У Бога закрыты глаза

«Лучше бы он читать не умел», - думает Ланс, чувствуя на себе испытующий взгляд Фрау. А тот, в свою очередь, большую часть того, что думает, высказывает вслух: - Если ты у нас продвинутая система слежения, то какого чёрта не нашёл Фиа Кройца? Или Лаб и тогда тебя о чём-то просил? - Нет, - последнее Ланс воспринимает почти как личное оскорбление. - Мне нужно точно знать, что искать. Я не могу просто так взять и найти «Ямаду Таро» по одному лишь имени. Я вам не телефонный справочник. - Ладно, - кивает Фрау, - тогда другой вопрос: «Нафига ты тогда его искал столько лет?» Рилект забирается с ногами на диван, и выглядит это по-детски нелепо. - Да иди ты со своими вопросами! - Ланс. - Чтоб ты сдох, Зехель. - Тебе того же. - Когда кто-то из нас использует свои способности, я это чувствую и на близком расстоянии могу отследить, где именно это происходит. Но кто и что делает, не различаю, - раздражённо объясняет он. - От всех Призраков шум одинаковый. И меня постоянно сбивало что-то... - Но Тейто и Лабрадора ты найти сможешь? - на всякий случай уточняет Фрау. - Их души я видел вблизи, так что да - смогу. - И Тейто душу видел? - возмущается Зехель, припомнив заявления о её отсутствии. - Уже в Четвёртом округе, - Ланс бросает короткий взгляд на товарища. - Когда она пошла чёрными пятнами. Он в Первом сейчас, северо-западная часть. Фрау восстанавливает в памяти примерную картину Первого округа и прикидывает варианты: - Летний дворец? Немного подумав, призрак соглашается: - Возможно. - Ты не идёшь? На этот раз Рилект замолкает надолго. И не то что бы здесь было о чём думать... Просто сказать вслух всегда сложно. И стыдно. - Нет. Не хочу умереть напрасно. - Будешь искать Лабрадора? - Нет, - сводит брови. - Он же просил этого не делать. - Ты делаешь всё, что он тебе скажет? - подначивает Фрау. - Фрау, ну, не надо вот этого сейчас... - Нет, серьёзно, у тебя что, своего мнения нет? А если бы он написал, чтоб ты с крыши спрыгнул? - Перестань вываливать на меня свою неприязнь к нему. Я тебе сказал, куда идти, так что будь добр: оставь меня, наконец, в покое. - Тебя, наверное... – начинает он, но Лансу порядком надоело всё это выслушивать: - Какую гадость ты ещё хочешь сказать? Я уже понял, что ты меня ненавидишь, так что тебе ещё надо? - Мне надо, чтобы ты долго и мучительно трепал нервы этому говнюку, - слова Фрау звучат как никогда искренне. - Так что оторви жопу от дивана и шуруй искать Лабрадора. Если он там подохнет без тебя, думаю, ты расстроишься. *** Меня опять начинает затягивать в тёмную воронку знакомой бездны. От злости, порой, закладывает уши, и сколько не трясине головой, избавиться от шума не получается. - Чтобы ни на шаг от неё не отходил! Понял? - заканчивает (надеюсь) инструктаж Гёкуран. Конкретно эту фразу девушка повторяет уже в седьмой раз. Как же она раздражает. И до чего это чувство безвкусно, словно завёрнуто несколько раз в прозрачную плёнку. - Что, даже в уборную одну не пускать? - пытаюсь пошутить я. Упирает руки в бока: - Анхайт, ты хорошо знаком с традиционными пытками Шестого округа? Вот, это я должен сказать слегка обиженным тоном: - Гёкуран-сан, может, вы, разнообразия ради, перестанете мне угрожать? А теперь стоять и слушать, слушать, слушать, не обращая внимания на то, что картинка гаснет перед глазами. - Если с Оукой-самой, не дай Бог, случится несчастье, я не буду скорбеть, - говорит она, вцепившись в меня убийственным взглядом. - Вместо этого, я буду пытать тебя. Всеми. Возможными. Способами. Её слова не важны. Мои мысли заняты другими вещами. В штабе ничего подобного не происходило, а это значит, что чем дальше я от Аянами, тем сильнее влияние Ящика на моё сознание. Он, как беспокойный пёс, не находит себе места вдали от хозяина. Вымученно улыбаюсь: - Вы сегодня особенно добры. - Если вернёшься живым из дворца, сам поймёшь причину моих переживаний, - бросает она напоследок. *** В главный дворец, как ни странно, с Оукой отправляюсь я один: всех остальных было велено оставить в летней резиденции. Сначала мне казалось, что, возможно, именно поэтому она не испытывает радости по поводу предстоящего полёта, но всё, к сожалению, оказалось куда серьёзнее. Я бы, наверное, тоже не шибко радовался, если бы под возвращением домой подразумевалось посещение госпиталя. Тем более что мне прекрасно известно, какие вещи скрываются на нижних этажах крепости Хобург за ширмой больницы. Она подавлена, а я вздыхаю с облегчением, которое, к сожалению, длится недолго. Ящику и, вместе с ним, моей душе спокойно здесь, но меня зачем-то хочет видеть император, не изъявивший желания встретиться с собственной дочерью. В худшем случае, мне снова придётся драться. О том, что существует нечто хуже, чем отчаянная борьба за бессмысленную жизнь, я сейчас не думаю. Всё должно идти согласно хоть какому-то плану; на импровизацию меня просто не хватит... *** Я не буду сравнивать Вольфрама Барсбурга со всякими чудовищами, сомневаться в его человечности, и от громких эпитетов - воздержусь. Он человек, да, но не отец, это точно. Рад избавиться от своей дочери в самом буквально-радикальном смысле этого слова. Ради власти или чего-то ещё – не суть важно. Отказаться я не мог, но, к счастью, и не должен был. Мне хочется отплеваться от этой грязи, того мазутного липкого месива, в которое со временем превращаются человеческие души, и, в то же время, мне всё равно. Это мои и не мои чувства. Я осознаю, но не испытываю и половины из них. Меня это, кажется, пугает. Гёкуран была права: этот дворец насквозь пропитан ядом. Здесь отравлено всё: и еда, и мысли. Удивительно, что вода осталась чистой. Я напиваюсь ей из-под крана и ложусь спать. Рано утром нужно будет встретить принцессу у лаборатории. И не отходить от неё ни на шаг... ни на шаг. *** Меня будит давно забытое ощущение того, что кто-то за мной наблюдает. Я успеваю только распахнуть глаза: рот мне затыкают ещё до того, как появляется мысль его открыть. - Свои, - говорит майор, включая ночник рядом с кроватью, и, встретив мой красноречивый взгляд, убирает руку. - А вы-то здесь откуда? – щурясь от яркого света, откидываю одеяло и сажусь на кровати. - Не важно, откуда, главное – зачем, - философски замечает он и прежде, чем я успеваю спросить «зачем», суёт мне в руки какой-то свёрток из бархатной ткани. - Это что? - спрашиваю у него шепотом. - Древний могущественный артефакт, - округляет глаза. - Открывает порталы в другие миры. Но работает только на крови девственниц. Ну, - пауза, - и девственников тоже. - Вы надо мной издеваетесь, - понимаю я. - Какая проницательность. Хмурю лоб: - Так что это? - Это, - разворачивает ткань, - нож. - И? - И я тебя умоляю, не порежься. И в рот тоже не тащи. Вопросительно приподнимаю брови. Я, конечно, голодный сегодня, но не настолько. - Лезвие обработано кучей сильнейших ядов, - поясняет Хьюга. - А древнего проклятия на нём, случайно, не лежит? - Древнего - нет, только обычное, - на полном серьёзе отвечает он. - А ещё в нём варс. Он на время заблокирует Око. Ясно? - Предельно, - делаю умное лицо. - Из чего он сделан? - осматривая гладкую чёрную поверхность, интересуюсь я. - Это стекло? - Кляйн, - у майора, наверное, первый раз в жизни отражается на лице досада. - Это редчайший драгоценный камень на земле. - Оу... - Хотя он ценен даже не этим. - Это какая-нибудь Семейная. Реликвия? - вложив в интонации как можно больше пафоса, предполагаю я. - Ему лет-то не больше, чем тебе, - отметает версию варсфайл. Продолжаю допытываться: - Тогда, наверное... военный трофей? Щурит один глаз: - Едва ли. - Тогда, как он у вас оказался? - Ая-тан выкинуть порывался, а я не дал. - Редчайший драгоценный камень на земле? - скептически. - Выкинуть? - Ая-тан, - говорит он так, будто это всё объясняет, но при этом разводит руками. - Значит, это нож главнокомандующего? Склоняет голову к плечу: - В каком-то смысле. - Ага, - цепляюсь к словам. - Так чей же он всё-таки? - Считай, что это последнее уцелевшее из оставленного тебе в наследство названым отцом. - А... - А остальное - государство прихватизировало. Морщу лоб: - Я вообще-то не это хотел спросить. - А-тан, мне прекрасно известно, о чём ты хочешь спросить. Но ты и так слишком много вопросов задаёшь, - возмущённо: - Ты их даже больше, чем я, задаёшь. А самое ужасное, что я на них отвечаю, - бормочет в сторону. - Ещё один, - да, да, сам поражаюсь своей наглости. - Можно? - Тебе когда-нибудь говорили, что ты - чудовище? – символично поправляя очки средним пальцем, осведомляется он. - А вам? – без задней мысли спрашиваю я и, лишь задав вопрос, понимаю, что ему, как варсфайлу, должно быть, не раз приходилось слышать такое в свой адрес. - Регулярно. С самого. Раннего. Детства, - подтверждая мои догадки, говорит майор. - Так можно вопрос? – спрашиваю уже без особой надежды. - Нужно. Меня теперь распирает от любопытства: «Что ещё ты можешь такого спросить?» - Если вы можете незамеченным пробраться ночью во дворец и беспрепятственно завалиться к кому-то в спальню, то почему бы вам не взять этот самый нож и не пойти с ним к принцессе, скажем, завтра же? Самому. Усмешка: - Тебе её жалко. - Это к вопросу не относится, - не вижу смысла отпираться. - Зря я похвалил твою проницательность, - хмыкает он. - Что, по-твоему, начнётся, когда станет известно о смерти единственной наследницы престола? - Эм... паника? - Переворот или репрессии, - всплёснув руками, даёт мне щелбан. - Император планирует выставить покушение на жизнь принцессы в выгодном для себя свете. Людям скормят байку про дворцовый заговор и под благовидным предлогом казнят всю неугодную его величеству Вольфраму знать. Ну, и тебя, в первую очередь. - Пессимистично... - Император не рассчитывает на то, что ты сумеешь выполнить его поручение. Он просто хочет устроить зрелищное представление с твоим участием. Ты вот, «Барсбург», подвернулся очень кстати, - с неуместным воодушевлением рассказывает он. - Вместе с тобой и «дядьку» твоего стенке поставят и, соответственно, весь наш отряд. Определённые выводы напрашиваются сами собой: - Вы только что назвали главнокомандующего «дядькой»? Хьюга как-то странно смотрит на меня, прежде чем возразить: - Я имел в виду генерала Мироку. Наш отряд находится от него в некоторой зависимости. - Ага, - тупо киваю. – И каким образом он мой «дядька»? - Ты в новые документы вообще заглядывал? - Заглядывал, но к ним родословной не прилагается, - пожимаю плечами. - Ладно, - отмахивается, - просто запомни на будущее. А если кто-то будет тебя про него спрашивать, говори, что он занудный старый пень и тебя напрочь не признаёт. - Сделаю вид, что мне всё ясно… - Да, - радостно. - Так что пока я оставлю этот нож у тебя. И убить ты её должен не на приёме по случаю совершеннолетия, как велел император, - кивает в ответ на мой немой вопрос: «Разумеется, мы в курсе», - а раньше. Мы позже сообщим точную дату. Но имей в виду, что это уже скоро: к перевороту почти всё готово. Тяну кислую улыбку: - Даже так. А мой желудок тем временем тоскливо, но громко выражает свою голодную мысль. - Точно! – майор начинает хлопать себя по карманам пиджака. - Чуть не забыл, - и протягивает мне контейнер с чем-то не поддающемся опознанию. - Это - что? - рассматриваю содержимое под всеми возможными углами. - Это - плод любви двух любящих сердец. Глаза в вялой панике лезут на лоб. - Очередное кулинарное художество Харусе и Куроюри, - сжалившись надо мной, поясняет майор. На слове «кулинарное» я чуть не захлёбываюсь слюной. - Куроюри просил передать вместе с приветом. Я ему скажу, что ты всё съел, но ты, - тут же предупреждает вкрадчивым тоном, - не вздумай пробовать. Противоядия ещё не придумали. - Спасибо, - враз погрустнев, говорю я. «И за «художество», и за то, что предупредили». - Ему тоже привет... - Только ему? Поразмыслив, добавляю: - Конатсу тоже можно. - А Ая-тану ничего не передать? - майор никак не отстанет. - Это что например? - Что безумно соскучился, - усмехается мужчина. - Ая-тан бы... Перебиваю: - Скажите ещё, что обрадовался бы. - Да нет, - серьёзно говорит он, - огорчился бы. Немного. *** Оука после местных «обследований» выглядит лучше, чем я тогда, но мне почему-то кажется, что причиной тому не профессионализм работников, а то, что она элементарно привыкла. Если такое вообще возможно. Ей хочется поскорее убраться отсюда - признаётся, когда мы садимся завтракать в её покоях, мне же, напротив, тревожно возвращаться назад. Я не соскучился, но Ящик... Из-за всех этих раздумий я упускаю момент, когда принцесса принимается за еду. - Стойте! - выхватываю у неё из рук надкусанное яблоко. - Я же ещё не проверил еду... а если оно отравлено? - Что значит «если»? - дуется она. - Разумеется, оно отравлено. - Вы что же, с собой покончить вздумали!? - выражение лица у меня сейчас, наверное, почти такое же, какое было бы у Гёкуран. - Хайт, - вздыхает Оука, - меня не первый год пытаются отравить. Рафаэль прекрасно справляется со всеми известными и неизвестными науке ядами. «Вот зачем нужен варс», - с долей горечи думаю я, но вслух спешу сказать: - Тогда зачем всё это? - и трясу коробочкой с исцеляющим зайфоном. - Если моим отравителям станет известно о бесполезности их действий, ими будет избран менее изящный способ моего «устранения». А это, - указывает на коробочку, - чтобы вас не отравили. - Вот это, - отдаю ей яблоко, - мне, кстати, совсем непонятно. - Что именно? - не глядя на меня, уточняет она, а фрукт, между тем, откладывает в сторону. - Слуг-то зачем травить? - Вас в летней резиденции всего пятеро, не считая младших слуг и учителей, - после некоторого молчания, объясняет Оука. - Если с вами что-нибудь случится, заинтересованные определённым образом люди получат шанс занять ваши места… и подобраться ко мне. От её слов становится немного не по себе. «Люди… вроде меня». *** Мы возвращаемся в летний дворец тем же вечером. И, мне кажется, это тот самый день, что стал роковым для моего механизма. Достаточно было один раз заглянуть им в глаза, чтобы понять: случилось нечто плохое. Хакурена среди встречающих - не было. ____________________________________ Примечание касательно названия главы. Заложными покойниками у славян называли людей, умерших "нехорошей" (насильственной) смертью, самоубийц, колдунов (а также их жертв) и далее по списку.