Я даже ощутила частичку позабытого мной чувства уютного спокойствия. Мне не нужно было оправдываться за что-то или объяснять, почему я такая, какая есть. Они оба были далеки от привычного понимания интеллектуальной жизни, но не кривили лиц в непонимании и непринятии того, что кто-то, — в данном случае я, — живёт иначе. Их восхитили мои знания и успехи в учёбе. Они так естественно, без малейшей доли сарказма восприняли то, что я не похожа на них. Это приятно. А, может быть, это и есть уважение: не критиковать человека, который не такой как ты? Сегодня вечером Пит и Нора оказали мне больше поддержки, чем два моих самых близких друга за последний год. И я спросила себя: «Почему? Ну почему эти люди, которых я почти не знаю, относятся ко мне добрее, чем Рон, который является моим давним другом, а с недавних пор ещё и парнем?» Гарри никогда не смеялся и не издевался над моей жаждой знаний и увлечением учёбой, однако он и не поддерживал меня особенно. Похвалу из его уст я впервые, наверное, услышала в то время, когда мы гонялись за крестражами. И я не помню, чтобы он хоть раз говорил как это здорово, что я такая, какая есть. А потом мои мысли снова вернулись к Рону. И моё сердце сжалось от горечи, разочарования и злости. Неужели ему необходимо быть таким чёрствым козлом? Неужели ему жалко для меня хоть пары добрых слов? Неужели во мне нет ничего замечательного? Да конечно же, блять, есть! И вот сегодня вечером двое малознакомых мне людей сказали мне несколько тёплых комплиментов. И я полностью уверена, что всё сказанное было искренним. Иногда ты просто чувствуешь правду. А, кроме того, у них нет никаких резонов обхаживать меня. Боже мой, они такая милая, влюблённая друг в друга пара! Моё сердце вновь отчаянно заныло, когда я вспомнила, с какой нежностью эти двое смотрели друг на друга и как мило Пит обращался со своей девушкой. Рональд никогда так ко мне не относился. Не целовал мне вот так рук. Даже в наши лучшие минуты всё было как-то иначе. Он всегда был скуп на теплоту и нежность. Способен на страсть, но не на нежность. И чаще... Чаще вёл себя так, будто завидовал. И если бы я не знала его столько лет, то именно это и подумала бы. Сейчас больше всего на свете я хотела, чтобы Рон любил меня и поддерживал. Чтобы он восхищался мной, говорил мне, что я нравлюсь ему такой, какая я, есть. Чтобы понимал меня. Сейчас мне больше всего хочется именно этого. Раньше моим главным желанием было учиться, освоить как можно больше сложных заклинаний и изучать что-то новое. Я жила для того, чтобы познавать. Но сейчас я хочу любви. Прийти в себя, а также любить и быть любимой — это моё главное желание на сей день. Почему?! Ну, почему?! Почему у кого-то всё так хорошо, но не у меня? Почему мой парень — бесчувственная дубина, которому, как иногда мне кажется, совершенно наплевать на меня? Почему мне не повезло с возлюбленным так же, как Норе? Не выдержав, я заплакала. Я села в кресло, укрылась пледом, и разрыдалась. Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я заставила себя встать, умыться, почистить зубы и лечь в постель. Там я уткнулась в подушку и постаралась заснуть. Мой сон был благосклонен ко мне, быстро забрав меня в свои объятия.