День смерти старейшины. 18 сентября, 2016 г. 20:37
— Яга, — голос вырвал его из раздумий и он поднял голову. — Еда остывает, где ты витаешь? Жена выглядела настороженно, но вскоре вновь улыбнулась и стала подкладывать ему мясо в тарелку. Ей часто приходится лицезреть его таким в последнее время; угрюмый, без настроения, то и дело молчит, хотя и чем-то обеспокен. — Снова дети вредничают? — Ага, — фыркает Масамичи, отпивая из бокала вино. — И этим детям по двадцать семь лет. — Тогда, может, дурные приказы сверху? — Она старается быть непринужденной, но выходит из рук вон плохо. — Или новые проклятые духи… — Азуми, — Яга тяжело вздохнул, отложив палочки. — Я наслушался всего на работе. Давай поговорим о чём-то другом. В колледже та ещё суета: уроки и тренировки, собрания с «окнами», бумажная волокита. Добавляют хлопот и некоторые преподаватели; одна не желает язык держать за зубами, другой не отзванивается по окончании миссий. И да, совет старейшин продолжает трепать мозги касательно Оккоцу. Быть посредником во всём этом ему уже осточертело. «Однако Азуми тут не виновата» — он накрывает её ладонь. Своеобразное извини. — Ну, могу я хоть узнать, понравилась ли курильца для благовоний тому старику? — Глаза женщины сверкают, она смотрит на своего супруга с обожанием. — Или я зря обошла столько магазинов? — Понравилась. Кэйташи-сан был очень рад, — Масамичи наконец расслабился и снова взялся за ужин. — Хотя я чуть не потерял её в колледже. Жена лишь хмыкнула в ответ. Пусть на поле боя он собран, в бытовой жизни он тот ещё растяпа.***
10 октября, 2016 год.
Тяжёлая отдышка колотит лёгкие, словно грузный молот, что выковывает мечи прочнее камня. Горло пересохло и сильно болит, а уши пульсируют под ритм сердца. Так плохо Каяо ещё, кажется, не бывало за всю жизнь. Когда её почти распотрошило проклятье, очаг боли был только один. Сейчас же всё тело — сплошной ожог, который пронзают сто иголок и попутно перекручивают в мясорубке. Когда в очередной раз грудную клетку сковывает, она не выдерживает. Тихо стонет в подушку и ищет телефон. Быстрый набор. Всего один гудок — и трубку снимают, будто только и ждали звонка. — Привет, — нетерпеливо произносит Годжо. — Мы наконец можем поговорить? Его голос для Каяо раздается то близко, то далеко. В голове полная каша, которая вот уже начинает пригорать. — Отвези меня. — Но вместо слов, выходит сдавленный хрип. Откашлялась — уже более твердо удается сказать: — Отвези меня к Сёко. Сатору выдерживает паузу, раздраженно корча гримасу. — Каяо, я же сказал… — Пожалуйста, — перебивает девушка, чувствуя новую ломоту и затяжную боль в суставах. — Я, кажется, умираю. И, должно быть, её дрожащий голос оказывается достаточно убедительным, чтобы Годжо тут же материализовался в пустоте их квартиры. Её покрасневшие тёмные глаза щурятся в попытке разглядеть гостя, но тщетно. Все размыто, как дождь по стеклу машины, у которой сломались дворники. Мужчина срывает маску с лица, присаживается около кровати, и то, что он видит, заставляет не на шутку испугаться. Свернувшись гусеницой, Каяо дрожит, еле дышит и напряженно сжимает руки в кулак. Он чертыхается, понимая, что речь про смерть вовсе не гиперболизирована. Бегло оглянув её, но не находя внешних повреждений, Сатору тут же сгребает её в охапку, унося из дома. Перенестись с помощью техники рискованно. Не зная причин хвори, он не может знать и её последствий. Отдача от телепортации может ухудшить состояние. Придётся тратить драгоценное время на такси. Для Каяо всё как в тумане. По выходе из темницы так называемого дома яркий свет режет глаза, а потом ещё настигает морозный осенний ветер. Она непроизвольно тянется к теплой груди Сатору, но со временем совсем перестает его различать. При свете дня её лицо выглядит ещё более землистым, и Сатору становится совсем тревожно. Недавно настигший страх потери вышёл за рамки надумывания. Он прижимает Каяо ближе, убирая прилипшие пряди волос со лба. Как только они оказываются у нужного дома, в животе девушки холодеет, а к горлу подкатывает лёгкая тошнота. Но горло сжимается от пустого спазма. Она не ела со вчерашнего дня. Накативший приступ дает резкий прилив сил, и она сама выходит из душного салона машины. Пот мешается с каплями рассеянного дождика — шаманка туго соображает из-за лихорадки. Ватные ноги отказываются слушаться, то и дело подкашиваясь и мешая идти. Куросава уже не чувствует сам холод, от которого её трясет, как последний лист на дереве. Упасть не позволяют сильные руки, которые подхватывают её ослабшее тело. В пару шагов Годжо уже оказывается на нужном этаже и вовсю долбится в дверь. Сёко открывает почти сразу, с возмущением, а потом с шоком встречая друзей. Увидев мертвенно-бледную подругу, она тут же отступает назад, позволяя войти. — На диван, — командует Иери, указывая в сторону гостиной. — Что с ней? — Это ты мне скажи, — зло выплевывает шаман, накрывая свою девушку пледом. Завернувшись в два слоя одеял, её по-прежнему знобит. Болезненный тремор только увеличивается, дыхание превращается в удушье. Сёко вылавливает её руку и прощупывает сердцебиение — совсем слабый пульс. На просьбу открыть глаза Каяо лишь болезненно мычит, и тогда она сама открывает её веки. Зрачки расширены, слизистая оболочка воспалена. Симтомы уже знакомы. — Дура, — она закусывает губу и бежит на кухню, попутно наказывая. — Сатору, открой окна и сядь рядом, следи за дыханием. Сквозняк, гуляющий по комнате, заставляет Курасаву зябко поёжиться и плотнее спрятаться в своем коконе. Сатору не моргая следит за осунувшимся девичьим лицом, держа руку на пульсе. Заглушить навязчивые мысли не получается. Она вот-вот может исчезнуть, а всë, на что способен сильнейший маг, это тупо наблюдать. — Сёко, что с ней происходит? На кухне слышно журчание воды и грохот. Девушка возвращается, неся графин с водой. В её движениях нет места паники, только хладнокровный расчёт. Чего нельзя сказать о Сатору. Хоть он и держится оловянным солдатиком, не давая дрожи завладеть собой, внутри всё горит красным. Каяо выглядит не лучше трупа, и он ни черта не соображает, как предотвратить необратимый процесс. Душащее чувство безысходности, омерзительная никчёмность перед чем-то, что считал близким, давно изученным. Снова как удар поддых. Он ничему не учится. — Это отравление ядом, — пугающе спокойно произносит Сёко. «Неужели нéкто решил повторить былой триумф и взялся за следующую жертву? — мысли копошатся, как черви в сырой земле. — Или, может, обиженный родственник старика решил отплатить одной из главных подозреваемых?». — Кто бы это ни был… С силой стиснув зубы, Годжо раздумывал над наказанием для будущей жертвы, но Иери словно дает ему оплеуху, говоря: — Она сама это сделала.***
Годжо почти не спал. И дело не в шуршащей циновке, или тикающих часах, или текущем кране на кухне. Едва задремав, через какое-то время он просыпался. Вслушивался в приглушённое дыхание Каяо. После продолжительной процедуры, которая заняла полвечера, Сёко удалось вывести яд из организма. Засим, конечно, последовал расспрос, но ответ остался неизменным: «Когда придёт в себя, сама всё раскажет». И Сатору мучился всю ночь, не находя себе места. Одно событие, одна смерть перевернула жизнь с ног на голову. Как уже было. Отчаянно отмахиваясь от того, что случилось бы, не сообщи она, он приходил к более ужасным вещам. Причинам такого поступка. Досада съедала неспеша, выгрызая каждый участок, заставляя ощущать фантомное нéкогда знакомое сожаление и немощь. Подруга не озвучила, но догадаться нетрудно; промедление привело бы к летальному исходу. Безвозвратно. Каким стал бы мир без неё? Нужен ли он вообще, если там не будет её? Стоило первому вялому лучу скользнуть через шторину на потолок комнаты, как Сатору поднимается со спального места подле кровати девушки. Грудь Каяо дышит размеренно и глубоко, складки на лбу разгладились, к щёкам вернулся здоровый румянец. Грубые подушечки пальцев оглаживает её острые скулы, дыхание касается кожи, и через миг губы обжигают холодный лоб кротким поцелуем. Такую несвойственная уязвимость Курасава Каяо может позволить себе только во сне и редкий раз — в его объятьях. А был ли он хоть раз таким по-настоящему честным и открытым для неё? На кухне записка от Сёко, которая уже ушла на работу:Ей нужно восстановить силы, пусть выспится. По пробуждении обязательно хорошо, но неплотно поесть. Никакой тяжелой пищи. Можешь хозяйничать на кухне. P.S. Если спалишь квартиру, я буду не то чтобы против перебраться в более комфортную за твой счёт :)
***
Сознание Курасавы проясняется, наполняясь оглушительной тишиной, будто внутри черепа раздулся огромный рыбий пузырь. Сладостными минутами беспамятства, увы, не дано оттянуть час встречи с суровой реальностью. Муки последних дней безжалостно кромсают едва очухавшийся ум. Чуть позже она различает шорканье где-то в коридоре. Прежней боли не ощущается, но что, если это из-за приближения верной гибели? Что, если этот шумный дух по её душу? Однако это Годжо. Перспектива отложенной смерти, но неминуемо подкравшегося разговора вроде должна радовать, но облегчение не наступает ни через минуту, ни через две. Как только она встаёт, горло опять стискивает невидимая рука. Присела — стало хуже, но виду старается не подать. — Как дела? — просто спрашивает он, присаживаясь на край кровати. — Паршиво. — Ещё мягко сказано. Его изучающий взгляд задерживается на ней. Соотносит с вчерашним болезненным, предмесмертным образом, который никогда не вытурить из памяти. Тот, что призраком будет преследовать его всюду. — Я принесу завтрак. Без привычной повязки можно разглядеть движение его белоснежных ресниц. Они подрагивают, расходясь и смыкаясь вокруг глаз, подобно лапкам теребящего добычу паука. Каждый раз эта ломаная принуждённость. Он не лезет под кожу, не ругается и даже не пытается порицать. И это отликается неясной злобой. — Спрашивай уже. Маг пожимает плечами. — А ты разве ответишь правду? Её сердце превращается в дуршлаг от тысячи выражений острой вины. Наперекор пронзающему навылет чувству она понимает, что поступила, слушая внутрений голос. Жалеет о содеянном? Нет. Стыдно ли перед Сатору? Да. Почему? Ни четкому прицелу пистолета, ни яркой следовательской лампе, ни ядовитому языку Макото не удастся это сделать. Только ему удается заставить её почувствовать досаду. — Я сделала это, чтобы расширить возможности техники, — немедля отвечает она, зная самый мучащий его вопрос. — Мы рассчитывали риски, искали подходящий яд, который позволил бы стать аналогом, сотворённым из проклятой энергии. Её способность имеет широкий спектр возможностей использования. Забрасывать соперника шарами разного состояния довольно изнуряюще. К тому же, так ты постоянно будешь как на ладони. В разы удобнее атаковать на расстоянии. Идея новой техники подразумевала под собой обезвреживание врага ядовитым парами издалека. Техника создания примечательно неограничена способами манипуляций проклятой энергией. Нюансом, правда, является то, что, прежде чем сотворить новый атакующий предмет из проклятой энеригии, нужно как следует изучить его истинное состояние. Простыми словами, чтобы сымитировать огонь, нужно обжечься. — Мы? — Жеманно вскидывает руку шаман, неискренне улыбаясь. — Конечно, занятия с Сёко. — Это я просила её молчать. Не хотела раньше времени беспокоить тебя. Сатору уязвленно скалится, качая головой. — Рассказать о том, что собираешься пережить смертельную передозировку цианидом, теперь называется беспокоить меня? — Всё должно было пройти иначе. В лаборатории, под присмотром Иери. Однако убийство советника похерило исследование. Она не захотела рисковать и грубо говоря заморозила работу. Я же не могла ждать. — Рука скомкала одеяло, взгляд спрятался под чёлкой. — Ты почти живешь командировками… — При чём тут я? — Большая сила не подразумевает эксплуатацию. Так вот куда колесо катит телегу. Собственно, его прошлые подозрения подтвердились. Эта девушка просто неисправима. — Как раз наоборот. — Это несправедливо, и ты знаешь, я права. — Он хотел было парировать, но Каяо чуть громче оборывает его: — Я всего лишь хочу разделить твоё бремя! Я особый уровень, но лишь на бумажке! Возможная угроза, установленная советом во главе с Гакуганджи, удостоила меня такой чести, а никак не заслуженный труд. Потенциал моей техники огромен. Я всего лишь расширяю свой арсенал… — Доведя себя до гроба? — Подпрыгнув с места, он махнул рукой. — Ты почти умерла, Каяо! — Ты прошёл через то же. — Это другое! Речь сейчас о тебе… — Почему? — Осмелев, она вперивает на него грузный взгляд. — Я знаю, что ты не считаешь меня слабачкой, так почему? Её вызов вынуждает, подначивает «давай же, признайся». Горькая правда, от которой он бежал, нагоняет. Однако прогововаривать Годжо её не спешит. — Ты решил, что в нашей паре жертвуешь всем ты, да? — бесцветно отвечает за него Каяо. — Сатору Годжо всех защищает, но кто защитит его? Он можешь расчитывать только на себя. — Глаза и нос едко щиплет. — И как, черт возьми, я могу жить, зная, что ты обречён нести этот крест в одиночку всю жизнь? Её взгляд прикован к Сатору Годжо с поступления в колледж. Сначала она замечала лишь заносчивого клоуна, которому повезло быть наследником такой могущественной техники. Затем лицезрела свалившуюся трагедию, которая едва не похронила его под собой. Он пережил потери, после — скорбь. Тщательно собирая все пазлы огромной мозайки, Каяо поняла, как ошибалась. Такая судьба весьма незавидная, скорее, презираемая. Герой в облики шута, чей конец предрешен — до искончания своего века волочить на плечах всемирную ответственность, а за спиной оставлять непрекращающее расти кладбище из друзей и товарищей. Одинокий призрак на бесперебойной фабрике, который не может оставить свой пост или попросить о помощи. Она по-прежнему пристально наблюдает за всемирной усталостью и мукой в лазурном море глаз, и сердце обливается кровью. Вовсе не жалость руководила Каяо, а любовь и участие. Она не собиралась ограничиваться словами поддержки или утешениями. Она достаточно сильная, чтобы, пускай не сейчас, но однажды, стать равной ему шаманкой, надежным товарищем в бою. — Так всё во имя любви? Что до него, то он всегда видел стремление Каяо совершенствоваться до его уровня. Не будет врать, что вовсе не думал, но уж точно не считал первостепенной причиной её упрямства на тренировках свою персону. Это желание возложить себя на алтарь жертвенности не делает ему комлимента. — Не только. Хочется, чтобы те угрозы, которые от меня ожидают, стали хотя бы наполовину правдой, — Сатору хмыкнул, и её немного отпускает сковывающее чувство напряжения. — Встретить проклятие первого или предособого уровня уже не редкость. Недовольство верхушки растёт, а их навязчивое желание казнить неугодных только ещё больше убедили меня: нужно действовать безотлагательно. Маг тяжело вздохнул. Ошибок не избежать — на них учатся. И Сатору Годжо, хоть и относился к учебе спустя рукава, дураком никогда не был. Сейчас ему не семнадцать, он не сосредоточен лишь на своей силе. — Ты права. — Он устало улыбается одним уголком губ. — Но ты можешь развиваться, не таясь. Обещаю, я не буду вмешиваться, вот только позволь быть рядом.