Одуванчики цвета электрик

Полина, Пирр Полине очень хотелось плакать. Не то чтобы по какому-то конкретному поводу, а просто от общей несправедливости бытия в целом. Нет, ну правда! Ты к мирозданию со всей душой, стараешься изо всех сил быть хорошей и правильной девочкой, а оно вот так, снова и снова… Обидно же! Нельзя так с хорошими девочками! Она ведь так старалась… Она с самого начала вовсе не собиралась ничего покупать у этого торговца живым товаром. На то имелись целых две веские причины, каждой из которых хватило бы для хорошей девочки и по отдельности, а уж вместе… Во-первых, на Полинином попечении уже находился Басечка, великолепный образчик самца пиррянского шипокрыла. И в этой огромной бочке процыкулырного меда существовала своя ложка неприятностей: пиррянский шипокрыл был всеяден и считал себя вершиной любой пищевой цепочки. Ну, во всяком случае, любой пиррянской пищевой цепочки точно. Он попытался бы сожрать любую местную бубочку, даже если бы Станислав Федотович и разрешил. Только вот Станислав Федотович заранее сказал свое твердое капитанское «нет» по поводу прибавления внеконтрактной живности на борту корабля, и это было второй очень важной причиной. Или, может быть, даже той, что куда важнее первой. Для хорошей девочки, во всяком случае. Но даже хорошим девочкам не возбраняется просто смотреть на лапушек и пусечек! И на бубочек тоже. Таких, например, как этот пиррянин, имени которого она так и не спросила. Наверное, он должен был бы ее пугать, особенно когда вот так вплотную почти нависал этаким шкафом поперек себя шире. Мощный, с квадратной челюстью и плечами, которые Полина не смогла бы обнять, даже появись у нее такое желание. И наверняка дико сильный, как они все тут. Он мог бы поднять ее не то что одной рукой, двумя пальцами мог бы. И сломать мог, даже не заметив, просто нечаянно, чуть не рассчитав силы. Все это вроде бы должно было пугать, только вот с Полиной получалось точно наоборот: ей сразу стало как-то тепло и спокойно, по-домашнему как-то. Словно она этого совершенно чужого пиррянина знала давно и давно записала в свои. Он слишком походил на киборга — такой же смертоносный, сильный и жутко опасный… и такой же совершеннейший ребенок, со всеми своими насквозь прозрачными детскими хитростями, наивный и беспомощный там, где дело не касается силы и смертоубийств. А иногда и там, где касается, но только боком — все пирряне, похоже, такие, Полина это обнаружила в день прилета, когда знакомилась с Басечкой и оформляла его получение и передачу под свою ответственность… Может быть, плакать хотелось еще и от этого. — Ченч, мисс? Ну да. Три дня назад, у звероводов, когда она только-только подружилась с Басечкой и была сама не своя от такого счастья — шипокрыл! живой! сидит у нее на правой руке! позволяет чесать за ушком и даже курлычет, хотя перышки и топорщит, прелесть такая милашная… — к ней тоже один такой пристал, обломав половину удовольствия. И тоже по поводу Ланса. Остальные звероводы были куда обходительнее. Нет, они тоже проявляли интерес, но как-то деликатнее, что ли. Восхищались ее самоконтролем, в красках расписывали преимущество пиррянской фауны и высоченные зарплаты здешних работников, вкрадчиво намекая на массу непрописанных в контракте (а можно и прописать, если мисс захочет!) бонусов и наперебой распускали хвосты, закатывали глаза, топорщили грудь и курлыкали не хуже шипокрыла, что Полине очень даже льстило. А тот… Тот сразу спросил про Ланса. Вернее, не спросил даже, а потребовал. Чуть ли не в приказном порядке. Он, мол, занятой человек, и ему некогда тут дурью маяться, назовите свою цену, мисс, и кончайте кобениться. Полина тогда почти разозлилась и сказала свое твердое «нет». Пусть и не капитанское, но четкое и не очень вежливое. А он схватил ее за локоть. За левый локоть: он хоть и хамом был, но не идиотом, и потому хватанул за свободную от Басечки руку. Да и пальцы сомкнул довольно осторожно, хоть и сильно, словно капкан защелкнулся. Но все равно это он зря. Полина даже не попыталась тогда вырваться. И кричать тоже не стала. Не потому что испугалась, просто а смысл? Она давно уже убедилась, что из хватки того же Дэна или Ланса не вырваться, у них руки что стальные клещи. И пирряне такие же. Ну и толку устраивать фехтование на ломах, когда можно иначе? Повернув голову, Полина задумчиво посмотрела на вцепившиеся в ее локоть пальцы, а потом — в лицо их обладателю, так же задумчиво. Поморгала и доверительно сообщила: — Мне больно. Ну, почти. И, видя, что деловой обладатель пальцев-капканов не понимает, добавила, продолжая почесывать Басечкины надбровные шипики большим пальцем правой руки: — Видите, он начинает волноваться? Он чувствует, что мне почти больно. Вы хотите, чтобы я ему объяснила, кто в этом виноват? Нет, говорить «Басечка — фас!» не пришлось, хотя и очень хотелось. Но не понадобилось — пиррянин испарился в секунду, словно его и не было. Обидно, что Басечки сейчас нет на ее правой руке. Хотя этот, который с каталогом и в переливчатом плаще, не такой противный и фотки у него милые. Но с Басечкой было бы как-то спокойнее. Или с Дэном. Или с Тедом и его ломом. А лучше с ними обоими. Да и «Басечка, фас!» звучит куда убедительнее, чем «Я капитану пожалуюсь!». Последнее совсем не звучит, если уж честно. Глупо как-то. Еще глупее, чем просто расплакаться от такой ерунды в такое прекрасное утро. Чпокнув мембраной, на трап выскочила Котька. Тяжело шмякнулась на ступеньку и возмущенно завопила. Полина рассеянно подумала, что надо все же уболтать Михалыча приспособить гравикомпенсатор и для нее. Пирр — не единственная планета с удвоенной тяжестью, а Котька упрямая и необучаемая, она ведь так и будет колотить лапой по кактусу, впадая во все больший раж, пока вконец не расшибется. Подвывая хрипло и полузадушенно, Котька тем временем сползла по ступенькам и почти по-пластунски переместилась метра на два вдоль корпуса в сторону кормы. Замерла, отчаянно хлеща себя хвостом по бокам. Она уже не выла, только похрипывала на выдохах, возмущенно уставившись на правую заднюю опору: чем-то та ей не нравилась. Полина сделала еще один неуверенный шаг в сторону кормы. Прислушалась: там, за переборкой грузового отсека, приглушенно шумели погрузчики и раздавалась то ли перебранка, то ли рабочая беседа, издалека не разобрать. Похоже, погрузка шла полным ходом. Может, стоило сходить туда? Присоединиться к ребятам. Снова окунуться в чужое счастье и нежность, укутаться в него, словно в теплый мягкий плед. Тед и Дэнька — ребята не жадные, они щедро делятся всем подряд, и счастьем своим и любовью они тоже делятся — бери! Не жалко. У нас еще много. Может, и стоило бы. Хотя почему-то от этого тоже немного хотелось плакать… Котька мрявкнула и попыталась засунуть голову под корпус корабля. Это ей удалось, хотя и с трудом и только голову: хорошее питание последних лет не прошло даром и повторить свой земной подвиг ей бы, пожалуй, не удалось. Хотя лучше не рисковать и вытащить ее оттуда, пока не застряла, умудряется же она каким-то образом на борту проникать в самые узкие щели… Вот и приличный повод для хорошей девочки попрощаться: надо же загнать в корабль сбежавшего питомца. Полина вздохнула и, старательно придавая своей улыбке выражение максимально возможного вежливого сожаления, отступила к Котьке. Пиррянин ей нравился, его было даже немножко жалко: мальчик так старался, и снимки у него восхитительные. Только вот рассматривать и гладить их больше не хотелось. Совершенно. Однако правильные девочки не уходят молча, это нехорошо, невежливо. Снимки были великолепны, она получила истинное удовольствие. А за удовольствие принято платить. Ну хотя бы спасибо сказать ему, что ли. Полина еще раз вздохнула и перевела взгляд на торчащую из-под корпуса Котькину задницу (смотреть пиррянину в лицо не позволяла все та же совесть хорошей девочки). Улыбалась она теперь уже скорее виновато и собиралась с максимальной вежливостью сказать что-нибудь типа: «Огромное вам спасибо, все было просто прекрасно, и я бы с огромной радостью купила весь ваш каталог, но сейчас никак не могу себе этого позволить и к тому же мне надо поймать кошечку, пока она не залезла под корабль…» Но вместо этого моргнула и совершенно невежливо выпалила: — Ой! Что это?!