Мои перелётные

Когда падаешь в обморок в собственной квартире, приходя в сознание, вообще-то предполагаешь, что и очнуться тебе предстоит на том же самом месте. Ну, конечно, желательно, чтобы тебя с полу подняли, на мягкую постель положили. И стакан воды поднесли – да, тот самый, ради которого все эти не бесцельно прожитые годы. Ага, как же… Я попыталась устроиться поудобнее, но кровать подо мной душераздирающе скрипнула, и меня ткнуло в бок острым краем пружины. Подушка под головой оказалась тощей, комковатой, и её наволочка пестрила-раздражала леопардовыми пятнами. Укрыта я была до подбородка рыжим пледом в тигровую полоску, а стену украшал ковёр с лупоглазым большерогим оленем. И нельзя сказать, что весь этот нелепый зоопарк был мне незнаком – и в этой комнате я жила когда-то. Только… было это двадцать пять лет назад. Дом в посёлке с милым названием Ясное со стороны мог показаться уютным, вот только я в нём тогда переживала не самые приятные моменты собственной биографии. И дело было совсем не в коврах и пледах – в конце концов, можно было выкинуть эту безвкусную ерунду и купить то, что нравится. Но… не нравилось ничего тогда. Не хотелось перемен по мелочам – наверное, потому что понимала: никакого от маленьких радостей не будет проку, если не устраивает всё остальное. Хотя… что такого-то? Жила, как все живут. Работала в поселковой амбулатории, а когда ту закрыли – якобы за ненадобностью – не могла отказать соседям, просившим померить давление, сделать уколы или массаж. Была рада помочь людям… и очень удивилась, когда приходить ко мне они перестали, а на улице смотрели косо и здоровались сквозь зубы. Оказалось, свекровь, недовольная тем, что я не беру с пациентов ни денег, ни подарков, заломила свою цену за мои медицинские услуги, мне ничего о том не сказав. Узнав об этом, я растерялась. Мужу Мише рассказала, что творит его мать, но он принял её сторону: мама, как всегда, по его мнению, была права, а я – дурочка, не понимающая своей выгоды. И добавил, что вообще хватит мне сидеть на его шее, лучше бы делом занялась: продала бы свою городскую квартиру и отдала бы ему денежки на развитие бизнеса. А когда я поинтересовалась, каким образом Миша собирается развивать то, чего нет и в проекте, он страшно разозлился и толкнул меня. Потом уверял, что нечаянно! Но было уже поздно… Развели нас быстро – ни детей, ни нажитого в браке совместного имущества, которое пришлось бы делить, у нас не было. Вернувшись в город, я поселилась на некоторое время у Розы, а потом… поняла, что жить одной – это вовсе не так сложно и не так страшно, как мне казалось поначалу. Родители настойчиво звали к себе, но и к ним я не хотела. Одна – значит, одна, так тому и быть. …И вот сейчас я очнулась в Ясном, в доме Миши и его мамаши, как будто ничего не изменилось, не прошли долгие двадцать пять лет, не жила я в городе, не работала в регистратуре центра здоровья, не болтала у кофейного автомата с лучшей подругой Розой и не просила подменить меня добрую тётю Сашу. Никогда не встречала Глеба… Может быть, всё это мне приснилось? А наяву я по-прежнему живу в Ясном, так и не решившись на развод… Да не может этого быть! Всё, что угодно, могло пригрезиться, только не Глеб – он для этого слишком настоящий. И Лео… мальчишка точно мне не приснился, я уверена. Скорее, то, что происходит сейчас, – кошмарный сон. Или не сон? Я запустила руку в волосы. Живя в Ясном, я носила косу до пояса – Мише нравились мои длинные волосы, и он категорически запрещал мне менять причёску. Нет, никакой косы не было – я пропустила сквозь пальцы взлохмаченную чёлку, привычно провела ладонью по бритому затылку. – Зря подстриглась, Ириша. Тебе не идёт, – услышала я голос Миши. Подняла глаза – мой бывший муж (или не такой уж и бывший?) стоял, подпирая дверной косяк. Двадцать пять лет, похоже, всё-таки прошли, отложившись на фигуре Миши нездоровой полнотой, а на макушке засияв лысиной. – Что происходит? – поинтересовалась я. – Ты меня спрашиваешь? – недовольно хмыкнул Миша. – Вроде бы это я должен тебе вопросы задавать. – Какие же у тебя ко мне вопросы? – Почему ментам деньги не привезла, что за чушь несла по телефону – про самокат какой-то… Правая рука у Миши была забинтована, на подбородке белел пластырь. В общем-то, сильно покалеченным он не выглядел, был вполне бодр, а если и дышал тяжело, так это от собственного лишнего веса, а не от последствий аварии. Которая, как я поняла, всё-таки случилась. – Так, значит, я с тобой разговаривала, а не с мошенником. И майор был настоящим? – Конечно. А ты мне не помогла, ты меня бросила. Только с чужими, получается, добренькая, а на любимого мужа тебе плевать? – Ты мне не любимый, – схватив леопардовую подушку, я прикрылась ею, будто щитом. – И не муж. – А кто же тогда? – ухмыльнулся он. – Никто. Мы развелись двадцать пять лет назад. – Не в этой реальности. Что? Нет, последнюю фразу – про иную реальность – мой бывший произнести не мог. Он и слов таких не знал, и ход мыслей его был обычно совсем иным. Это не Миша. И я не в Ясном. Мне всё это мерещится. Точнее, не мне, а… кто-то хочет, чтобы я это видела, ощущала. Кто-то недобрый внушает мне всё это. Но я-то знаю: тот мир, где есть Глеб, – настоящий, а этот – поддельный, и мне надо поскорей отсюда выбираться, пока совсем не увязла. Но как? Выйти из дома и сесть на автобус до города – не вариант. Даже не в том дело, что Миша сейчас меня из дома не выпустит. Это фальшивый посёлок Ясный, и город, если я до него доберусь, тоже окажется фальшивым – боюсь, я не встречу в нём ни Розы, ни Глеба, не увижу никого из прежних знакомых, и мне придётся заново устраивать свою бестолковую жизнь. Сюда попала я, скорее всего, через портал – картину с розой. Думала, найду здесь Глеба и Есению. Ошиблась. Угодила в ловушку – кто-то неведомый подбросил мне кошмар моего прошлого, в который я чуть было не поверила. Здесь никаких изображений не было, кроме ковра с оленем, но он, конечно, не в счёт. Впрочем, может быть, только в одном из миров порталом должна являться картина, а для возвращения обратно необходим… может быть, тот цветок, что был изображён на ней? А нужен именно живой, растущий – или срезанный, в вазе, тоже подойдёт? Правда, в комнате не было не только картин, но и ваз, и роз – даже чахлой герани в горшке на подоконнике. А выйти из дома не было никакой возможности – Миша (или тот, кто им притворялся) застыл в дверном проёме незыблемым стражем. Может быть, собственноручно нарисованный цветок сработает? Я нашарила под подушкой огрызок карандаша (как здорово, что он оказался там!) и принялась черкать им по обоям рядом с оленьим ковром. Эх, нет у меня живописного таланта! Прежде и не надо было, как-никак свой художник в доме, но сейчас навык рисования мне бы пригодился. Роза не выходила. У неё ведь лепестки округлые, а у меня получались угловатые. Больше похоже не георгин. А если мне именно георгин и нужен? Из букета, который привезли вчера Глеб с Лео. Закончив с цветком, я накарябала на обоях две фигурки в стиле “палка-палка-огуречик”, большую и маленькую. Чтобы сразу было понятно, кто этот цветок в мой дом принёс и кто меня там ждёт. Подумав, добавила ещё одну фигурку – в юбке. Это ведь Есения Кутерьма принесла картины, с которых всё и началось. Впрочем, началось ведь раньше – со звонка мошенников. Или не мошенников вовсе… Кто они, что им от нас надо? Закончив, я отбросила карандаш и упёрлась ладонями в разрисованную стену. Миша, почуяв неладное, двинулся ко мне. Не успел! Меня схватили за руки и потянули так сильно, что я ощутила себя репкой из сказки. Оказавшись в собственной квартире и в объятиях Глеба, я облегчённо выдохнула. Правда, сразу же насторожилась снова, увидев по-хозяйски расположившуюся на диване с обкусанным яблоком в руке Есению. – Птица, ты цела? Всё в порядке? – обеспокоенно спросил Глеб. – Со мной – вроде бы да. А ты… не хочешь ничего объяснить? – Э-э-э… разумеется! Знакомься, Птица, – это… – Да мы знакомы с Есенией Георгиевной, – чувствуя некоторую неловкость, улыбнулась я. – Птица, дослушай меня, пожалуйста! – воскликнул Глеб. – Это Юша, дочь моего друга детства Гоши Громова. Так вот в чём дело! – Юша Громова! – ахнула я. – Та самая, что вместе с Лизой – мамой Лео, когда она была маленькая, в парке с каруселями потерялась и нашлась? Та, что из крахмала делала пыльцу для фейских крылышек, а из камня, похожего на яйцо, пыталась высидеть дракона? – Драконёнок, кстати, вылупился тогда, прожёг дырку в крыше сарая и удрал. Мне за сарай ещё пуще, чем за рассыпанный крахмал, влетело от бабушки. Ух, и строгая она у меня была! – припомнила девушка. – Но почему же ты мне сказал, что её не знаешь? – сердито обратилась я к Глебу. Мой любимый развёл руками, его лицо выражало растерянность. – Потому что дядя Глеб очень рассеянный, он всё время забывает моё полное имя, – фыркнула Есения. – А новую фамилию и не знал, мы с Семёном недавно поженились. Жили в другой стране, теперь вот вернулись. Поселились на съёмной квартире, а там мои картины не очень хорошо себя чувствуют. Можно, они пока у вас побудут? Конечно, мне стоило сказать нахальной девице, что ей следовало бы с самого начала всё объяснить и представиться по-человечески. Но я только кивнула – ладно уж, пусть…