Одуванчики цвета электрик

Полину одолел какой-то сумасшедший кураж, а учитывая, что голова и так кружилась от возбуждения… В общем, она не очень понимала, что именно собирается делать — но точно знала, что вот прямо сейчас парни никуда от нее не денутся. И собиралась взять от этой ночи все. Включая месть обоим сукиным детям — за все три года, четыре месяца и сколько-то там дней, что они ее дразнили. Оба! — Какие вы быстрые, ма-альчики. А как же культурная программа? — Все, что вы пожелаете, прекрасная Полина, — снова более красноречивым оказался Дэн. Зато более сообразительным — Тед: — Потанцуйте со мной, — предложил он, снимая Полину с табурета. — Отличный способ узнать друг друга ближе. Ближе… о да, совсем близко: пока Тед ставил ее на пол, она успела проехаться по нему животом и ощутить весь рельеф. Почти весь. Стильная белая рубашечка мешалась, не говоря уж про брюки. Недостаточно плотные, чтобы хоть что-то скрывать, но недостаточно тонкие, чтобы не скрывать вообще ничего. Сплошное искушение, а не брюки! Полина мысленно стукнула себя по рукам, уже потянувшимся к застежке, и в результате ограничилась лишь тем, что положила ладонь Теду на бедро. Он тихонько зарычал, прикрыв глаза, и весь напрягся, но инстинктивное движение вперед каким-то чудом задавил в самом начале. Полина — тоже. Такое же инстинктивное движение навстречу. С закидыванием ноги на такое удобное, так прекрасно для этого приспособленное мужское бедро. Потому что знала: ее Тед удержит. А вот сам уже вряд ли удержится. Сейчас она почему-то чувствовала его намного лучше, чем обычно, и совсем иначе. Так, как обычно чувствовала зверей, хоть того же Басечку… Вот только Басечка не вызывал в ней и десятой доли этого желания узнать, ощутить и понять. Кажется, когда-то это называлось «познать». Странное древнее слово, но удивительно подходящее. А танцевать с Тедом ей понравилось. Тоже не в первый раз, иногда они танцевали — и с Дэном тоже. Но в этот раз все было иначе. Впервые Тед не выпендривался и не распускал хвост перед всеми присутствующими, не ловил восхищенных взглядов и не оценивал, с кем из восторженных красоток будет сподручнее перепихнуться по-быстрому. На сей раз Тед видел только Полину, и для него имела значение только она — и партнера более чуткого сложно было бы и пожелать, а как он ее держал! Как трогал! Как смотрел! Полина почти умерла от зависти: то ли к Дэньке, то ли к самой себе-сегодняшней… Подумав о Дэньке, она поймала его взгляд: от барной стойки, через половину небольшого зала. Дэн вроде бы расслабленно сидел на табурете, облокотившись на стойку, и тянул через соломинку что-то кислотно-синее, но в этой его расслабленности ощущалась готовность к броску. На защиту. Всегда — на защиту. Ее ли, Теда ли, капитана… да хоть Котьки. И все они рядом с Дэном могли быть уверены в собственной безопасности. Всегда. В любой ситуации. И сейчас почему-то особенно остро чувствовалось, что она — важна. Именно она, Полина. Для него, Дэна. Сама по себе. Важна ничуть не меньше, чем Тед. И что Дэну будет очень сложно выбирать между ними… Она почти успела додуматься до какой-то глупости вроде того, что если она уйдет, то едва обретенный мир Дэньки просто рухнет. Ведь у него нет и никогда не было другой семьи. А она — часть этой семьи. Часть того крохотного мира, где сорванный декс может быть человеком. Где о нем заботятся. Где его любят. Где он сам может заботиться и любить. Сколько, две недели? Целых две недели Дэнька был безоблачно, бесконечно счастлив, как бывают счастливы только дети, уверенные, что их мир будет стоять вечно. И если Полина уйдет из команды, что будет с ним?.. Но почти — не считается, и вообще ей было слишком хорошо, чтобы думать о таких серьезных вещах. Просто чтобы думать. Тем более что Дэн, встретив ее взгляд, улыбнулся, стек с табурета и пошел к ней. К ним. Через зал. И мягко, совершенно естественно принял ее из рук Теда — и продолжил танец, больше похожий на самый горячий и нежный секс… Кажется, именно о таком она и мечтала украдкой, еще на Степянке подбираясь с расческой к шелковой рыжей роскоши, и чем-то чисто женским (возможно, крестцовым кифозом, он же рудимент хвоста) чувствуя, что под внешней холодностью прячется страстный и чуткий любовник. Ее. Ее любовник! Как они поднялись в номер, Полина толком даже не поняла: кажется, они целовались. С Дэном. И с Тедом. И Тед с Дэном тоже — а она обнимала их обоих, смотрела на них, и ей было невероятно хорошо, вот просто так хорошо и весело, словно они разом и украли сорванный кобайк, и спрятали под диванчиком угнанного Ириена, и прокатились на всех аттракционах этой прекрасной планеты, и приручили самого диковинного и опасного зверя из местных джунглей… Двух. Двух самых диковинных, опасных и прекрасных зверей. Она приручила. И теперь они едят у нее с рук, и ласкаются, и защищают ее, и носят на руках, и… Она же настоящий ученый! Она просто обязана наблюдать их поведение в естественной среде, правда же? Не только наблюдать, но и участвовать, ее же приняли в стаю… в семью… ее опасные, хищные и такие милые бубочки, Тедичка и Дэничка… Возможно, третий коктейль был немного лишним, потому что комната немного кружилась, а ноги самую капельку заплетались. Но это совершенно не помешало ей сказать все как есть: что она ну никак не может решить, с кем же ей целоваться первым — потому что философский спор это дело ну очень серьезное, и она, как настоящий ученый, готова подойти к делу со всей ответственность, и даже вести дневник наблюдений… — Дэничка, ты же записываешь, правда? Для науки! Дэнька покраснел, словно Полина застукала его за чем-то ужасно неприличным. Ну там за подглядыванием в душе. И Полина решила, что вопрос был глупым. Конечно же записывает. Вот она бы точно записывала. Все и в подробностях. А Тед глянул на Дэньку с каким-то подозрительно хищным интересом и сказал: — Ага… То есть не знал, что записывает. Ага-а… — А мы в карты разыграем, — предложил Тед. — Очередность. — На раздевание! — потребовала Полина и сразу же потянулась к верхней… то есть уже третьей пуговице на Тедовой рубашке. И ей не то что позволили эту пуговицу расстегнуть — ее буквально всем видом, даже дыханием провоцировали продолжить и сделать все, что ей только захочется. Вот буквально все и прямо сейчас. Ох, Тедди, какой же ты… Дэн прервал их интим, обняв Полину со спины и накрыв ее руку на Тедовой груди своей ладонью. Тед выдохнул-простонал что-то невнятное, Полина не поняла что именно — все заглушил шум крови в собственных ушах, а в коленках образовалась предательская слабость, требующая сейчас же, немедленно опереться на Дэна… Притереться к нему, ощутить… — И тут в кустах так удачно оказался рояль, — горячо усмехнулся Дэнька и сунул Полине под нос колоду, только что добытую из тумбочки. Полина готова была спорить, что в этой тумбочке не только рояль, в ней оркестр прячется. Потому что Дэнька — это Дэнька! Дотошный и страшно предусмотрительный… не-а, не зануда. Хоть занудой и прикидывается. Но на самом деле — натуральный диверсант и мозгоед! По духу и призванию! — Ну раз наша прекрасная Полли хочет на раздевание, кто я такой, чтобы спорить? — мурлыкнул Тед и потянул Полину (за руку, всего лишь за руку, отчего Полина не знала, то ли восхищаться выдержкой, то ли возмущаться вредностью характера) на кровать. Королевских размеров, застеленную чем-то серо-шелковистым. Честно говоря, это было единственным, что Полина разглядела в номере. Ну и еще зеркала. На потолке, на стенах — много притемненных зеркал, в которых отражались три удивительно красивых незнакомца. Прямо как в кино, подумала Полина, устраиваясь на покрывале с ногами и разглядывая попеременно Теда и Дэна. Парни тоже разулись, но на этот раз в непарных носках оказался Дэн. Весь такой элегантный (как рояль из кустов), но носок на левой ноге — полосатый. И почему-то его очень хотелось снять. То есть снять с Дэньки хотелось все, но этот носок — особенно. Или наоборот, снять все остальное, а носок оставить. И уложенную стилистом (и когда успели-то, диверсанты?) рыжую роскошь разлохматить! Ну просто чтобы Дэнька стал похож на самого себя, а не Ириена с витрины… — Рыжий, ты продул, — объявил Тед хрипловато. — Раздевайся. В смысле, продул? Она же даже в карты толком не смотрела, залипнув на Дэньку! Удивленно подняв взгляд, Полина встретилась с Дэнькой глазами — и залипла еще сильнее. Таким она Дэньку не видела никогда. Серьезным и сосредоточенным — видела. Веселым видела. Грустным видела. Счастливым или задумчивым — видела. Даже в боевом режиме видела! Вот таким, раскрасневшимся, с затуманенным взглядом и чуть раскоординированными движениями, откровенно возбужденным — нет. Раньше. И ей очень, очень нравилось то, что она видит. Особенно когда Дэн, прикусив ярко-розовую губу и продолжая глядеть Полине в глаза, выскользнул из рубашки и гордо расправил плечи: нравится? Смотри. Трогай. И сам же, откидывая рыжую роскошь за спину, словно невзначай провел пальцами по груди — изумительно рельефно вылепленной, с бледно-розовыми сосками и почти незаметной россыпью охряных веснушек… Поверху гуще, а ниже — совсем редких, и последняя на краю диафрагмы, чуть выше начала рыжей пушистой дорожки, начинающейся на два пальца над пупком и уходящей под ремень облегающих штанов. Судя по сдавленному то ли стону, то ли выдоху Теда, он смотрел туда же, и ему нравилось не меньше. — Первый ход твой, — в руки Полине опять сунулись карты. И она даже в них посмотрела! Краем глаза. И даже умудрилась не проиграть. Только потому, что проиграть умудрился Дэн. — Кажется, в карты мне не везет, — ужасно довольно сказал он, сбрасывая все набранное богатство в кучу, и неторопливо потянулся к застежке штанов. Полина смотрела как завороженная. Вроде бы такое простое действие. Вроде бы она сотню раз видела Дэньку голым. Вроде бы… а фиг вам! Все внутри скручивалось, переворачивалось и трепетало в нетерпении: мое-мое-мое, дай! Трусики промокли насквозь и ощущались грубой помехой, во рту пересохло — и Полина машинально облизала губы. Дэнька повторил, раздув ноздри — и наконец-то вывернулся из штанов, под которыми не оказалось белья. Зато оказался изумительно гладкий, светлый, с нежно-розовой головкой, скульптурной лепки член. Нежный. Наверняка горячий. Полина почти забыла, зачем тут рядом валяется кучка карт. Вроде бы для какой-то глупой ерунды, да ну ее, эту ерунду, когда тут такой Дэнька! Она замерла, быстро дыша ртом и всем телом подавшись к нему, авшурские боги, и как ей раньше удавалось не видеть, насколько он красив?! Со всеми своими шрамами, веснушками и разными носками — совершенство! Но Дэн, вместо того чтобы поцеловать ее наконец, сгреб карты и улегся между ней и Тедом. А карты молниеносно перетасовал, отделил дважды по шесть и положил колоду себе на живот. Голый. С рыжей дорожкой. И толстеньким длинным членом, гнездящимся в рыжих же завитках. Дышать стало совсем трудно, а сидеть на месте ровно — и вовсе невозможно. — Делайте ваши ставки, господа, — сказал он донельзя довольным голосом и протянул Полине и Теду по стопочке карт. — Победитель получает все. Победитель? Какой еще победитель? И какое все? Полина не хотела все, она хотела только одного конкретного рыжего паршивца. И одного конкретного смуглого поганца. Вместе и по отдельности. Как угодно. А играть в дурацкую игру не хотела. Правда, Дэнька в роли карточного стола почти примирял ее даже с дурацкой игрой. Ведь карточный стол можно трогать! Не только карты на него бросать, но и погладить атласную кожу, задеть так удачно оказавшуюся рядом розовую головку, и ощутить на своем бедре Дэнькину ладонь — а вторую увидеть на бедре Теда, лежащей уверенно и по-хозяйски… Ох… как же это все… как в кино! А главное — все это для нее! Самая лучшая их шалость! Надо же, играть в карты на голом Дэньке, видя и чувствуя, как сам Дэнька откровенно от этого балдеет! Разумеется, выиграл Тед. Просто потому что она взяла все карты. Не глядя. То есть глядя — на ритмично поднимающуюся грудь в редких крапушках веснушек, и на подбирающуюся к краю юбки изящно-стальную ладонь. И немножко на вторую — уже накрывшую нагло распирающий брюки член Теда. Вот когда Тед тихонько застонал, прикрыв глаза — она и сгребла все оставшиеся карты, а потом подкинула в воздух, так что они разлетелись по всей кровати. А Дэньку — поцеловала. Ей так давно хотелось! Три года, четыре месяца и сколько-то там дней, с самой первой встречи. А Денька — ответил и осторожно обнял ее, укладывая на себя, и застонал, когда она запустила наконец-то пальцы в растрепанный рыжий шелк. И застонала сама, ощутив на загривке дыхание, а потом и губы Теда. И его всего, уже без стильной белой рубашечки — зато он сам был куда лучше любого шелка. Они оба, горячие и возбужденные донельзя, терлись о нее, целовали и гладили, путаясь в руках и ногах, не разбирая кто и где… Кажется, Тед стянул с нее трусики, а Дэн — платье. Или наоборот? Неважно! И кто-то из них притянул ее к себе, на себя, так что она села ему на живот, прижав член. А другой обнял ее сзади, вжимаясь таким же твердым и горячим в поясницу, поддерживая ноющие от нетерпения груди и целуя-покусывая шею и плечо. И тот, который был снизу — кажется, Дэнька — взял сосок в рот, так невыносимо нежно, что Полина закричала, вцепилась ему в волосы, сжала бедра… И наконец-то приподнялась и скользнула именно так, как надо, надевшись на божественно упругий и гладкий член. Застонали оба. Дэнька под ней зажмурился и выгнулся, напряженные мышцы проступили стальными канатами — но ладони на ее бедрах остались так же нежны и осторожны. А через несколько медленно-сладких движений, заставляющих Полину хвататься за чьи-то руки и плечи и ловить ртом воздух, Тед толкнул Дэна в плечо — так что тот опустился на спину. И приподнял-раздвинул бедра, почти став на мостик. Пришлось ухватиться за него, чтобы не упасть — не потому что сидеть стало неудобно, скорее наоборот: его член заполнил ее так глубоко, плотно и правильно, что все прочие ощущения отдалились, а последние остатки связных мыслей улетели в соседнюю туманность. Немножко как во сне Полина осознавала, что они делают: вот Денька, поддерживая ее почти на весу, выскальзывает из нее — и она недовольно стонет от образовавшейся пустоты. Но тут же ее заполняют снова — Тед, он совсем другой, но в то ж время такой же сладкий и правильный. Тед вталкивается в нее, а она елозит животом по животу Дэна, по его члену, и это очень странно: один внутри, другой снаружи, и все равно оба — ее, оба — толкаются и слитно стонут ее имя, в их руках она ощущает себя невероятно хорошо — ей сладко, и безопасно, и надежно, и именно так, как нужно. Как она всегда мечтала. Не смела себе в этом признаться, но хотела — именно так. Вместе. Втроем. И почему она боялась сказать? Вот же глупость какая! Зато сейчас — о, как сейчас хорошо… и еще лучше, еще, еще!.. Ей казалось, что она вот прямо сейчас улетит в гиперпрыжок — с лучшими в галактике пилотом и навигатором, ее пилотом и ее навигатором! Но в самый неподходящий момент Тед выскользнул из нее — она протестующе застонала, попробовала снова на него насадиться, и Дэнька притянул ее на себя, закрыл рот поцелуем, надел на себя… Почти вынырнув из жаркого тумана, Полина кинула взгляд в зеркало и снова залипла. Так это было… красиво? Горячо и непристойно? Или наоборот, единственно правильно и естественно? Тед, притягивающий Дэна на себя, вместе с ней — и Дэн… Он резко выдохнул и широко раскрыл глаза, вцепившись пальцами в простыню — и Полина почти ощутила сама, как мокрый от ее смазки член Теда одним плавным движением входит в его анус, растягивая и заполняя до упора, и Дэнька выгибается на нем, беззвучно кричит, и сейчас он весь — только человек, и нет никакой системы, никаких программ, а есть только он, только здесь и сейчас, только их общий, на троих, гиперпрыжок. А вот она — кричала вслух. Вместе с Тедом. Сжимала Дэньку в себе, летела сквозь звездные спирали — и кричала, не в силах удержать это огромное, невероятное наслаждение в себе. Ее полет затянулся. Она даже не думала, что может быть вот так, один оргазм за другим — и, плывя по разноцветным рукавам галактик, как истинный ученый, наблюдала и анализировала: Тед ласкает ее языком совсем не так, как Дэн, он жестче и напористее, от его поцелуев она вздрагивает и сжимает бедра. А Дэнька… Дэнька нежен до невероятности, он словно растворяет ее, всю, целиком, вместе с костями и мозгами — хотя какие там мозги, когда она ощущает себя растекшейся по нагретым солнцем камням медузой, целиком и полностью удовлетворенной медузой. И единственное, что она может делать после Дэньки — это смотреть, как мальчики целуются, и думать: как это красиво, и как горячо: Тед пьет изо рта Дэна ее вкус, и оба — ее, целиком и полностью ее, и у них целая бесконечность времени впереди, и все что они не успели за эту короткую ночь, они успеют — завтра, и через год, и через десять лет… Полина так и уснула с мыслью о прекрасном завтра.