Мои перелётные

– Как это? – выдохнула я, закрутив головой. Попыталась рассмотреть то, что вокруг. Не удалось. Поначалу подумала: туман или сумерки. Затем решила, что со зрением у меня неладно, пора к Розе на приём. И, наконец, до меня дошло: здесь просто нечего разглядывать. Смотрю на туман, дышу туманом, сижу на скомканном тумане, спиной привалившись к туманной мягкой стене. Я ойкнула от неожиданности – и ощутила под собой кресло. Тут же и разглядела, наконец, его серую с коричневой полосой обивку, резные подлокотники. Пошевелила рукой и нашарила под боком сумку со всеми своими ключами, кошельком, смартфоном и бесполезным здесь паспортом. Здесь – это где? Вокруг по-прежнему плыл туман, кресло не стояло на чём-то твёрдом, а болталось как будто в космической невесомости. Ну, ладно – хотя бы кресло. Всё это очень было похоже на невнятный сон. Не кошмар – ничего страшного ведь не происходило. Но и не приятнейшая ласковая грёза – ни в коем случае. Что здесь приятного-то?! Никакого удовольствия зависать вот так в пустоте и полном одиночестве. Кстати… почему же в одиночестве? Где некий Васильев, по вине которого я тут оказалась? Затащил меня, значит, в это пустое пространство, приманив тюльпанами своими, словно глупую птаху хлебными крошками, а сам исчез… – Васильев! – позвала я. Попыталась вложить в этот зов как можно больше строгости и требовательности. Не получилось. Вышло, на мой взгляд, даже как-то жалобно. – Внимательно слушаю вас, Ираида Яновна, – ответили мне. Растрёпанные тюльпаны посыпались мне на колени, а один зацепился заломленным стеблем за ухо. Я сдёрнула его и отбросила в сторону. Цветок медленно поплыл по дуге, словно он спутник, а я – планета. Тут же я увидела и Васильева – он кружился в той же невесомости неподалёку, также сидя в кресле, но не в подобном моему уютном домашнем, а в крутящемся офисном на совершенно бессмысленных здесь колёсиках. Рядом с ним колыхались стопки бумаги и настольная лампа. – Нет, это я вас слушаю, майор! – я разозлилась на него, на себя, на дурацкие тюльпаны. – Или вы не майор вовсе? А… кто тогда? Профессор? Вид у него был какой-то не профессорский, конечно. – Профессор психиатрии, ваш лечащий врач, – он сдёрнул кепку, сверкнув в свете лампы лысиной, и запустил головной убор к закружившимся в общем потоке бумагам и тюльпанам. – Угу, понятно, – мрачно кивнула я. – А почему звание такое… средненькое? Разве профессору не генералом быть полагается? – Ну, это смотря где, – небрежно махнул рукой он. – И вообще… это ведь неважно. – Мне вот кажется, никакой вы не полицейский. – Разумеется. – Но и не профессор, не врач. На медицинского работника вы совсем не похожи, да и я себя сумасшедшей не чувствую. – Все психи уверены, что они нормальные, – захихикал он. – Кто же я тогда, на ваш взгляд? – Жулик обыкновенный! – буркнула я и уткнулась носом в спинку кресла. Сил не было смотреть ни на его глумливую физиономию, ни на пустоту вокруг. – Не такой уж и обыкновенный, – тоном обиженного ребёнка произнёс Васильев. – Гениальный жулик космических масштабов, – фыркнула я. – Что это меняет? – Многое. – Например?.. – Вы же не станете, Ираида Яновна, отрицать, что я обладаю своего рода… способностями, благодаря которым вытащил вас из западни. – Вы – вытащили? Да вы… вы, наоборот, затянули меня непонятно куда, – возмущённо зашипела на него я. – Сделайте, наконец, с этим всем что-нибудь! Бесит, когда всё вертится и нет твёрдой опоры под ногами. – Ираида Яновна, вы вполне можете справиться с этим сами. – Я? – Да, вы. Просто закройте глаза и вообразите ту обстановку, в которой будете ощущать себя комфортно. Торопливо зажмурившись, я представила, что нахожусь дома. Распахнула глаза – и… увы. Вернуться таким способом в собственную квартиру (и даже в ту, что считалась моей в том мире, где я была мамой Димки) не удалось. Но полосатое кресло, в котором я сидела, засыпанная тюльпанами, теперь стояло, по крайней мере, на полу. И стены вокруг были, обклеенные белыми с орнаментом из серебристых колокольчиков обоями. Интересно… А вдруг цветочный узор и здесь неспроста? Может быть, он в нужное время сработает как портал. Хотя… мне уже, если честно, надоело перемещаться. Хотелось какой-то стабильности, что ли. Васильев (вместе со своим креслом и лампой, пристроившейся на письменном столе рядом со старомодной пишущей машинкой) оказался здесь же. – Теперь всё в порядке, Ираида Яновна? – с наигранной участливостью поинтересовался он. – Относительно, – недовольно пробубнила я. – Не идеально, однако… лучше, чем было. Вы бы хоть представились как следует, Васильев. А то обращаетесь ко мне по имени-отчеству, а я вас по фамилии кличу, будто мы играем в строгую училку и нерадивого ученика. Мне не нравится такая игра, знаете ли. – Да называйте, как привыкли, – ухмыльнулся он. – Любое имя будет такой же условностью, как и эта фамилия. А вот если вам неприятно официальное обращение, просто скажите, как лучше вас именовать. Ирой, Идой, Раечкой? Или, может быть… Птицей? Я вздрогнула. Ну уж нет! – Последнее, пожалуй, ни к чему. Так меня зовёт только один человек. И ещё его родные и близкие. Вы к их кругу не относитесь. – Не отношусь, – самодовольно откликнулся Васильев. – И весьма рад этому. Ведь я как-никак реально существую. По крайней мере, я в этом уверен. А человек, о котором вы, Ираида Яновна, говорите – не более, чем ваша выдумка. – Кто выдумка – Глеб? – испуганно спросила я. – Да, да, да, – это уже не Васильев мне отвечал, а вторили со стен нарисованные на обоях колокольчики.