Красивый, плохой, твой

Дружба с Игорем была фальшивой сверху донизу. Какой, к черту, близкий эмоциональный контакт? Игорь понятия не имеет, кто перед ним. Хазин генеральский сын и бывший коррумпированный мент, который пользовался служебным положением направо и налево. Наркоман в реабилитации, давно потерявший себя. В конце концов, он примерно в половине случаев предпочитает члены. Ну, вернее, их хозяев. И это, так сказать, только критически важные моменты. Игорь не знает девяноста процентов его жизни, и, будь Хазинская воля, не узнал бы никогда. Игорь принципиальный и правильный, он ненавидит оборотней в погонах и вообще всех, кто позорит органы правопорядка. Они напрямую никогда не затрагивали гейские темы, но между строк читалась дефолтная приверженность традиционным ценностям. Считай, дружелюбная или не очень гомофобия. А про наркотики лучше даже не думать, какого он там мнения. Стоя в ебаном туалете ебаного ресторана перед операми с пудрой в руках, Хазин это понимает. Он не с Игорем. Он с ними. И это Игорь случайно сюда зашёл и все увидел. — Дядь, те повторить? — язык Хазина, кажется, живет отдельной жизнью, пока он сам думать не может от растущей паники. — Чо за нахуй тут происходит? — Да хер ли ты взъелся. Нормально все, уходим уже, — самый вменяемый из оперов пытается одновременно говорить и помогать другому прятать пудру в явно зашитый карман джинсов. Получается плохо. Не первый раз догоняются, походу. Хазин понимает, что не может сглотнуть. Горло сжал такой спазм, что кажется, будто он чем-то подавился. — Смывай, — Хазин указывает рукой в сторону кабинки. — У тебя нормально все? — подает голос третий, он еле стоит, привалившись в стене. — Ты в курсе, сколько это стоит? — Поверь, в курсе. Смывай. — А то что, блять? — самый трезвый двигает в их с Игорем сторону. Здоровый, кабанина. — Э, ты полегче, — Гром делает шаг ему навстречу. — А то я сначала сам смою эту дрянь, а потом твое лицо. Хазин не дает Грому вылезти, вставая между ними. — Мне похуй, я и рапорт на вас могу написать. Вы получше места не нашли? Объебанные опера переглядываюся. Когда порошок сыпется в унитаз, Хазин чувствует фантомный запах ацетона. Он глаз оторвать не может от маленького пустеющего пакетика. Шумит смыв. Это даже не закончилось дракой, хотя, наверное, должно было. Хазин пялится на кафель с шахматным принтом. Из-за открывшейся двери доносится музыка. Дверь за операми захлопывается, опять становится тихо. Они с Громом остаются в туалете одни. — Петь? Хазин не реагирует. Гром обходит его и заглядывает в лицо. — Я знаю этот взгляд. Неясно, что хуже: если Игорь пошлет его нахуй или если не сделает этого. Хазин не выдержит ни отвержения, ни принятия. Не от Игоря. — Да ты что, дядь? Что ты там знаешь? — Давно ты не… — Гром осекается. Может, понимает, что Хазин мог продолжать употреблять. Или жалеет, что начал спрашивать, потому что не хочет знать ответ. Или, не дай бог, пытается его как-то для себя оправдать. Хазин ни разу не удивится, если у него в голове дерутся два волка: «наркотики пиздец» и «это же друг». И дружбу, и офицерскую честь Игорь ценит превыше всего. Едва ли ему жизнь каждый день подкидывает такие моральные дилеммы. — А какая хер разница? Торчков бывших не бывает. Игорь говорит что-то ещё, Игорь пытается поймать за руку. — Да нахуй иди, майор. От черно-белой плитки рябит в глазах. От фантомного запаха пудры тошно. Хазин уворачивается, ломится в зал, влетает в танцующую толпу, расталкивает кого-то. Только у гардероба он понимает, что номерок остался у Игоря, на один отдавали. Да и хер с ним, с пальто. Сейчас все равно на машине, а так дома до пизды другой верхней одежды. Пелена с глаз спадает, когда ему на дороге начинают сигналить. Хазин не заметил, что зажегся зеленый. Он трогается, одновременно пытаясь нашаририть телефон на пассажирском, ищет в контактах Киру. Пока идут гудки, Хазин думает, что нужно подарить ей на новый год что-то охуенное. Она столько для него сделала, что тут уже никакими подарками не отблагодаришь, но все же. Трубку Кира не берет. Выходной, поздний вечер. Мало ли чем может быть занята молодая женщина. Но за время дозвона Хазин успевает сочинить монолог, который собирался рассказать. Уже от этого становится легче. Иногда Хазину кажется, что проебал себя где-то на дороге из желтого кирпича к волшебнику, который должен вернуть его из страны Оз. Или хотя бы дать мозгов. Типа заблудился в маковом поле и уже не помнит, а было ли что-то кроме. Всю жизнь «нет хочу, есть надо». Ненавистные секции, ебучий универ, должность в ФСКНе, дела с ебанатами, продажа наркоты. Где настоящий Петр Юрьевич Хазин? Если и был, давно растащили по кусочкам. Хазину хочется думать, что это в наркоте он заблудился. Но чем дальше, тем отчетливее понимает: нет. Ему хуево от неунимающейся пустоты. Это не только про наркотики, наркотики были одним из способов ее заткнуть. Хазин всегда был уверен, что в игры играет. Ну, все это видимость для других, но он-то знает, кто он и что думает на самом деле. А сейчас вроде как оказывается, что «настоящей» личности, которую прятал от отца и других опасных взрослых — ее просто нет. Может, была лет в десять. Глупо считать ее собой. Вот и получается, что шапито уже нет, а он так и остался клоуном. Ебучим симулякром того, что пытались из него вырастить. Вот реальность, и нечего здесь разыгрывать ежика в тумане экзистенциального ужаса. Можно винить родителей или гнилую систему. И они даже вполне себе виноваты. Только кто сейчас Игоря нахуй послал? Хазин трет глаза, ерошит себе волосы. Игорь берет трубку после второго гудка. На фоне звуки улицы. Покурить вышел или свалил домой? — Прости, я мудак, — выпаливает Хазин. — Продолжай. — Я не хотел, чтобы ты знал. Я лечусь. — Ты меня после корпората обещал домой отвезти, — злым Игорь не звучит, уже что-то. — И у меня твое пальто. — Через сколько за тобой приехать? — Хоть сейчас, я к метро иду. Хазин зажимает телефон плечом и разворачивается через сплошную.

***

Игорь так и не научился нормально пользоваться дверью машины. Хазин так и не привык, что можно доверять и честно рассказывать все. На кудрях блестят мелкие капельки от растаявшего снега. Хазин прибавляет температуру в салоне. — Никакой особой истории у этого дерьма нет. Деньги были, головы — нет. Еще и работа в ГУНКе. Конец. Хазин старается не отвлекаться от дороги. Игорь смотрит на свои ладони, лежащие на коленях. Лучше бы злился и кричал, какой Хазин придурок, недостойный носить погоны. Нахуя ему как-то там менять свое мировоззрение и ценности ради одного долбоеба? А то по актуальной системе координат Хазин наверняка оказался в плоскости конченых. — А сейчас ты как? Очень плохо? — Нормально. Но лучше передо мной зиплом не махать. — Петь, ты не подумай, что я как-то… — Игорь запинается. — Ну что это, короче, повлияет. — Я не жду, что не повлияет. Разрешаю себя тоже послать нахуй. Кстати, еще раз прости. — Охуенный я друг буду, если кину тебя после этого. — Игорь, ты пока обещаний тут не раздавай. Ты еще всего не знаешь. — Расскажешь? Хазин косится на него и понимает, что расскажет. Выложит все, о чем спросят. Заебался от всех бегать, а от себя — особенно. — А ты уверен, что хочешь? — спрашивает Хазин. — Там нихуя хорошего. Я не хочу, чтобы ты потом не смог ни свалить, ни общаться со мной как раньше. — Так совсем как раньше уже по-любому не будет. Я себе память не сотру. Но легче, наверное, если знать такое друг про друга. — Наверное.