Притворись моей зефиркой

Перед Арсением со звоном возникает тарелка сырников. Или оладий, не очень понятно, потому что они с одной стороны сырые, с другой — горелые, а пахнут чем-то средним между карамелью и жженой подошвой. Хотя вчера были блинчики, а они выглядели еще хуже, не меняли форму и хрустели, как чипсы. В любом случае у Арсения нет выбора, он всё это хавает. Он берет сырник — кажется, всё-таки сырник — и макает в сгущенку, затем сразу отправляет в рот и глотает, не жуя. К сожалению, во рту всё равно остается привкус чего-то жесткого и масляного, как жареная шина. К счастью, ему не надо говорить «м-м-м, как вкусно», потому что Саша не ждет комплиментов, он вообще ничего не ждет — просто по три раза в день готовит подобное хрючево и наблюдает за тем, как Арсений ест. Арсений давно подозревает, что это изощренная месть, но за все время, что тот тут живет, так и не смог понять, за что именно. Утешает только то, что Саша и сам ест то, что готовит — наверное, его вкусовые сосочки стерлись от того, как часто он лизал задницы начальникам, поэтому вкуса он уже не ощущает. — Какие планы на выходные, Арсюша? — спрашивает он преувеличенно ласково и подпирает щеку рукой, точно тетушка, которая смотрит на розовощекого племянника, уплетающего ее пирожки. — Поеду на работу, мне там кое-что сделать надо. — Какая работа? Сколько можно работать? Ты вчера и так ушел с работы в одиннадцать, приличные люди в такое время уже пьяные валяются в туалете бара. — Прекращай. — Чувствуешь, пахнет чем-то горелым? Это ты горишь на работе. — Нет, это сырники, — мрачно отвечает Арсений. — Это оладьи. Вот видишь, дорогуша, у тебя уже зрение отказывает, всё потому что смотришь в монитор по десять часов в день. Ладно бы хоть порно смотрел, так нет же, сплошная работа. Арсения и раздражает, когда Саша начинает кривляться и строить из себя мамочку, и веселит — в целом отношение нейтральное, да и он уже привык. Тот переехал к нему еще два месяца назад, почти сразу после развода. Квартиру он оставил жене, сам собирался съехать в отель на первое время и искать съемную. Арсений узнал об этом случайно, когда зашел к нему в кабинет за резюме соискателей и увидел открытые вкладки на мониторе — и сдуру предложил пожить у себя. Он ляпнул, не подумав, и тем более не думал, что Саша согласится, но тот так обрадовался, что забирать свои слова назад было неловко. Так Арсений и стал счастливым обладателем соседа, двух фикусов и кошки Маруси. Жить с Сашей неплохо: его кошка постоянно срет мимо лотка, а сам он навязчивый и постоянно предлагает что-нибудь посмотреть, может зайти в комнату без спроса, а в ванне после него всегда столько волос, как будто там мылась колли, но зато не одиноко и его вечный щебет отвлекает от мыслей об Антоне. Нет, чушь, не отвлекает он ни разу. — Ты сегодня снова на свидание с тем парнем из Тиндера? — интересуется Саша, наливая кофе — вот кофе он варит как надо, просто божественный. — Денис, у которого сосок отвис? — Прекрати, нормальные у него соски, — фыркает Арсений, — это рубашка была неудачная. — То есть ты всё-таки видел его соски. — Не видел, — и не хочет видеть, если честно, — но в другой рубашке такого эффекта не было. И мы ходили в ресторан, странно было бы рассматривать его соски, поедая салат. Салат был отвратительным, к слову, а стоил восемьсот девяносто рублей. — Ты с такой страстью о нем рассказываешь — сразу понятно, что влюблен. Арсений кисло улыбается и, окунув остатки оладушка в сгущенку, отправляет в рот — нет, это всё-таки сырник: отчетливо чувствуется творог. С Денисом они встречались несколько раз, и, за исключением дурацкого имени, на которое ложится сотни две плохих рифм, он идеален. У него два высших образования, он умен, разбирается в искусстве, имеет свой бизнес по продаже картин современных художников, отлично зарабатывает и может поддержать разговор на любую тему — кроме, пожалуй, футбола. Арсений и сам не разбирается в футболе, просто ляпнул что-то со слов Антона, потому что к теме пришлось, но Денис лишь виновато улыбнулся и сказал, что не знает, кто такой Левандовский. Или как там его. А еще Денис красив как модель, если не считать коротковатых ног, ведет себя как джентльмен, не женат и никогда не был, открытый гей, и даже спросил причину, по которой Арсений бежал марафон — мечта. С каждой следующей встречей Арсений убеждается в том, что Антон был прав: ему действительно неинтересны отношения с нормальными мужчинами. Впрочем, с ненормальными уже неинтересны тоже: пару недель назад он встретился с Максимом, которого выловил там же, в Тиндере. Максим был безбожно красив, развязен, остр на язык и со следом от кольца на пальце — классический типаж Арсения, который обычно цепляет его с первых нот и до скорого секса в туалете бара. Правда, в тот вечер не случилось ни секса в туалете, ни даже поцелуя, как ни случилось и искры. Максим не отозвался в сердце даже тусклым отсветом, что уж говорить об искре. — Позвони ему, — советует Саша спокойно, но серьезно, уже без тона сбрендившего модельера перед показом новой коллекции. — Максиму? — отвлеченно уточняет Арсений, зависнув в своих мыслях. — Какому еще Максиму? Антону! Арсений готов сожрать всю тарелку олырников, лишь бы избежать этого разговора. Но делать этого не приходится, потому что раздается металлический звон — и они оба синхронно поворачивают головы в угол кухни. Маруся опять вылизывает пустую миску, хотя ела полчаса назад. Почувствовав на себе взгляды, она поднимает голову и издает жалобный «мяу» — ее подбородки трясутся. Кошка очень жирная, потому что вообще не двигается, Арсений даже купил ей здоровенное колесо для бега, но Маруся просто забирается в него и дрыхнет. — Может быть, у нее глисты? — предполагает он. — Ты сам глист, Арсений — так от темы уворачиваться. — Нехорошо называть глистом того, кто дал тебе кров. — Не уходи от темы. Ты прекрасно знаешь, что твоя старческая глухота не сравнится с моей врожденной доебчивостью. — Не буду я ему звонить, — всё-таки отвечает Арсений, потому что Саша же реально доебет. — Он четко сказал, что у нас всё равно ничего бы не получилось — он не хочет, чтобы я ему звонил. И я всё еще не разобрался в себе и не знаю, может быть, мне на самом деле не нравится Антон, а я просто нашел себе очередной повод страдать. — Конечно, нашел — вот он! — Саша так резко взмахивает рукой, что Маруся отшатывается и врезается в миски своей жирной задницей. — Ты сейчас сидишь и страдаешь. Мог бы давно ему позвонить, и он бы либо послал тебя, лишив всяких надежд, либо вы вместе бы счастливо убежали в закат, как Гензель и Гретель. — Гензель и Гретель — брат и сестра. — Кто ты такой, чтобы осуждать чужую любовь. Арсений стонет и закрывает лицо руками — иногда у него ощущение, что он живет в театре абсурда, что, учитывая соседство с Сашей, недалеко от правды. — У меня нет его номера, — врет Арсений, не убирая рук от лица. — Удалил сразу, как перевел ему деньги, чтобы не было соблазна позвонить. И чаты все с ним удалил. На самом деле заархивировал, но Саше об этом знать необязательно. — Можно же в журнале найти. Или спроси у Варнавы — они обменивались номерами. В конце концов, найди его ВК и напиши. Если совсем ничего не выйдет, я позвоню другу, он ФСБшник, найдет и твоего Антона, и всех его родственников. Арсений опускает руки. — Ты серьезно? — Нет, естественно. Арсений, ты с ума сошел, какие ФСБшники? Просто напишу ему сам. Давай, прекращай ныть, возьми себя в руки, будь мужиком. — Это гетеронормативные установки. — Хватит нудеть. Я с тобой общаюсь и прямо чувствую, как на меня оседает твоя негативная аура. Пора прекращать грустить. — Если грустно — не грустите, если голодны — поешьте, если не поняли — поймите, — бубнит Арсений. — И я не грущу. Просто не вижу смысла писать, когда всё и так ясно. На самом деле нет, не ясно: он до сих пор в сомнениях, всё ли они друг другу сказали и правильно ли друг друга поняли. Еще и попрощались так, что это даже прощанием назвать нельзя. В тот день, после самолета, Арсений чувствовал себя хуже некуда: его то знобило, то бросало в жар, аэропорт плыл перед глазами, ноги ощущались ватой. Он пытался скрыть свое самочувствие, но из-за слезящихся глаз не мог даже вызвать такси — Антон, конечно же, предложил вызвать самому и доехать с ним, дотащить чемодан, сбегать в аптеку за лекарствами и заварить «лечебный говяжий Доширак». Но Арсению в голову вдруг ударило, что он не должен быть таким слабым перед Антоном, и вообще, уходя — уходи, поэтому он не просто отказал, а гордо ушел получать багаж, оставив Антона посреди холла. Он не помнит, как добрался до дома, всё было как в тумане, а еще, уже в квартире, он в какой-то момент очнулся на полу в окружении осколков кружки и разлитого «Колдрекса». В тот момент он понял две вещи: во-первых, зря он отказался от помощи, во-вторых, если он умрет, то никто этого не заметит и его тело будет разлагаться неделю или две, пока соседи не почуют запах. Сейчас ему такое не грозит: его бренное тело довольно скоро обнаружит Саша. Возможно, оно будет несколько поедено прожорливой Марусей, но растечься по паркету точно не успеет. На следующий день, когда Арсений проспался, он хотел извиниться перед Антоном, но передумал навязываться и просто перевел деньги с коротким «Не благодари». Антон послушно выполнил просьбу и не поблагодарил. — Так, ладно. — Саша шлепает по столу ладонями так, что Маруся снова врезается в миски, а Арсений едва не давится вторым олырником. — А что если я скажу, что Антон спрашивал о тебе у Варнавы? У Арсения успевает дрогнуть сердце, прежде чем он напоминает себе, что говорит с самым пиздливым человеком на планете. — То я скажу, что ты врешь, — проглотив олырник, отвечает Арсений. — Антон бы не стал спрашивать обо мне, а если бы и стал, то это был бы светский вопрос и не более. И Катя бы мне всё равно сказала. Он сам восторгается тем, с каким спокойствием это произносит, хотя с каждым словом хочется нервно заерзать на стуле. Конечно, он уверен, что это пиздеж, но уверен не на сто процентов — на девяносто девять, а один остается на маленькую вероятность, что Антон о нем всё же помнит. Нет, естественно, он не подозревает у Антона раннюю деменцию — вряд ли Арсений стерся из его памяти спустя два месяца. Но одно дело помнить о коротком курортном романе, а другое — о самом человеке, с которым был этот самый курортный роман. В большинстве случаев такие люди перестают существовать за пределами островов, они как призраки, неспособные уйти из проклятого дома. — Он спрашивал, как у тебя дела. Катя сказала, что хорошо. И что ты встречаешься с парнем с отвисшими сосками. — Я не встречаюсь с парнем с отвисшими сосками! — ощетинивается Арсений раньше, чем он осознает, что попал в самую простую ловушку. Даже кролики смотрели бы на него с осуждением, а у тех мозгов на две ложки. — Всё, хватит. Думаю, тебе стоит перестать лезть не в свое дело. Я понимаю, что у тебя добрые мотивы… — Своей унылой физиономией ты расстраиваешь Марусю. Арсений поворачивает голову в сторону Маруси, которая упорно смотрит в стену — на стене ничего нет. Он не знает, что именно останавливает его от всего лишь одного простого звонка или сообщения — это ведь не сложно, он по работе звонит и пишет по десять раз на дню. Но перед своими бэкендерами и тестировщиками ему не стыдно: он не переживает, что поезд уже ушел и вносить предложений больше нельзя; не боится, что подчиненные могут не взять трубку. А еще любому сотруднику можно найти замену, для этого всего лишь нужно просмотреть пару десятков резюме и провести несколько собеседований — Антона же заменить не получится, Арсений пытался. И это Саша еще не знает, что Денис был вежливо, но уверенно отшит, как и Максим, как и другие парни из Тиндера, а сам Тиндер был удален. Арсений не в отчаянии и не собирается подаваться в монахи, но для начала надо перестать думать об Антоне каждый день и дойти хотя бы до параметра «раз в неделю». Первые дней десять после отпуска он фантазировал о том, как Антон явится к нему домой и скажет что-то вроде: «Ты задолжал мне желание, и мое желание — это свидание, собирайся!». Но даже своим склонным к киношной драме мозгом Арсений понимал, что такого, конечно же, не может произойти, и не ошибся. Пару раз он думал о том, как сам является к Антону, держа в руках торт с надписью «прости меня», но, во-первых, он не знает его адреса, во-вторых, это кринж. Или гранж. Ему стыдно признаться, но он путает значения этих слов. — Антон правда спрашивал обо мне? — спрашивает он, когда Саша теряет интерес к разговору и переключается на кофе. — Спроси у него сам, — бросает тот, но под настырным взглядом, в процессе которого Арсений вилкой сминает олырник в кашу, признается: — Правда. Они общаются, и он спрашивал невзначай о тебе. — Невзначай — то есть для проформы, потому что к слову пришлось, или ему на самом деле было интересно? — Какая разница, Арсений? Ты должен принять тот факт, что он в любом случае не сделает первый шаг, его должен сделать ты. — Я же сказал: в этом нет смысла. Уже сколько раз повторил, что он сказал, что у нас всё равно ничего бы не вышло. — А ты скажи ему: «Давай попробуем». Что ты теряешь, кроме самоуважения, которого у тебя и так отродясь не было? Пошлет тебя — ты сделал что мог, не пошлет — отлично, я буду шафером! Мне идет костюм. Маруся может нести кольца. Маруся продолжает смотреть в стену — не так, словно увидела призрака, как некоторые коты, а бессмысленным взглядом. Арсений по вечерам так в стену смотрит, пока принимает душ и думает о жизни. И все же он рад ее присутствию: если бы не она, он бы завел себе питомца. Думал даже забрать из приюта Догтора, то есть Франциска, но его уже забрали — сотрудница радостно оповестила об этом Арсения звонком. — Проблема не только в том, что я теряю самоуважение, которого у меня и так нет, — вздыхает он, — хотя это неправда. Проблема в том, что я не хочу испортить Антону жизнь. Он хороший парень, а тут я такой проблемный. Зачем ему это? Саша пучит и без того большие глаза. — Может, ты ему самому позволишь решать, милочка моя? Уж он как-нибудь без сопливых разберется, что ему и зачем. А пошлет — ну так пошлет. Порыдаешь пару дней — и нормально. — Не думаю, что это хорошая идея, — отрезает Арсений. — И вообще, мне пора на работу… — Никуда ты не пойдешь, Арсений. Если туда явишься, там сработает пожарная тревога. — Потому что я горю на работе, да-да, — недовольно отзывается Арсений. Хотя Саша мог бы ради разнообразия и комплимент ему сделать, мол, ты просто пожар, детка. Хотя нет, «детка» нормально будет звучать только из уст Антона. — Я ненадолго. Саша вздыхает как домохозяюшка, чей муж постоянно пропадает на работе, а ей приходится целыми днями напролет драить ужин, готовить полы, гулять с бельем и стирать детей. *** Арсений любит офис не только за наличие дорогих кофемашин и разнообразного выбора кофе, хоть по вкусу он и не отличает робусту от арабики — только выебывается. Помимо этого, он любит офис за то, что здесь в любое время дня и ночи кто-то есть. Нет, ему не нравится общаться с коллегами, ему нравится осознание, что не один он такой трудоголик. Иру, которую сложно назвать трудоголиком даже с натяжкой, он встречает на общей кухне, когда решает сделать перерыв, хотя рабочий, то есть нерабочий, день затянулся и пора бы уже ехать домой. Она сидит за стойкой и мешает сахар в кофе с таким видом, словно это самая сложная из посильных для нее задач, во что Арсений, в общем-то, охотно верит. — А ты что тут делаешь? — позабыв от удивления все существующие слова приветствия, спрашивает он. — За вещами заехала? Вчера был ее последний день. Она благородно дотянула до момента, когда ей подыщут замену, затем написала заявление — и вот прошло две недели. Как и полагается, вчера она явилась на работу с пирогами и шампанским, и они все проводили ее в путь добрыми словами и пухлым конвертом. — Я забрала заявление, — отмахивается она. — Решила пока не увольняться. Время неподходящее. — Разве ты не хотела уволиться, чтобы начать всё «с чистого листа»? И как ты будешь работать с Пашей после всего? И насчет… — не успев договорить, Арсений понимает, в чем дело: — А, вы не расстались. И ты, видимо, — он кидает взгляд на часы: время шесть — обычно Паша в субботу как раз во столько и заканчивает, — ждешь его. — Да, поедем заберем Роберта с футбола, завезем его к Ляйсан и дальше где-нибудь посидим. А у тебя какие планы? — интересуется она, и если бы у Арсения были волосы на заднице, они бы встали дыбом от этого будничного тона. Этот многолетний любовный треугольник пугает его не столько своим существованием, сколько тем, что о нем знают все стороны — и, наверное, дети тоже. — Ира, зачем? — Арсений притягивает к себе полупустой кофейник с фильтровым кофе. — Ты же решила, что пора заканчивать. Почему передумала? Он же никогда не разведется. Ира хлопает своими рыбьими глазами, пока Арсений, не глядя, наливает кофе в кружку. — Я и не хочу, чтобы он разводился, — произносит она с явным удивлением, что Арсений вообще сказал об этом. — Не хочу разбивать семью. Просто мне с ним хорошо, а ему — со мной. Я же не дура, знаю, что он любит Ляйсан, но всем нужна отдушина, понимаешь, такой маленький остров, на котором можно передохнуть от семейного быта. И я — такой остров. Всех всё устраивает. — И ты поэтому сопли лила, что тебя всё устраивает? — Арсений делает глоток кофе: да уж, Саша делает куда лучше. — Ира, ты можешь найти себе другого мужчину. Неженатого, с которым не надо будет встречаться урывками. С которым у тебя есть будущее: свадьба, дети, семья. Неужели ты этого не хочешь? — Хочу, конечно… Но другой мне не нужен, я же его люблю. Ты ведь должен понимать: сердцу не прикажешь. Не всех ждут эти красивые истории из фильмов, иногда приходится смириться с обстоятельствами. Она продолжает философствовать так, словно готовится снимать задницу и рекламировать орехи, а Арсений смотрит на нее и с ужасом видит в ней себя. Он умнее ее, получает больше и действительно, в отличие от нее, хорошо работает, не имеет по десять запасных мужиков, у него нет времени на картины по номерам, он не клеит карты желаний — и всё же он видит в Ире себя. Точно так же, едва ли не слово в слово, он оправдывает одни свои неудавшиеся отношения за другими. И точно так же теперь он не разрывает порочный уроборос страданий, а «мирится с обстоятельствами», хотя эти обстоятельства он выбрал для себя сам. Ира закончила говорить и уже какое-то время ждет ответа, но Арсений и не пытается подобрать слов — он слишком занят своими мыслями, чтобы поддерживать диалог. Пробормотав что-то вроде «Хорошего вечера», он ставит кружку с недопитым кофе на стол и идет в свой кабинет настолько быстро, чтобы со стороны это не казалось паническим бегом, пусть его никто и не видит. Он должен поговорить с Антоном. Он вытаскивает из кармана телефон, садится за стол и находит в контактах Антона, который до сих пор записан как «Сын собачий», заносит палец над кнопкой — и замирает. Его не сковывает ужас, нет, но что-то не дает взять и тапнуть на иконку с трубкой. Тогда он решает, что звонить в двадцать первом веке без предупреждения неприлично, и открывает мессенджер, вытаскивает из архива чат с Антоном — был онлайн в 17:24, всего полчаса назад. Арсений начинает печатать, но все «привет», «как дела» и «не хочешь встретиться» отбраковываются на первых секундах. После десятой или, может быть, одиннадцатой попытки что-то написать, Арсений понимает, что Антон в любую секунду может стать «онлайн», и закрывает мессенджер. Несколько минут он говорит себе: «Сейчас сформулирую — и напишу», но ничего не пишет, а потом еще несколько минут ругает себя за то, что ведет себя как школьник, который впервые зовет одноклассницу на дискотеку. Хотя с этим у него проблем не было — девочек звать он никогда не боялся. В голове появляется стройный ряд аргументов, почему не стоит звонить и писать Антону: в субботу вечером он может быть занят, звонок его отвлечет, а еще через текст нельзя увидеть эмоции — они могут неправильно друг друга понять, к тому же таким образом Арсений нарушает личные границы Антона, ведь тот не может просто не ответить, это неприлично. А потом ему приходит идея. Он открывает сайт сексшопа, тот самый, где не раз заказывал себе всякие приблуды, и тщательно составляет корзину, чтобы в ней были товары, из названий первых букв которых можно сложить «sorry». Не то чтобы это обязательный жест, но Арсению кажется, что это изначально дает понимание тона разговора. В самом конце, перед оплатой, заполняя форму для доставки, он пишет: «Просьба передать заказ курьеру Антону (если он согласен)». Еще минут двадцать он смиренно ждет звонка от менеджера, потому что специально снял галочку с «не звонить», но потом видит на сайте уточнение, что заказы формируются и отправляются с понедельника по пятницу. Решив, что по работе за сегодня он сделал уже предостаточно, а больше сделать ничего всё равно не сможет, он выключает компьютер. Пора идти домой и весь вечер смотреть с Сашей «Любовь и голуби», «Москва слезам не верит» или еще что-нибудь из советского кино. *** Арсений думает о заказе все оставшиеся выходные, и воображение рисует один исход за другим. В каких-то версиях Антон вообще отказывается прийти и Арсений получает свои трусы, стимулятор и прочее благодаря службе доставки. В других версиях Антон приходит, но ведет себя холодно и отстраненно, словно они незнакомы, а он — всего лишь курьер, оказавшийся тут по причине работы. Фантазия Арсения подкидывает и более позитивные развития событий: они с Антоном всё обсуждают, а потом занимаются сексом прямо на ковролине в кабинете. Правда, даже в этих вариантах они иногда ссорятся уже потом, после чего расстаются навсегда и живут несчастливо до конца своих дней. К понедельнику Арсений на таком взводе, что сразу после рабочего созвона решает отменить заказ. К несчастью, как раз после созвона статус заказа меняется с «создан» на «собирается», а следом раздается звонок — Арсений берет трубку на автомате. — Да? — Магазин «More», меня зовут Оксана, здравствуйте. Готовы подтвердить ваш заказ? — Да, конечно. — Вы заказали: стимулятор простаты Rocks-Off Big Boy, черный, — Арсений на самом деле его не хочет: у него плохие отзывы, — трусы мужские «Официант», размер S, — они ему не подходят, — крем пролонгатор Rhino, — это может пригодиться, — возбуждающий гель Orgie с эффектом осветления и мастурбатор Young Vagina. Всё верно? Какой ужасный набор. Арсений надеется, что Антон разгадает зашифрованное слово и не посчитает его совсем конченым. С другой стороны, Антон меньше всего похож на человека, который будет осуждать кого-то за игрушку «специально для любителей молоденьких упругих вагин». — Да, всё верно. — Отлично. Сумма заказа — восемь тысяч двести девять рублей, уже оплачено картой. При покупке от пяти тысяч у нас в этом месяце подарок — клинсер. — Спасибо, — цедит Арсений в трубку, раздраженный как тем, что пришлось выложить восемь тысяч за ненужную ему ерунду, так и тем, что Оксана не спешит приступать к главному. И всё же заказ надо было собирать продуманнее. — У вас указано, что вы хотели бы, чтобы заказ доставил курьер Антон. К сожалению, он сейчас не работает, заказы передаются через курьерскую службу. Анонимность гарантируем: пакет будет черным, без опознавательных знаков. Вы согласны? — Нет, подождите, — просит Арсений, только сейчас понимая, что весь разговор сжимал в пальцах шариковую ручку — бросает ее на стол. — Вы не могли бы у него уточнить, согласен ли он привезти заказ? Или вы уже уточнили? Или он больше не работает у вас? Арсений на мгновение представляет, как Антон решил уволиться, а заодно и сменить номера, переехать и обрубить все концы, поэтому найти его теперь невозможно. — Эм… — Оксана мнется. — Подождите минутку, пожалуйста…. — Арсений облегченно выдыхает: если ей надо уточнить, то Антон всё-таки еще работает там. — Антон, — раздается приглушенное, но всё равно легко различимое, — тут какой-то Арсений просит, чтобы ты доставил ему заказ… — Пауза: если Антон и отвечает, то его не слышно. — Подожди, это тот самый, — выделяет она, — Арсений?.. У него что, нет твоего номера?… А почему он тогда… А что если он тебя заразил чем-нибудь, поэтому хочет лично поговорить?.. Презервативы — не стопроцентная защита, ты же знаешь… Тогда зачем он хочет встретиться?.. Антон, он заказал девственную вагину и пролонгатор… Че ты ржешь? — возмущенно. — Я серьезно!.. Кстати, разве он не встречается с тем парнем, у которого соски отвисли?.. — Арсений еле сдерживается, чтобы не выкрикнуть в трубку, что он не встречается с парнем с отвисшими сосками. Его останавливает лишь то, что так он спалит, что подслушивает. — Не может же быть, что он два месяца занимался непонятно чем, а теперь… Ну да… Арсения от любопытства трясет, как надувного человечка у заправок. Несмотря на то, что по репликам Оксаны можно примерно разобрать смысл, реплик Антона очень, очень не хватает, чтобы понять его настрой. И вообще Арсений просто соскучился по его голосу. — Простите за ожидание, — говорит Оксана уже в трубку, и Арсений чуть не подпрыгивает от неожиданности. — Заказ вам доставит Антон. Ожидайте завтра… — заминка… — сегодня? — удивленно. — Сможете принять сегодня в течение дня? Его по-прежнему трясет, но уже от радости: Антон согласился не просто доставить ему заказ, но еще и сегодня. В следующее мгновение его накрывает паникой, потому что он не готов к такой скорой встрече, но он тут же говорит себе, что такими темпами никогда не будет готов. — Да… Да, конечно, я готов принять его когда угодно. То есть не прямо когда угодно — в рабочее время. — Отлично, тогда ожидайте сегодня. Спасибо за заказ. Звонок отключается, а Арсений запоздало понимает, что у него сегодня три собеседования на должность разработчика, два созвона и встреча с инвестором — и на всём этом он должен присутствовать. Уходя на собеседование, он предупреждает Аню, что к нему должен прийти курьер и в таком случае пусть она достанет его даже из могилы. Аня, привыкшая ко всему, не удивляется: показывает большой палец с длинным розовым ногтем и уточняет, можно ли уйти пораньше, а то ей надо отвезти собаку к грумеру. Из рук всё не валится — наверное, со стороны Арсений выглядит, как и всегда, спокойным и сосредоточенным на работе. На самом же деле в душе разворачивается самая настоящая буря, причем песчаная, потому что во рту сухо и першит от волнения. Сколько он ни напоминает себе, что они с Антоном уже знакомы, провели вместе пять суток, спали в одной кровати и трахались, поэтому волноваться перед обычной встречей нет смысла, это не помогает. Аня заходит, когда он сидит на втором собеседовании, пытаясь усиленно (но безуспешно) вникнуть в речь соискателя. — Арсений Сергеевич, — вежливо начинает она, дождавшись паузы в разговоре, — к вам пришли. Саша прищуривается, претендент на должность разработчика бегает взглядом по ним всем, включая Аню. В его глазах мелькает воинственность — думает, видимо, что пришел еще один человек на собеседование. Арсений отмечает это на будущее, потому что готовность бороться за рабочее место — это плюс, главное, чтобы не на кулаках. Выйдя из переговорной, он благодарит Аню и направляется к своему кабинету, с каждым шагом думая, какая это всё ужасная идея. Лучше бы он позвонил или написал, а еще лучше — вообще не трогал бы Антона и позволил тому жить своей жизнью. В конце концов, если бы тот хотел общения, то написал бы сам. На полпути у него даже появляется мысль улизнуть, но, во-первых, он впопыхах не может придумать достойного оправдания, а, во-вторых, он еще издалека видит Антона сидящим на диванчике у кабинета. За два месяца тот ожидаемо не изменился: всё такой же красивый. Разве что кудри обрезал, но короткие волосы ему идут, а вот кошмарная камуфляжная куртка — нет. Он сидит, широко раздвинув ноги и залипая в телефон, пакет с заказом — действительно абсолютно черный и без логотипа магазина — лежит у него в ногах. — Привет, — здоровается Арсений на подходе. — Не холодно без куртки? Антон, подняв голову от телефона, сначала удивленно приподнимает брови, потом хмурится, а затем опускает взгляд на свою куртку — и смеется. Арсений знал, что скучал по его смеху, но не представлял, что настолько. — Понял, понял, — посмеиваясь, говорит Антон и поднимается с дивана, хватает пакет. — К чему такой экстравагантный способ связи? У тебя же есть мой номер, мог бы просто позвонить. Вот так сразу, без предупреждения, а Арсений так и не придумал, что сказать. Остается только правда: — Я зассал. Зайдем в кабинет? — предлагает он, открывая дверь. — Похоже на тебя, — по-доброму подкалывает Антон, заходя внутрь — на мгновение он оказывается так близко, что Арсений успевает забыть все придуманные заготовки для своей речи. — Заказ будем проверять? А то как ты без своего пролонгатора. Что, парень с отвисшими сосками недоволен длительностью ваших любовных утех? — интересуется он как бы в шутку, с улыбкой, но без привычных для него морщинок у глаз. — Я с ним не встречаюсь, — ворчит Арсений. — Сходили на пару свиданий, ничего такого. — Но соски успел оценить? — Да не видел я его соски! — Арсений обходит свой стол и шлепается в кресло — Антон садится в кресло напротив. — Он на первую встречу пришел в такой рубашке, которая, — он делает какой-то непонятный даже ему самому жест у груди, — сидела плохо, и я потом пошутил про соски, а Гудков за это зацепился — и понеслось. Но зато выходит, что Саша не соврал и Антон действительно о нем спрашивал, раз уж в курсе подробностей о парне с отвисшими сосками. Хотя соски у него нормальные — или нет, Арсений не в курсе, там могут быть и черные дыры, и глаза гипножабы, ему всё равно. — Я шучу, Арс. — Антон поднимает ладони вверх, словно сдается. — Просто подкалываю. Я тоже ходил на пару свиданий. День солнечный, и через панорамные окна на Антона льются яркие лучи, заставляющие его щуриться — Арсений любуется и не сразу понимает смысл сказанного. А когда понимает, то сосредотачивается на том, чтобы сохранить лицо. — И как они прошли? — Так себе, — пожимает он плечами, — но не в людях дело, просто пока еще думаю о тебе. А при таком раскладе ходить на свидания — вообще тупая затея, как будто отвлечься пытаешься. Классическая прямота Антона Шастуна — такая прямая, что пробивает насквозь, как стрела. Он сказал это легко, как ни к чему не обязывающую информацию: сегодня на улице тепло, булочка с маком в кондитерской внизу стоит восемьдесят два рубля, я всё еще скучаю по тебе. — Я… тоже, — растерявшись, выдает Арсений, тут же ругая себя за неспособность складывать слова в предложения. — Я имею в виду, что я тоже думаю о тебе. И я поэтому тебя позвал, ты, наверное, понял, что заказ — это просто предлог… — О да, — Антон широко улыбается, — я сразу догадался, что с заказом какой-то прикол, хотя над твоей загадкой пришлось попотеть. — Еще бы ты не догадался, там же такой набор. Я бы охуел, если бы ты решил, что я заказал себе искусственную вагину. — М-м-м, вообще-то меня не вагина смутила, а трусы размера S. У тебя же задница, уж извини, будь здоров. Я сначала подумал, что вдруг у тебя парень узкожопый, но потом решил, что трусы «Официант» не в твоем стиле. Ты бы выбрал полный костюм официанта, нормальную ролевую, так сказать. Арсений представляет себя в костюме официанта, без брюк, зато в длинном черном переднике, а Антона в костюме шеф-повара, представляет, как они трахаются на столе для готовки в окружении ложек и поварешек, и выпадает из реальности. — Представляешь, как мы ебемся в костюмах официантов? — весело спрашивает Антон. — Нет, — резко отвечает Арсений, но потом решает признаться: — в костюме официанта только я. Антон смеется, и Арсений ощущает себя «дома» — парадоксально, как человек, с которым он провел всего пять дней и то два месяца назад, может создавать такое ощущение комфорта. Всё волнение, что держало его тисками последние два дня, нет, последние два месяца, отпускает. — Короче, я разгадал твое «sorry», но, если честно, так и не врубился, за что именно ты извиняешься. — За всё. За всё, что втянул тебя в эту историю, что был таким душным, что вел себя, как заноза в заднице. И за то… за то, что отшил тебя. — Ну… — Антон усмехается, — на самом деле ты меня не отшивал. — Нет? — не понимает Арсений. — Я это уже в Москве понял, прикинь. Чтобы отшить, надо же что-то предложить. А я тебе ничего не предложил: ни встречаться, ни на свидание сходить — ни хуя. Мне почему-то казалось, что я всё сказал, а когда решил подумать, понял, что нет. Арсений поздно осознаёт, что так и было: Антон не предложил ничего конкретного. Хотя это, разумеется, не отменяет тот факт, что Арсений всё равно его отшил. — И что ты хотел предложить? — Быть вместе. Встречаться, знаешь, ходить на свидания, смотреть вместе тупые фильмы по вечерам, спорить о том, чем займемся на выходных — вот это всё. Арсений хочет всего этого — и еще много всего другого, но столь же прозаичного. Его уже достала киношная драма, он хочет чего-то простого и человеческого. — Насколько далеко уехал поезд с этим предложением? — Арсений слышит в своем голосе какие-то отчаянные нотки — как же он жалок. — Я просто… Антон, я был не прав. Тогда, в Таиланде, я, наверное, испугался перемен, испугался, что у меня не будет этого вечного повода страдать, а ведь это я умею делать лучше всего. — Блин… — Антон тяжело вздыхает, и Арсению это не нравится. — Блин, Арс. Я рад, что ты это понял, и это всё круто, но ты уверен, что дело не в твоем одиночестве? Что тебе реально нравлюсь я, а не то, что я пару раз принес тебе коктейль и вылизал жопу? — Я думал об этом, — признается Арсений. — И пришел к выводу, что дело в тебе, потому что я не хочу быть ни с кем, кроме тебя — понял на этих свиданиях… А еще, кстати, мне последнее время вообще не одиноко, — неожиданно понимает он. — Не знаю, то ли отношение к жизни поменялось, то ли это из-за того, что у меня Гудков живет… — Я охуел, когда узнал, кстати. До сих пор не могу представить вас соседями. Хотя, с другой стороны, вы же как Шрек и Осел. — Я Шрек? — мрачно уточняет Арсений. — М-м-м, вообще я бы сказал, что ты Фиона. Такая же красотка, — подмигивает он, и Арсений закатывает глаза, хотя ему приятно. — Но, типа, ладно, если дело не в одиночестве, то есть же еще одна жопа. Ты же не просто так меня отшил, ты посидел, попердел, решил, что мы не пара, вот такая вот у нас запара. А это не изменится, Арс. Я… — Антон цокает и отклоняется на спинку кресла. — Черт, Арс, я знаю, что я тебе не ровня, что у меня нет крутой работы, я не зарабатываю до фига и не могу позволить себе отпуск в Тае… Но я к этому и не стремлюсь, понимаешь? Я не буду рвать жопу, чтобы соответствовать тебе. И я не хочу смотреть на тебя и читать в твоих глазах, что я для тебя недостаточно хорош, потому что я не считаю себя каким-то там лохом или неудачником. Мне нравится моя жизнь. Так что, если честно, я не думаю, что у нас что-то может выйти. — Ты это всё к чему? — хмурится Арсений. — Если ты про легенду, которую я придумал, так это же всего лишь легенда. Конечно, я нафантазировал принца на белом коне — почему бы и нет, раз была такая возможность. — Но тебе же это нужно, нужен такой парень. А я не такой, я зарабатываю чисто на хату, проезд и пожрать для себя и для собаки. Ну, и на всякие мелочи типа пару раз в кино сходить остается. А всё остальное уходит на развитие магазина. — Я не… Подожди, — удивляется Арсений, — ты завел собаку? — Да, я забрал из приюта того пса, который типа наш с тобой, помнишь? Сначала даже не думал об этом, а потом наткнулся на фотки — и у него такие глаза грустные, уже не мог из головы выкинуть. Нашел в переписке название приюта, приехал просто поиграть с ним, знаешь, погладить, погулять, все дела, а он так смотрел на меня… Короче, через неделю забрал. — Ты украл у меня собаку. — Чего? — Антон поднимает бровь. — Я хотел его забрать. Даже поводок и ошейник заказал, а тут мне звонит девушка из приюта и говорит, что мою собаку какой-то хуй забрал. — Ну уж извините, — фыркает Антон, но тут же улыбается. — Кто не успел, тот опоздал. Арсений, конечно же, ни капли не расстроен — он счастлив, что Франциск нашел дом и любящего хозяина. — Так к чему ты про деньги? Ты же не думаешь, что я настолько мелочен? Я скряга, признаю, но я не считаю каждую копейку и не плаваю дома в монетках, как Скрудж Макдак… Плевать мне, что ты мало зарабатываешь. Ты же не бомж под мостом, ты работаешь, у тебя есть любимое дело — этого мне достаточно. А отпуск на двоих я как-нибудь уж потяну. — Подожди… — Антон, кажется, теряется. — В смысле тебе плевать? Разве ты не из-за этого меня отшил? — Из-за денег? — не понимает Арсений. — Нет, причем тут они? Я отшил тебя, потому что не хотел… — Он проводит рукой по волосам и тут же опускает ее на стол — меньше нервных жестов. — Я по себе знаю, как тяжело проходить через кризис ориентации, как тебя мотает из стороны в сторону… У меня уже были парни, у которых я был первым, и это было… тяжело. Постоянная неуверенность, измены, это сидение в шкафу. И в тот момент, в Таиланде, я думал, что я этого больше не вынесу. Но теперь я понимаю, что всё необязательно будет так, а даже если будет тяжело, мы сможем это преодолеть. Я тебе помогу… Он хочет продолжить, но Антон, слушающий всю эту реплику с таким выражением лица, словно у Арсения на макушке растет дерево с конфетками, издает такой звук, будто лошадь резко выдыхает воздух через ноздри. А потом он вообще начинает смеяться. — Арс, че ты несешь? — отсмеявшись, спрашивает он. — Какой кризис? Ты что, считаешь, что ты мой первый парень? У Арсения возникает некоторое ощущение, что недопонимание, возникшее между ними во время отпуска, несколько масштабнее, чем ему казалось ранее. — А разве нет? — Нет, конечно, что за бред. Я этот кризис ориентации, о котором ты говоришь, прошел лет в пятнадцать, наверное, или типа того. — Тогда зачем ты сказал, что натурал? — Я? — Антон поднимает брови так высоко, что лоб идет складками. — Когда я такое сказал? Медленно, но верно до Арсения доходит, что именно это Антон не говорил. — А это твое «я не педик»? — Арсений делает пальцами кавычки. — И про то, что тебе не близка вся эта история про флирт с парнями? И про секс ты говорил, что с тобой такое впервые. — Так… Так, по порядку. — Антон продолжает улыбаться — кажется, его всё это очень веселит. — Бля, это так тупо… Короче, про «я не педик». — Он повторяет пальцевые кавычки. — Когда ты тогда позвонил, я решил, что ты собрался ко мне подкатывать. А ты меня бесил, я не хотел с тобой ничего, но и обижать совсем не хотел тоже. И я всегда в таких случаях, если парень предлагает, говорю, что не педик, а если девушка, то что-то вроде «прости, детка, но я по парням, если ты понимаешь, о чем я»… Только без «детки», не знаю, зачем я так сказал. В итоге получается, что и не вру, и человек не в обиде: дело же не в нем, и всё такое… — Я не понимаю… — Я би, Арс. Это, кстати, самое поганое. Все говорят, типа, в два раза больше шансов найти любовь, но на деле это пиздец. — Почему? — спрашивает Арсений на автомате, всё еще пытаясь переварить новость об ориентации Антона — она не просто выбила его из колеи, а дала под зад с такой силой, что он, по ощущениям, два раза пролетел вокруг Земли и упал куда-то в Тихий океан. — Потому что… Вот смотри, короче, ты встречаешься с парнем, и так получается, что твое окружение обрастает геями, такая гейская тусовка выходит, в которой тебя принимают, ты свой. А потом вы с этим парнем расстаетесь, и сначала всё нормально, друзья есть друзья, ноль проблем. И если ты потом начинаешь встречаться опять с парнем, то ты по-прежнему свой, но если с девушкой — полная залупа. Все начинают считать тебя предателем и врагом народа, типа, никакой ты на самом деле не бисексуал, просто зассал встречаться с парнем и выбрал женщину, потому что так проще. — Он закатывает глаза и сползает в кресле. — А когда встречаешься с девушкой, то еще хуже, потому что они тоже почему-то думают, что в душе ты спишь и видишь, как сосешь хуй, поэтому рано или поздно пойдешь по мужикам. И сколько ни говори: «Не нужен мне никто, я тебя люблю» — это не работает. Так что быть би — полный отстой. Арсений по-прежнему в ахуе. — А остальное… — продолжает Антон, видимо, решив дать ему прийти в себя. — Про флирт я уже не помню, что там точно было, извини. Но если ты про то, что я «прикалывался», — опять кавычки, — то это так и было. То есть мне так казалось, я в тот момент еще сам не понял, что запал на тебя… А про секс — тут я сам охуел, что ты так это воспринял. Я имел в виду, знаешь ли, эмоциональную составляющую, а не то, что мой член впервые побывал в мужской заднице. Даже обидно как-то. Арсений стонет и утыкается лбом прямо в прохладную стеклянную столешницу: какой же он идиот. — Какой же я идиот, — бубнит он в стол. — Я тоже не лучше, — усмехается Антон. — Хотя это пиздец смешно. И пиздец тупо. Я должен был сказать, наверное, просто не думал, что надо. Мне даже в голову не пришло, что ты считаешь меня натуралом, типа, я же подкатывал к тебе, и мы сосались, и всё такое… — Сразу видно, что ты никогда не встречался с натуралами. — Так и есть. Я встречался с геями, с девушками, был еще один бисексуал и трансгендерная женщина, но натуралов у меня не было. — Что? — Арсений поднимает голову. — Ты с трансом встречался? — Вообще неправильно так говорить, но да. С ней было очень клево, и мои родители ее обожали, но мы были как-то больше друзьями, что ли, чем партнерами, так что решили расстаться — она решила. До сих пор общаемся, кстати. Слушай, — Антон хмурится и садится ровнее, — я сейчас подумал, что не би, выходит, Марго же мне реально нравилась, а это другой гендер, получается? Арсению мерещится, что у него отвисла челюсть, совсем как в мультиках — и только то, что он не ощущает подбородком холодное стекло, говорит о том, что это не так. — Ты ее с родителями познакомил? — Ага, я всех знакомлю, — отмахивается Антон, — потому что каждый раз уверен, что это навсегда. Мама расстраивается, когда ничего не выходит… Но бабушка, если что, не знала, что Марго при рождении была парнем, она просто считала ее очень высокой женщиной с сорок третьим размером ноги. Решили ей не рассказывать, она всё-таки старенькая и вряд ли бы поняла… — А мама? И отчим? — Отчим от нее в восторге был, они в армрестлинг рубились… А маме она нравилась очень, говорю же. Вообще мама когда-то сильно переживала из-за моей ориентации и сильно радовалась, когда я начинал с девушками встречаться, это было видно — с цисгендерными, я имею в виду. А потом она как-то приняла это, что ли, и теперь ей пофиг, лишь бы я был счастлив. Мне в этом плане очень повезло. — Я понял, что я вообще ничего о тебе не знаю. — Ты много знаешь, Арс. Но, естественно, не всё, мы пять дней вместе провели и переписывались около недели, нельзя за это время прям всё узнать. У нас еще куча времени, чтобы узнать всякие такие штуки… Я же правильно понял, что всё это время нашим отношениям мешало целое ни хуя? — Не могу поверить, — вздыхает Арсений. — Всё чуть не вылетело в трубу из-за тупого непонимания, то есть, представляешь, мы могли встретиться через десять или двадцать лет и выяснить это всё только тогда. — Ну да, тогда было бы хуево. А сейчас это даже смешно, особенно то, что ты меня натуралом считал. Не, я согласен, что по человеку нельзя сразу определить ориентацию, и все вот эти «он ведет себя как гей» это бред, но… Серьезно? — улыбается он. — Заткнись, а то я в тебя чем-нибудь кину. Ты вообще считал меня каким-то Кощеем, который над златом чахнет. — И где я не прав? Арсений сползает по креслу и, вытянув ногу, пинает Антона по щиколотке — тот айкает и поднимает колени. — Ладно, ладно, — сдается он, так и сидя с задранными ногами, — я понял, первое правило бойцовского клуба — не шутить про то, что ты жмотяра. Кстати, — он садится ровнее, — по поводу тех денег, что ты перевел. Они же так и лежат на карте. — Что? — хмурится Арсений. — Ты не покрыл кредит? — Не-а, неловко было как-то. Хотел вернуть, но ты же еж — птица гордая. И я не хотел первым диалог начинать. — И это я — гордая птица? — Да нет же, помидорка, — говорит Антон насмешливо, но Арсений еле сдерживает улыбку от прозвища — по ним он тоже соскучился, — не в гордости дело. Просто это же ты не хотел со мной встречаться, даже проводить тебя не позволил, хотя стоял там, в аэропорту, весь в соплях. Не буду же я за тобой бегать после этого, я же не маньяк какой-нибудь. — Мог бы и побегать. — А мог бы и сказать, что хочешь, чтобы я побегал, я б тогда побегал, — пожимает Антон плечами. — Помнишь, я тебе как-то говорил, что ты не знаешь, о чем думают другие люди? Так вот поэтому надо говорить. Словами, знаешь, такие прикольные штуки, они нужны не только чтобы на заборе писать, пельмешек. — Кто бы говорил. Но да, — вздыхает Арсений, признавая вину, — я понял, с этого момента буду всё проговаривать. — Не ставь себе высоких планок, бифштексик. Начнем с малого, а там потихоньку, помаленьку — и лет через тридцать ты сможешь свободно говорить о своих чувствах. Арсений поджимает губы: обидно, но если мыслить трезво, то тридцать лет — не такой уж долгий срок. В следующее мгновение он понимает, что Антон сказал это так, словно планирует ближайшие лет тридцать всё еще быть с ним. Это наполняет его таким воодушевлением, что он уже не может сдержать улыбки — но и сказать о том, что чувствует, ему неловко. — Ты голоден. Как насчет пойти пообедать? — предлагает он вместо этого. — Вообще когда я ехал сюда, то представлял, как ты говоришь: «Антон, я был не прав», — пискляво пародирует он — Арсений совсем не так разговаривает, — а потом мы трахаемся на столе как животные. Но без анала, — спокойно уточняет он, — я против анала вне спальни, типа, неудобно, и всё такое. Но пообедать тоже неплохо. Последнюю часть его реплики Арсений пропускает, потому что представляет, как они трахаются на столе как животные. Так легко было бы встать, за ворот уродливой камуфляжной куртки притянуть Антона к себе, впечататься в него поцелуем — нет, лучше впечатать его в себя поцелуем, — скользнуть языком в рот, руками — сразу под футболку или что там на нем… Он останавливает себя до того, как выдуманный он дергает выдуманный ремень на выдуманных джинсах выдуманного Антона. — Подожди, — он прищуривается, — для начала проясним: теперь мы встречаемся? Слова звучат абсурдно, и он ощущает себя подростком: последний раз Арсений спрашивал нечто подобное еще в юности. В этом возрасте всё кажется странным и непонятным, хочется быть уверенным — во взрослой же жизни и так понятно, что если вы занимаетесь сексом, то встречаетесь. Хотя, как показывает практика Арсения, это не всегда так. — Ну-у, — тянет Антон, — для начала стоит сходить на свидание, а там посмотрим. — То есть так? — Арсений поднимает брови. — В таком случае никакого секса на столе. Я, знаешь ли, не занимаюсь сексом на первом свидании, не говоря уже о сексе до свидания. Антон смеется — так приятно снова видеть его широкую улыбку и лучики у глаз. — Мы ведь уже занимались сексом, Арс. — Тогда мы были в отношениях, — невозмутимо напоминает Арсений. — Понял, понял, — всё еще посмеивается Антон. — Тогда согласен и на обед. Как ты понял, что я хочу есть? — Ты три раза назвал меня едой. — Арсений встает с кресла. — Но есть придется быстро: у меня через сорок минут встреча с инвестором. — Ага, — Антон тоже встает, — а вечером у тебя что? Может быть, встретимся? Или ты занят? Арсений хочет сказать, что нет, он совсем не занят, он может закончить работу раньше, а еще знает отличный ресторан, после ужина можно поехать к нему — он даже готов пересмотреть свое отрицательное отношение к сексу на первом свидании, тем более что это неправда. Но его вдруг накрывает тревожным ощущением, словно что-то не так: всё слишком просто, так не бывает, где-то должен быть подвох. — И это что, всё? — нелепо спрашивает он. — В смысле? — Антон, наклонившийся было за рюкзаком, поднимает голову. — А чего ты ждал? Могу подъехать на карете, если хочешь. — Нет, я имею в виду… Всё так просто? Мы просто пойдем на свидание? — Ну, я бы убил за тебя дракона, — Антон выпрямляется, закидывает рюкзак за спину на одной лямке, — но боюсь, они все подохли уже. — Они не могут подохнуть, потому что никогда не существовали — это элементарная логика, — бубнит Арсений механически, потому что сосредоточен на том, чтобы сформулировать свои мысли. — Я имею в виду, это так… Ты пришел, мы поговорили, выяснили, что всё это время заблуждались, а теперь просто пойдем на свидание? — А чего еще ты хочешь? — Я не знаю. Арсений правда не знает. Отвечать «сложностей» — глупо, потому что сложностей он не хочет, но не может избавиться от ощущения, что они должны быть. Мозг сразу начинает подкидывать абсурдные мысли, что Антон глубоко обижен и хочет ему отомстить, поэтому сначала войдет в доверие, а потом бросит. Или что на самом деле он хочет денег. Или, в конце концов, что Арсений по пути в кабинет поскользнулся на мокром после мытья полу, ударился о тележку уборщика головой и сейчас галлюцинирует в коме. Антон тяжело вздыхает и каким-то образом в одно мгновение оказывается совсем близко — настолько, что Арсений чувствует на щеке его теплое дыхание. Оно мятное, словно Антон перед встречей почистил зубы или пожевал жвачку. — Арс, — начинает он, приобнимая его за плечи, — я понимаю, что ты к такому не привык, но обычно у людей всё так и происходит. Типа, они разговаривают, обсуждают проблемы, а дальше решают их, если есть, что решать. А у нас даже решать нечего. Так что будет, наверное, как-то так: я свожу тебя на тупую комедию, ты будешь ворчать, а потом всё равно посмеешься над моими шутками. Потом ты сводишь меня в дорогущий ресторан, где я буду путать вилки и чувствовать себя лохом, а ты мне скажешь: «Не переживай, Антон, никто на тебя не смотрит». Потом сходим на выставку: я сам тебя позову, но выберу какую-нибудь дрянь, и тебе придется ходить по залу и вздыхать, а я буду ходить за тобой и слушать, чем плохое современное искусство отличается от хорошего современного искусства. Потом мы поедем к тебе или ко мне, даже не знаю, что лучше: у меня собака очень любопытная и везде лезет, у тебя Гудков, тоже любопытный и тоже везде лезет… В общем, — продолжает он, а Арсений понимает, что давно улыбается во весь рот, как деревенский дурачок, — поедем к кому-нибудь и займемся сексом. Будет немного неловко, всё-таки это первый раз, хоть мы уже трахались, но, ты понимаешь, это другой первый раз. Продержимся минут пять, потом будем долго болтать, лежа в обнимку, потом закажем пиццу, займемся сексом еще раз… И будем просто встречаться, Арс. Ходить во всякие интересные и не очень места, тусоваться друг у друга, заваливаться к друзьям на вечера настольных игр, на шашлыки ездить. Может быть, сгоняем в отпуск. В какой-то момент съедемся, заведем вторую собаку, будем спорить из-за уборки и питаться заказной едой. И так до пенсии, а потом уедем доживать жизнь куда-нибудь в Азию, если денег хватит. Такая вот скучная жизнь. У Арсения сердце сжимается так сильно, что это грозит большим взрывом, который создаст новую Вселенную — всё по циклической модели. Описанное Антоном будущее кажется таким прекрасным, таким желанным, что Арсению попросту страшно. Всё может покатиться к хуям на любом этапе — он это знает. — А если ты не сможешь меня выносить? Сам знаешь: я проблемный. — А я довольно упертый, тефтелька. Но если уж ты настолько невыносим, то, че уж, расстанемся. Я не могу дать тебе гарантий, что мы будем любить друг друга до гроба, распишемся где-нибудь в Европе и нарожаем по пять детишек. Но я хотел бы попробовать. Арсений мог бы сказать, что вряд ли у него получится родить, даже если он сильно постарается. Но тиски постепенно отпускают сердце, до большого сжатия остается еще какое-то время, и его Вселенной сейчас ничего не грозит: у нее есть время расширяться и изменяться — и в этой Вселенной будет Антон. Антон, который смотрит на него так, словно в мире не существует чего-то важнее, и, Арсений уверен, сейчас для него так и есть. Антон, который ласково касается пальцами его щеки. Антон, который не стоит ста двадцати тысяч — он бесценен, а для всего остального есть МастерКард. — Знаешь, — произносит Арсений, всё еще ощущая на губах нелепую — без сомнений — улыбку, — сексом я на первом свидании не занимаюсь, но против поцелуев ничего не имею. Антон улыбается и наклоняет к нему голову, чтобы поцеловать, но именно в этот момент, как по закону подлости, дверь кабинета распахивается — на пороге появляется Александр Гудков собственной персоной, который, видимо, только закончил собеседование. — Ага! — Он тыкает пальцем в Антона, будто персонаж мультика, заставший злодея на месте преступления. — Я так и знал, что это ты! — Привет, — по-прежнему широко улыбаясь, словно ни капли не расстроен испорченной романтикой момента, здоровается Антон. — Вы помирились? — интересуется Саша уже у Арсения. — Хотя вы и не ссорились, но тем не менее. — Саш, — вздыхает Арсений, — тебе что надо? — Мне? — Саша прижимает руку к груди. — Знать, что ты счастлив, Арсений, неблагодарный ты человек. — Мы помирились, — уверенно отвечает за него Антон. — Прекрасно! — Саша проходит дальше и закрывает за собой дверь — Арсений призывает всё свое самообладание, чтобы не дать ему такого пинка, чтобы тот летел и орал, как горящий опоссум. Желательно из окна. — Будем жить вчетвером: я, ты, Арсений и Маруся. — У меня еще собака есть, — со смешком напоминает Антон. — Впятером. — Супер, в тесноте да не в обиде. — Саш, — цедит Арсений, — вали давай отсюда. — Какой ты невоспитанный, Арсений. Вот так и делай для тебя добро: развлекай по пути на работу, готовь завтраки, убирай лоток за кошкой… — Это твоя кошка. — А теперь ты еще и отказываешься от нашей кошки. Арсений не выдерживает и прыскает от этого абсурда, хотя понимает, что за всей этой цирковой маской скрывается обычная человеческая радость. За последние месяцы они с Сашей сблизились, и, при всех своих выкрутасах, тот действительно переживал за него — и сейчас его, наверное, тоже отпустило. — Я готов принять твою кошку, — веселится Антон, — люблю кошек. — Нашу, — подчеркивает Саша, — кошку. Ладно, так и быть, мальчики, я вас оставлю. Хотя… — Он бегло осматривает кабинет. — Ты что, даже без цветов? — Вообще, кстати, с цветами, — Антон веселится еще сильнее, а Арсений удивленно поворачивается к нему: он никаких цветов не получал, — точнее, с одним цветком. Там, в пакете, — он указывает на пакет, который так и остался стоять на полу, — стимулятор для сосков в форме розы. Точнее, он не только для сосков, его чаще для клитора используют, но… — Милый подарок, — фыркает Арсений. — Я на все праздники буду получать от тебя игрушки? — Нет, на День космонавтики я свожу тебя полетать в аэротрубе. — Никакой романтики, — трагически произносит Саша и добавляет: — Так и быть, не буду вам мешать, мальчики, развлекайтесь! Но помните, что там, — он указывает на дверь, — понемногу собираются люди, все они оказались там случайно и совершенно точно не подслушивают. Антон хихикает, как школьник, которого оставляют в одном кабинете с симпатичной одноклассницей — в данном случае одноклассником, а Саша выходит из кабинета. Кажется, Арсений в открывшемся проеме видит Серёжу, но это не точно. — Кажется, нас прервали? — недвусмысленно говорит Арсений, поворачиваясь к Антону. — Кстати, ни на что не намекаю, но дверь запирается изнутри. — Ты же не занимаешься сексом на первом свидании, — возвращает Антон. — И тем более до свидания. — Всё так, — Арсений серьезно кивает, — но если ты используешь свое желание, то у меня не останется выбора. — Мое желание? — удивленно уточняет Антон. — Твое желание, Антон. Ты не помнишь? Ты выиграл у меня желание в заплыве. Где я сжульничал, а ты победил благодаря моей дисквалификации. — А-а-а, точно! Я и забыл про него совсем, если бы ты не сказал, то и не вспомнил бы… Но нет, пожалуй, раз такое дело, то я приберегу его для какого-нибудь другого повода. Лучше бы Арсений молчал: теперь у Антона есть козырь в рукаве. Заставит его как-нибудь перемыть гору посуды или потащит на дачу копать картошку. Впрочем, не так уж это и плохо. Антон снова касается пальцами его щеки, снова смотрит так, словно всё происходящее — одно длинное воспоминание для Патронуса. А потом он просто наклоняется и без предупреждения касается его губ своими, обнимает его за талию, и его куртка громко и совсем не романтично шуршит. Арсений отвечает на поцелуй, угол стола неприятно упирается ему в бедро, а где-то за окнами начинает истерично сигналить машина — и это не безупречный поцелуй из фильма, но, черт возьми, это идеальный поцелуй.