У Бога закрыты глаза

Без Ока мне мало что удаётся разглядеть в вечернем сумраке, но, на всякий случай, я бросаю рюкзак на землю, чтобы ничто не стесняло моих движений. Я кручу головой, стараясь если не увидеть, то хотя бы услышать предполагаемого противника, но ничего не выходит. Мне до сих пор не удалось привыкнуть к тому, что у меня резко ухудшились зрение и слух. - Ребёнок, - говорит Фрау, ведя рукой за фигуркой, кружащей вокруг нас, а потом кивает на вход в здание. – Пошли внутрь. Не понимаю, он решил, что ребёнок не представляет для нас опасности? Дети, они, разные вообще-то бывают. Да и чёрт его знает, может тут где-то папашка с дробовиком ходит, а мы в чужой дом лезем! Впрочем, ладно, постройка не похожа на дом – полуразрушенная бетонная коробка с пожелтевшими стенами, местами заросшими мхом; самая наглая зелень предсказуемо забралась на крышу. Кто бы мог подумать, что мечта «защитников природы» уже сбылась где-то. Фыркнув, я всё же поднимаю сумку и, не торопясь, иду, куда велено. Бандит, тем не менее, не отходит от меня ни на шаг – видимо, есть чего опасаться. *** Проходит, наверное, часа полтора, прежде чем та маленькая тень вновь даёт о себе знать. К тому моменту, когда из-за стены высовывается голова с копной спутанных пшеничных волос, усыпанная засохшими листьями, мы успеваем развести огонь и вскипятить воды. Насколько я могу судить, это девочка. Хотя мне уже доводилось ошибаться в данном вопросе, а большие глаза и длинные волосы – вообще не аргумент. - Мы тебя не съедим, - улыбается Фрау, поманив её пальцем. - Конечно, - прыснув, соглашается она и выходит из своего укрытия. На вид ей, как Куроюри, лет 10. Или того меньше. На ней штаны, старые ботинки и несколько длинных футболок, надетых одна поверх другой. «Как в таком мешке бегать можно?» - изумляюсь я. - Я тут живу, - притоптывая ногой, сообщает она. - Угу, - кивает Бандит. - Мы ненадолго, - я пытаюсь соблюсти хоть какие-то нормы приличия и, по возможности, выглядеть дружелюбно. - Вы – странные, - незнакомка морщится и щурит глаза. Мы с Фрау не сговариваясь пожимаем плечами и пихаем за щеку по полоске сушеного мяса. Засохшее в кость, его сейчас можно есть только так - как леденцы. Однако хозяйка «дома» от мясных конфет отказывается, а на мой резонный вопрос «Ты не голодна? Что ты здесь ешь?» отвечает: - Оболочки. И прежде, чем у меня с языка успевает сорваться что-то ещё, Фрау наклоняется к моему уху, чтобы тихо шепнуть: - Тела. Я бросаю настороженный взгляд на девочку и только теперь понимаю, что красный огонёк в её глазах – это не отражение костра. - Вам что, давно люди не попадались? - наклонив голову вбок, спрашивает она. - Почему ты так решила? – интересуюсь у неё, стараясь не выдать своего беспокойства. Закатывает глаза: - А зачем ещё есть? - Чтобы с голоду не умереть, - недоумеваю я. - Ты что, не знаешь? – варсфайл подскакивает ко мне, и я с трудом подавляю желание отшатнуться. - Нам не надо есть так часто. - Нам? - Ты меня не обманешь! - наморщив нос, вскрикивает она. - Вы тоже не люди. Я это хорошо чувствую, от вас не так пахнет! Убеждать её в том, что я - человек, было бы крайне глупо, и я, в который раз за вечер, с немым беспокойством гляжу на Фрау. - Да и вас бы сожрали давно, - подытоживает она. Вот почему здесь никого нет. Их всех… съедают. - А где твои родители? – зачем-то всё же уточняю я. Ха-ха, можно подумать, варсфайлы живут семьями. Лицо девочки вытягивается от удивления: - У тебя есть родители?? Невольно отвожу взгляд: - Нет… - Так и у меня нет! – просто отвечает она. «Действительно, откуда им взяться у таких, как мы?» - проносится грустная мысль у меня в голове, заставляя кривить губы в подобии улыбки. - Дядь, а дядь, - глаза варсфайла загораются. На этот раз – от восторга, - а у меня тоже такое вырастет? – и показывает пальцем на крыло Фрау. - Вряд ли, - усмехается он, ероша её волосы. - Но у него же растёт! - скептически заявляет она, указывая на меня. - Целых два! «Надо же, - думаю. – Углядела в этом крылья». Бандит лишь разводит руками, зубасто улыбаясь. - Это потому что я – девочка, да? – хмурится малышка. - Да, - с серьёзным лицом говорит Фрау и силится не заржать. *** Мне сегодня как-то не до смеха. Перед тем, как мы расходимся спать, она, улыбаясь, сообщает, что завтра пойдёт во дворец, и зовёт нас с собой – ловить воров, которых они потом… едят. Они – варсфайлы, живущие здесь. Вот во что превратился Раггс, когда церковь отказала ему в защите из-за того, что мой дядя, якобы, выкрал Ящик Пандоры по, якобы, поручению короля Раггса. Варсы, коры… «проклятая земля». Последнее пристанище варсфайлов. «Мы когда-нибудь тоже станем такими», - думаю я, дотрагиваясь до руки Фрау. Он притягивает меня к себе и обнимает, зная, что «глупый пацан» не станет возражать даже несмотря на то, что руки у него скоро заледенеют. Мы легли возле догорающего костра, но от него вряд ли будет теплее: тут нет части стен, а окна - без стёкол. Варсфайлам всё равно, людям – холодновато. Я больше не разглядываю в темноте свои руки, а вместо этого смотрю на Фрау. И мне кажется нездоровой моя зависимость, потому что он заменил собой всё. У меня теперь нет даже лучшего друга и... я не знаю, как так получилось. Никого кроме Фрау не осталось, и если однажды его не окажется рядом, незачем будет идти дальше. *** Вероятно, мы так и не узнаем её имени, и вряд ли когда-нибудь встретимся вновь, потому что назвав нас обманщиками, девочка уносится прочь. Я не врал, просто сам до этого момента не подозревал о том, что знаю дорогу до дворца. И сам дворец, честно говоря, тоже. Вряд ли это мои воспоминания, скорее отголоски того, что осталось от Ока. Все его предыдущие сосуды жили здесь: логично, что он знает об этом месте больше, чем кто-либо из ныне живущих. Однако заходить внутрь отчего-то не хочется, и я тяну Фрау в сад из моих воспоминаний. Его я помню лучше всего, но меня ждёт разочарование: с тем, что столь небрежно было вырвано из моей памяти, он имеет мало общего. От фонтана осталась одна лишь груда камней, возле которой нет смысла останавливаться. Всё изменилось почти до неузнаваемости, и только дворец возвышается посреди этого зеленеющего безумия, словно ему удалось как-то договориться со временем и выторговать себе отсрочку: быть разрушенным позже, как-нибудь в другой раз. Фрау терпеливо ждёт, когда мне надоест шататься по этому, во всех смыслах, Богом забытому месту, а ноги сами ведут меня по еле различимой из-за высокой травы каменной дорожке. Я останавливаюсь лишь тогда, когда путь загораживает высокий кустарник, выросший прямо посреди неё, и понимаю, что дальше – практически лес. Так далеко меня в детстве никогда не отпускали, так что я не имею ни малейшего представления о том, что там может быть. Но ведь все дороги, в конце концов, куда-то ведут? Поэтому я лезу сквозь заросли, стараясь, единственное, как можно меньше получать тонкими острыми ветками по глазам. Фрау, кажется, не отстаёт, хотя удивительно молчалив сегодня. Вид на прогалину, устланную ковром невысокой травы, открывается мне не по частям, а сразу целиком, когда ряды деревьев выстраиваются в шеренги, словно повстречавшись с невидимой стеной. Я выставляю руку вперёд, проверяя, а нет ли здесь действительно чего-то такого, но кончиков моих пальцев касается обычный солнечный свет, и ничто не мешает мне сделать ещё один шаг, чтобы пересечь эту невидимую черту. Это нечто особенное. В центре поляны возвышается постамент, а на нём – мраморная статуя. Приблизившись к ней, я вижу, что это два мальчика, сидящие спиной к спине; у одного из них, – того, что помладше, - в руках книга. Только вот взгляд, вместо увлечённо-мечтательного, мёртвый. Второй грустно улыбается, глядя из-под полуопущенных ресниц на невероятной красоты композицию зайфоновых рун, которую сам и создаёт. Маленькие руны складываются вместе и образуют большие, строчка в строчке. А все вместе они – точная копия дворца. - Кройц и Кровелл Раггс, - читает Фрау, и я скольжу взглядом по высеченным на камне именам, чтобы прочесть то же самое. Его не нужно было хоронить, потому что у него уже есть место, хранящее память о нём где-то помимо моей головы. Некто «Кровелл» тоже кажется мне смутно знакомым, но Фрау отвлекает меня, неверно истолковав мой задумчивый взгляд: - Тут всё покрыто специальными растворами. И в замке, скорее всего, тоже. Действительно, на статуе ни пятнышка. А я тут придумываю всякую чушь про время… если человека можно законсервировать, то почему камень – нельзя? Фрау осторожно разжимает мои пальцы, чтобы вложить в них цветок. Хочет, чтобы я положил его здесь? Да, наверное, так положено… Но их тут двое, и я срываю ещё один, чтобы положить на траву перед ними. *** На самом деле, мы в последнее время мало разговариваем, ещё меньше - улыбаемся. И то, что теперь плохо всем, заставляет меня чувствовать себя заразным. Лето ещё не кончилось, но мне кажется, будто из всего заранее начала утекать жизнь. В том числе, из нас. Я не могу выразить того, что чувствую. Это место должно вызывать у меня шторм из эмоций, но, на деле, практически штиль. Только непрекращающийся зуд тревоги и злости, с которым я ложусь и просыпаюсь каждый день. Если просыпаюсь…. Порой я просыпаюсь ночью и не могу пошевелиться. Не потому, что что-то мешает мне, а потому, что моё желание сделать это недостаточно сильно. Иногда такое случается днём. Например, сейчас. Мы поднимаемся по главной лестнице в центральной части дворца, когда меня начинает «затягивать». Невесомые хлопья спокойствия оседают на мне. Подобно слою пыли на всеми забытых вещах, покрывают меня с ног до головы. Я всё вижу, но через несуществующий слой толстого стекла. Не я... Из оцепенения меня вырывает крик, доносящийся откуда-то сверху. Я не могу удержаться, чтобы не взглянуть на Фрау, но он, похоже, привык к моей «рассеянности» и ничего не говорит. *** Картина, представшая перед нашими глазами наверху, ничего не вызывает у меня. Кого-то сегодня поймали здесь. Она нас предупреждала. Ничего неожиданного не случилось. - От них хоукзили остались, - говорю я. – На балконе. Мне не нравится, как Фрау смотрит на меня, прежде чем повернуться к широко распахнутой балконной двери и разглядеть там, наконец, наш будущий транспорт. Мне очень не нравится. Чёрта с два мы дальше пойдём пешком и будем ночевать под одной крышей с этими тварями. Пускай нас лучше засекут. Пошло всё к чёрту. Искра тлеющей злости вспыхивает во мне пламенем. Меня ломает от этой злости, и я хочу ломать в ответ. Но у неё нет направления. Она пузырится под кожей, взрывается, катится колючими волнами. Одну проклятую злость я могу ощущать. Гнев раздирает меня, доскребается до самых костей; я сжимаю челюсти так, что ломит зубы. И мне не стыдно, а страшно от того, что я не могу сдержать слёз бессильной ярости. *** Я просыпаюсь в неизвестном, но, по определению, нормальном месте. В съёмной комнате, скорее всего. Тут две кровати, пара тумбочек; окна зашторены, горит свет. Значит, снаружи уже или ещё темно. Фрау нет, а сам я не помню, как здесь очутился. Неизвестно, куда мне приспичило залезть на этот раз. Очередной «провал». Провал – это темнота. Свет гаснет, включается вновь, и ты видишь перед собой что-то совершенно другое. Самое страшное – это то, что и сам ты становишься каким-то другим. Только что меня корёжило от злости, а теперь вот… Дверь в комнату тихо приоткрывается, и внутрь заходит Фрау. Это странно. Странно потому, что обычно он открывает дверь с ноги. - Нам надо поговорить, - говорю я сразу, потому что больше это откладывать нельзя. - Об отношениях? – отшучивается он и, поставив у стенки какой-то пакет, подходит ко мне. Я не хочу вставать с кровати, поэтому просто лежу на боку, вцепившись в край одеяла. - Я не помню, как мы здесь оказались. И как на тот корабль пролез… И некоторые другие дни. Бывает так, что я не могу пошевелиться. И иногда я ничего не чувствую. Фрау спокойно слушает меня, сев на край кровати, и ни разу не перебивает. Только в конце, когда я замолкаю, спрашивает: - Это давно началось? Давно ли я всерьёз начал сходить с ума? - Месяца полтора… я не знаю, какой сегодня день. Он отвечает. И дата, названная им, заставляет меня в очередной раз задуматься о том, насколько всё серьёзно. Если бы не было серьёзно, я бы не говорил. Это мой самый большой «провал»... Уже осень. - Фрау, - думаю, лучше сказать всё сразу, - я кое-что вспомнил. О других Призраках, тех, что были до вас. Они что-то сделали… со мной. И им понадобилось Око. Закончив свой невнятный рассказ, я прячу лицо в сгиб локтя. Никогда в жизни мне не приходилось озвучивать подобную чушь. У меня едет крыша, и почему-то особенно гадко от того, что наблюдать за этим приходится именно Фрау. А Судьба, словно прислушавшись ко мне в этот момент, решает добить: кого-то ещё принесло к нам. Приподнявшись, я вижу на пороге недовольного Микаге в компании помощника архиепископа Бастиена. Клацнув зубами, Микаге закатывает рукава, но не успевает и слова сказать, потому что Фрау, вскочив на ноги, начинает орать, не скупаясь на жесты: - Ты с дуба рухнул, что ли!? Пень старый, возвращайся, откуда пришёл! И чудовище это, – показывает на моего друга, - с собой забери!! - Фрау, - хмурится епископ, - как ты со мной разговариваешь? - Как со старым маразматиком, - ничуть не растерявшись, отвечает тот. – Потому что ты и есть – старый_маразматик. Ты – главный кандидат в архиепископы! Последние мозги растерял? Хочешь, чтоб и тебя из церкви выпнули!? - Сан – не главное в жизни, - философски замечает Бастиен. – Иначе бы я не тратил на тебя… - Лучшие годы своей жизни? - Нет. В мои лучшие годы ты ещё под стол пешком ходил. - Наверное, поэтому они лучшими и были, - бурчит Микаге в сторону. - Да ты и правда динозавр, - ужасается Бандит. - …не тратил на тебя столько нервов и сил, - угрюмо заканчивает епископ, а друг тем временем несмело приближается ко мне, причём с таким лицом, будто приведение увидел. Я собираюсь спросить у него: «Что?», а потом думаю… думаю… и не спрашиваю. Наверное, он ждёт от меня какой-то реакции, но у меня её нет. - Слушай, ты ешь? Его вопрос, тем не менее, кажется мне странным. - Ем. - А что ты ешь? - Ем что-то… Меня посещает одна догадка. Я, конечно, слышал, что варсфайлом можно стать по своей воле, но это было бы странно, наверное? Наверное... - Что бы ты ни ел, - говорит Микаге, - не ешь это больше. - О чём ты? – уточняю у него и ловлю себя на том, что мой голос звучит абсолютно ровно. - Такое ощущение, что ты тут крысиной отравой питаешься… ты себя в зеркало видел? – взмахивает руками. – Краше в гроб кладут. Извини. - Я безумно, - подчёркивает Бандит, - ценю твою заботу, Бастиен. Но всё равно валите отсюда. У нас и без вас всё… - Ох, Фрау, - вздыхает мужчина, - я вижу, как у вас тут всё прекрасно. - …паршиво… - продолжает Фрау. - Вот! – тычет пальцем в потолок Микаге. - …а с вами будет ещё хуже, - наконец договаривает он. Друг, между тем, умудряется найти на одной из стен зеркало и оттащить меня к нему. Шкафа нет, стола нет, стульев нет, а зеркало – есть. Отлично. Правда, в отношении моего отражения это слово сейчас неприменимо… У меня чересчур бледное лицо с заметным сине-фиолетовым отливом, а глаза совсем страшные – один большой синяк. С руками то же самое, и… я как-то запоздало соображаю, что Микаге, должно быть, видит сейчас мои «крылья». Селестин действительно внимательно осматривает их и просит меня не крутиться. - Это реально от Ока осталось? – не верит он. Я точно помню, что… - Я не говорил тебе про Око. - Кстати, да, - шмыгает носом. – Я совсем забыл обидеться со всем, - рисует что-то рукой в воздухе, - этим. Мне остальные рассказали. Наверное, они могли. Это кажется мне логичным, а в то же время и нет. - И ты увязался с ними? Кастор и Лабрадор тоже с вами? Мы должны были встретиться с ними. - Кто ты, и что сделал с моим другом? – Микаге машет ладонью у меня перед глазами. – Что ты с меня отчёт требуешь? Ты хоть представляешь, как я за тебя переживал? У меня нет ни малейшего желания оправдываться, поэтому я просто перестаю обращать на него внимание и осматриваю комнату. Фрау с Бастиеном куда-то ушли, но криков вроде не слышно, значит, с приветствиями они закончили и теперь медленно будут доводить друг друга до ручки. - Да явятся они, блин, - не выдерживает Микаге. – Просто мы разными дорогами добирались, чтобы не палиться. *** Как оказалось, это не просто комната, а небольшой дом, приготовленный Призраками «на всякий случай». И Бастиен в теме. Т.е. в курсе вообще всего происходящего и, честно говоря, он меня немного пугает. Особенно, принимая во внимание тот факт, что он весь вечер пытается быть поближе ко мне. Пару раз ему даже удаётся перекрестить меня. Причём так, чтобы Фрау не видел. А я теперь согласен с ним: этот епископ – точно маразматик. Уж не знаю, старый ли. Кста-а-ати! Хитро улыбнувшись, я выталкиваю Микаге из кухни, где мы до этого все вместе пили чай, в коридор. - Тебя можно поздравить? – любопытствую у него. - С чем? – недоумевает он. Киваю на дверь в кухню. - А… - чешет в затылке. – Нет, - делает страшные глаза. – Но и успокаивать меня тоже не надо! Я, знаешь, сказал ему, а потом… меня отпустило как-то сразу. Чувства как рукой сняло, - разводит руками. – Мне даже как-то неудобно стало. Вот чёрт! А ведь такой хороший повод был ему нервы потрепать. А ещё лучше – им обоим. «Не везёт мне сегодня», - улыбаюсь я, хлопнув друга по плечу.