Притворись моей зефиркой

За пять дней Арсений много узнает об Антоне — пожалуй, даже слишком много, но выбора у него нет. Анкета, заполненная поначалу тщательно, а к концу небрежно и на отъебись, содержит прилично информации: что родился Антон в Воронеже, учился в местной школе, занимался футболом и даже грезил о профессиональной игре, но в университете повредил колено и переключился на игру в КВН. Отучился он на менеджера, после переехал в Москву, где его подруга открыла сексшоп. Поначалу это был крошечный магазинчик около метро, почти не приносящий прибыли, но Антон подсуетился и вместе с приятелем создал сайт — и тогда дело пошло на лад. Оказывается, Антон не просто курьер, вернее не совсем курьер: обычно он занимается непосредственно сайтом и соцсетями, а товары доставляет только в экстренных случаях. В тот злополучный день из-за снегопада службы доставки были перегружены, так что Антон сам забрал несколько заказов со склада и повез по адресам — к счастью или к несчастью, заказ Арсения оказался среди них. Кроме всего этого, Арсений узнает, что любимый цвет Антона — черный, хотя по нему не скажешь, а еще у того аллергия на рис и «на зануд вроде тебя, Арсений». Раз в неделю тот играет в футбол с друзьями, а вечерами засиживается в тупых играх типа «Контрстрайк» или «Овервотч» с этими же самыми друзьями. Антон любит животных, всегда мечтал о собаке, но так и не решился завести — вспоминая это, Арсений делает мысленную отсылку к их легенде: Догтора они завели не спонтанно, а после долгих обсуждений, к появлению собаки в их жизни активно готовились. Это, кстати, заняло особую часть подготовки: пришлось обшарить группы всех приютов, чтобы найти пса, который хотя бы отдаленно напоминает кого-то между лабрадором и мальтипу. Спустя несколько часов поиски увенчались успехом, Арсений договорился с владелицей приюта, находящемся в самой залупе московской области, и приехал сфотографироваться с псом и пофотографировать пса отдельно в разных декорациях. За это он пожертвовал приюту крупную сумму денег, а также стал "попечителем" пса. Зовут его Франциск, хотя куда больше он похож на дворового Василия, и ему уже семь лет — поэтому его никто не берет, все же хотят щенков. С легендой об их отношениях всё сложнее. Они начали придумывать ее еще в баре, а закончить и утвердить не могут до сих пор, хотя Антон уже едет к нему, чтобы вместе выехать в аэропорт. Тот хотел поехать сам, но Арсений настоял, что поддерживать легенду надо уже сейчас: они же живут вместе, как они могут ехать по отдельности, в самом деле. Антон считает, что Арсений слишком парится, Арсений же считает, что его невольный партнер безалаберный и с трудом поддерживает даже свою голову. По сути спорами заканчивается любой их диалог. Не считая той встречи в баре, встретились они всего один раз — на обеде, в ближайшей к офису Арсения «Шоколаднице». В остальное время они просто переписывались — и если просматривать их диалоги сверху вниз, то можно медленно проследить, как спор зарождается днем и разгорается к вечеру, а к ночи всё превращается в переброску гневными стикерами. Арсения невыносимо раздражает, что он придумал всю историю их отношений, а Антон на каждый пункт присылает ржущий эмодзи и приписывает «это бред, пупсик» — только прозвище каждый раз новое. Арсений искренне не понимает, что бредового в том, чтобы познакомиться на выставке, сходить на первое свидание в кинотеатр под открытым небом на артхаусный фильм, а по выходным посещать парные курсы лепки из глины. Почему-то Антон считает, что якобы это слишком киношно и у настоящих людей так не бывает — на это Арсений агрессивно рявкнул, что так не бывает у быдла, а у нормальных людей — очень даже. В итоге Антон смирился, потому что хозяин барин и «любой каприз — за ваши деньги», но Арсения это по-прежнему злит. Он прокручивает в голове всё, что знает про Антона, а также историю их отношений — вместе с милыми моментами, внутряками и «их» песней. Арсений выбрал «I’ve Got You Under My Skin» и сообщил об этом Антону при личной встрече, на что тот закатил глаза так, словно хотел рассмотреть собственный мозг. Чем больше Арсений об этом думает, тем сильнее бесится, поэтому к моменту звонка в дверь находится где-то на грани нервного срыва. Он резко проворачивает задвижку замка и дергает дверь на себя — Антон стоит на пороге с рюкзаком в руках и сонным выражением на лице. И на нем по-прежнему уродский пуховик-палатка, хотя Арсений настойчиво просил оставить его дома и приехать в чем-то легком, что можно без труда запихнуть в чемодан. — Почему ты в пуховике? — раздраженно спрашивает он. — Потому что на улице минус двадцать. — Ты же ехал в такси. — Но я же как-то должен был дойти до такси. Арсений сканирует его взглядом на предмет того, к чему еще можно придраться. Антону неплохо было бы подстричься перед поездкой, потому что волосы отросли и кудрявятся, а еще побриться — с щетиной, которой по меньшей мере два дня, он напоминает бомжа. Но об этом можно поговорить позже. — Ты опоздал, — говорит Арсений обвиняюще и понимает, что в голосе сквозят какие-то истеричные нотки. — Я же просил приехать в семь. Антон закатывает глаза и, поставив рюкзак прямо на пол, лезет в карман пуховика, достает телефон. — Сейчас пять минут восьмого. — Это и называется опозданием. — Меньше пятнадцати минут — не опоздание, — пожимает Антон плечами и пихает телефон обратно в карман. Арсений вдруг понимает, что никакого чемодана рядом с Антоном не стоит. Ни сумки, ни пакетов — ничего, только один рюкзак. — А где твой чемодан? — хмурится Арсений. — Только не говори, что ты оставил его в такси. — Нет у меня никакого чемодана. Зачем он мне? — А куда ты сложил свои вещи? Антон указывает на рюкзак обеими руками, жестом Хаби Лейма, который «проверяет» очередной лайфхак. Его явно крайне забавляет происходящее, хотя Арсений не видит ничего смешного. — Все твои вещи влезли в рюкзак? — Мы едем на пять дней, зая. Дурацкие прозвища Антон начал использовать еще в переписке, когда хотел гарантированно выбесить Арсения, ведь тот специально выбрал им «дорогой» и «милый» — трогательно и при этом по-взрослому. — Во-первых, я не зая, — цедит Арсений. — Во-вторых, ты точно взял четыре футболки, одну рубашку, двое шортов, одни легкие брюки, трое плавок, пять пар трусов, пять пар носков, кроссовки, шлепанцы? — Меня пугает, что ты даже ни с каким списком не сверяешься, просто шарашишь из головы, — вздыхает Антон и, подхватив с пола рюкзак, заходит в квартиру. — Да, я всё взял. В случае чего куплю там, это же не край земли. — Это остров! Антон, там ничего нет, там пусто, как в твоей голове. — И в твоей жопе, — легко парирует тот. — Кстати, а ты положил в чемодан какую-нибудь пробку, чтобы не быть таким бешеным, или прямо в себе повезешь? Вообще-то Арсений положил в чемодан ту самую пробку на присоске, которую доставил ему Антон в первую встречу, но признаваться в этом не собирается. Он в принципе не уверен, что ему удастся ее использовать: они с Антоном будут жить в одной комнате. — Я вызываю такси, — безапелляционно заявляет он, уходя в комнату за телефоном. — И не вздумай общаться так со мной при ком-то. — Да, хозяин, — отзывается Антон пискляво. — Всё будет так, как вы скажете, мой темный властелин. Арсений подавляет желание побиться головой о стену по пути и берет со стола телефон, заходит в приложение вызова такси. Глаза слипаются от недосыпа: ночью он доделывал задачи, которые на самом деле можно было и приостановить на время отпуска, а затем утром просто лежал и не мог заснуть. Только он начинал впадать в дрему, как под веками всплывали картинки: все вокруг узнают, что он наврал, и смеются над ним, показывая пальцем. На самом деле, даже если всё вскроется, смеяться над ним никто не будет — по крайней мере, в лицо. Так, похихикают за спиной — и всё, но склонному к драме мозгу это объяснить сложно. Арсений смотрит на «Владислав приедет через 9 минут» и думает о том, что застрял где-то в подростковом возрасте, в моменте, когда Саша из параллели назвал его лохом и сломал пополам его очки. — Ты хорошо выглядишь, — раздается сзади, и Арсений вздрагивает и оборачивается — это первый раз, когда Антон сказал ему что-то, хотя бы отдаленно напоминающее комплимент. — Расслабься, — хмыкает тот, — я тренируюсь. Вживаюсь в роль. — Ясно, — отвечает Арсений, ощущая на языке горьковатый вкус разочарования. Не то чтобы он хотел услышать комплимент от Антона, просто ему давно не говорили ничего приятного — особенно по поводу внешности. Хотя сейчас это и было бы странно: на нем обычные черные джинсы и такая же обычная, без рисунка и надписей, футболка, а влажные волосы после мытья уложены наспех. Не тот случай, когда уместно говорить комплименты. — А мне не скажешь? — Антон поднимает бровь. — «И ты тоже, дорогой»? «А ты сегодня просто секси, так бы и запрыгнул на тебя и не слезал до понедельника»? — Фу, — морщится Арсений, — грязь какая. Не ляпни что-нибудь такое при моих коллегах. Они толерантны, но не до такой степени. И это же служит оправданием, почему они не будут: целоваться, обниматься и лапать друг друга на людях. Из договоренностей у них только целомудренные касания за локоть или плечо — и иногда, не более трех раз, взяться за руки. Арсений настоял на этом сам — Антон же сказал, что за сто двадцать косарей согласен и пососаться. — Кстати, а мы ведь не обсудили роли в постели. Ты ведь пасс, я правильно понял? — Мы не станем ни с кем обсуждать секс. — А я вот абсолютно уверен, что Гудков, — теперь Антон, как и Арсений, называет его по фамилии, — точно будет об этом расспрашивать. Тупо будет спалиться на ебле. Арсений скрипит зубами — и вспоминает, что отдал в стоматологии столько денег, что можно было бы снять виллу не хуже Пашиной. Так что он делает глубокий вдох и на выдохе спокойно, глядя Антону в лицо, рассказывает: — Я универсал, люблю и так, и так, но больше снизу. Мне не нравится грубый секс, ненавижу, когда со мной в постели обходятся как со шлюхой, матерят, бьют по жопе и таскают за горло. Люблю сосать члены, а еще люблю лизать жопы — это называется «римминг», запиши, а то забудешь. — Он делает эффектную паузу. — Как ты уже понял, я фанат всевозможных секс-игрушек и аксессуаров — наручников, портупей, сеток, пробок с хвостами и прочего. Ах да, смазки с разными вкусами, кремы для тела и пудры с блестками — тоже по моей части. Всё это ты можешь рассказать Гудкову — очень надеюсь, что он будет впечатлен. Арсений ощущает, как горит лицо: он не стесняется своих предпочтений в сексе, но никогда не говорил о них так прямо малознакомому человеку. Антон выслушивает всю эту тираду с нечитаемым выражением лица — обычно его мимика живет своей жизнью, сейчас же он похож на статую, и трудно сказать, противно ему или любопытно. — Понятно, — только и говорит он. — Теперь твоя очередь. — Так ты же не собираешься ни с кем говорить о сексе, — ухмыляется он. — В твоем характере гаркнуть: «Это не твое дело» или «Лучше займись своей личной жизнью, а в мою не лезь», так что тебе эта информация не понадобится. Арсений возмущен этими неравными условиями, но вслух претензию не высказывает, потому что Антон может подумать, будто бы ему интересна его сексуальная жизнь, а это не так. Ладно, возможно, ему самую капельку по-научному любопытно — наверное, то же чувство испытывает Дроздов, наблюдающий за совокупляющимися утками. — Это твой багаж? — уточняет Антон, кивая на пузатый чемодан в углу комнаты. — Ты что с собой везешь, одежды на месяц? Кирпичи? Секс-куклу? Так купи надувную, в нашем магазине есть. Или ты побоялся, что твоего занудства не хватит на весь отпуск, так что прихватил с собой пару килограмм? Арсений жалеет, что правильно как «килограмм», так и «килограммов», поэтому он не может ткнуть Антона носом в неграмотность. Поэтому, за неимением такой возможности, он просто складывает губы писей и проходит в коридор, чтобы обуться. *** Арсений просыпается с адской болью в шее, плечах и пояснице, а ноги затекли до такой степени, что вообще перестали ощущаться как части тела. Открыв глаза и приподняв голову, он понимает, что всё это время лежал на плече Антона — тот, почувствовав шевеление, выгибается и разминает это плечо пальцами. — Ты проснулся, — с облегчением заключает он и вытаскивает наушники, садится ровно, крутит шеей с гримасой боли на лице. — Такой ты тяжеленный, конечно. Арсений на автомате вытирает рот тыльной стороной ладони, но, к счастью, из него не вытекло слюны — такое у него бывает, но редко. После сна соображается туго, поэтому он только спустя несколько мгновений вспоминает, где они находятся и что происходит. В салоне самолета почти темно и тихо, не считая еле слышного мерного гудения, а еще довольно прохладно, хотя Арсений укрыт пледом. Он точно помнит, что пледа у стюардессы не просил. — Ты что, накрыл меня пледом? — шепотом спрашивает Арсений, косясь на спящую Иру, которая сидит от них справа через проход. Она единственная среди всех летит их рейсом — и тоже в экономе. Обычно она летает бизнес-классом вместе с папиком, но сейчас, вероятно, папика у нее нет, а тратить столько своих денег она не решилась. Арсений не может ее осуждать: он сам мечтал о папике, когда покупал билеты. — Ага, — вяло отзывается Антон, блокируя планшет на своих коленях — экран у него поцарапанный. — Стюардесса проходила, раздавала их, а ты дрых. Я подумал, что ты замерзнуть можешь, так что лишним не будет. Разумеется, это всё ради прикрытия, но всё равно мило. Арсений даже испытывает легкую грусть оттого, что у него не хватит денег нанять себе фальшивого парня хотя бы на месяц — чтобы тот накрывал его пледом, позволял спать на своем плече, готовил завтраки и делал массаж ног. Не Антона, конечно, кого-нибудь другого — но сам факт. — Спасибо, милый, — улыбается Арсений. — Да расслабься, — фыркает Антон, но голос всё равно понижает: — Она же спит, ей по барабану. Арсений прищуривается, надеясь, что его взгляд выражает достаточно праведной злости — молнии вряд ли мелькают, но хоть искры. — А ты погромче говори, чтобы она проснулась, — произносит он одними губами. — Ты ее не знаешь, она может притворяться. — И зачем ей это? — Чтобы ты потерял бдительность. — Ты бы к врачу сходил со своей паранойей, малыш, — вздыхает Антон с таким видом, будто его меньше всего волнует Ира — хотя, между прочим, именно она его главная забота. Не она конкретно, а коллеги Арсения в целом, но всех остальных тут нет. — Не называй меня так. — Как скажешь, детка, — веселится Антон. — А так — тем более. — Всё ради тебя, куколка. Вдобавок к прищуру Арсений еще и хмурится — но после сна, наверняка помятый и со взъерошенными волосами, вряд ли выглядит угрожающе. По крайней мере, Антон улыбается лишь шире. — Рад, что тебе весело, — ворчит Арсений. — Сколько я спал? — Я успел посмотреть семь серий и начал восьмую, получается примерно, — он закусывает губу, подсчитывая, — часов шесть. Не может быть. Арсений лезет в карман джинсов за телефоном, чтобы свериться со временем, и обнаруживает тот на сиденье под собой. Судя по цифрам на экране, он действительно заснул сразу после «обеда» и проспал почти шесть часов, хотя такого не бывает с ним даже дома, на мягкой кровати и с ортопедической подушкой под головой. Но долгий сон в такой позе хотя бы объясняет невыносимую ломоту во всем теле. — А ты сам поспал хотя бы немного? — Не, я же весь день спал сегодня. И всю прошлую ночь. Вообще если есть возможность поспать, я всегда посплю, — он косится на Иру, — ты же знаешь, булочка. Но здесь я просто охуеваю, — указывает он на колени, которые упираются четко в спинку переднего кресла, — ебал я эти девятичасовые перелеты. — Понимаю. — Арсений ерзает, пытаясь сесть поудобнее, но это невозможно — добро пожаловать в эконом, дамы и господа. — Но мы почти прилетели. Скоро сможешь размять ноги. Как по волшебству, включается свет, раздается звуковой сигнал, и динамики над головами сообщают, что самолет готовится к снижению — просьба привести кресла в вертикальное положение, поднять откидные столики и шторки иллюминаторов. Арсений поднимает шторку со своей стороны и щурится от яркого белого света — Антон весь вытягивается и любопытно заглядывает в окно, едва не утыкаясь в стекло носом, хотя за ним нет ничего, кроме облаков. — Есть попить? — спрашивает он, не отрываясь от окна и облизывая губы — то ли не знает, что можно попросить у стюардессы, то ли знает, но не хочет никого беспокоить. Арсений отодвигает его, нагибается и, кое-как вытянув бутылку из кармана лежащего под передним сиденьем рюкзака, протягивает ее Антону — тот смотрит с такой благодарностью, словно ради него убили дракона. Арсений фыркает и складывает на коленях плед, ожидая прохода бортпроводницы, и с удивлением осознает: его не раздражает присутствие Антона. То есть сам Антон его по-прежнему раздражает, когда несет чушь или называет его дурацкими прозвищами типа «детки» или «булочки», но если в начале полета Арсению было физически некомфортно находиться рядом с ним, то сейчас — нормально. Он поворачивается, чтобы шепотом сообщить об этом Антону, но видит, что проснувшаяся Ира смотрится в карманное зеркальце и пытается привести себя в порядок. Вряд ли ей это удастся, потому что она похожа на переваренный пельмень — впрочем, как и Антон, как и, с большой вероятностью, сам Арсений. — Хочешь перекусить в аэропорту или сразу в отель? — ласково уточняет Антон — начинает строить из себя идеального парня еще до того, как Арсений успевает включиться в игру. — А вы точно не хотите вечером пойти гулять, мальчики? — перегибаясь через свой подлокотник, предлагает Ира — слух как у летучей мыши. — Пройдемся по городу, выпьем в каком-нибудь баре, сходим на «Калипсо». — «Калипсо»? — переспрашивает Антон. — Это шоу… — Трансов! — радостно перебивает Ира. — Я смотрела в прошлом году, так красиво, и они такие смешные! Правда, танцуют и поют так себе, но это всё равно того стоит. Некоторых от женщин не отличить. Но в Бангкоке трансов куча, они прямо везде. — А нормально вообще называть их «трансами»? — интересуется Антон, чем повергает Арсения в шок — и он даже не успевает сказать, что нет, вообще-то, не нормально. — Так они же нас не слышат, — отмахивается Ира. — Им я это в лицо говорить не буду, а так какая разница? Антон миролюбиво пожимает плечами, но видно, что подобное не поощряет — и это еще больший шок. В общем и целом тот достаточно толерантен, Арсений это уже понял, но это толерантность типа «мне в целом пофиг, че вы там делаете, только меня не трогайте». А так, чтобы рассуждать на тему корректности выражения — такого Арсений от него не ожидал. — Нет, мы лучше останемся в отеле, — говорит он, потому что Ира всё еще смотрит на них в ожидании ответа. — Надо выспаться, завтра утром ехать на паром. — Отоспаться можно на острове! А сегодня хорошо погулять, чтобы было, что потом вспомнить. Антон, ты же первый раз в Тае? — Ага, но мы лучше правда в отель. Всякие ночные тусовки — это не мое, я как-то больше за поваляться на кровати и сериал посмотреть. Сложно сказать, говорит он правду или реально хочет тусоваться всю ночь напролет с ледибоями, но звучит искренне. Между рядами проходит стюардесса и забирает у Арсения плед, но эта пауза Иру не останавливает — лишь дает силы. — Если честно, я до последнего думала, что тебя не существует, — признается она Антону. — Я столько лет работаю с Арсением и ни разу не видела ни одного его парня. И до прошлой недели даже не знала, что у него вообще есть парень. Кажется, я даже из друзей никого не видела… Только бывшую жену один раз, и то это давно было. — Даже я видел не всех его друзей, — после всего лишь секундной заминки весело отвечает Антон и, откинувшись на спинку кресла, переключается на застегивание ремня безопасности — дает понять, что разговор закончен и тема закрыта. Ему хватает ума и выдержки, чтобы не наехать на Арсения за дезинформацию про жену сразу же — но Арсений уже предчувствует, каких пиздюлей получит, когда они останутся наедине. *** Им приходится взять одно такси на троих, потому что «там от вашего отеля до моего рукой подать, доеду с вами, а потом к себе, с вами же веселее» — Ире и правда веселее, раз она не умолкает всю дорогу. Она сидит спереди и умудряется одновременно рассказывать про свои прошлые выходные, обсуждать проходящих по тротуару людей и беседовать с водителем на ломаном английском. На работе Арсений давно привык к ее щебету, так что это даже не нервирует. На самом деле лучше так, чем в тишине, потому что в тишине Антон точно спросит, какого хрена Арсений не рассказал о бывшей жене. А Арсений не рассказал, потому что из всего коллектива о его неудавшемся браке знают только Дима и Паша — но что знает Паша, то знает и Ира, этот момент надо было учесть раньше. Машина, на которой они едут, старая и грозит развалиться на каждой кочке, а в салоне жарко и душно, несмотря на работающий кондиционер. Едут они еле-еле, ползя по пробке, как слизь по водостоку, а тайцы вокруг резво объезжают затор на скутерах. Арсений бы тоже не отказался от скутера — ему не помешало бы освежиться и проветрить голову, тем более что та после перелета гудит. Но на байке ему предстоит ездить все время на острове, если Антон, конечно, не откажется составить компанию. В противном же случае придется безвылазно сидеть в отведенной им спальне весь отпуск — они же партнеры, должны проводить время вместе. Его «партнер» тем временем смотрит в окно с детским восторгом — за границей тот был только в туристических районах Турции и Египта, поэтому Бангкок с его небоскребами ожидаемо впечатляет. Арсений думает, что если за время «отпуска» они не спалятся и не поубивают друг друга, то на обратном пути можно вернуться в столицу чуть раньше, осмотреть достопримечательности. Остаток дня они вряд ли проведут активно: завтра действительно рано вставать. Их трясущееся такси останавливается у отеля, и Арсений вылезает из салона, тут же спуская очки с макушки на переносицу — солнце слепит нещадно. И жарит так, словно пытается расплавить грешников в аду. Он перехватывает поудобнее толстовку в руках и ждет, пока низкий и грузный, но улыбчивый водитель выйдет из машины. Антон вылезает со своей стороны и щурится от ярких лучей, ставит ладонь над глазами, как козырек — солнцезащитных очков на нем нет. Удивительно, как ему не жарко в толстовке, и среди проходящих по улице тайцев в одних майках он выглядит забавно, особенно с огромным пуховиком в руках. Однако те оглядываются на него не из-за одежды, а из-за роста: он выше большинства из них на две головы. — Пока, мальчики! — кричит Ира с переднего сиденья, пока водитель вытаскивает из багажника чемодан Арсения. — Если надумаете вечером по барам, то пишите! — Договорились, — с улыбкой говорит ей Антон и, опомнившись, вытаскивает из машины рюкзак, а потом окидывает Арсения тяжелым взглядом: — Солнце, ты ничего не забыл? Арсений приподнимает сначала одну руку, с толстовкой, затем другую, со своим рюкзаком, хотя и понимает, что говорит тот не о вещах. Его слова можно перевести как «Солнце, ты ничего не забыл мне рассказать? Например, о бывшей жене, о которой я знаю хуй да ни хуя, хотя это крайне важная информация?». Расплачиваясь с водителем, Арсений попутно настраивает себя на словесную бойню, заранее репетируя в голове фразы «Это не твое дело», «Я сказал всё, что тебе следовало знать» и «Я плачу тебе не за это». Антон не начинает разбор полетов сразу после отъезда такси, как не начинает и на ресепшене отеля, и в лифте, и по пути к их номеру. Он просто молча тащит чемодан, шмыгает носом и шуршит пуховиком, чем грозит довести Арсения до нервного срыва. Когда они заходят в номер, у Арсения заканчивается терпение, поэтому он начинает первым: — Я не сказал, потому что это к делу не относится и тебя не касается. — А? — Антон оборачивается к нему, таща чемодан через дверной проем — дергает его за ручку так, что ковровое покрытие собирается гармошкой. — Там что, реально кирпичи? Что в нем, блядь, такое тяжелое? — Там мои вещи, — бубнит Арсений, совсем сбитый с толку этим отступлением от темы. — Одежда, обувь, косметичка. — Косметичка? — Антон поднимает брови, а затем косится на чемодан так, словно эта косметичка может выпрыгнуть и дать ему по морде. — И что в ней? — Гель для умывания, тонер, лосьон, сыворотка, крем… Неважно! — Арсений нервно взмахивает рукой. — Я объясняю, почему не рассказал о моей бывшей жене. — А, точно, жена! — восклицает Антон. — Я уже забыл об этом. Но в самолете я аж охуел. Ты чего мне не рассказал? — спрашивает он непонимающе, без единой нотки претензии. Видимо, когда он спрашивал про «не забыл», то никакого подтекста в этом не было: он действительно имел в виду вещи. — Я же чудом не спалился. — Ты не злишься из-за этого? — А должен? — уточняет он так, словно всерьез не знает, какие эмоции должен испытывать. Он опять дергает чемодан, окончательно затаскивая его в номер, и закрывает за собой дверь. — Я думал, ты на меня наорешь за то, что не сказал. Теперь Арсений чувствует себя глупо: накрутил себя, как идиот, хотя Антон даже и не собирался на него наезжать. И зачем Арсению чужое осуждение, когда он и сам с этим отлично справляется — полное самообслуживание. — В тот момент я прихуел, — рассказывает Антон, наклоняясь и дергая шнурки кроссовок, хотя Арсений прошел в номер в обуви. — Ты у меня спросил мою детскую карту из поликлиники, а сам не подумал рассказать про жену. Тебе не кажется, что это достаточно важно? Он разувается и в носках проходит в номер, едва не задевая Арсения плечом — крутит головой, рассматривая обстановку. Арсению незачем осматривать номер, потому что в этом же отеле и практически в таком же номере он оставался год назад, и год до этого, и три года назад. Он всё здесь знает. Номер маленький, но уютный, поделенный на две зоны: спальня, почти всё пространство которой занимает огромная кровать, и гостиная буквально два на полтора метра — в ней нет ничего, кроме крохотного диванчика и такого же крохотного столика. Всё белое, не считая почему-то фиолетового ковра, окна панорамные, вид — на вечную стройку. С другой стороны здания номера с видом на небоскребы, но они дороже, хотя по содержанию такие же. — Охуенно, — заключает Антон, закончив осмотр. — Номер — пушка! А ты специально взял номер с одной кроватью, на случай, если Ира заявится? Номера с двумя кроватями дороже — Арсений долго пыхтел, рассматривая варианты на сайте, и всё-таки выбрал этот. Им в любом случае надо привыкать ночевать вместе, потому что у Паши они точно не могут лечь по разным кроватям. — Да, — подтверждает Арсений. — Это для тебя проблема? — Одна кровать? Звездочка, я студентом на пьянках спал впятером на однушке, причем хуй пойми с кем. А тут, — Антон указывает на кровать, — всё равно что в поле спать, она же огромная. Он в нерешительности поглядывает на кровать и всё-таки аккуратно присаживается на самый край — а затем, видимо, осмелившись, откидывается спиной и прикрывает глаза. — Так почему ты про жену не рассказал? — возвращается он к этой теме, раскидывая руки в стороны. — Только не говори, что забыл. Арсений кидает взгляд на окно, где сквозь тонкие шторы видна серая коробка ближайшего здания с зияющими дырами вместо окон, но затем снова смотрит на лицо Антона — расслабленное, спокойное, красивое. Безупречно ровный нос с ракурса Арсения кажется еще и острым, как парус — по нему хочется провести пальцем, чтобы потом нажать на родинку на самом кончике. — Просто не хотел, — признается Арсений, тоже присаживаясь на кровать — на таком расстоянии, чтобы не соприкоснуться с Антоном даже коленями. — Не люблю говорить о своем браке. Из коллег об этом знают только Дима и Паша — и Ира, как оказалось. Антон приоткрывает один глаз. — Если знает Ира, вдруг знает кто-то еще? — Не думаю. — Окей. — Он снова закрывает глаза, расплываясь прежним блаженным выражением на лице. — А я думал, что ты гей. — Я гей. — Ты был женат на женщине. — Нельзя быть женатым не на женщине. На мужчине не женятся, а выходят за него замуж, — бухтит Арсений, даже сквозь веки Антона читая в его взгляде «зануда». Но тот молчит, и спустя несколько бесконечно тихих мгновений Арсений осторожно говорит: — Могу рассказать, если тебе интересно. На этот раз Антон открывает оба глаза. — Мне интересно, — произносит он вроде бы искренне, но Арсений уже видел его притворство и знает: нет никакой разницы. Хотя тот вслух осуждать всё равно не будет, ведь он тут за деньги, а не по доброте душевной, к тому же Арсению на его мнение кристаллически похуй. Может быть, не прям кристаллически и не прям похуй, но мнение Антона для него не важнее, чем мнение гладящего траву бомжа у трамвайной остановки. Ладно, тоже ложь. Арсений слишком волнуется о том, что думают о нем другие люди — собственно, так они и оказались здесь. Он тоже откидывается на кровать и так же закрывает глаза — можно представить, что он дома. Хотя разницы для него никакой: дом у него есть, но чувства дома — чувства теплоты, уюта, привязанности не физической и финансовой, а эмоциональной к какому-то месту — у него нет. У него хорошая квартира, в новостройке, с отличным ремонтом, в ней много красивых вещей, но по возвращении в нее не хочется сказать «я дома». — Знаешь, — начинает он медленно, — в детстве, раннем детстве, когда ты совсем маленький, тебе всё кажется нормальным. У тебя нет никаких сомнений в себе, в окружающих. А потом ты становишься старше — и начинаешь замечать, что с тобой что-то не так. Ты читаешь книги, смотришь фильмы, смотришь на прохожих на улице, и там постоянно мужчина плюс женщина, мужчина плюс женщина. Сначала ты недоумеваешь, а потом понимаешь, что в тебе это не откликается. — То есть ты это всегда понимал? — негромко спрашивает Антон — его голос будто парит по комнате и опускается на Арсения, как тонкая вуаль. — Я знаю, что некоторые поздно понимают, кто-то вообще под конец жизни. — Мне кажется, понимают все — не все признают. И я не признавал. Когда понимаешь, что ты отличаешься от всех, что ты не такой, ты делаешь всё, чтобы быть «нормальным». Тебе кажется, что если ты будешь делать всё как все, то и сам станешь таким же, впишешься. И я послушно дергал девочек за косички, носил им портфели, бегал гулять после уроков, целовал, цветы дарил. — А о парнях разве не думал? — Думал, конечно. Но я говорил себе, что это возраст такой, что всё пройдет. Убеждал себя, что вот у меня же есть Маша, я люблю Машу, а то, что срываюсь во время дрочки на мысли о Никите — это так, знаешь, просто новизны хочется. Кровать проминается, и Арсения колышет, как на волнах — он поворачивает голову, открывает глаза и видит, что Антон уже лежит на боку, лицом к нему. Между ними по-прежнему покрывальная пропасть, но расстояние уже не такое большое. — А потом что было? Во сколько ты женился? — Мне было двадцать два, мы познакомились еще в университете. Она была милой, доброй, и я любил ее — правда любил, просто… — Как подругу? — подсказывает Антон. — Как человека. И я очень хотел… хотел хотеть, — хмыкает Арсений. — Но не получалось. А потом я переспал со своим другом. Между нами давно была, как бы сказать, искра, это напряжение. Как в стендапе, знаешь, «мы с моим другом пьем дружеский чай, потому что если мы перейдем на алкоголь, то перестанем себя обманывать». И вот однажды мы всё-таки перешли на алкоголь. — И сильно нахуярились? — Бутылки по две пива выпили, были почти трезвые. Но это стало оправданием — и вот мы уже в постели. Потом опять, потом снова, потом был другой парень, которого я нашел в Тиндере. И дальше обманывать себя стало уже невозможно. — И ты развелся? — Это не было моим решением. — Арсений переводит взгляд на белый потолок, располосованный солнечными лучами, падающими через окно, но по-прежнему чувствует на себе взгляд Антона. — Жена всё узнала — залезла в мой телефон. Она не кричала, не злилась, только плакала и говорила, что всегда подозревала, что-то между нами не так. — Как давно это было? — Восемь лет назад. Но официально развелись мы пять лет назад, когда она захотела снова выйти замуж. — И сейчас вы не общаетесь? — Нет. Пару лет после развода поздравляли друг друга с днем рождения и с Новым годом, а потом и это сошло на нет. Даже в Инстаграме друг друга не лайкаем. Антон садится на кровати и, кое-как собрав ноги, укладывает их по-турецки, смотрит на Арсения сверху вниз — не осуждает всем своим существом, не желает свариться заживо в адском котле, а просто смотрит. — Хреново, — говорит он с дежурным сочувствием, с каким обычно соболезнуют по случаю смерти троюродной бабушки, о которой прежде и не слышали. — Но сейчас же нормально всё? Ты не грызешь себя из-за этого? — Не больше, чем из-за других вещей. Антон чуть хмурится, вероятно, не совсем понимая суть этого выражения, но затем беспечно пожимает плечами. Арсений уже заметил: тот делает так всегда, когда не хочет вдумываться слишком глубоко и без лишних вопросов принимает сказанное как факт. — А как у тебя с мужиками? Я удивился, типа, вы же хуеву тучу лет ездите на виллу к своему начальнику — и чего, ни разу в это время у тебя никого не было? — Ты мне допрос решил устроить? — Да, — Антон дотягивается и берет с изголовья пухлую подушку, угрожающе ее взбивает, — я тебя и придушить могу, если не ответишь, пирожок ты мой картофельный. Арсений прыскает от очередного прозвища: если не можешь что-то изменить, остается смириться и видеть плюсы. А единственный плюс в том, что прозвища эти настолько нелепые, что на них даже злиться уже не получается. — Были, конечно, — всё-таки отвечает он, когда Антон уже заносит подушку над его головой, как будто им лет по восемь и они вот-вот начнут играть в войнушку. — Но не складывалось. Обычно мой партнер либо не мог, либо не хотел, либо не мог захотеть, либо не хотел мочь. — Ни один не согласился поехать с тобой в Таиланд? — уточняет Антон, прижимая к себе подушку и обнимая ее обеими руками. — Чтобы тупо валяться на песке и ничего не делать? Плавать, гулять, есть фрукты, трахаться на пустынном пляже? Что у тебя за парни такие были? Это же мечта: провести вот так время с любимым человеком. Лучше бы он молча прижал подушку к его лицу, потому что его слова душат не хуже — каждое предложение будто выбивает воздух из груди. Арсений медленно, сопротивляясь невидимой тяжести, вдыхает и с улыбкой поясняет: — Вот видишь, ты и сам всё понимаешь. — Что… а, — понимает Антон. — Ты просто не тех парней выбираешь. А вот это уже злит — но Арсений, чтобы не спорить, лишь выдыхает и снова плавно вдыхает, рассматривая солнечный узор на потолке. — Я серьезно, — не сдается Антон, — тебе надо найти кого-нибудь нормального. И тогда не придется платить левому мужику, чтобы он притворялся твоим парнем. — Да ты что, — выдыхает Арсений и всё-таки садится: что ж, придется немножко поссориться. — Как ты себе представляешь мою жизнь? Что я приезжаю утром в офис, а там меня ждет шеренга из парней — и все с досье. И я хожу, рассматриваю, выбираю. «Этот женат, его мы исключаем, а у этого уже есть парень, этот считает себя натуралом и просто хочет экспериментов — тоже мимо» — так всё происходит, по-твоему? — Ну… — Антон тушуется, но губы дует так обиженно, как будто это ему высказали претензию на пустом месте. — Где-то же люди находят нормальных… — Наверное, там уже всех разобрали, — отрезает Арсений. — Буду тебе премного благодарен, если ты не будешь рассуждать о моей личной жизни, мы же не на «Давай поженимся». Антон хмурится, будто хочет начать ругаться, но затем вздыхает и кривит мину. — Извини, — бормочет он, — реально хуйню сказал. Только сейчас понял, как тупо это прозвучало. Арсений встает с кровати и отряхивает с джинсов невидимые пылинки. Или видимые — Бангкок город грязный не только по части репутации, но и в прямом смысле. — Мне надо в душ. Во-первых, он действительно чувствует себя пыльным, потным и помятым. Во-вторых, в душе он постоит под водичкой, перебесится и не сорвется на Антона. Он уже отворачивается, когда Антон окликает его, поднимает взгляд и неожиданно протягивает руку — из кулака торчит один длинный тонкий мизинец. Ему и правда восемь. — Мир? — предлагает он совсем не по-детски низким, прокуренным голосом. Арсению очень хочется промолчать и уйти в ванную, можно даже хлопнув дверью для пущего эффекта, но он закатывает глаза и цепляет мизинцем мизинец Антона. — Мир.