Красивый, плохой, твой

До квартиры доезжают молча. Хазин раздевается медленнее обычного, заваривает облепиховый чай с замороженными ягодами. Он тянет время как может, пытаясь надышаться перед смертью. В голове панически проносятся варианты, как можно сгладить углы. До этого Хазин всю жизнь фоново осознавал, что говно он человек, но это как-то не особо ебало. Объясняться ни перед кем не хотелось точно. А сейчас вот он, практически готовый моральный ориентир, блять. — Спрашивай. Я не знаю, как начать, — Хазин опирается задницей на кухонный гарнитур, пытаясь состроить непринужденную позу. Чай ещё слишком горячий, чтобы пить. Гром сидит, ссутулившись, смотрит в свою дымящуюся чашку, будто это он тут сейчас будет исповедоваться. Секунды текут издевательски медленно. — Ты сейчас не употребляешь? — Нет. — Давно? — плечи у Игоря уже расслабляются. — Год почти. — Это много или мало? — Мало. И после десяти лет срываются. Первый раунд блиц-опроса пройден. Похоже, Игорь больше всего боялся, что наркотики все ещё здесь, с ними комнате. И вряд ли до конца понимает, что так и есть. Опасность никуда не миновала. — Почему ты начал? — Почему нет? У меня скорее не нашлось причины отказаться. — А сейчас есть? — Нет, по сути. Просто понял, что ещё чуть-чуть и скачусь туда, куда не хочу. Поэтому мне сложно. У меня есть причины не употреблять, а вот чистым быть — ни одной. — Но ты как… настроен больше не… — Игорь окончательно сбивается, чертит рукой в воздухе что-то, ища слова, но не находит. — Ага. Я пытаюсь. Только никаких гарантий нет. — Есть ещё что-то, о чем мне стоит знать? Хазин улыбается уголками губ. Это уже не страшно. Нервы закончились ещё во время заваривания чая, когда вымытая кружка чуть не выскользнула из дрожащих пальцев. — У меня батя мудак продажный. Я его заложил, но не от проснувшейся совести, он заебал просто. Захотелось на место поставить. Я сам не лучше. Взятки брал, наркоту подкидывал. Толкал даже какое-то время, потому что за яйца прихватили и заставили. А я и не особо пытался соскочить. Игорь смотрит в сторону. Интересно, о чем думает. По лицу не разберёшь нихуя, кирпич кирпичом. — Юля хотела что-то рассказать о твоей семье, но я слушать не стал, — невпопад говорит Игорь. — Вроде не очень такое от других узнавать. А ты вот сам рассказываешь. Все-таки хороша стерва, эта Пчелкина. Своих в обиду не даст. Отличная подруга, наверное. Именно подругой Игорь ее сам называет. А так черт разберешь: может, как у родителей, не подруга, а подруга. Хазин начинает ржать. — Действительно, не очень, — давясь, подтверждает он. «Узнавать такое от других». Хазин тут про то, какой он мудак, а этот… Ну вот пизданутый или да? За что только на голову свалился, чудовище кудрявое. — Петь, ну ты чего? Пока Хазин истерически смеется, сгибаясь пополам, Игорь оказывается совсем близко. Он бормочет что-то неразборчивое, Хазин не слышит. — Петь! Ощущение реальности возвращается от того, что тело слишком крепко сжимают. На грани боли. Резко перестаёт быть смешно. — Успокаиваешься? — Игорь постепенно ослабляет хватку, заглядывает в лицо. Голос ещё спокойный такой, глубокий, с хрипотцой. Хазин ловит чужой взгляд. Прислушивается к себе, кивает. Из объятий приходится выпутаться, как бы ни хотелось еще побыть в тепле. Потому что следующую вещь рассказать из такого положения будет… не очень, ха. — Еще кое-что есть, — Хазин отползает в сторону, садится на столешницу, потому что ноги не держат. У Игоря между бровей ложится складка. — Еще? — Ага, — Хазин окончательно перестает переживать. Сгорел сарай, гори и хата. Хотя мем, конечно, будет, если Игоря не отвернуло такое прошлое Хазина, а с этим он смириться не сможет. — Я би. Бисексуал. Вот теперь из важного точно все. Брови Игоря медленно ползут вверх. Хазин давит очередной истеричный смешок. — Да не ссы, дядь. Ты не в моем вкусе, — Хазин спрыгивает на пол, чтобы взять чашку. А на самом деле, чтобы отвернуться и не спалить глубочайший ахуй на лице от словленного в ту секунду инсайта. — С тобой только крепкая мужская дружба, мы так тоже умеем. Типа, тебе же не интересна абсолютно каждая женщина, которую ты видишь? Вот, то же самое. Выражение лица у Игоря становится еще сложнее. Того и гляди в глазах появится синий экран смерти. Чай не остыл, но Хазин все равно делает глоток, обжигая язык. Пиздец-пиздец-пиздец, только не это. Он все-таки увяз. — Скажешь что-нибудь? Игорь пожимает плечами. — Да похер, если честно, раз так. Меня больше семья твоя беспокоит, чем то, кого ты там хочешь трахать. — Ой, да почему сразу трахать-то? Или ты тоже думаешь, что любовь только у гетеро, а все остальные так просто, в сексе экспериментируют? — Да я не это имел ввиду, — Игорь виновато хмурится. Он что, реально не гомофоб? Совсем? — Ладно, забей. Так что, как жить дальше будем? Туалетные торчки тебе не понравились, вангую, что от наркотиков ты не в восторге. — Нет, конечно. Но ты — это другое. — А чем я от них отличаюсь? — Хазин продолжает по-тупому прятаться за чашкой. Пальцы уже покалывает от жара. — Ты свой. — Тогда лицемер ты, дядь. — Я еще и задержания не по уставу провожу, прикинь? И вообще человек так себе, так что не мне судить, это во-первых. А во-вторых, мы не чужие. У тебя проблемы, здесь помогать нужно. С осуждением ты и сам справляешься, я думаю. Хазин сглатывает комок в горле. Каким же он стал неуравновешенным после завязки. Эмоции шатает от неконтролируемой агрессии до рвущего изнутри желания разрыдаться. Раньше справляться с чувствами не приходилось. Под кайфом можно спрятать что душа пожелает, даже от самого себя. А теперь будто изоляцию сняли, что угодно отзывается, как по голому мясу. Игорь шагает навстречу, кладет руку на плечо. — Петь, нормально все будет. С отцом сейчас как? Ты поэтому из Москвы уехал, да?

***

Остаток вечера проходит как обычно. Серьезный разговор вымотал обоих, поэтому больше говорить не хотелось совсем. На фоне идет серия «Друзей», которую они не досмотрели в прошлый раз. Ближе к концу Хазин уходит в туалет, а когда возвращается, застает Игоря уже спящим. Кудрявая голова откинута на спинку дивана, лицо расслаблено, а между бровями все равно след от вечного напряжения. Хазин осторожно садится рядом и просто смотрит. Хочется разгладить пальцем морщинку, поправить лежащую на лбу кудряшку. Провести по колючей щеке, дотронуться до шрама на брови. Так глупо, Хазин же на него и вправду как на мужика не смотрел. В его вкусе кто-то вроде Волкова. Внешне вроде холеные пижоны, но с душой и претензией на простоту и закалку, если узнать получше. Ну, чтобы с ним и в охуенный рестик, и в перестрелку. Желательно в один день. Игорь в Скайфолле не воспитывался, да и в целом цеплять на себя красивую обертку не стремился. Он вообще не старался быть привлекательным, только минимально опрятным. Но Хазин сейчас сидит и пялится на него, как на Фавна Барберини лет в тринадцать. — Игорь, — чтобы не продолжать издеваться над самим собой, Хазин треплет Игоря по предплечью. Тот приоткрывает глаза. — Вали в душ, я пока тебе постелю. — Да я домой поеду, — Игорь потягивается, хрустя костями. Хазин отводит взгляд от обнажившейся полоски живота. — Четвертый час утра. — Ладно. В душ, так в душ. У Игоря в доме своя зубная щетка и футболка для сна. Он лучше Хазина знает, как работает его мультиварка. А еще у него есть запасные ключи от квартиры. Не то чтобы он хоть раз ими пользовался. Так, на всякий случай. А Хазин, к слову, так ни разу и не был у Игоря в гостях. Он ремонт вроде как делает, поэтому не хочет кого-то к себе водить. Но Димка там точно был, еще что-то про окно красивое говорил. Хазин раскладывает диван, застилает свежим постельным бельем. Приносит одну из своих подушек. Из ванной комнаты доносится шум воды. Хазин поглаживает пальцами мягкий пододеяльник. Как же все нелепо складывается.