Тип аромата: мускусный
Начальная нота: томаты
Нота сердца: ладан, мускус
Конечная нота: соль
Две недели спустя - Бен, завтра с утра тебя можно выписать, - Кардо вошел в палату держа в руках луковый киш и прекрасные новости. Сел на стул и посмотрел на друга, которые безразлично пялился в стену, как, собственно, все предыдущие дни. Энтузиазм Кардо давно иссяк, но он продолжал разыгрывать наигранную карту. - Дома все прекрасно. Елку убрали. Я позаботился. Поставив коробку с кишем на тумбочку, лучший друг лучезарно улыбнулся. Бен нахмурился. Он может и был конченным суицидником, но между строк читать не разучился. Прекрасно понял, что кроме ели в его квартире отмыли ещё и пятна крови. Призрак попытки суицида выветрили хлоркой,выгнали, как и Дух Рождества. - Ты что переходишь работать в Диор? - Вдруг спросил Бен. Кардо ошарашенно уставился на того. - Нет? Тогда что ты сияешь, как будто следующий в очереди на рекламу Sauvage? Эти духи, как ни странно, Бену очень нравились, хоть он терпеть не мог бренд Dior. У него была хроническая аллергия на их лицемерный пафос, но как творец, парфюмер считал именно те парфюмы вызовом, что придает бодрости и прибавляет брутальности пирата даже воробью. Они были свежие, как кубики льда, о которые должно было разбиться виски. К тому же, Бену очень нравились старые рекламы с Ален Делоном. Вдыхая аромат и глядя на ролик, он видел в них духи для тех, кто хотел поверить в собственную дикость. Как маркетолога, его всегда забавляло, что шли годы, а никто не мог заменить Делона в рекламе - ни Зинедин Зидан, ни Джонни Депп с его миллионным контрактом, ни даже сын Алена, потому Dior пришлось просто в новых рекламах использовать старые фильмы. Вроде тех, где знаменитый актер был в бассейне и озвучивать их за кадром. Вышло очень в духе Sauvage. Потому Бен никак не мог понять зачем “Пирата Карибского Моря” вернули обратно. Правда, он знал почему. Деньги решали все. Второй контракт с Джонни Деппом, который находился на пике хайпа и хейте - или между ними - очень помог с продажами. Бен уже читал годичный финансовый отчет LVMH, презентованный СЕО холдинга Бернаром Арно, где Sauvage стал лидером продаж 2022. Читал и впервые после суицида улыбался. Зло. Язвительно. Жестко. Духам больше не нужно было быть духами. Композиции были не важны. Лишь судебное разбирательство того, кто был лицом бренда, не более. Калабрийский бергамот и сычуаньский перец не могли переплюнуть зловоние скандала, которое публике всегда было приятней. Потому он даже очень гадко пошутил, что им с Рей стоило тоже публично делить свой бренд. И добавил, что его суицид тоже способствует продажам. Настолько, что ему из больницы приходилось заниматься заказами флаконов или поиском компонентов для того, чтобы как можно быстрее удовлетворить все предзаказы, которые просто ложили сайт на лопатки. Его попытка самоубийства отлично продавалась. И часами Бен думал - чего хотят эти люди, покупая его духи? Стать ничтожными суицидниками? Или они, думая, что он может умереть или закончить начатое просто покупали то, что потом назовут последней вспышкой гения, чтобы продать подороже? - Джонни Депп меня опередил, - отшутился Кардо. Он открыл-таки коробку с кишем и стал есть тот, нарочно роняя крошки на пол. - Он - красивее. Хоть я в мужской красоте не объективен. Что твой парень считает - кто лучше? Кого бы он предпочел в постели - тебя или Деппа? Или точнее, под кого бы он лег? Ты, ведь, кажется тот, кто сверху? Кардо вздохнул, удерживая более-менее приветливое выражение на лице. Эта попытка суицида ожесточила Бена. Он говорил резкие, гадкие вещи. Но друг не сдавался, понимая, что на самом деле тот просто пытается оттолкнуть всех подальше. Хочется остаться один. Наверное, затем, чтобы повторить. А ему никто не позволял, не оставляя Бена в одиночестве ни на секунду. - Ты не голоден? - Сменил тему Кардо. - Мне кинуть киш в урну, чтобы стало очевидней? - Огрызнулся Бен. Он почти ничего не ел, теряя в весе и становясь все бледнее. Нехотя раз в день мужчина глотал овсянку, остальная жизнь в нем поддерживалась с помощью капельниц со всем необходимым для организма. - Бен. Так нельзя. - Я ничего не ощущаю. - Просто ответил он. А потом нехотя взял пирог. Посмотрел на него. Прекрасный, золотистый киш из любимой boulangerie в квартале от дома. Он был уверен, что хозяин лавки передавал ему привет. Бен уставился на кусок в руках. Все оттенки луков - от томленного красного до карамелизированных лодочек шалота, от сладости колец порея до свежести шнитта - мелко нарезанного, присыпавшего киш. Бен разломил кусок и зарылся носом в начинку, желая ощутить аромат жженого сахара, запеченных жирных сливок и отдаленные ноты самого лука. Конечно, термическая обработка почти лишала его того характерного, острого, резкого запаха, который достигался за счет сильного лакриматора тиопропиональдегида-S-оксида СН3-СН2– СН=S=О, обычно вызывающего слезы, но все равно тот дисульфид невозможно было выветрить полностью и киш пропитывался им в более смягченной версии. Сейчас Бен не слышал ничего. Пустоту. И это был не утешающий белый шум Рен, нет. Это была его ольфактивная слепота. Он ничего не слышал, ничего, ничего. Который день, ночь, час… - Знаешь, почему ты не можешь избавиться от запаха лука, почистив зубы? - Бен положил киш обратно в коробку, что стоило ему огромных усилий. Хотелось просто кинуть пирог в стену, но он пытался вести себя сдержанно. - Все соединения образуются вот здесь, - мужчина коснулся грудной клетки, показывая на легкие. - Эти дисульфиды проникают из лука в стенки кишечника, затем в кровь, та разносит их по всему организму, включая легкие и таким образом ты выдыхаешь их. Вот и вся загадка. О чем, конечно, тебе не расскажут производители мятной жвачки. Бен готов был говорить о чем угодно, лишь бы не о себе. Убегать в мир ароматов - пусть даже на словах - ему было проще и привычней. Понятней. Правда, ощущал он себя по-иному здесь, совершенно. Как человек, вернувшийся в квартиру и обнаруживший, что время её ограбило, уничтожив всю мебель и не оставив ничего, кроме стерильности. Хоть даже стерильность имела аромат. Кардо сделал вид, что не заметил очередное игнорирование еды, но его пугало то, что Бен не учуял даже лук. Каждый день он приносил ему киши - с лососем, с грибами, с вишней, сливой или абрикосами. Капал на картонку аромомасла, обрызгивал себя с ног до головы самыми резкими запахами и… ничего. Лучший друг смотрел на него, ничего не ощущая и не замечая и это до дрожи ужасало Кардо, потому что казалось Бен всех теперь видел по-новому. Без запахов каждый был для него чужаком. Он не понимал, не читал более никого. И ощущал себя еще более одиноким и потерянным. К тому же аносмия сводила с ума даже обычных людей, доводя их до депрессии, что говорить о парфюмере, который лишь ароматами и общался. О парфюмере после попытки суицида. Вряд ли подобное даст толчок к желанию жить. Что-то подсказывало Кардо, что беседы в стиле “зато обостряются другие органы чувств” не помогут Бену, не придадут бодрости. А поскольку аносмия у него была стрессовой, лечению она не поддавалась, поскольку считалась психосоматической и не могла пройти, пока Бен не пожелает сам, а он, потеряв веру в себя, не хотел ничего абсолютно. Казалось, он даже дышал через раз. Кардо доел киш и подумал, что вот оно - самый жуткий момент. Когда друг резал себе вены из-за духов, все было поправимо. А когда все было хорошо, а желания жить не было…. такая ситуация была практически билетом на тот свет. Ведь все они знали - стоит им отвернуться - и он повторит. Обязательно. - Бен, я… - Кардо. Оставь. Меня. В. Покое. - Вдруг предупреждающе зарычал Бен, начиная ощущать усталость. Сначала Лея, потом Хан, теперь Кардо. Ему надоели няньки, которые хотели его покормить. Ему все надоели. Включая самого себя. - Выписка… - Я не хочу домой. Я хочу продолжить лечение. В более специализированном заведении. - Неожиданно сказал мужчина и у Кардо внутри все оборвалось. Мосты, ведущие к надежде, без предупреждения рассыпались. - Давай смотреть правде в глаза, я - псих и слабак, мне нужна помощь. Я хочу вылечиться. От тоски, депрессии и…любви тоже. От всего. Он говорил здравые, умные вещи, но Кардо холодел с каждым словом, потому что понял - Бен сдался. Больше не хотел бороться за себя. Вечно притворяющийся живым ради того, чтобы его больше не вернули в психушку, теперь он добровольно планировал туда лечь. В место, где выдирал - в прямом смысле слова - на себе волосы настолько, что первый год после суицида ходил подстриженный практически в ноль, чтобы никто не видел проплешин. В место, где однажды едва не повесился, сделав петлю из простыни. В место, где он скулил от желания умереть. В место, откуда он не выйдет, если попадет туда. - Это слишком просто для тебя, - попробовал отшутиться Кардо, но Бен вдруг бросил тарелку с крошками в стену и белые, стерильные, бесцветные осколки посыпались во все стороны. Как раз в момент, когда в палату, сияя драгоценностями да улыбкой впорхнула Рей, одетая в черные узкие брюки и бархатный пиджак изумрудного цвета от её обожаемого Zuhair Murad. - Я бы тоже захотела в дурдом, если бы меня пытались накрмить луковым кишем, - прокоментировала она часть беседы, которую услышала и, как ни в чем не бывало, переступила через осколки. - Привет, Кардо, salut, bunny. - Ты в курсе, что одежду прет-а-порте в повседневной жизни носить mauvais ton? - Не более, чем резать себе вены, сваливая на меня почти всю работу, - парировала Рей, подходя поближе и высыпая на постель Бена томаты всех цветок, которые смогла скупить на красном рынке. - Но, спасибо, я знаю, что пиджак мне очень идет. К тому же, все смотрят на него, а не на мои синяки под глазами, которые никакой тональный уже не может замаскировать. - Девушка потянулась и зевнула. Она, правда, спала слишком мало. И слишком одиноко. - Те духи, формулу которых ты мне оставил перед тем как отойти в мир иной, очень нужно выпустить именно сейчас, пользуясь моментом. Что поделать - это бизнес. Бен глядел на нее во все глаза. Кардо - тоже. Эта девушка и без аромата была яркой, как пятна на картинах Моне. Яркой, дерзкой и невозмутимой. Она не избегала говорить о попытке самоубийства Бена, не делала вид, что ничего не произошло. Раз за разом, Рей вспоминала - абсолютно будничным тоном - то, что произошло. Без драмы. Как свершившийся слегка досадный факт. - Ты решила выпустить в продажу то, что Бен тебе оставил? - То, что Бен не умер, не отменяет, что он подарил мне эти права. Ты бы тоже воспользовался его щедростью и забрал завещанное тебе полотно Моне, знаешь ли, таким не разбрасываются, - невозмутимо заявила Рей, вытирая один помидор. - Глядишь, Бен бы тогда перестал резать себе вены. Так ведь можно и банкротом остаться, да, bunny? Как ты себя чувствуешь, а? Она наклонилась и поцеловала его. И её не ебало, что Бен отвернулся. Она все равно его поцеловала, вдыхая жизнь ему в легкие. Поцеловала, словно делая искусственное дыхание. Кардо скривился, поскольку это все тоже не работало. Ничего не работало. - Как Жан Керль, - почти зло ответил Бен и Рей вдруг расхохоталась. - Bunny, я тебе не Скьяп, мне не идет розовый. К тому же духи, что он создал для дома Schiaparelli все слишком резкие, - она не очень любила эксцентричную соперницу элегантной Коко Шанель для которой Жан Керль создал лучшие из ароматов. - А я думал ты ненавидишь дом Диор, - включился его друг, вспоминая, что Керль сотворил “Мисс Диор”. Бен на секунду посмотрел в телефон, но этого мига хватило, чтобы Рей и Кардо переглянулись, обменявшись понимающими взглядами. Они могли на дух не переносить друг друга, mais в какие-то моменты им удавалось синхронизироваться. Например, оба прекрасно понимали, что Бен имеет в виду то, что у Керля была полная, абсолютная, неизлечима аносмия и потому он сравнил себя с ним, но не желая ему подыгрывать, каждый нашел свои примеры. Казалось, минута и Рей выйдет, чтобы войти в розовом. В такие минуты она готова была превратиться даже в Скьяп, лишь бы он не думал о своем потерянном обонянии. - Он утратил нюх, как и я. - Увы, Бен не дал им шанса. Ни малейшего. Больше он не был гением, о чем безжалостно напоминал всем, включая самого себя. - О mon Dieux и что? - Рей закатила глаза, подбрасывая в воздух два томата и пытаясь жонглировать ними. Два ярко-желтых пятна мелькая у Бена перед глазами, нарушая белизну палаты. Он не сводил с них пристального взгляда. - Можно подумать, ему это вообще как-то мешало по жизни. Он создал восхитительные Tabu для Dana. - Tabu, как раз, раньше было. Говорят, это его и прокляло, - неожиданно оживился Бен. Рей, не переставая развлекать их небольшим шоу, вскинула бровь, как бы говоря “да ну?”. - Для духов он придумал использовать в рекламе картину Рене-Харьера Прине “Крейцерова Соната”, потому что духи шокировали неистовой страстью, которая свойственна и музыке Бетховена. И когда Керль лишился нюха, его частенько сравнивали именно с ним. Глухой композитор и парфюмер, лишенный обоняния. Ирония, да? Тогда-то на улицах Парижа и родилась та легенда, будто он проклял себя, связавшись с Бетховеном. - Прекрасно, Бен, что дальше? В какие сказки ты будешь верить? Например, в то, что с тобой приключилось такое, потому что ты любишь Моне, а тот в определенный период едва не ослеп и будешь проводить параллели слепой художник и нос без нюха? Знаешь, я не осуждаю твои хобби резать себе вены или драть на себе волосы - Бога ради, лишь бы мои пряди не трогал, но не смей глупыми легендами романтизировать свое шоковое состояние и под шумок руки складывать. Ты будешь снова слышать ароматы. Рей смотрела Бену прямо в глаза. Не выше, где он в приступе отчаяния, как когда-то давно - оказывается! - выдрал себе клок волосы и не ниже, где он прятала руку под одеялом. Лишь в глаза. Говоря, что готова принять все, кроме отчаяния. Девушка, постоянно общающаяся с различными психологами, все боялась перегнуть в своем деланном равнодушии к попытке суицида, но, кажется Бена устраивал её подход, поскольку он не спорил с ней. Хоть оба помнили её бескомпромиссную речь в ангаре о слабости. - Ничего не получается, - устало заявил парфюмер, наконец, прикоснувшись к одному из томатов. Относительно небольшому. Фиолетовому. Из тех, которые были родом из Прованса. Зарылся носом в хвостик, где пряталось наибольше аромата и разочарованно зарычал. Ничего. Абсолютно ничего. Солнце юга не затопило изнутри и Бена накрыло разочарование жестокое и бескомпромиссное, как мистраль. А ведь в томатах сосредоточилось самое большое счастье, что он испытал с Рей. Он помнил, все помнил. Как они занимались первым сексом, среди рассады и листья шуршали в такт его дыханию, как она жарила зеленые-зеленые помидоры и горячее масло брызгало им на запястья, как делала салат из томатов всех возможных цветов, а потом, заправив его лишь каплей оливкового масла и виноградного уксуса, они еле его на траве в парке Монсо, как она запекала черные кумато в киш, как вдвоем они пробовали томатное вино и как Рей готовила томатный суп, запекая огромные ягоды в духовке, а потом сдирая с них кожицу с тихим “аааа, горячо”. Кажется, их отношения носили яркие оттенками знойного лета, влажной, соленой почвы и свежестью раннего утра. Теперь все ушло. Хоть Рей все еще была здесь и вела себя так, будто они были парой. Сидела рядом. Болтала ногами и с ним. Целовала. Обнимала. Игнорировала грубость. Но о них они так и не заговорили. Признаться, Бен не особо даже понимал как им быть дальше. Девушка озвучила свое бескомпромиссное отношение к суицидам, потому он не хотел, не имел права навязывать ей свои слабости, потому её визиты были лишь болью. Бен думал, что она здесь лишь по совету врачей, не более. Девушка же забрав у него ягоду, понюхала её. Потом нашла другой томат - ярко-желтый. Потом красный. Затем черный, розовый и почти белый. Скривилась. - Знаешь, в чем самая большая проблема овощного рынка со времен использования ГМО? - Вдруг спросила она, разгрызая один из томатов. Огненно-желтые, как солнце. - Из-за того, что во имя коммерции стали играться с генетикой и это привлекло почти к полной потере естественного арома многих овощей. Боже, как раздражает зимой покупать пластмассовые овощи, хоть на них стоит метка - био или фермерский товар, правда? Кстати, во всей это проблеме, томатам уделено большего всего внимания, ведь они - самые ароматные. Это стало настоящей проблемой, в курсе? Я читала, что международные организации выделяли миллиарды на то, чтобы вернуть помидорам запах и эту беду пытались изучить в семи или восьми лабораториях мира, пока не нашли какая мутация приводит к тому, что больше не пахнет. Так что возможно скоро мы снова будем есть томаты с ароматом, а пока так…. - То есть, ты принесла мне помидоры без запаха. - Именно, - кивнула Рей,. Шкурка томата лопнула, сок потек у нее по подбородку и даже у Кардо едва не встало от такого зрелища. И от восторга. Он смотрел на девушку горящими глазами. Рей лгала и не краснела, потому что во всей палате запах помидоров был таким густым, что закрыв глаза можно было поверить, будто стоишь среди теплицы, но Бен, не ощущающий этого, впервые просиял, ведь был на уровне со всеми. Не тем, кто не мог унюхать, нет. Сейчас он был частью глобальной ГМО-проблемы и ему это понравилось. В нем в эту секунду не было ущербности и глаза его сверкнули. Ухмыльнувшись, он потянулся к одному из томатов. К алому. Кардо тоже выбрал один. Фиолетовый. И они молча ели их, каждый мечтая о счастье. В тот день, Бен так и не выписался из больницы. Но и о психиатрической клинике он больше не заговорил. Когда пришла Лея, Кардо и Рей покинули палату, оба поцеловав Бена в щеку и мужчина впервые предложил девушке вместе выпить. Та кивнула и они, покинув место, пропитанное их отчаянием, чтобы в ближайшем баре распить бутылку Пино Нуар. Все так же молча, ведь были чужаками. Но сегодня Рей удалось возбудить в Бене хоть какой-то интерес и это вызывало у Кардо уважение, а ей же… ей же просто не хотелось быть одной. *** Неделю спустя - У тебя здесь все такое депрессивное, будто кто-то расплескапо полу флакон L'orpheline от Лютена, - заметила Рей, входя в палату и сразу ощущая, что сегодня один из плохих дней. То ли из-за унылого мокрого дождя, то ли по иной причине, но Бен был мрачен и даже не посмотрел в её сторону. Девушка не делала вид, что ничего не замечает, нет, лишь превращала это в шутку, - никогда не верила в это его понятие роскошного одиночества, так что не нужно изображать, что роскошь - это дистанция, bunny, давай пообедаем, я голодна. Всю неделю она приносила ему продукты, не обладающие ароматом и лгала, например, что в рисе нет никаких специй, чтобы он продолжал обманываться, хоть мир вокруг был переполнен ароматами. Его ароматами. Казалось, улицы Парижа благоухали под зимний блюз А349, 2, который покорил Париж ясным жгучим солнцем на несуществующем снегу и тем мрачнее было то, что в палате у мужчины царило уныние. Он снова закрылся, снова стал бледнее, снова куда-то делся клок волос и Рей с болью думала об отчаянии, которое заставляло Бена буквально выдирать свои красивые, темные кудри, которые ей нравилось поглаживать осенними ночами. В них будто прятался особый аромат. Запах духа Бена. Духа, который был абсолютно сломлен. И это отражалось на ней, но Рей улыбалась. Каждую. Проклятую. Минуту. Рядом. С. Ним. Улыбалась, чтобы ему было за что цепляться и пыталась удержаться сама. - Bunny, не хочешь говорить? Рей уже давно перестала сидеть на стуле для проклятых, как она его называла. Нет, она сбрасывала туфли и с ногами забралась к нему в постель. Просто чтобы соприкасаться, но Бен не отреагировал. Он просто смотрел в стену так, будто ещё и оглох. Впрочем, девушка знала, что именно так он себя и чувствует. Глухим. Потерянным. Слепым. - Bunny… - она звала его по имени, но Бен не слышал. Рей же все бы отдала сейчас за нежное “chouchou”, которое шепталось ей в затылок по утрам. - Что тебя беспокоит? Он не ответил. Рей видела, что теряет его здесь и сейчас, потому вдруг сняла кольца, коими были украшены тонкие пальцы и легко зарисовала что-то в воздухе. Вопрос. “Не хочешь говорить?” Бен вскинул бровь. Он то ли не знал, то ли позабыл, что Рей владеет языком жестов, девушка же прекрасно помнила как увидела его на вечеринке в конце лета и там парфюмер вот так разговаривал с Кардо. Тогда она считала это эксцентричным, сейчас осознавала, что в те минуты, на публике, Бен был по-особому уязвим. Мужчина покачал головой. Ответ был положительный. Что сводилось к отрицательности, ведь, да, он не хочет разговаривать. Рей стисла зубы. Что ж, а она-то как раз не желала сдаваться, потому у них намечался конфликт интересов. Не желая терять его внимание, она продолжила. Вдруг сбросила улыбку и вычертила в воздухе “скучаю по тебе, Бен, очень скучаю” и никогда ещё немая сцена не была настолько громкой от эмоций, что разрывали Рей. Не желая играть с ним, она рассказывала о своем одиночестве, о ночах в холодной постели и о кошмарах, что больше им не быть вместе. У нее аж кончики пальцев дрожали от эмоций, когда она вдруг показала знак, которые почти каждый человек в мире знал, как рога, который показывали поклонники рока и бунтари. С разницей в оттопыренный большой палец. И смысл менялся. Глядя ему в глаза, Рей говорила ему о своих чувствах. “Я люблю тебя” - вот о чем замерли её пальцы. В ответ сначала было мучительное ничегонеделание, а затем Бен вдруг включился в беседу. “Как ты можешь любить слабака?” “Так же как ты смог полюбить отельную проститутку, - Рей знала, что рано или поздно те её ангарные слова отрикошетят по самому сердцу и была готова к подобному вопросу. Она не могла винить себя за ту бескомпромиссность, которая в ней тогда звенела, ведь девушка, живущая в аду, выжила, но теперь, когда вопрос стал более личным, она перестала делить суицид на черное и белое, понимая, что все куда сложнее, - я не считаю, что ты слаб, мне кажется, ты устал. Устал притворяться, Бен, потому сделал это. Тебе надоело быть улыбчивым экстенсивным гением и ты поступил столь радикально. Но со мной не стоило быть кем-то другим. Ты все время пытался научить меня быть собой, а сам мучился от того насколько ты в образе. Мне кажется, мы можем помочь друг другу. Чтобы не казаться. А жить. Долго и счастливо”. Сузив глаза, Бен внимательно читал то, что её пальцы ему рассказывали и задержал дыхание, боясь пропустить хоть одно слово. В каждом жесте Рей было столько страсти и силы, что он вдруг откинув голову на подушку, любовался. Прекрасная, она изменила. Стала сильнее, тверже, яростней и ему нравилось это. Как нравились и слова, в которых не было осуждения, насмешки или глухого отчаяния, как у семьи. Она будто верила ему. Верила в него. В то, что они могут быть настолько гармоничны, что будучи понятым, Бен сможет обрести счастье. “Ты не можешь отобрать у нас этот шанс. Точнее, всегда есть выбор: либо отчаяться и завершить начатое либо бороться по-настоящему. Бороться не в смысле составить с лучшим другом план действий, ведь в этом заключается отсроченное поражение, а по-настоящему. Со мной. За тебя. Бен. Мне одиноко. Вернись из своего отчаяния домой.” Она жестикулировала так долго, что аж пальцы заболели, а потом протянула ему руку и не коснулась. Бен нехотя достал свою из-под одеяла и потянулся навстречу. Их пальцы соприкоснулись. “Ты не одинока” - показал мужчина свободной рукой. Рей моргнула. От напряжения у нее слезились глаза. Она увидела, что ему сняли повязку и теперь швы татуировками напоминали им обоим о том, что произошло. Но так же они могли быть символом того, что миновало. Превратить постыдное в фундамент силы - вот в чем была мощь. Потому она смотрела на запястье Бена без ужаса или отвращения. “Как и ты”, - ответила девушка, вернув взгляд обратно и моргнула. Слезы потекли по щекам. Стиснув ладонь Бена, она рванула к нему и они поцеловались. В полнейшем молчании, а их души кричали о любви, пока они цеплялись друг в друга пальцами, будто боясь потеряться. Зарываясь носом в его кудри, Рей целовала те места, где он был безжалостен с собой, Бен же губами касался её подбородка. Ямочки, в которой собрались все слезы, что стекали с лица. И вдруг он вскинул голову. Запаха все еще не было, но Рей никогда не пахла, зато он ощутил - может просто вспомнил - соль, которой пропилась влага. Потрясенный, Бен целовал и целовал, пока не сбилось дыхание и он не утонул от ощущений, которые вернулись. Слабо, едва ощутимо, но… А Рей захлебывалась от рыданий, однако во всхлипах не было боли, скорее она выплакивала свои одиночество ему в шевелюру. А потом почувствовала, как рука Бена - та самая, со свежими швами - погладила её по затылку. Мягко, нежно, бережно. А она целовала его дальше, пытаясь вдохнуть в него все то, что Бен ей подарил при первой встречи у “Кувшинок” Моне, ошарашив тем, что поцеловал без всякого стеснения и кровь в её венах стала синей от красок, коими были переполнены полотна. Бен будто наделил её особой силой и сейчас она вдвойне все отдавала. А парфюмер утешал, будто только сейчас понимая как сильно ей досталось, ведь она, оказывается, все еще его любила и от этого его сердце увеличилось в размерах, пытаясь уместить в себе её боль. “Несмотря на шрамы, эта рука все еще может утешать”, - показала Рей, когда Бен вдруг одернул руку, поскольку девушка попробовала погладить его за запястью. Они застыли, замерли, оцепенели. А потом Рей повторила свою фразу, показывая, что он мог ей это доверить. Свою маленькую тайну. Им больше не нужно было прятаться за твилли. Потому он нехотя протянул руку и она очертила каждый шрам кончиком пальцем, оставляя вокруг свои отпечатки, как обереги от беды, как древний человек, создающий солевой круг от нечисти. Защищая его силой своей любви. Бен мягко освободил руку и погладил её по щеке, стирая слезы. “О, и ласкать она все еще умеет”, - тут же добавила Рей, поскольку мужчина нежил её, а она прижималась к его ладони, поскольку ей этого не хватало. Его всего не хватало. И вдруг их глаза одновременно вспыхнули. Тела, молодые и голодные, были слишком близко друг к другу и слишком долго без секса, проснулись и по коже у обоих побежали мурашки. Несмелые, но они осто их ощутили. Зрачки у Рей расширились, глаза Бена сузились. И они смущенно улыбнулись, как люди, ещё не поделившись близость и удовольствие. Ладонь Бена очертив весь силуэт, ощучиталась у Рей на колене. Девушка поерзала. От того, как мир лихо перевернулся от глухого отчаяния к страсти у нее пересохло в горле и стало страшно. “А любить они еще умеют?” - впервые Рей задала вопрос, который Бену понравился, но он не спешил показать насколько помнит все, что между ними было. Стараясь снять некую зажатость, он опустил ладонь на свое возбуждение, которое не скрывали спортивные штаны. Вопросительно вскинул бровь. Рей беззвучно - боясь нарушить это миг - расхохоталась, запрокинув голову, а потом ткнула пальцев в себя. Бен притворно закатил глаза. “Тебя любить?” “Да. Себя люби, когда я уйду. А сейчас люби меня”, - прожестикулировала она. Бен резко сел и снова поцеловал её, смутно ощущая ваниль. Наверное, Рей воспользовалась какой-то очень ароматизированной помадой, раз что-то пробилось сквозь его занавес. Не прекращая вспоминать ароматы кончиком языка, он рукой скользнул меж её коленей и Рей выдохнула. Его пальцы ничего не забыли, а она… она позабыла каким Бен может быть. Пользуясь тем, что от желания Рей была влажной, мужчина загнал пальцы до упора в её тело и толкнулся. Без прелюдии. И оба замерли. Это было интимней, чем без одежды. Вспоминать друг друга. Рей кивнула. Бен повторил. Она закрыла глаза. Чувствуя, кажется, даже узоры на его пальцах насколько плотно он был внутри нее. Сжимаясь вокруг него. Даже стискивая колени. И при этом не издавая ни звука, хоть в голове что-то взорвалось и перед глазами замигали разноцветные огни. Ей хотелось большего, но Рей не двигалась. Зато Бен изучал тепло пальцами и улыбался. Все еще был слеп и продвигался наощупь, а она была ему сейчас понятна, будто все было написано внутри её тела шрифтом Брайля. Вся любовь к нему. Все желание. Все терпение. И он цеплял эти буквы, заставляя её тяжело дышать. И себя дышать. В принципе, дышать. Чего он не делал с той ночи, когда тишина и темнота сомкнулась вокруг его боли. А потом убрал руку. Задумчиво смотрел на Рей. Она видела, что у него есть что-то на уме. Но не понимала что. Не ощущала. Мужчина же облизнул палец и блаженно сощурился. Вкус. Её вкус в его рту. Вкус желания, что он слизнул языком. Яркий, резкий, контрастный. Запаха ещё не было, но вкус… первое, что Бен ощутил полностью была она. И не выпуская палец изо-рта, мужчина поднял вторую руку и сложил тот жест, что ранее Рей. “Я люблю тебя”, - говорил он, а потом встал с кровати. “Бен?” - вопросительно начертила Рей в воздухе, поскольку была уверена, что они продолжат, а Бен, кажется, снова убегал. Или собирался её прогнал, поскольку нажал на кнопку вызова медсестры и девушка сжалась. Он делал так две недели. Просто нажимал на кнопку и ей приказывали уйти. И сейчас было обидней, чем тогда, в первый раз, ведь Бен сказал о любви. Впрочем, в его состоянии перепады настроения были нормой и ей стоило быть готовой к этому. - Передайте врачу, что я хочу выписаться немедленно, - пока Рей мысленно обувала туфли, Бен обратился к медсестре. Девушка открыла рот, а он, наклонившись к ней, шепнул. - Я же не могу отыметь тебя на больничной койке. Пора домой, Рей. И девушка, задрожав, кивнула. Обняла Бена за шею. - Да, Бен, пора домой…. *** Ну что, это парочке пора домой...наконец-то, им пора домой.