***
Наконец день Х настал. Джонси снова ощутил уже знакомый холод главного здания и поежился, как только они вошли. Бонзо решил идти с ним, сколько бы Джон Пол не сопротивлялся. — Послушай, Джонси, ты же не думаешь, что я там останусь после всего, что было? — уточнил Бонзо, невозмутимо закуривая, пока Джонси буквально негодовал по поводу его решения. Джонси сдулся, покачав головой. — Я знал, что однажды ты это скажешь, — усмехнулся он, садясь на диван, — и сколько бы я не пытался тебя переделать, ты смог научить меня слушать свое сердце и желания других людей. Так что я очень рад. — И поэтому я иду с тобой, — Бонзо довольно заулыбался, тут же сгребая Джонси в охапку и крепко целуя. На этом они и порешили. Компания у них собралась довольно внушительная — помогать Джонси шли Энн, Агата, Бонзо и ещё несколько ребят из группы, которых Джон смог уговорить помочь со свидетельством, а несколько согласились помочь и без всяких уговоров. Джонси был тронут — он даже и не подозревал, как же сильно его полюбили некоторые студенты, и совсем не так как Патти. Они стояли на пороге кабинета мистера Лайонса ровно в полдень, и вежливый голос секретарши, которая все так же невозмутимо сидела в легкой блузке в могильном холоде, разрешил им войти. — А вот и они! — тут же заговорил ректор, хлопнув в ладоши, поворачиваясь к Патти. Та лишь бросила презрительный взгляд на Джонси, и тот едва сдержал смешок — Патти выглядела как обиженная школьница, которая вот-вот покажет ему язык и наябедничает взрослому. По факту, так оно и случилось, только не так невинно, как это делают дети. — Мистер Болдуин, я могу узнать, для чего вы собрали всю эту демонстрацию и принесли ли вы с собой решение проблемы, как и обещали? — снова заговорил ректор, и Бонзо тут же перехватил инициативу. — У профессора Джонси есть для вас решение поинтереснее. — О, Джон, не утруждайся, я сам все объясню, — с легкой улыбкой заговорил Джонси, следуя плану «обезоруживай и нападай», — мистер Лайонс, мисс Смит, позвольте представить — это моя девушка Энн, — он как ни в чем не бывало обнял девушку за талию, и та прильнула к нему и нежно поцеловала в щеку (все должно быть в рамках приличий!). — Не так давно вы так же мило обнимались с Плантом, — едко заметила Патти. — Вообще-то они встречаются уже 3 месяц, — вступила в разговор Агата. — И где же вы познакомились? — все тем же ядовитым тоном уточнила Патти. — В кафе на Кенсингтон-стрит, — заговорила Энн, — мы вместе стояли у музыкального аппарата и выбрали, не сговариваясь, одну и ту же пластинку, сингл Элвиса Пресли… — That’s all right mama, — проговорила Энн уже вместе с Джонси. Патти побледнела, а ректор заинтересованно поднял бровь. — Мисс Смит, вы уверены, что не путаетесь в показаниях? — холодно уточнил он. — Это подстава! — воскликнула она. — Такая же, как твоя клевета на профессора Джонси, который просто не обратил внимания на твои приставания? — крикнул кто-то из ребят. — Господа, давайте сохранять спокойствие, — прервал всех ректор, — итак, показания не сходятся. Но заявление есть, мистер Болдуин, и эту проблему нужно решать. — А как насчет вашей проблемы, господин ректор? — снова заговорил Бонзо. — Какой? — удивлённо спросил ректор. — Ну как же, мы застали вас со студенткой за очень интересным занятием, — хмыкнул Бонзо. — Что за чушь вы несете, мистер Бонэм, — мистер Лайонс сохранял спокойствие до последнего. — Даже более убедительную, чем мисс Смит, — отметил Бонзо, все ещё ухмыляясь, — а слухи в нашем уважаемом заведении распространяются быстро. Недалеко и до прессы! Не успеете оглянуться, как назреет скандал. А вам ведь это не нужно, правда? Губы ректора сжались в тонкую линию, но он все ещё оставался внешне спокойным. Патти выглядела как призрак. Джонси был абсолютно спокоен. Все шло по плану, как бы это не было удивительно. — Что вы хотите? — ледяным тоном спросил он. — Пусть мисс Смит заберёт заявления, и я спокойно уйду. Можно даже без выплат. — Ну уж нет, с выплатами! Все должно быть по закону, не так ли, мистер Лайонс? — снова встрял Бонзо, — и заявление можно для отчисления по собственному желанию? — Но мистер Лайонс… — словно очнувшись ото сна, снова заговорила Патти со слезами на глазах. — Молчать! — рявкнул ректор, и все вздрогнули, — вы хотите быть отчисленной со скандалом и больше не попасть ни в один университет страны? Советую вам молчать обо всем, что было, и сегодня же забрать заявление! — он повернулся к Джонси, Бонзо и остальным, снова заговорив спокойно, — итак, мистер Бонэм, вы можете взять заявление для отчисления вот тут, на столе, — он кивнул на уже знакомую Джонси стопку, — а вы, мистер Болдуин, можете взять расчёт в бухгалтерии. Все свободны, господа, прием окончен. — До свидания! — тут же снова заговорил Бонзо, — надеюсь, больше никогда с вами не увидимся! Но ректор уже потерял к ним всякий интерес. На завтра он даже не вспомнит о том, что в его университете работал некий мистер Болдуин и учился мистер Бонэм. И совсем скоро он узнает их под совсем другими именами.***
— Мы это сделали! — заорал Бонзо, как только они быстрым шагом выбежали из ворот, выходящих на Оксфорд-стрит. Вся остальная компания последовала за ними, поддерживая выкрик очень громким свистом, чем и привлекла внимание всех прохожих. — Мы нагнули этих мудаков, Джонси! — Бонзо буквально тряс его за плечи посередине улицы, не боясь абсолютно ничего, словно обезумевший от облегчения. Джонси ничего не мог сказать, ощущение упавшего Эвереста с плеч буквально оглушило его. В голове было пусто и легко, хотелось просто орать и творить всякие глупости — он свободен! Его не посадили в тюрьму, он больше не преподаватель в вузе, он и правда свободен. Бонзо был с ним прямо сейчас, разделял этот важный момент, и у их ног целый мир! И снова ощущение, как после душного дня, в конце которого прогремела страшная гроза, оставившая после себя чистый и свежий воздух, который хочется вдыхать полной грудью. И Джонси вдыхал, словно в первый раз, чувствовал, и он жил, жил, снова его захватывала эта буря эмоций, кровь словно вскипятили, и ему так хотелось взять Бонзо за воротник рубашки, притянуть к себе и страстно поцеловать на глазах половины Лондона, черт возьми! И все же он подавил этот порыв — полиции кругом было полно, и потерять только что обретенную свободу совсем не хотелось. Джонси потерпит до дома, а уж там… На его лице заиграла хорошо знакомая хитрая улыбка, от которой у Бонзо тут же привстал член, как только он бросил взгляд на Джонси. Джон Пол только сейчас заметил, что Джон надел ту самую полупрозрачную рубашку с узором из темных цветов, которая оголяла больше, чем скрывала, и в сочетании с зимней дубленкой выглядела очень возбуждающе. Да и его Бонзо утром заставил надеть его самую любимую и красивую из рубашек — ту самую из серебристой струящейся ткани, которую Джон подарил ему на день рождения. — Если садиться, то красиво! — заявил Бонзо тоном, не терпящим возражений, и Джонси просто кивнул — тогда ему было не до рубашек. Но теперь, когда все было позади, Джонси совсем не жалел, что они оделись так — теперь они направляются прямиком в бар праздновать свою победу и свободу! Небольшой минус заключался в том, что возбуждение при каждом взгляде на счастливого Бонзо с горящими глазами и в этой рубашке возрастало в геометрической прогрессии. Девушки отделились от них сразу же, вежливо отказавшись от предложения посидеть и «как следует бухнуть», как сказал Бонзо, и Джонси поймал им такси, чтобы хоть как-то отблагодарить их за помощь — и Энн, и Агата наотрез отказались брать деньги в качестве платы за риск, отшутившись тем, что «такого шикарного мужчину можно и за просто так прикрыть». Бонзо лишь согласно хмыкнул — ему очень нравилось, когда другие восхищались Джонси, а особенно — когда это делали девушки. Пройдя ещё немного по улице, они наткнулись на Патти, которая уже успела их опередить и закурить очередную сигарету. Не осознавая толком, что он делает, Джонси остановился около нее и махнул остальным, чтобы шли дальше. Бонзо недоуменно уставился на него, уже собираясь что-то сказать, но передумал и кивнул остальным. — Что, решил ещё поиздеваться? — глухо спросила она, вытирая слезы и размазывая тушь ещё сильнее. — Нет, — спокойно ответил Джонси, предлагая ей спички и поджигая сигарету, — я просто хочу понять: для чего ты это сделала? Придумала все это, очернила Роберта. — Этому педику тут не место, — жестко ответила Патти, затягиваясь, — а так… ты спрашиваешь, для чего? — и тут она резко взяла Джонси за ворот пальто и притянула к себе, глубоко целуя. Джонси опешил, сопротивляясь всеми силами языку Патти и не отвечая, и в этом поцелуе было столько боли, столько отчаяния и даже злобы. Наконец она отстранилась и проговорила, криво улыбнувшись: — Я любила тебя. Правда, очень сильно. А ты смешал меня с дерьмом. — Это сделала ты сама, — спокойно ответил Джонси, — я надеюсь, что твоя жизнь наладится и сложится в конце концов. Я желаю тебе счастья. — А я желаю, чтобы мы больше никогда не увиделись, — проговорила Патти, отворачиваясь. Джонси тут же развернулся и пошел прочь, обратно к своей компании. Его ждало блестящее, свободное будущее, а прошлое должно оставаться в прошлом. Они нашли очень неплохой подпольный бар, где играли Литтл Ричарда, но на фоне все равно тихо бухтело нонконформисткое радио, раздававшееся откуда-то издалека и словно отовсюду. Они выбрали столик подальше от посторонних глаз, хотя из-за количества шума, которое их компания производила, все взгляды были обращены на них. Бонзо сегодня решил явно не сдерживать себя и заказал столько алкоголя, что хватило бы напоить целую роту солдат. Даже Джонси сегодня не ограничился парой бокалов джина. Он никогда не думал, что посиделки со своими собственными учениками будут настолько интересными — все были очень интересными и разносторонними людьми, и каждый хотел найти свое место в жизни. — Я понял, что музыка не совсем мое, — проговорил Джерри, один из компании Джона, — я больше тяготею к точным наукам. Может, однажды открою свою фирму. — А я хотел бы на ферму, не мое это дышать городским дерьмом, — вступил в разговор ещё один одногруппник и один из самых близких друзей Бонзо в институте, Артур, — так что удачи нам, парни! — Только Джони у нас и будет музыкантом, — усмехнулся Джерри, — вдруг пригодится вся эта чушь! — И ещё каким музыкантом! — вступил Джонси, и все тут же притихли, а Бонзо посмотрел на него таким обжигающим взглядом, что только недавно схлынувшее возбуждение прилило вновь, — за нас! — За нас и за вас, профессор! — поднял бокал и Бонзо, не сводя глаз с Джонси. Они чувствовали оба, что хотели этого — им хотелось немножечко безумия, чтобы сбросить напряжение, копившееся несколько месяцев. Им так и не дали возможности насладиться друг другом сполна, и сейчас они оба чувствовали, что дальше так продолжаться не может. Сейчас или никогда. Когда вся компания выпила столько, что едва разбирала в полумраке, кто где сидит, Бонзо придвинулся вплотную к Джонси, словно невзначай положив ладонь на внутреннюю сторону бедра и горячо прошептав: — Здесь так шумно, а мне бы хотелось побыть с таким шикарным профессором наедине. А то всякие шлюхи пристают к нему и слюнявят. Джонси словно опалило огнеметом. Горячий шепот Бонзо словно забрался под кожу, прокладывая там огненную дорожку из мурашек. В паху ощутимо твердело. — Твой стояк даже в темноте видно, так что лучше пойдем, — голос Бонзо был хриплым то ли от алкоголя, то ли от возбуждения, то ли от всего вместе. На фоне заиграла какая-то до боли знакомая песня с радио, Джонси даже запомнил ее, чего не бывало с обычными одноразовыми песнями с радио, которые крутили с утра до ночи. Это был знак к действию. Аккуратно поднявшись со стола и кивнув Бонзо, который собрался идти следом, Джонси направился в уборную, где, к счастью, уже никого не было. Несколько минут спустя пришел озадаченный Бонзо, и стояк Джонси напомнил о себе пульсирующей сладкой болью, от которой бегали мурашки. Ему просто до одури хотелось Джона. Прямо здесь. И прямо сейчас. Без лишних слов Джонси схватил Бонзо за руку, вталкивая в одну из кабинок и тут же закрывая его рот страстным глубоким поцелуем, пока закрывал другой рукой замок. Было очень тесно, они буквально должны были стоять и утыкаться друг к другу в грудь, но от этого Джонси и сходил с ума. Его руки тут же опустились на пах Бонзо, резко и сильно сжимая его член сквозь ткань штанов. Бонзо тихо всхлипнул, но Джонси тут же зажал ему рот рукой, шепнув: — Эй, тише. Ты же хочешь, чтобы я отсосал тебе прямо здесь в этом чертовом туалете и прямо сейчас? Бонзо кивнул, едва удерживаясь от желания проверить возбуждение Джонси. — Лучше положи мне руки на затылок, — снова зашептал Джонси в ухо Бонзо, медленно ведя языком по нему, обхватывая и посасывая мочку, — когда я опущусь на колени. Бонзо едва держался, чтобы не застонать как последняя групи на весь клуб. Это было так безумно, так сладко, так желанно, так дико — и все это было с Джонси. Не теряя ни секунды, Джонси ловкими движениями расстегнул и опустил штаны Бонзо вместе с трусами, хмыкнув при виде налившегося кровью члена, стоявшего так крепко, что об него можно было что-нибудь разбить. Он опустился на колени, и Бонзо тут же положил руки, куда сказал Джонси. Джон Пол сразу взял глубоко, без лишних прелюдий и движений — сегодня нежностей совсем не хотелось. Поводя немного языком по стволу, он немного втянул щеки, и Бонзо тихо заскулил от новых, возбуждающе приятных ощущений. Джонси тут же выпустил его член, резко поднимаясь и сузив глаза (насколько это позволяло немыслимое количество выпитого алкоголя), внимательно посмотрел на красное от возбуждения и алкоголя умоляющее лицо Джона и тихо прошипел: — Будешь шуметь, придется потерпеть до дома, мой сладкий. Бонзо едва не кончил от «мой сладкий», но послушно кивнул. Тем временем Джонси опустил крышку унитаза и сел на нее, разворачивая Бонзо к себе лицом и оглаживая большими пальцами тазовые косточки. — Так будет куда удобнее, — с улыбкой проговорил он, снова беря глубоко и срываясь в настолько быстрый темп, что Бонзо даже не успевал подумать о том, чтобы застонать. В голове не было ни одной мысли, и только песня Дасти Спрингфилд о маленьком страшном мальчике играла где-то вдалеке, и это придавало всему, что сейчас происходило, особую остроту. Джонси делает ему просто охерительный минет в узком кабинке в туалете клуба в центре Лондона, абсолютно этого не стесняясь. Бонзо готов был орать от возбуждения и переполнявшего его наслаждения. Разрядка наступила быстро, и, кончив, Бонзо привалился к хлипкой стене кабинки. Ноги подкашивались и тряслись от накрывшего оргазма, голова кружилась, и ему было так хорошо, хорошо… Краем глаза он наблюдал, как Джонси аккуратно поднялся, изящным движением руки вытирая губы и поправляя прическу. Немного придя в себя, Бонзо ухватил его за руку, хрипло спрашивая: — А как же ты? — Я потерплю до дома, — в васильковые глазах плясали маленькие черти, — ты же не собираешься сидеть тут до утра? Бонзо улыбнулся, притягивая Джонси к себе и нежно целуя. — А это мое маленькое извинение за Патти, сладкий, — шепнул Джонси, перемещаясь губами на шею и дальше к уху, — надеюсь, дома смогу полностью искупить свою вину, — проведя языком по ушной раковине, он отстранился и вышел. Подождав пару минут и убедившись, что никто не входил и не выходил, Бонзо на все ещё трясущихся ногах вышел из туалета, направляясь обратно к столику. Артура и Джерри уже не было, а остальные перебазировались к бару, не обращая внимания на Джонси с Бонзо. Быстро собравшись и накинув куртки и пальто, они вышли на улицу, во все ещё прохладную апрельскую ночь. — Сейчас поймаем такси, — проговорил Джонси, отворачиваясь к дороге, и Бонзо порадовался этому обстоятельству — после минета в том туалете при одном взгляде на Джонси ему хотелось разложить его прямо здесь, срывая с него пальто и остальную одежду и оттрахать так, как он обещал почти 2 недели назад на диване в репетиционной базе, где им помешал Роберт… Но сегодня им никто не помешает! К счастью для уже начинавшего злиться Бонзо, такси удалось поймать достаточно быстро, и вот они уже мчатся к дому Джонси, и Бонзо старается не застонать от легких поглаживаний Джонси его внутренней стороны бедра. Как же чертовски приятно. Джонси словно скинул с себя давящий на него образ «образцового преподавателя», давая волю всем потаенным желаниям, копившимся так долго, которые Бонзо смог разглядеть очень давно. Это заводило еще сильнее. Когда же они наконец приедут?! Машина остановилась, Джонси не глядя вытащил несколько купюр, отказываясь от сдачи, и счастливый таксист высадил их у дома, тут же срываясь с места и уезжая в ночь. Они поднялись на этаж и открыли дверь меньше, чем за минуту, но Бонзо показалось, что прошла вечность. Едва они зашли внутрь и захлопнули дверь, как Джон, не силах больше терпеть, прижал Джонси к стене, глубоко целуя и срывая с него давно мешавшее пальто, потираясь пахом о бедро Джонси и громко простонав ему в губы. — ммм Джон, подожди, — с трудом оторвав от себя Бонзо, проговорил Джонси. — Ну что ещё? — недовольно спросил Бонзо, не теряя надежды все же закрыть рот Джонси тем поцелуем, которому он никогда не мог противиться. — Как же быстро ты возбуждаешься! — хмыкнул Джонси, выпутываясь из объятий Джона и вешая скинутое пальто на крючок вместе с курткой Бонзо, — сначала нам надо в душ. — О черт, Джонси, почему ты такой сноб, — недовольно простонал Бонзо, закатив глаза. — Давай, бегом! — скомандовал Джонси, и в его глазах снова был этот загадочный блеск. Бонзо нехотя подчинился, топая в душ. Ну вот какого черта! Он уже едва держался, стояк снова был крепким, и член болезненно пульсировал. Кажется, ему даже в тот день, когда Джонси затащил его с порога в квартиру, не хотелось секса так сильно, и даже тогда, на базе, когда их прервал чертов Плант. Сейчас алкоголь и чувство полной свободы добавляло масла в огонь. И у него так давно не было секса! Его организм требовал немедленной компенсации! И все же Бонзо подчинился, отправившись в душ и моясь так быстро, как только мог. Он буквально выскочил из душа, хватая знакомый халат Джонси, и тут же споткнулся об порог, матерясь — в квартире было темно, и только тусклый свет пробивался из-за дверей гостиной. — Джонси, твою мать, ты решил меня по… — Бонзо запнулся на полуслове, когда зашел в гостиную. Единственным источником света было несколько крупных свечей, которые стояли по всему периметру комнаты. — Вовсе нет, — донесся до него голос Джонси откуда слева. Бонзо наконец разглядел его серебристую рубашку — он ставил что-то на проигрыватель, — просто при свечах у нас всегда самый лучший секс. — Неужели? — хмыкнул Бонзо, проходя в гостиную и стараясь ничего не сбить (и успешно!). Он плюхнулся на диван, и Джонси наконец установил пластинку — заиграл дебютник The Doors. Бонзо снова хмыкнул. — Я помню, что играло в наш первый раз, — Джонси приблизился к дивану, наклоняясь и целуя Джона в нос. — Наш секс не зависит от песен этого засранца, — Бонзо положил руки на ягодицы Джонси, утыкаясь носом ему в живот и ведя им ниже к кромке штанов, чувствуя такой же крепкий стояк, — потому что он всегда потрясающий. — Он будет потрясающим, если ты отпустишь меня в душ, — Джонси с хитрой улыбкой отстранился, тут же скрывшись за дверью гостиной под разочарованный вздох Бонзо. Джон едва держался, чтобы не начать надрачивать себе — ожидание становилось невыносимым. Вот же чертов аристократ! Самый идеальный чертов аристократ. Бонзо тоже помнил их первый раз — Джонси и тогда издевался над ним, выпивая чай и поедая печенье, когда Джон уже был готов разложить его прямо на своем столе. Моррисон уже допевал «Light my fire», а Джонси все не было. Рука Бонзо непроизвольно потянулась к резинке трусов. Это была чертова пытка. — Уже дрочишь? — донёсся до него саркастический тон Джонси. Пластинка остановилась, и его силуэт направился в сторону проигрывателя, легким движением переставляя сторону. Заиграла «Back door man». Бонзо ухмыльнулся. — Я уже был готов, потому что ты решил спустить всю воду в Лондоне, черт возьми! — Бонзо убрал руку, стараясь разглядеть Джонси в полумраке комнаты. На нем тоже был халат, но длиннее его обычного, в котором сейчас сидел Бонзо. Он был глубокого бордового цвета и блестел на свету — значит, шелковый. Стояк Бонзо запульсировал ещё сильнее. — Ты где взял этот халат? — прохрипел Джон, наблюдая за тем, как Джонси под вопли Моррисона про «мужа на час» медленно приближался к нему. — Одолжил у одного друга, — с улыбкой ответил Джонси, наконец подходя к Бонзо и усаживаясь к нему на колени. Он положил руки к нему на плечи, закручивая отросшие кудри Бонзо на пальцах, — тебе не нравится? — Ты чертова порнозвезда, — выдохнул Джон, — но если это халат Пейджа, то я его сожгу в камине к хуям собачьим! — Успокойся, это другой мой хороший друг из Кенсингтона, — Джонси наклонился к уху Бонзо, горячо зашептав, — он отдал мне его в подарок, потому что я скупил у него половину рубашек… — Он что, тоже педик? — предательски дрожащим голосом проговорил Бонзо, стараясь придать голосу больше недовольства. — Может быть… — Джонси провел языком по его уху, и у Бонзо вырвался тихий стон, — ты ревнуешь? — Я буду ревновать тебя к каждому педиковатому на вид парню, так и знай! Да и к девушкам тоже, — заявил Бонзо, кладя руки на ягодицы Джонси и сжимая их сквозь гладкую ткань халата. Джонси продолжал исследовать языком его ухо и шею, переходя ниже к обнаженной ключице, ничего не отвечая. — Я хотел задушить эту чертову шлюху Патти за то, что она поцеловала тебя, — прорычал Бонзо, сжимая ягодицы Джонси ещё сильнее и прижимаясь пахом к его бедру. — О Джон, ты так возбуждающе ревнуешь, — прошептал Джонси, снова возвращаясь к его уху, — ты очень сексуальный, когда ревнивый. — А ты всегда сексуальный, — прохрипел Бонзо, сдерживая стоны, потому что Джонси снова опустился на его шею. — Тогда очень прошу тебя заткнуться и сделать со мной все, что ты хочешь. На чем мы остановились тогда? — проговорил Джонси, отстраняясь и заглядывая темными от расширившихся зрачков глазами прямо в его. Бонзо словно ударило током. — На том, что ты делаешь то, что я говорю, — прохрипел он снова, заметив, что рука Джонси потянулась к паху, — не трогай себя, пока я не разрешу, — так тебе, Джон Пол, за эту пытку с душем! Разочарованно вздохнув, Джонси убрал руку от паха и переместил на затылок Бонзо, оттягивая его за волосы. Моррисон орал что-то про маленьких девочек и их ночные желания, но они уже почти не слышали его. Без лишних слов Бонзо потянулся к губам Джонси, сминая их в глубоком, страстном поцелуе, пока тот старался не слишком сильно прижиматься стояком к животу Бонзо, оттягивая его волосы на затылке. Бонзо тут же опустился губами ниже, очерчивая языком кадык и находя самое чувствительное место на шее Джона Пола, от которого у того просто сносило крышу в один миг, и Бонзо так обожал эту маленькую слабость Джонси. С губ Джона Пола сорвался протяжный стон, и его руки снова оказались возле. Легкий шлепок по рукам вернул его к реальности. — Ты меня не слушаешься, — голос Бонзо сел окончательно, — и мне придется прервать ласки, потому что ты непослушный маленький засранец. — Зато с немаленьким достоинством, мой сладкий, — ответил Джонси, и, о боже! Эта улыбка, сводящаяся Бонзо с ума с самого их знакомства. И это «мой сладкий»… Когда Джонси стал таким отвратительно пошлым и чертовски сексуальным? Без лишних слов Бонзо сорвал с Джонси халат, наконец полностью обнажая его тело, и уложил на диван, седлая его торс и по пути скидывая собственный халат. Слова Моррисона про принятие всего и вся пульсировали в ушах, кровь стучала в голове бешеным ритмом, и шумное дыхание и стоны Джонси подстегивали делать все быстрее. Они оба слишком долго хотели, они изголодались, и они так хорошо друг друга знали. И Бонзо знал, как довести Джонси до сильнейшего оргазма, до такого, который Джон Пол вызвал у него в той кабинке всего пару часов назад. Джонси очень любил эту позу, потому что, несмотря на видимость контроля Бонзо, которому он сейчас безропотно и с наслаждением подчинялся, всем правил Джонси. И это сводило с ума обоих. Бонзо чувствовал, что сегодня Джонси хочет вовсе не нежностей, а того самого быстрого и страстного втрахивания в кровать. Он же обещал вытрахать из Джонси всю душу? Кто он такой, чтобы нарушать свои обещания? Джонси нетерпеливо ерзал под Бонзо, но тот тут же остановил его, сжав его тело крепче коленями по обе стороны, и склонился над лицом Джонси, снова глубоко целуя его, проникая языком в рот и вылизывая его так, что у Джонси едва хватало времени глотнуть немного воздуха. Все ещё продолжая страстный поцелуй, Бонзо положил руки на грудные мышцы Джонси, тут же находя пальцами соски и ощутимо, даже болезненно сжимая их, растирая их твердыми, мозолистыми подушечками. Джонси стонал ему в рот, уже не сдерживаясь, пытаясь поерзать, чтобы снять достигшее своего пика напряжение в паху, но Бонзо держал его крепко. Оставшиеся без дела руки Джонси снова легли на затылок Джона, прижимая его к себе еще сильнее, но Бонзо уже спустился ниже, к чувствительному месту на шее под подбородком, все еще продолжая болезненно мять соски. Джонси едва не закричал от контраста ощущений, когда Бонзо едва коснулся этого чувствительного места — его тело словно прошило сильным разрядом тока, а после облило ледяной водой. Это было так чертовски х о р о ш о, Джонси едва не плакал от ощущения Бонзо на своем теле повсюду, и он осознал, как сильно ему этого не хватало и чего он мог себя лишить, отказавшись от Джона. Как ему могло прийти это в голову?! Сейчас Джонси не находил ответа, да и не хотел находить его, мысли текли медленно и тягуче, и Джонси думал обо всем и ни о чем одновременно, потому что ТАК хорошо ему не было уже давно. Бонзо изголодался по его телу, тщательно исследуя его языком, не убирая руки с сосков и доводя Джонси почти до исступления. — Джон… — всхлипнул Джонси, когда язык Бонзо коснулся чувствительного места под пупком, — я… больше… не выдержу… — Но я не дам тебе коснуться себя, — в глазах Джона плясали черти, но вовсе не те, что Джонси видел тогда, в те ужасные секунды этих странных минетов в туалете. Какая чертова ирония, — а вот меня — разрешаю и даже настаиваю, — с этими словами Бонзо выпрямился, спускаясь ниже и чуть приподнимаясь, помогая себе руками и медленно опускаясь на истекающий смазкой член Джонси. У него тут же вырвался стон облегчения пополам с наслаждением и бурей эмоций от жара Бонзо, от ощущения себя внутри него. Джонси был в самой настоящей эйфории, которую не дает ни один наркотик, эйфорию единства. Да, они оба были неидеальны, и вели себя как конченные придурки, но все было позади, и сейчас осталось самое важное — их безусловная любовь друг к другу, которую они сейчас так страстно выражали. Джонси чувствовал горячую любовь Бонзо в каждом прикосновении, в каждом поцелуе на своем теле, и они оставляли куда более глубокий след, чем простые красноватые пятна от легких укусов на коже (хотя и они тогда заживали не слишком быстро). Опустившись на член Джонси и ощущая, что тот уже на пределе и едва протянет несколько минут, Бонзо сорвался в быстрый темп, отчего злосчастный диван, переживший так много, начал заунывно скрипеть. Джон чувствовал в каждом движении Джонси пульсирующее чувство, пробегающее по венам от одного у другому, заставляющее кровь вскипать в жилах и хотеть ещё большего. Бонзо осознал, что Джонси единственный всегда и во всем принимал его и любил безусловно, просто так. Они любили друг друга и не понимали этого, любили страстно и также горячо ненавидели, ревновали, ссорились, уходили и возвращались, также бурно и страстно мирились и всегда неистово занимались любовью, а не просто сексом. Не выдержав и 5 минут, Джонси кончил с протяжным стоном, и сильнейший оргазм накрыл его так, что он едва мог пошевелиться от слабости, но, увидев изнывающего от желания разрядки Бонзо, все же обхватил рукой его член, двигаясь быстро, но плавно, прекрасно зная, как быстро у Джона наступает разрядка именно от таких движений. Бонзо хватило всего нескольких, и горячая жидкость растеклась по животу Джонси, и Джон рухнул рядом, сбрасывая все подушки на пол к халатам. Они лежали молча под звуки завершающей песни дебютного альбома The Doors. — This is the end, my only friend, — пел откуда-то издалека Моррисон, пока Бонзо лениво водил пальцами по груди Джонси, собирая капельки пота. Свечи догорали, отбрасывая тени, и в их свете волосы Джонси казались особенно рыжими. Бонзо снова залюбовался его профилем, вздымающимися грудными мышцами, начавшими наконец отрастать рыже-медными волосами, небольшой ямочкой на подбородке и аристократичными скулами, сейчас особенно выделяющимися в неверном свете свечей. — Чертов аристократ, — выдохнул Бонзо, и Джонси перевёл усталый, но невероятно счастливый взгляд на него, улыбаясь. Бонзо тут же улыбнулся в ответ. — Что тебя так радует? — спросил он, поворачиваясь на бок к лицу Джона и убирая несколько прилипших ко лбу прядок. — Я все-таки смог вытрахать из тебя душу и свести тебя с ума, — ответил Бонзо, перехватывая руку Джонси и медленно целуя каждую костяшку. — Ты такой безумный и иногда такой придурок, — усмехнулся Джонси, — но я люблю тебя и, кажется, ничто в мире не заставит меня изменить это. — Ты чертов идеальный аристократ и уже не препод, но я все равно буду любить тебя, даже если ты пойдешь бомжевать под мост, — заявил Бонзо, нежно касаясь носом носа Джонси, — а пока просто предлагаю спуститься на пол на гору подушек, потому что мне нужно больше пространства, чтобы все повторить. — Как скажешь, но моя душа и так принадлежит тебе, как и все остальное, — с улыбкой проговорил Джонси, аккуратно спускаясь на пол и прикрываясь халатом. Бонзо решил все же повременить со вторым разом. Сорвать этот халат он всегда успеет! У них впереди целая жизнь. Они тихо лежали, переплетя пальцы, дослушивая финальную агонию Моррисона. Джонси оглядывал комнату, в которой случилось так много — первое занятие с Бонзо, их ссоры и посиделки до утра под Нину Симон, его болезнь, разъяренный Джимми и страдающий Бонзо, вымаливающий прощение и ухаживавший за ним, первое осознание чувства, первый поцелуй и уже не первый секс… В тот день, когда они наряжали елку, гирлянда отбрасывала такие же тени, и Бонзо хотел его поцеловать снова… Джонси вспомнил все эти долгие часы томительных ожиданий, сомнений, боли и страданий. Это место хранило и помнило все. И сейчас пришла пора распрощаться с прошлым навсегда. Крепко сжав руку Бонзо, Джонси тихо пропел вместе с Моррисоном финальную строчку, глядя ему в глаза: — This is the end… Джон Пол видел в этих глазах отражение своих мыслей, отголоски тех же воспоминаний и то же желание оставить прошлое в прошлом и двигаться дальше. Несколько свечей моргнув, погасли, а в окно пробился первый луч восходящего солнца. В весеннем Лондоне наступил новый день.