***
Впереди их ожидала целая неделя пасхальных каникул и, несмотря на то, что у Джонси их не было, на работе ему было особо нечего делать, он приходил домой уже к 2 часам дня и тут же попадал в «ловушку» из крепких объятий и поцелуев заскучавшего Бонзо. Джон вообще старался не выпускать Джонси из рук и все время держал его то в объятиях, то за руку, то просто старался коснуться лишний раз, словно он снова подросток и пытается добиться расположения понравившейся ему девчонки. Пока Бонзо радостно в который раз упаковывал вещи и перевозил обратно к Джонси, наконец нормально объяснив маме все, что произошло за долгий и изматывающий март, Джон Пол разбирался с сорвавшейся сделкой по квартире, на что покупатель и агент на него буквально рычали, но пара бутылок хорошего алкоголя уладила это дело. Все по-настоящему налаживалось. Родители Бонзо решили остаться до лета, а Роберт, как его ни старались уговорить, съехал обратно в свою квартиру. — Пожалуйста, позови как-нибудь Роберта в гости сюда к нам, — попросил в какое-то утро Джонси, собираясь на работу, пока Бонзо в очередной раз пытался приготовить ему кофе, героически сражаясь со сном, — если хочешь, можешь звать, пока нет меня, но я всегда рад составить вам компанию. Если только это не будет смущать Роберта. — Ну он тебя немного боится, — усмехнулся Бонзо, тут же ругнувшись на «чертову турку», и проливая немного на плиту. — Значит зови, пока меня нет, и плиту помой, — тут же с улыбкой распорядился Джонси, — не скучай. — Я уже скучаю, — Бонзо тут же оказался возле Джонси, целуя его в лоб, — приходи быстрее со своего этого гадюшника! — Постараюсь, — чмокнув Бонзо в губы, Джонси унесся в сторону двери, на ходу допивая кофе. Бонзо решил все же позвонить Роберту сразу, чтобы не откладывать это важное дело. Кто знает этого чертового хиппи? Может, уже обкурился травой и страдает под этих своих Moby Grape. Роберт трубку взял, мрачно пробурчав, что очень занят, чтобы шататься через полгорода к Бонзо, но голос звучал хотя бы трезво, что уже не могло не радовать. Бонзо не сдавался и звонил каждый день, как только Джонси уходил на работу, что не слишком радовало Роберта, так как Джон Пол уходил на работу около восьми утра. Но как бы Бонзо не переживал за своего друга, стоило Джонси появиться на пороге дома после работы, все мысли Джона обращались к нему, он не мог отвести глаз от рыжеватых волос, хитрой, но немного усталой улыбки после работы и все таких же загадочных васильковых глаз, которые при виде Бонзо лучились нежностью. И сейчас им даже не нужен был секс, Бонзо был счастлив просто ложиться каждый день в одну кровать с Джонси и, засыпая, обнимать его и утыкаться носом в шею сзади, бормоча «спокойной ночи, Джонсюша». И Джонси всегда отвечал, а его сердце едва ли не плавилось от нежности и любви к храпящему, но такому теплому человеку за его спиной. Он чувствовал себя дома. Они болтали обо всем, гуляли, слушали ещё больше музыки вместе (Бонзо все равно плевался на регги и культуру хиппи, как бы Джонси не уговаривал послушать его ещё хотя бы немного Buffalo Springfield), и Джон прочувствовал наконец всю силу классической музыки в исполнении Джонси, хоть и заявлял, что воспринимает ее только, когда Джон Пол садится и играет. Родители Бонзо позвали их на обед в четверг, чему Джон был несказанно рад. Джонси же пришел в некоторое смятение, ответив не слишком уверенно, что он конечно же готов пойти. — Эй, в чем дело? — тут же спросил Бонзо, привычно обнимая Джонси за талию и прижимая к себе, — ты что, боишься их? — Нет, конечно, — Джонси покачал головой, — но это будет так…странно. После всего, что произошло… — Мы же договорились с тобой оставить прошлое в прошлом, м? — мягко заметил Бонзо, поднимая лицо Джонси за подбородок, — все будет, — он поцеловал Джонси в кончик носа, — просто, — ещё несколько поцелуев в скулы, — замечательно. Джонси заметно расслабился, улыбаясь и целуя Бонзо в губы. Если Джон был так в этом уверен, то почему он должен сомневаться? И Бонзо оказался совершенно прав — все прошло просто чудесно. Мистер и миссис Бонэм встретили их у самого входа в дом, обнимая обоих как своих родных, были очень вежливы и обходительны с Джонси, а мама Бонзо приготовила тот самый любимый пирог с курицей, который обожал Джонси в школе. Они просидели несколько часов, веселясь и рассказывая разные истории из жизни, и родители Бонзо были поражены опытом Джонси в разных сферах, не только преподавания. — Мам, мне кажется, или вы слушаете рассказы Джонси о музыке и учениках с большим интересом, чем мои когда-то о моей группе? — со смешком спросил Бонзо, на что миссис Бонэм отмахнулась, тут же с удвоенным вниманием приготовившись слушать про то, как Джонси учил Бонзо играть Рахманинова. Джонси рассказал полностью историю их знакомства, опуская самые мрачные детали, но в конце мистер Бонэм хохотал, а миссис Бонэм счастливо улыбалась, смотря попеременно то на Джонси, то на Бонзо. И когда все уже собрались уходить и встали из-за стола, так как режим мистеру Бонэму нарушать было нельзя, миссис Бонэм, обнимая сына, тихонько шепнула ему: — Береги его. Таких друзей у тебя больше может и не быть. — Я знаю. Обещаю, — тихо ответил Бонзо в ответ, смотря на Джонси, который натягивал пальто и прощался с мистером Бонэмом. Сейчас он был как никогда уверен, что сдержит свое обещание.***
На следующий день Бонзо поднял Джонси со словами: — Мы с тобой так давно не были в студии! Вдвоем, просто барабаны и бас. Ничего лишнего и никого лишнего. — Согласен, надо это исправить, — Джонси сонно улыбнулся, потягиваясь и тянясь за сигаретой, — и куда мы пойдем? Вряд ли твоя база в том корпусе все ещё свободна. — Мы туда и не поедем, — проговорил Бонзо, — мы поедем на базу нашей группы! — А если там будет кто-то из твоих? — тут же спросил Джонси, вставая и натягивая халат поверх пижамы — он все ещё ужасно мерз, несмотря на отопление. Апрель не радовал тёплой погодой. — Не будет, — тут же отмахнулся Бонзо, — они ещё дрыхнут все, а Роберта туда и хлыстом не загонишь — Пейджа на него нет, — проворчал он в конце. — Ну тогда поехали, — в глазах Джонси загорелся знакомый огонек. Бонзо знал — он появлялся только тогда, когда у Джонси уже наметился какой-то тайный план или множество музыкальных идей. А возможно и все сразу. На базе действительно никого не оказалось (к тайному облегчению Джонси, который очень сомневался по поводу отсутствия там Планта). Джонси со вздохом облегчения поставил кейс с басом на пол возле барабанов, на что Бонзо со смешком сказал: — Настолько отвык быть музыкантом? — Я бы сказал, что к этому невозможно привыкнуть, — ответил Джонси, доставая свой Fender Jazz bass и подключая к усилителю, — сейчас послушаем, какие успехи у тебя, будущий великий барабанщик всех времён и народов. Бонзо почувствовал знакомое возбуждение, охватывающее его всякий раз, когда Джонси его так подначивал и, что называется, брал на «слабо». В один момент он оказался за установкой, беглым взглядом проверяя настройку (благо, без его разрешения никто ее не трогал, и все было в порядке), и проговорил, прокручивая палочки между пальцев и ерзая на стуле: — Предлагаю начать с простого и поиграть что-нибудь из Элвиса… — Бонзо замер на мгновение, начав отсчитывать ритм, и вдруг запел: — If you’re looking for trouble… Джонси тут же подхватил, усилив партию аккордами, и опередил Бонзо, пропев следующую строчку: — You came to the right place! Бонзо больше не позволил себя опережать, пропевая следующую: — If you’re looking for trouble… Но Джонси не отставал, напевая дальше и переплетая свой голос с запоздавшим Бонзо, смотря ему прямо в глаза, снова сиявшие и отливавшие сейчас в тусклом свете нескольких ламп под потолком каким-то необычным золотистым оттенком: — Just look right on my face! И после они захохотали, не сбиваясь при этом с ритма и продолжая петь: — I was born standing up and talking back… — My daddy was a green eyed man and mountain jack because I’m evil! — пропел снова Джонси, и Бонзо снова присоединился к нему в конце строчки. И дальше они пели уже вместе, импровизируя на ходу с ритмом и добавляя в него такие блюзовые вставки, что сам король рок-н-ролла был бы крайне удивлён, что не смог придумать такую аранжировку. — I’m evil evil evil as can be! — почти кричали друг другу Джонси и Бонзо, сверкая глазами и тяжело дыша, не сбивая ритм и каждой нотой передавая друг другу свою накопившуюся страсть и иногда даже злость, но не на друг друга, а на самих себя за все то, что случилось, за то время, которое они потеряли на ссору вместо того, чтобы творить эту магию снова и снова вместе на репетиционной базе. Под конец песни Джонси уже практически стоял на коленях возле установки Бонзо, а Джон едва не сломал палочку в завершающих тактах. Заканчивая как всегда короткой импровизацией, Джонси с тяжелым вздохом и улыбкой почти до ушей проговорил: — Я давно уже не играл настолько сочно. — Я тоже, — улыбнулся Бонзо в ответ, прокручивая палочки между пальцев, — еще пару песен Элвиса? — Ну уж нет, мы хорошо размялись, а теперь вполне можно поиграть The Isley Brothers, ты не можешь их не знать! — Даже и не думал, что ты знаешь о Motown, — присвистнул Бонзо, — любишь R’n’B и музыку чёрных? — Вообще-то я слушаю джаз и Нину Симон, — усмехнулся Джонси, — конечно, я люблю музыку черных! Ну так что, — его улыбка снова стала хитрой, — «Shout»? — Какое старье! — поморщился Бонзо, — но давай. И они снова заиграли, им даже был не нужен начальный счёт, Джонси или Бонзо могли просто начать, и ритм подхватывался мгновенно. Как же сильно им обоим этого не хватало! Джонси истосковался по взаимопониманию без слов, когда было достаточно одного полувзгляда, легкого движения руки или просто специальной ноты-пометки. Даже отсутствие вокалиста и гитариста не мешало им строить практически полноценную мелодию, барабаны Бонзо словно пели вместе с басом Джонси. Да и сами они подпевали друг другу, хохоча в перерывах, так как никто по-настоящему петь не умел, да и вокалистом стать не мечтал. После Motown пошла и Нина Симон, и Бадди Холли, и ещё немного Элвиса, и даже джаз, и снова немного Motown… Через два часа, после Sinnerman, где Бонзо придумал просто головокружительную в прямом смысле импровизацию в конце, а Джонси прошёл весь гриф за какие-то несколько секунд, они оба упали на диванчик в углу, тяжело дыша и стараясь лишний раз не шевелиться — все тело ныло и болело, сердце колотилось в груди, пот тек градом, но они снова чувствовали себя живыми и просто невероятно, до дрожи в и так дрожащих коленях счастливыми. В головах у них была приятная звенящая пустота, где отголосками звучала «Sinnerman» и ее необычный конец, и лишь спустя минут 10 Джонси наконец прервал молчание: — Такое ощущение, что я не музыкой, а сексом сразу с троими занимался. — А ты пробовал такое что-ли? — тут же заинтересовался Бонзо, придвигаясь ближе. — Да ну тебя, не одновременно же, — засмеялся Джонси, толкая его в бок, — мне и тебя вполне достаточно. — Намекаешь на то, что я могу вытрахать из тебя душу? — ухмылка Бонзо стала ещё шире, а в глазах загорелся знакомый дерзкий огонек, тут же отразившийся и в васильковых глазах напротив. — Скажи это еще раз, — охрипшим голосом попросил Джонси, неожиданно для Бонзо перекидывая через его бедра ногу и оседлывая их. — Я могу вытрахать из тебя душу, Джонси, — повторил Бонзо, стараясь говорить твердым голосом, потому что ощутимый стояк Джона Пола красноречиво упирался ему в низ живота, и тот придвигался все ближе и ближе, медленно потираясь пахом о левое бедро Бонзо. Джонси закусил губу, чтобы не застонать. У него буквально свербело от желания секса прямо здесь и прямо сейчас. Он даже и подумать не мог, что игра с Бонзо может ТАК сильно его распалить. За эту неделю они не позволяли друг другу даже намёк на более интимные ласки, чем просто проявление нежности друг к другу — Бонзо не хотел испортить момент какой-то пошлостью, а Джонси был настолько счастлив, что Джон снова живет с ним, ест и спит в одной кровати под боком, что даже секс отошел на второй план. Но это не могло продолжаться долго. Джонси только во время игры осознал, как сильно и как давно он хочет Бонзо, он хочет его прямо здесь, готов разложить его на полу, сорвать с него эту явно лишнюю, хоть и красивую, чёрную рубашку и пройтись губами, а лучше даже языком, по его шее ниже и ниже, задевая и прикусывая соски, находя ладонями его член и слегка сжимая его сквозь ткань штанов… Джонси очнулся только на бешеном соло в последней песне. Близость разгоряченного игрой Джона буквально выносила мозг, отключая его напрочь. Джонси и думать забыл обо всех, кто мог зайти, все это было так неважно и ненужно сейчас… Ему было мало одного быстрого, хоть и страстного раза, тогда, почти неделю назад. Глаза Бонзо снова стали темными от желания, он тяжело дышал, и его руки тут же оказались на бёдрах Джонси, сжимая их. Джонси закусил губу сильнее, не выдерживая и сжимая рукой собственный пульсирующий стояк, но легкий шлепок Бонзо по ладони вынудил его прекратить это занятие. — Не трогай себя, пока я не скажу, — от властных ноток в голосе Бонзо Джонси готов был сойти с ума, но руку послушно убрал, кладя ее на грудь Джону и чувствуя его колотящееся сердце. Впрочем его стояк тоже выдавал состояние с головой. Бонзо притянул Джонси к себе, убрав одну руку с ягодицы и положив ее на спину повыше, и глубоко поцеловал его, тут же проникая языком в его рот и не давая Джонси ни малейшего шанса на перехватывание инициативы. Его вторая рука все так же сильно сжимала ягодицу Джонси, и тот, не выдержав, громко застонал Бонзо в рот, сжимая ткань рубашки на его груди, а вторую руку кладя на затылок и оттягивая несколько прядей. Руки Бонзо переместились на воротник рубашки Джонси (он был в шелковой цветочной рубашке, одной из самых любимых рубашек Джона), быстро расстёгивая его и всю рубашку, а Джонси целовал шею Джона, тихо постанывая, потому что напряжение в паху было невыносимым, но он совсем не хотел ослушаться Бонзо. Джонси уже был готов потянуться к пуговицам на рубашке Бонзо, чтобы избавить его наконец от лишней одежды и провести языком по его ключицам и далее проделать все, что он нафантазировал за время игры и даже больше, а Бонзо уже почти снова опустил руки на ягодицы Джонси, сняв с него рубашку, чтобы сжать их ещё сильнее и сорвать с губ Джона Пола ещё более громкий стон, как вдруг за их спинами раздался смущённый голос Роберта: — Ой, я похоже совсем не вовремя… Скорости, с которой возбуждение Джонси испарилось вместе с возбуждением Бонзо, можно было только позавидовать. Или посочувствовать. В одно мгновение он, чуть ли не падая, соскочил с коленей Бонзо, пытаясь найти свою рубашку и ударив Джона ладонью по лицу, и когда он наконец ее нашел и надел, Роберт уже зашёл почти наполовину, багровый от смущения и старающийся отвести взгляд. — Плант, твою мать, какого черта?! — взревел Бонзо, вставая с дивана и прикрывая собой Джонси, который никак не мог застегнуть чертову рубашку, — почему именно сейчас тебя принесло на базу?! Тебя сюда пинками не загонишь, когда надо! — Откуда я знаю, что ты тут задумаешь трахаться вместо того, чтобы репетировать, — огрызнулся Роберт, тут же натыкаясь взглядом на такого же бордового от смущения Джонси и бормоча: — Простите, профессор Джонси. — Ну?! — тут же вернул его к реальности все ещё разъяренный Бонзо, который стоял в очень угрожающей позе, уперев руки в бока и буквально нависая над Робертом. — Чертов деканат оборвал мне телефон и разбудил меня, — поморщившись, ответил Роберт, — потому что ты, чертов придурок, не берёшь трубку и профессор Джонси тоже. — Какого черта они звонят на каникулах? — встрял Джонси, наконец справившись с рубашкой и пытаясь соображать. Деканат? Что им могло понадобиться в пятницу перед выходными? — Нас вызывают в пятницу к ректору, — лицо Роберта мрачнело все сильнее, — и кажется, у нас с вами серьезные проблемы, профессор. — А мне зачем звонили? — не понял Бонзо, все ещё ужасно злой на неудачно ворвавшегося Планта явно с плохими новостями. От Оксфордской администрации ничего хорошего ждать не приходилось. — Как моему близкому другу, потому что я первые разы тоже трубку не взял, — ответил Роберт, — но тон у них был очень угрожающий, и ещё… Он запнулся на мгновение, замолчав, но Бонзо тут же рявкнул: — Ну не тяни уже, что там им надо?! — Они упоминали про Патти… Не думаю, что это закончится хорошо, — Роберт вздохнул, а Бонзо и Джонси переглянулись. Если в этом всем замешана Патти, то это может означать только одно. — О нет, — Джонси побледнел, — только не это. Одна из ламп под потолком, мигнув, неожиданно погасла.