У Бога закрыты глаза

- Ты обещал искать его, - упрекнула она. - Я ищу. - Ты не ищешь, ты ждёшь. Он отвёл взгляд: - Недолго осталось. Двусмысленность этой фразы понятна им обоим. Скоро их ждёт очередная бессмысленная встреча. Скоро от него не останется ничего, кроме мутных картинок. - Когда ты так думаешь, я начинаю чувствовать себя убийцей. Ты почему-то игнорируешь тот факт, что от тебя останется куда больше, чем от других. - Я вижу тебя, во всём, что от них осталось. - Ты и так прожил больше, чем тебе отмерено. Он действительно успел «пожить» лишнего, и будучи одним из Семи Душ, и будучи одним из них. Они с ним и правда слишком долго живут вместе. Он вспоминал всех тех, кто был до него. Все обрывы, все пепелища. Кто-то умирал в неведении, кого-то она вела сама. И только он до безумия хочет жить… своей жизнью. *** Старая жизнь, новая жизнь - мне не нравится думать так. Разграничивать, упорядочивать. Но я хочу найти что-то, за что можно уцепиться, потому что с каждым днем меня всё глубже затягивает в омут воспоминаний. То, на чём раньше можно было уверенно стоять, превращается в щепки. Я спрашиваю себя: где дно? Когда? Может, я достиг его сегодня? И лёжа на полу комнаты, которую только называю своей, не могу дать ответа. Терять что-то… кого-то всегда больно. Но я чувствую себя обманутым, потому что у меня в груди щемит от потери тех, кого в моей жизни не было. Может, воспоминания о них ещё придут, но уже сейчас я понимаю, что не знал отца. Не знал, каким он был человеком, чем жил, что любил. Когда-то я мечтал о фотографии родителей. Это было очень глупое желание. Воспоминания раздразнили меня: «Смотри, смотри, чего у тебя НЕТ». Я говорю себе: «Это чужие люди, они не были с тобою рядом. Ты не должен по ним скорбеть». Но что-то расцарапывает меня изнутри. Почему ничего нельзя исправить? Может, будь они живы, у нас бы сейчас был магазинчик в том подземном городе. Может, мне было бы что вспомнить, кроме несчастных дяди и отца, виноватых улыбок, обещаний через силу и невыносимого стыда перед самими собой. Я пытаюсь выдохнуть прошлое, но оно встаёт поперёк глотки. От него не избавиться. Его не проглотить. И у него безнадёжно-ядовитый привкус. Михаэль сидит рядом и осторожно гладит меня по голове. Мне кажется странным, что его прикосновения почти как настоящие. - Мозг может воспроизвести любые пережитые ощущения. Принцип тот же, что и у тактильных галлюцинаций. В академии про них рассказывали, помнишь? Какое точное объяснение, - думаю я. - Раньше у меня не было ни тактильных, ни слуховых, ни визуальных галлюцинаций. Почему сейчас? - Тебе пора начать думать своей головой, - неожиданно серьёзно советует он. – Ты ведь всё понимаешь, просто гонишь от себя эти мысли. Вспомни последние слова своего дяди: «Отпускаю - воспоминания». Вертраг – тот, кто властен над памятью. «Доверяю - жизнь тебе его». Я всегда буду защищать тебя. «Отдаю - ему память свою». И тут я выдыхаю. - Он отдал мне свои воспоминания?? - Только одно! - Михаэль выставляет руки вперёд, потому что я машинально вскочил и двинулся на него. – И я его от тебя не прятал. Хватит подозревать меня во всех смертных грехах. Задумчиво смотрю на него сверху вниз: - Я ничего такого, - или «не такого»? - не помню. - Чужие воспоминания нельзя вспомнить, поэтому они явились тебе во снах. У меня в мозгу что-то щёлкает: - Ванесса? Михаэль в шоке таращит глаза: - Из всего «сна» ты запомнил только ту СТРАШНУЮ ТЁТКУ? Пожимаю плечами. - Она, к твоему сведению, была твоей мачехой. И ненавидела тебя, - загибает палец, - твоего дядю, - загибает сразу два пальца, - и мать, - ещё один. - Моя мама… - Умерла, - трёт нос. - Извини. - Ты помнишь, какой она была? – звучит на удивление жалостливо, заставляя меня морщиться. - Ты можешь показать мне? - Я не видел её, только чувствовал и иногда слышал. У неё был очень красивый голос. - Лучше бы он тебя ей отдал... - вспоминаю красное пятно у отца на одежде. Как хорошо быть ребёнком: можно принять кровь за растаявший камень, - или вообще не отдавал. - Его бы это не спасло. Знаешь, почему твой отец носил меня в ожерелье? Есть, как минимум, три условия, от которых зависит моя совместимость с сосудом. Первое условие: кровное родство с моими предыдущими хозяевами; второе: душа… ну, «надлежащего качества», чтобы тебе понятнее было. И третье: способности к использованию зайфона. Желательно, боевого типа. Хмурюсь: - И что не так было с моим отцом? - Зайфон. Ты же знаешь, возможность подчинять себе жизненную энергию есть далеко не у всех. Здесь, в церкви, и в академии специально отбирают людей, «благословлённых Богом». Большая часть населения не владеет этим даром. Твоему отцу не повезло: он не мог контролировать мою силу. - А я могу? Пернатый всем своим видом как бы говорит: «убери этот скептицизм. Свалился на мою голову, пацан неверующий». Хотя нет, так бы скорее сказал Фрау… - Ты - можешь. Но не один он у нас злопамятный. Я – тоже. ОЧЕНЬ. Поэтому не могу упустить случая уличить его во лжи: - Ты не пришёл, когда я звал. - Ты бы хотел, чтобы я убил их? – спокойно уточняет он. - Нет! Мне кажется, мои руки в крови. Но когда я смотрю на них, то не вижу ничего… Уже ничего. Мне страшно. - Если они узнают, что я у тебя, то так просто не отступятся. Будь готов вступить в бой с ними, - ставит меня перед фактом. Всё тем же ровным тоном. Я смотрю на него, не моргая, а в ушах так и бьётся: «Убил». «Убил». «УБИЛ!» - Михаэль, - показываю ему ладони, - кого ты убил? Он отводит взгляд. В комнате будто бы становится темнее. - Пересечь границу Первого округа не так-то просто. - И ты… ты их?.. Михаэль поднимает на меня глаза: - Ты – их. - Моими руками? «Поэтому на них кровь?» - Нет, - кривит губы. - Ты сам. Я пробудился позже. Я уже кого-то убил? И так просто забыл об этом? - Ты не должен был об этом вспомнить. Фиа полностью уничтожил те воспоминания, но, видимо, они остались у меня. Запомни одно: убивать, чтобы защитить себя – это нормально. Вас в академии готовили к этому, и для тебя это не должно быть проблемой. Церковь говорит: «Убийство – грех, разрушающий душу», но я заберу его у тебя. Если ты не будешь истязать себя, тьма не коснётся твоей души. Ты должен быть сильным. - Зачем? - Ты мой драгоценный хозяин, - улыбается чудовище. - Сейчас лишь ты можешь распоряжаться моей силой. - Я не чувствую себя хозяином, - размышляю вслух. – Скорее это ты меня контролируешь. - А должно быть наоборот. Тебе не нужно меня звать, мои способности ты должен воспринимать, как свои собственные. Я ничего не отвечаю ему на это. Пару минут назад он сказал: «Я бы убил их». В его словах не было вопроса. Что за способности такие, которые позволяют так уверенно и просто говорить об этом? - Я понял, - вздыхает Михаэль, - сила и власть тебя не прельщают. Ну, я ещё вот так могу! – ухмыляется он, и из моей руки вырастает костяное… - Сердечко? – у меня дёргается глаз. - Ты, блин, серьёзно!? - Хочешь, цветочек сделаю? – хлопает своими бесстыжими моргалищами, - бабочку? Птичку? - Ты издеваешься!? – рычу я. - Слушай, я не виноват, что тебе оружие не нравится, - фыркает клоун, прописавшийся у меня в голове. - Мне в принципе не нравится, что из меня кости торчат, - отмечаю я. - Это не совсем твои кости. - Да, а что это? - Ты – единственный из моих хозяев, кого волнует подобное, - дуется Пернатый. – Не думай об этом. Когда ты используешь зайфон, энергия преобразуется в слова и заклинания. Здесь примерно то же самое. Эти, как ты их называешь, «кости» - одна из первичных материй. И тебе нужно научиться ей управлять, так что в следующий раз сердечки делаешь сам. - Иди ты к чёрту. - Кста-а-ати, - улыбка ширится, не предвещая ничего хорошего, - ты очень мило рычишь. Аррррррр~ *** Череда сумасшедших дней завершается этим утром. Я больше не пытаюсь уснуть и на завтрак прихожу одним из первых. Фрау тоже появляется раньше обычного и опять садится с другой стороны. Но он зря старается, потому что сегодня мне не лень обойти стол, чтобы сесть рядом. Мы ничего не говорим друг другу. И остальные тоже на удивление молчаливы. Самым красноречивым оказывается взгляд Микаге. Друг занимает место напротив и весь завтрак чаще смотрит на нас, чем в свою тарелку. Хочет, чтобы я подавился?.. Он смотрит на меня немного обиженно, но это всё тот же, родной, знакомый взгляд. Для него ничего не менялось за одну ночь. Всё тот же солнечный Микаге Селестин. И я улыбаюсь ему до безобразия широко и зубасто, так, что он давится чаем, а Кастор ещё долго хлопает его по спине, якобы помогая прокашляться. По-моему, ему просто нравится бить людей. Лабрадор, как всегда, безмятежно улыбается на людях. По нему редко можно сказать, что он чувствует. Ланс сегодня просто сияет, и рожа у него такая довольная: вот-вот треснет. Тут два варианта: либо он свихнулся, перенервничав из-за экзамена, либо замыслил какую-то пакость. Как бы мне не нравился первый вариант, склоняюсь ко второму. Мрачную тучку из себя строит только Фрау. Кастор опять изъял у него свежий выпуск? (Кстати, может, он их сам на досуге почитывает?) Бастиен прочитал ему лекцию с утра пораньше? (Кстати, где он?) Чёрт! Я иду на крайние меры! Прицельным движением вилки ныкаю у него из под носа последний кусок запеченного уинкоба. Это почти мясо!! Слышится стук вилки о пустую тарелку, и… - ЧЁРТОВ МАЛЕЦ! Я нагло ухмыляюсь, дожёвываю свою добычу. - А я вам сразу сказал, что он у вас бешенный, - со знанием дела комментирует Крендель. – В следующий раз он у тебя этот кусок из глотки вынет. Или вовсе на людей бросаться начнёт…. - Это всё потому, - возражает Бандит, - что ему не хватает нормальной еды. - Вот! – кивает Микаге. - Не начинай, - предостерегает Кастор, сверкнув глазами поверх очков. – Мясо в церкви никто есть не будет. Да и не надо, - думаю я. – В городе поедим. Как там, кстати, Марика? С ней ведь всё в порядке? - Та девочка, которой вы помогли вчера… - С ней всё в порядке, - заверяет Лабрадор. – Они с матерью покинули церковь вчера вечером. «А мясо тебе есть действительно нужно», - просыпается Михаэль. «Да ладно? И где же мне его взять?» «Поймать, конечно же!» Взгляд самопроизвольно фокусируется на Лансе. «Не, ну, дело твоё, конечно, - тянет Пернатый. - Но я вообще-то птичек имел в виду». *** «- Что-то мне не нравится, как он на меня смотрит», - нервно отмечает Ланс. Фрау в принципе не нравится, что Тейто на него смотрит. Но по их призрачной линии он отвечает: «- Не переживай, Кастор с Лабрадором его как-нибудь от тебя оттащат, ежели что. Им не впервой». И как бы ему не хотелось, после завтрака Фрау не идёт за мальцом. Всё-таки, это молчаливое перемирие – уже что-то. Тейто принял его объяснения и сделал свой выбор. А блондин только сейчас понял, как хреново у него, на самом деле, с самооценкой, если он думал, что чёртов малец будет шарахаться от него. Или скорее у него было неверное мнение о парне. Тот не такой трус, чтобы испугаться какой-то там косы. Хотя откуда у пацана такая непрошибаемость в отношении к подобным вещам? Тот ещё вопрос. - Надолго же тебя хватило, - теперь уже вслух подкалывает Ланс. - Почти сутки. Говорят, ты там вчера чуть ли не руки и сердца на коленях просил. - Кто говорит? – хмыкает Фрау. - Друг его. - А-а, это дружески озабоченное чудовище… - Так что, правда? - Ланс, ты такой жопой родился, или поведаешь душещипательную историю о формировании своего поганого характера? - Хочешь поговорить о моральных травмах детства? - Сгинь, Ланс. Просто СГИНЬ.